Текст книги "100 великих мыслителей"

Автор книги: Игорь Мусский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 76 страниц)

Отсюда – широта интересов, ведь Гёте был еще и естествоиспытателем, занимался геологией, минералогией, ботаникой, анатомией, открыл наличие «межчелюстной» кости у человека, создал оригинальное учение о цвете, спорил с «корпускулярной» теорией Исаака Ньютона, интересовался астрономией, астрологией, химией, а также мистикой… И сам гравировал, рисовал, оставил свыше полутора тысяч рисунков; одно время даже колебался – не избрать ли вместо литературного труда путь художника?

Отсюда предпочтение опыта – абстракции. Отсюда – почти такое же, как у Спинозы, обожествление природы. Отсюда – удивительно острое и неизменное чувство сопричастности всему происходящему, что делало Гете «естественным человеком» не в руссоистском «первобытном», а в самом полном и всевременном значении этих слов.

Многие отмечали терпимость Гёте, его способность восхищаться одаренными людьми – почти со всеми своими выдающимися современниками он был дружен или по-доброму знаком. А о тех чувствах, которые он сам умел вызывать в людях, свидетельствует не только пример Шиллера, но и судьба Иоганна Петера Эккермана, явившегося к Гёте начинающим литератором за советом и поддержкой и без колебаний отказавшегося от собственного призвания во имя счастья ежедневного общения с великим поэтом в качестве его секретаря и доверенного собеседника, памятью чему – и памятником самому Эккерману – стали его всемирно известные «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни».

Гёте умел по достоинству ценить и тех, кто был по своей сути чужд ему. Так, Наполеона, вспоминая о личном общении, он охарактеризовал как «квинтэссенцию человеческого» (примечательно, что император встретил поэта почти однозначным «евангельским» восклицанием: «Вот человек!»). Да и значение Французской революции, несмотря на критическое отношение к «взрыву», нарушающему ход плавной, «ненасильственной» эволюции, Гёте осознал уже в 1792 году, распознав в ней не просто мятеж разнузданной черни, но начало новой исторической эпохи; незадолго же до смерти признавал и благодетельные последствия революции, которые, по его словам, не сразу были видны.

Для Гёте все в мире было достойно уважения и в конечном счете равновелико: Христос и Будда, Прометей и Магомет, масонство и суфизм; китайская поэзия интересовала его ничуть не меньше, чем, например, английская. Именно Гёте принадлежит идея всемирной литературы как целого, имеющего общие законы развития. Гёте не признавал границ между государствами, устанавливаемых честолюбием и войнами, называя истинной трагедией не «гибель отечества», а разорение крестьянского двора. Он стал не только сыном своего народа и своего века, но и гражданином мира в самом высоком значении этих слов; историческим посредником, миссионером, посланцем из XVIII века (которому он принадлежал в большей мере, чем XIX, хотя и умер 22 марта 1832 года) последующим столетиям.

С какой бы стороны ни подходили мы к гетевскому мировоззрению, какие бы разночтения и кривотолки, интерпретации и точки зрения оно ни провоцировало, базис его навечно определен следующими положениями: «Все великое, произведенное человечеством, всегда возникало из индивидуума».

«Истину познают лишь тогда, когда опытно постигают ее в ее возникновении в индивидууме».

«Истина – ничто сама по себе и для себя. Она развивается в человеке, если он позволяет миру воздействовать на его чувства и дух. Каждый человек, сообразно своей организации, имеет собственную истину, которую только он может понять в ее интимных чертах. Кто достигает всеобще-значимой истины, не понимает себя».

«Истина заложена в целостном личности; она получает свой характер не только из рассудка и разума, но и из образа мыслей. Для характеристики научной личности недостаточно простого перечисления истин, возникших из ее головы. Необходимо знать сущность всего человека, чтобы понять, почему идеи и понятия приняли в этом случае именно эту определенную форму». «Истинное есть всегда индивидуально-истинное значительных людей».

Ни одному из этих положений не отвечала философия, с которой пришлось столкнуться Гете. Он и не считал себя философом. «Для философии в собственном смысле, – признается он, – у меня не было органа». Но отношение его к ней всегда граничило с сильной неприязнью, от которой он никак не мог избавиться при малейшем соприкосновении с отвлеченным мышлением. «Она подчас вредила мне, мешая мне подвигаться по присущему мне от природы пути». Исключения не составила даже немецкая классическая философия в лице трех своих представителей – Фихте, Гегеля и Шеллинга. Все трое были пронизаны мощными импульсами гётевского мировоззрения, вплоть до того, что считали себя так или иначе философскими глашатаями этого мировоззрения. Для Фихте Гёте – «пробный камень» философии как таковой. Гегель прямо благодарит его за новые перспективы философского мышления. Шеллинг считает его своим духовным отцом. Тем не менее дистанция сохраняла силу, и опасливость то и дело давала о себе знать. «Эти господа, – отзывается Гете о фихтеанцах, – постоянно пережевывают свой собственный вздор и суматошатся вокруг своего «Я». Им это, может быть, по вкусу, но не нам, остальным». Раздражение не обходит и Гегеля: «Я не хочу детально вникать в философию Гегеля, хотя сам Гегель мне приятен». Исключение, казалось бы, составил Шеллинг, прививающий философии моцартовскую легкость и быстроту, но природа и здесь взяла свое: «С Шеллингом я провел хороший вечер. Большая ясность при большой глубине всегда очень радует. Я бы чаще виделся с ним, если бы не надеялся еще на поэтическое вдохновение, а философия разрушает у меня поэзию».

Когда автор «Вертера» весной 1790 году сдал в печать «Опыт о метаморфозе растений», его издатель Гешен решительно отказался печатать это сочинение. Книга вышла у другого издателя и была встречена с враждебным холодом. Симптоматичным оказалось то, что отпор шел по единому фронту. Поэт должен был оставаться поэтом; даже в 1808 году, при встрече с Гёте, Наполеон приветствовал именно автора «Вертера», той самой «змеиной шкуры», которая давно уже была окончательно сброшена. В письмах Гете, в статьях и заметках, беседах и дневниках эта тема звучит неослабевающе, почти безутешно; впечатление таково, что боль и бессилие что-либо изменить доходят здесь до почти физической муки. «Более полувека я известен на родине и за границей как поэт, во всяком случае меня признают за такового; но что я с большим вниманием и старательностью изучал природу в ее общих физических и органических явлениях… это не так общеизвестно, и еще менее внимательно обдумывалось… Когда потом мой «Опыт», напечатанный сорок лет назад на немецком языке… теперь, особенно в Швейцарии и Франции, стал более известным, то не могли достаточно надивиться, как это поэт… сумел на мгновение свернуть со своего пути и мимоходом сделать такое значительное открытие».

«Я не похваляюсь тем, что я сделал как поэт, – часто говаривал Гёте, – превосходнейшие поэты жили одновременно со мной, еще лучшие жили до меня и будут жить после. Но то, что в наш век в многотрудной науке, занимающейся проблемами цвета, мне одному известна истина, это преисполняет меня гордости и сознания превосходства над многими».

Философское развитие Гёте шло от антипатии к школьной философии в лейпцигский период к пробуждению собственного философского мышления в страсбургский период и отсюда – к занятиям натурфилософией в первый веймарский период в полемике с Платоном, неоплатонизмом, Джордано Бруно и прежде всего со Спинозой. После путешествия по Италии у него появляется интерес к учению о цветах и к сравнительной морфологии («Опыт о метаморфозе растений», 1790).

Он вступает в принципиальную полемику с Шиллером по вопросу об отношении мышления и созерцания к идее, к «прафеноменам», занимается изучением кантовской философии, особенно «Критики практического разума» и «Критики способности суждения», а также романтики и творчества Шеллинга. Со временем у Гёте все яснее вырисовывается собственная «система» древней философии (мудрости), изложенная, в частности, в стихотворениях на темы древности, прежде всего в «Орфических первоглаголах», «Завете», «Одно и все». Когда Гёте говорит о себе: «Для философии в собственном смысле у меня нет органа», он тем самым отвергает логику и теорию познания, но не ту философию, которая «увеличивает наше изначальное чувство, что мы с природой как бы составляем одно целое, сохраняет его и превращает в глубокое спокойное созерцание». Этим отличается также его творческая активность. Каждый человек смотрит на готовый, упорядоченный мир только как на своего рода элемент, из которого он стремится создать особенный, соответствующий ему мир».

Высшим символом мировоззрения Гёте является Бог-природа, в которой вечная жизнь, становление и движение, открывает нам, «как она растворяет твердыню в духе, как она продукты духа превращает в твердыню». Дух и материя, душа и тело, мысль и протяженность, воля и движение – это для Гёте дополняющие друг друга основные свойства. Всего, отсюда также для деятельно-творческого человека следует: «Кто хочет высшего, должен хотеть целого, кто занимается духом, должен заниматься природой, кто говорит о природе, тот должен брать дух в качестве предпосылки или молчаливо предполагать его».

«Человек как действительное существо поставлен в центр действительного мира и наделен такими органами, что он может познать и произвести действительное и наряду с ним – возможное. Он, по-видимому, является органом чувств природы. Не все в одинаковой степени, однако все равномерно познают многое, очень многое. Но лишь в самых высоких, самых великих людях природа сознает саму себя, и она ощущает и мыслит то, что есть и совершается во все времена».

О месте человека во Вселенной Гете говорит: «У нее есть гармоническое Единое. Всякое творение есть лишь тон, оттенок великой гармонии, которую нужно изучать также в целом и великом, в противном случае всякое единичное будет мертвой буквой. Все действия, которые мы замечаем в опыте, какого бы рода они ни были, постоянно связаны, переплетены друг с другом. Мы пытаемся выразить это: случайный, механический, физический, химический, органический, психический, этический, религиозный, гениальный. Это – Вечно-Единое, многообразно раскрывающееся. У природы – она есть все – нет тайны, которой она не открыла бы когда-нибудь внимательному наблюдателю». «Однако каждого можно считать только одним органом, и нужно соединить совокупное ощущение всех этих отдельных органов в одно-единственное восприятие и приписать его Богу».

В центре гётевского понимания природы стоят понятия, прафеномен, тип, метаморфоза и полярность.

Общее существование человека он считает подчиненным пяти великим силам, которые поэтически образно воплощает в «орфические первослова».

1) демон личности, 2) идея энтелехии, 3) тихе (судьба) как совокупность роковых жизненных обстоятельств, 4) эрос как любовь в смысле свободной и радостной решимости, 5) ананке как необходимость, вытекающая из конкретных жизненных обстоятельств, 6) эльпис как надежда на будущую свободу и саморазвитие.

Гёте энергично отстаивал право рассматривать и толковать мир по-своему. Однако из его произведений не вытекает, что он считает это толкование единственно допустимым. Согласно Гадамеру, в трудах Гёте живет «подлинное стремление к метафизике»; на К. Ясперса произвела большое впечатление «великолепная нерешенность»; Ринтелен считал Гёте человеком, который, несмотря на демонию и противоречивость натуры, сохранил «живой дух».

КЛОД АНРИ ДЕ РУВРУА СЕН-СИМОН
(1760–1825)

Французский мыслитель, социалист-утопист. Движущими силами исторического развития считал прогресс научных знаний, морали и религии. В сочинении «Новое христианство» (1825) объявлял освобождение рабочего класса целью своих стремлений, решение этой задачи видел в утверждении «новой» религии («все люди – братья»).

Каждое утро в роскошные покои, где спал юный отпрыск графа Бальтазара де Сен-Симона, входил лакей и произносил одни и те же слова: «Вставайте, граф, вас ожидают великие дела». Это была не вольная прихоть простолюдина. Соблюдать эту церемонию приказал молодой аристократ, который еще на заре своей жизни уверовал, что судьба дарует ему бессмертие.

Клод Анри де Сен-Симон родился в 1760 году в Париже. Его отец служил у польского короля в должности начальника гвардейской бригады. Судя по бурному темпераменту и образу мыслей графа Бальтазара, он, видимо, расправился бы собственноручно со своим первенцем, если мог бы представить, что в будущем он изменит своему классу и аристократическому происхождению. И вместе с тем никто из этого древнего рода, который, по семейным преданиям, восходил к самому Карлу Великому, не прославил его так, как Клод Анри.

Молодого графа воспитывали гувернеры, домашние учителя, среди которых был и знаменитый ученый энциклопедист д'Аламбер. Общение с ним, знакомство с литературой, в том числе с произведениями просветителей, сам дух свободомыслия, отрицания насилия над личностью, характерный для предреволюционной Франции, отразились на формировании мировоззрения юноши.

Уже в тринадцать лет Клод Анри наотрез отказался конфирмоваться в церкви, заявил публично о своем отрицании Бога. Возмущенный отец отправил сына в крепость для исправления. Клод Анри настойчиво требовал у тюремщика выпустить его за ворота, а когда тот отказался, в гневе ранил стражника ножом, овладел ключами и получил желанную свободу.

В семнадцать лет Клод Анри поступает в полк и скоро получает первый офицерский чин. Через два года, когда молодые Соединенные Штаты начали борьбу за независимость своих северных колоний, офицер-романтик добровольно отправляется за океан и становится под знамена Вашингтона. Его храбрость была отмечена орденом. При возвращении на родину Сен-Симон попадает в плен к англичанам. Вместе с другими пленными молодой граф оказывается на Ямайке. Лишь в 1784 году он возвращается в Париж и скоро получает под свое командование полк. Блестящая карьера открывалась перед отпрыском знатного рода. Но праздная жизнь не удовлетворяла графа. На военной службе он находился до начала французской революции. События 1789 года Сен-Симон воспринял с энтузиазмом. Даже эмиграция братьев и арест сестры не охладили его революционного пыла. Он отказывается от своего графского титула и принимает новую фамилию – Боном, что означало «простачок». В то время имена меняли часто. Но если для многих этот шаг был не чем иным, как данью моде, стремлением приспособиться к бурным событиям революции, то Сен-Симон отказался от собственного имени, исходя из глубоких внутренних убеждений. «В настоящее время нет больше сеньоров, – писал он. – Все мы совершенно равны, и, чтобы графский титул не привел вас к ошибочной мысли, будто я обладаю большими правами, чем вы, я навеки отказываюсь от этого звания, которое считаю более низким, чем звание французского гражданина…»

«Боном» во Франции издавна называли крестьянина. «Жак-боном» – полушутливая, полупрезрительная кличка, вроде русского «Иванушки-дурачка», кличка, которой «благородные» наделяли своих холопов. Сен-Симон, став «гражданином Бономом», хотел этим подчеркнуть, кто, по его мнению, стоит в центре событий, сотрясающих страну. И не только подчеркнуть, но и показать на деле: два первых года революции он проводит в провинции, среди крестьян.

Между тем революция развивалась совсем не так, как хотелось бы бывшему графу. Крупная буржуазия, оказавшись у власти, совсем не спешила установить «золотой век», в который так верили философы-просветители и их многочисленные последователи. Неугомонный Сен-Симон решил по-своему удовлетворить чаяния крестьянства. Он начал покупать землю, конфискованную у церкви и роялистов, и перепродавать ее мелкими участками малоимущим.

Партнером в земельных спекуляциях «гражданина Бонома» становится знакомый ему по Испании барон Редерн. Успех превосходит все ожидания: богатство росло на глазах. Неизвестно, как сложилась бы дальше жизнь Сен-Симона, если бы не карающая рука якобинской диктатуры. Незадачливого миллионера водворяют в застенки люксембургской тюрьмы, и только контрреволюционный термидорианский переворот спасает узника от гильотины. Проведя около года в темнице, он выходит на свободу и… вновь пускается в земельные спекуляции.

В 1796 году совместное богатство партнеров оценивается в четыре миллиона франков. Но на этом карьера преуспевающего торговца самым неожиданным образом обрывается. В Париж возвращается барон Редерн, благоразумно скрывшийся за границу во время террора, и предъявляет свои права на все состояние. Поскольку операции велись от его имени, Сен-Симону приходится довольствоваться отступным в 150 тысяч франков.

Оказавшись не у дел, он с обычной для себя энергией берется за изучение естественных наук. Этот шаг – не очередная блажь бывшего графа. Разочарование в революции, которая лишь сменила одну форму эксплуатации на другую, резкие контрасты между нищетой и богатством, достигшие невиданных размеров в годы Директории, навсегда похоронили надежду Сен-Симона на достижение всеобщей гармонии революционным путем. Сен-Симон видит теперь весь смысл своей жизни в создании всеобщей, универсальной науки о человеческом обществе.

Остаток своего богатства он использует на содержание гостеприимного дома, где принимает крупнейших ученых Парижа, на путешествия по Европе, во время которых встречается со многими известными профессорами. Бесконечные знакомства, упорные занятия и опыты поглощают все его время. Наконец он публикует первое свое произведение «Письма женевского обитателя к современникам». Это оригинальное произведение представляет собой утопический план переустройства общества, изложенный в туманной форме.

Но вот иссякают деньги. Бывший граф оказывается на грани бедности. Как жить и творить дальше?

После развода с мадам Бавр Сен-Симону приходит в голову идея жениться на мадам де Сталь, писателе и выдающемся политическом деятеле! Какое замечательное будет потомство, если сочетать такого необыкновенного, по мнению Сен-Симона, мужчину, как он, с этой талантливой женщиной! Кстати, и материальные дела пойдут на улучшение. И, несмотря на то, что они не были знакомы раньше, экстравагантный Анри едет в городишко Коппе и делает предложение писательнице. Сватовство, конечно, не удалось.

Сен-Симон обращается к графу Сегюру с просьбой найти ему место хотя бы конторского служащего. Тот милостиво предоставил должность переписчика в парижском ломбарде. Можно удивляться усердию бывшего графа. Днем – работа в ломбарде, ночью – подготовка научных трудов. А жить приходилось впроголодь… Он, наверное, долго не смог бы выдержать, если бы не встретился со своим бывшим слугой Диаром. На этот раз роли поменялись. Диар дал ему приют и деньги. На его средства Сен-Симон выпустил свою вторую работу – «Введение к научным трудам XIX века». Вместе с другими сочинениями он напечатал ее малым тиражом и разослал видным ученым и политическим деятелям с просьбой высказать свои замечания и оказать помощь в дальнейшей работе. Никто не откликнулся на эти просьбы.

Скоро Диар умер, и его подопечный снова остался почти без средств. О том, какое существование он влачил, видно из его записи, датированной 1812 годом: «Вот уже две недели я питаюсь хлебом и водой, работаю без огня; я все продал, вплоть до моей одежды, чтобы оплатить издержки на переписку моих трудов. Страсть к науке и общественному благу, стремление найти способ для прекращения мирным путем страшного кризиса, переживаемого всем европейским обществом, довели меня до такой нужды…»

Но материальные невзгоды не сломили волю Сен-Симона. Чем труднее ему приходилось, тем упорнее он работал. Именно в эти годы окончательно формируются его взгляды на общество, которые он изложил в книгах «Записки о всеобщем тяготении», «Очерк науки о человеке», статьях в сборниках «Индустрия…», «Организатор».

В особом ряду стоит сочинение «О промышленной системе». Обращаясь поочередно к королю, членам палаты депутатов, землевладельцам, торговцам, фабрикантам и другим «промышленникам», ко всем «друзьям человечества», автор подчеркивает, что основная причина кризиса, который переживает общество в настоящее время, – изменение социальной системы. Иначе говоря, «существо этого кризиса состоит в переходе от феодальной и теологической системы к промышленной и научной. Он неизбежно будет продолжаться до того времени, когда полностью завершится образование новой системы».

В обращении к Людовику XVIII Сен-Симон отмечал, что моральные и политические неурядицы, которые потрясают Францию, а также другие страны Западной Европы, объясняются исключительно тем, что старая социальная система разрушена, а новая еще не создана. Этот кризис прекратится, и порядок воцарится прочно лишь тогда, когда с полной энергией начнется организация новой системы. Автор на основе обстоятельного анализа неудач, причинивших обществу немало вреда, рекомендовал королю упразднить дворянство и составить избирательный корпус из промышленников, а также использовать труды ученых в руководстве обществом.

Бывший граф куда спокойнее переносил свои материальные невзгоды, чем равнодушие к трудам, которые считал путеводной звездой на пути к счастью человечества. Упорное замалчивание его идей продолжалось. И это тяготило его. В 1823 году он пытался покончить жизнь самоубийством, и лишь случайность помешала свершиться трагедии. Но со временем полоса неудач кончилась. Жизнь «отверженного» стала постепенно налаживаться. У Сен-Симона появляются ученики и последователи. Среди них был декабрист М С Лунин, побывавший во Франции вместе с русскими войсками. Проповедь мирного преобразования общества, обращенная к королям и богачам – банкирам, промышленникам, купцам, которую вел Сен-Симон, – начинает привлекать внимание некоторых меценатов. Они помогают ему издать сочинения, обеспечивают возможность жить в достатке и, главное, напряженно работать.

Устроена и личная жизнь – рядом верная мадам Жюлиан – близкий друг, секретарь, экономка. Но как ни щедро задаривали богатые покровители Сен-Симона, он по-прежнему оставался бунтарем. Поэтому меценаты публично отмежевались от его идей и заявили, что он ввел их в заблуждение. А вскоре – еще один удар. Суд обвиняет Сен-Симона в оскорблении королевской фамилии. Предлогом послужила «Притча», в которой он писал, что Франция ничего не потеряет, если вдруг волшебным образом бесследно исчезнут члены королевской фамилии, а заодно все аристократы, высшие чиновники, священники и т. д., но очень много потеряет, если исчезнут лучшие ученые, художники, мастера, ремесленники. К счастью, дело обернулось благополучно. Суд присяжных оправдал его, посчитав эти слова не более чем забавным парадоксом.

Сен-Симон продолжает много и плодотворно работать В 1823–1824 годах появляется «Катехизис промышленников», в 1825-м – «Рассуждения литературные, философские и промышленные» с эпиграфом «Золотой век, который слепое предание относило до сих пор к прошлому, находится впереди нас». Наконец, Сен-Симон приступает к своему главному произведению «Новое христианство», оно должно дать будущему «обществу индустриалов» новую религию, берущую от христианства лишь его исходный гуманизм. Именно в этих работах окончательно сформировалось универсальное учение Сен-Симона.

Сен-Симон выдвинул концепцию «социальной физиологии» («науки о человеке») – научного изучения человека и общества. В основе этой концепции Сен-Симона лежал принцип историзма, то есть рассмотрение общества как целостного организма, который закономерно развивается от низших стадий к высшим. Сен-Симон разработал схему исторического прогресса, по которой каждая конкретная общественная система покоится на определенной системе взглядов и убеждений, и если такие взгляды и убеждения теряют доверие, социальный порядок рушится.

Так он полагал, что победа Просвещения над теологией привела к разрушению феодального строя. Только новый уровень идей – современные «позитивные» науки – могут быть основой для постфеодального, индустриального порядка. Это произойдет после того, как на смену старым правящим классам – землевладельцам и духовенству – придет восходящий класс ученых, инженеров, художников, а также промышленников и производителей.

Сен-Симон был одним из первых мыслителей, кто определил главные черты возникшего индустриального общества (или «индустриальной системы»). Подвергая критике капиталистическое общество того времени, Сен-Симон говорит, что «оно являет собой воистину картину мира, перевернутого вверх ногами», в нем «менее обеспеченные ежедневно лишают себя части необходимых им средств для того, чтобы увеличить излишек крупных собственников».

Сен-Симон считал, что лишь всемерное развитие производства может избавить трудящиеся массы от бедствий путем эффективного использования научных принципов организации общества. Этими принципами должны быть внедрение всеобщего обязательного производительного труда, обеспечение всем равных возможностей применить свои способности, создание плановой организации производства, которое должно обеспечить все потребности общества. Общество должно стать большой производительной ассоциацией, а весь мир постепенно превратится во всемирную ассоциацию народов.

Основной социальной целью должен быть производительный труд, а политической силой, которая осуществляется обученными администраторами, будет прикладная наука о производстве. Сен-Симон не считал, что будущее общество будет бесклассовым, но полагал, что рабочие и буржуазия объединяются в едином классе «индустриалов», где рабочие должны подчиняться их «естественным» лидерам. В дальнейшем все люди будут принадлежать к единому классу производителей, имеющих общие интересы и противопоставленных паразитирующим группам общества, которые, в конце концов, будут ликвидированы.

Учение Сен-Симона оказало большое влияние на многих мыслителей и имело последователей. Была создана школа сен-симонизма, которая с течением времени превратилась в религиозную секту, но вскоре распалась. Одним из учеников Сен-Симона был Конт, одно время служивший секретарем Сен-Симона, который продолжал разрабатывать теорию позитивистской науки и философии и то, что он называл новой наукой – социологией.

Прожив жизнь удивительных метаморфоз, потомок аристократического рода Клод Анри Сен-Симон умер 19 мая 1825 года в крайней нищете.