Текст книги "Поиск-85: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Игорь Гергенрёдер

Соавторы: Вадим Соловьев,Валерий Козловский,Герман Подкупняк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Здравствуйте, Виктория Андреевна, – как можно мягче сказал капитан. – Нам очень нужна ваша помощь.

Струнин сначала ничего не собирался объяснять и даже придумал удобный предлог, но, увидев полные тревоги глаза дочери Коробова, упрямо сжатые губы, отказался от этой затеи: таким не лгут.

– Возможно, ваш отец в опасности, Вика, – отбросив официальность, глуховато произнес он. – У нас есть некоторые основания полагать, что ваш супруг не тот человек, за которого себя выдает.

Вика пошатнулась, будто ее ударили.

– Я чувствовала, – смятенно выдохнула она. – Он – дезертир, да? Изменник?

Струнин покачал головой.

– Этого я пока не могу сказать, Вика. Вы можете нам помочь, или вам это трудно? Мы вас не неволим…

Она как-то странно посмотрела на Струнина, и он понял, что, несмотря на двусмысленность своего положения, Виктория Коробова не подведет. Не должна подвести.

– Спасибо, Вика, – просто сказал он и сразу спросил: – Вы часто обедаете дома?

– Да, – слегка виновато кивнула она. – Почти всегда, когда удается отоварить карточки. Наша фабрика здесь, рядом, и я успеваю…

– Все, что вы должны сделать по приходе домой, – это оставить дверь незапертой. Мы будем рядом. Главное: возьмите себя в руки и не показывайте вида, что обеспокоены или вам что-нибудь известно. Вы пришли домой поесть и времени у вас в обрез. Понятно?

– Понятно, – тихо ответила Вика. – Я постараюсь…

– Со мной в квартиру идет Мигунов, – сказал Струнин. – Лейтенант Вотинцев перекрывает двор и подъезд.

– Я иду с вами, – выступив вперед, решительным тоном произнес Захаренко.

– Здесь командую я, – вежливо, но твердо отрезал капитан. – Вы останетесь с Вотинцевым. Он еще слаб после ранения. Все. Предупреждаю: без крайней необходимости никакой стрельбы. Пошли!

– Очнитесь же, дьявол вас возьми! – уже потеряв всякую осторожность, испуганно орал Вадим. Он тряс Коробова за плечи, хлестал по лицу, но Андрей Иванович очень нескоро открыл глаза. Он не притворялся: ему действительно стало худо.

– Последний раз говорю, – шипел Вадим, – бросьте ломать комедию! Время не ждет!

– Не шуми, – держась за сердце, еле шевеля губами, произнес Коробов. – Предлагаешь сотрудничество на долгие годы, а не можешь подождать десяток минут.

– Не паясничайте, – зло бросил Вадим и вдруг, уловив в передней слабый скрип поворачиваемого ключа, выдернул из кармана брюк пистолет.

– Не пугайся, – болезненно усмехнулся Коробов. – Это, наверное, Вика. У нее обеденный перерыв.

Вадим, спрятав пистолет за спину, выглянул в коридор. В переднюю, действительно, вошла Вика. Она громко хлопнула дверью, и он успокоился.

– Приведите себя в порядок. В случае чего – вам стало плохо, а я с вами отваживался, – приказал Вадим и, радостно улыбаясь, повернулся навстречу подходившей жене. Улыбка на злом лице выглядела свирепой. Вика увидела перед собой изможденного, бледного отца, поняла, что произошло что-то страшное и, отчаянно закричав, бросилась на Вадима.

Выстрелить в Коробова Вадим не успел. Ворвавшийся в комнату Струнин в сильном прыжке успел перехватить его руку и ударить в челюсть. Пуля с визгом вонзилась в верхний переплет окна, а нокаутированный Вадим громко стукнулся затылком об пол.

Коробов рухнул на колени подле безжизненно лежащей на полу дочери.

Задыхаясь, но перемахивая сразу через три ступеньки, бежал наверх Захаренко.

Когда раненую Вику вместе с отцом увезли в госпиталь, Струнин за шиворот поднял Вадима с пола и усадил на стул. Тот обеими руками держался за распухшую челюсть и отводил в сторону взгляд.

Тимофей Струнин вынул из его пистолета обойму и вылущил в ладонь патроны. Затем достал из кармана гимнастерки фотоснимок патрона, найденного в общежитии, и сравнил. Тождество было полное.

– Что же, Вольф, патроны разбрасываете? Неаккуратно для разведчика, – после паузы недобро произнес Струнин.

Вадим болезненно скривил кровоточащую губу, но ничего не ответил. Тогда он битый час ползал по полу в поисках высыпавшихся из разорванной коробки патронов, однако последний патрон так и не нашел. Он наведывался в общежитие еще раз и решил, что патрон завалился в щель между досками.

Струнин поднялся и знаком приказал задержанному следовать к выходу. Впереди неторопливо, загораживая весь проход могучими плечами, спускался по лестнице лейтенант Мигунов. Внизу, в подъезде, широко расставив ноги, стояли Вотинцев и шофер Струнина – Петя.

Прошли недели, и наступил ноябрь сорок второго, двадцать пятая годовщина Октября. Заместителя начальника управления майора госбезопасности Голубева перевели в другую область, и Струнин временно исполнял его обязанности. Работы было много. И в эту ночь он только собрался передохнуть на выстроенных в ряд стульях (диван отдали эвакуированному из Одессы детскому дому), как капитана разбудили.

– Вас требует к телефону комиссар второго ранга Болотников, – сообщил дежурный офицер узла связи.

– Здравствуй, Струнин, – услышал Тимофей в трубке уверенный голос. – Следствие по делу Вольфа закончили?

– Так точно, товарищ комиссар второго ранга. Дело передано в трибунал.

– Добро, – чуть погодя сказал Болотников. – Как чувствует себя Коробов?

– Работает, товарищ комиссар. По той же технике.

– Строгача-то ему хоть влепили за малодушие?

– Нет, товарищ комиссар. Решили, что и так достаточно наказан. У него дочь в этой истории едва не погибла.

– Да? – удивленно бросил Болотников. – А сейчас что с ней?

– Сейчас нормально. Выздоравливает.

– Понял, – после недолгого молчания ответили из Москвы. – Ну, а вообще, как у вас там, в глубоком тылу?

– В тылу все спокойно. Ничего чрезвычайного пока нет. Ведем текущие расследования…

– Вам привет от Алексея, он уже отбыл по назначению. А вы будьте начеку, ребята, – сказал Болотников. – Идет война, будь она трижды проклята. Приказом по наркомату за ликвидацию вражеской агентуры Вотинцеву, Мигунову, Дымову и Румянцеву объявлена благодарность. Тебе присвоено очередное звание.

– Служим Советскому Союзу, товарищ комиссар второго ранга.

«Бог ты мой, – забыв опустить на рычаг трубку, думал Струнин. – Значит, ты жив-здоров, Лешка Радомский! Впереди нас идешь, друг, и тебе, конечно, чертов лингвист, много труднее…»

Эпилог

«Юнкерс-87» не вышел из глубокого пике, задетый разрывами своих же бомб, и врезался в землю метрах в пятидесяти от командного пункта артиллерийской бригады.

Когда Кочубей с трудом разлепил тяжелые веки и понял, что жив, то очень удивился. Немыслимая тишина стояла вокруг, и небо в проломе блиндажа казалось написанным акварелью.

Прямо перед глазами комбрига болталась телефонная трубка, и он с недоумением посмотрел на нее. Как ни странно, связь до сих пор не повредило, и из трубки рвался хриплый голос командующего армией:

– Кочубей! Голубчик. Я – «Первый», я – «Первый»! Еще немного, Кочубей! Идем на выручку! Продержись малость! Кочубей!

Полковник, не слыша, отвел трубку в сторону, выполз наружу и поднялся над бруствером. Стереотруба валялась кверху треногой, да и в ней сейчас не было нужды. Прямо перед глазами горело поле. Над головой сновали немецкие самолеты, оставляя на земле столбы багрово-черных взрывов, а комбриг еще раз изумился тому, до чего же сейчас тихо, и понял, что оглох. Он было решил, что бой кончился, немцы отошли, и хотел на миг прилечь, чтобы успокоить гудящую голову… Но вдруг увидел неподалеку редкие вспышки огня и понял, что это стреляет батарея, прикрывающая КП с фланга.

Кочубей с усилием поднялся с колен и, шатаясь, побрел к своей последней огневой позиции.

В воздухе густо пахло окалиной, бензином, горелым маслом. Запоздавшая немецкая авиация, злобно терзающая и без того искромсанную землю, уже ничем не могла помочь атаке своих полевых частей. Догоравшие остовы танков застилали все поле, и Кочубей выругал себя за то, что сидел на КП, когда передовой полк принимал первый, самый жестокий удар гитлеровцев.

Полковник тяжело шагал по полю, обходя догорающие немецкие танки, и старался не смотреть на обугленные трупы танкистов.

Кочубей не знал, да и не мог еще знать того, что его 112-я бригада совершила подвиг в масштабах фронта, задержав на шесть часов танковые соединения Манштейна, рвавшиеся на выручку Паулюсу. Сутки назад это направление еще не считалось танкоопасным, пока наша авиаразведка, несмотря на висевшую над землей низкую облачность, не обнаружила движение танковых колонн противника. Находящаяся в резерве командующего 112-я противотанковая артбригада была спешно и скрытно переброшена навстречу врагу. Хорошо замаскировав огневые позиции, артиллеристы Кочубея встретили уверенно идущие танки внезапным и губительным огнем.

Фельдмаршал Манштейн не стал обходить полосу, прикрытую русской артиллерией. Он хорошо понимал, чего может стоить один потерянный час.

Когда полковник добрался до батареи, она уже молчала. А с той стороны опять быстро шли танки. Их грязно-серые силуэты бесшумными тенями неслись на оглохшего комбрига. И только сквозь подошвы сапог чувствовал он, как дрожит земля…

Одна-единственная «сорокапятка» с разорванным щитом еще смотрела тонким стволом, в сторону врага, и Кочубей, отрешенно оглядевшись, поднял с земли снаряд и дослал в казенник.

Головной танк, видимо, командирский, спешил больше других, и Кочубей выжидал, решив, стрелять только в упор. Заряжать пушку вторично у него не было ни времени, ни сил. Когда стальную махину и махонькое по сравнению с ней орудие разделяло не больше десятка метров, комбриг дернул спуск. Танк вздыбился гусеницами и, уже бесполезно угрожая обрубком пушки, окутался густым коричневым дымом.

Но его обходили другие машины и победно плыли на уже бессильного Кочубея.

Комбриг подумал, что это конец, и, теряя силы, обернулся, чтобы в последний раз окинуть взглядом поле, на котором погибли его солдаты и где сейчас умрет он сам. Но то, что полковник увидел за своей спиной, навсегда запечатлелось в памяти, потому что воевать ему суждено было еще долго. До самой нашей победы.

Взвихряя снег, на немцев Неслись клинья темно-зеленых среди снега «тридцатьчетверок», а из-за холма вылетали на предельной скорости все новые и новые танки, и казалось, этой броневой лавине не будет конца. Низко над головой, выискивая цель, стремительно прошли «Илы». Гитлеровцы дрогнули перед лобовой танковой атакой и, спешно разворачиваясь, начали отход…

Кочубей слезящимися от дыма глазами смотрел на «тридцатьчетверки», а механики-водители видели в смотровые щели человека возле такой знакомой и живучей «сорокапятки» и лихо, но аккуратно объезжали его. Комбриг опустился на розово-черный снег и прислонился к длинному, с облупившейся краской стволу орудия. Ствол был горячий, но полковник долго гладил его рукой…

Вадим Соловьев
«ПТИЦА ЦВЕТА УЛЬТРАМАРИН…»
Повесть

Пролог

Начальник уголовного розыска города Чеканска майор Бахарев с особой тщательностью просматривал поступившие за ночь сводки. Опыт подсказывал: зацепка для раскрытия ограбления может оказаться в этих коротких сообщениях.

Ограбление универмага было необычайно дерзким. И дилетантским: профессионал ни за что бы не решился действовать так неосмотрительно и бесшабашно. Вору (или ворам) помогли случай и вопиющая безответственность работников магазина.

Был использован самый избитый прием. Грабитель остался в торговом зале, спрятался в секции готового платья между вешалками, дождался ночи. Выбрал в галантерейном отделе хозяйственную сумку повместительней, сгреб в нее с витрин драгоценности, которые по странной случайности не были спрятаны в сейф, партию золотых часов. На связанных ремнях спустился из окна второго этажа и растворился в предрассветной мгле. Вместе с ним из магазина «уплыло» более чем на сто тысяч рублей товаров.

Те, по чьей вине драгоценности оказались ночью вне сейфа, и те, кто не проверил сигнализацию, понесут наказание. Но о возвращении украденного, о возмещении материального ущерба государству, о поиске преступников, наконец, голова должна болеть прежде всего у работников уголовного розыска, у него, Бахарева, в частности. Поэтому с таким старанием изучал майор каждую строчку донесений.

Кое-что он себе пометил. Так, на всякий случай. Но чувствовал – не то. Потом принялся за рапорты дежурного по управлению пожарной охраны.

«После ноля часов в поселке Даньшино в доме гр. Васильева возник пожар. Из-за отсутствия связи сообщение о пожаре поступило в пожарную часть только в 01 час 12 минут. Позвонили соседи, обнаружившие пожар. Звонили из магазина, находящегося в 800 метрах от очага загорания. Пожар был ликвидирован… силами…»

Бахарев пропустил перечисление участвовавших в пожаре машин и частей, от которых они прибыли. Судя по всему, там хватило бы и одной машины: сопоставив время, когда на пульт городской пожарной охраны поступило сообщение и время ликвидации пожара, он понял, что горело не более получаса. Но его внимание привлекло окончание рапорта.

«В результате пожара погиб хозяин дома Васильев С. С. Предположение: задохнулся в дыму. Кроме него, в доме никто не обнаружен».

Далее следовала приписка, носящая полуофициальный характер и сделанная, по всей вероятности, дежурным по своей инициативе – специально для работников милиции. (Бахарев в свое время убедительно просил товарищей из управления пожарной охраны отмечать в своих рапортах все, что имеет хотя бы малейшее отношение к правонарушениям.)

«Судя по количеству пустых винно-водочных емкостей, а особенно стаканов, накануне в доме была большая попойка. Явился ли пожар последствием этого – неизвестно. Предварительное заключение работников пожарной охраны: пожар возник от незатушенной папиросы».

Мысль Бахарева работала в определенном направлении, и слова «большая попойка» вызвали у него соответствующую реакцию. «А не пропивалось ли здесь уворованное золотишко?»

Заканчивая просмотр оставшихся сообщений, он уже прикидывал, что следует предпринять в первую очередь. «Что представляет из себя погибший хозяин дома? Что за окружение у него было?»

В конце концов он решил послать кого-нибудь на место происшествия. Опытному работнику надо немедленно осмотреть все на месте. Наметанный глаз увидит то, мимо чего прошли другие.

Размышляя, кого послать, Бахарев перебирал в уме всех сотрудников отдела. Дел у всех «под завязку». Капитана Евсеева разве? Вот чья дотошность может пригодиться! В группу, созданную для раскрытия ограбления универмага, он не входит, но это даже лучше: в то, что потянется ниточка от пожара сюда, Бахарев в общем-то не очень верил.

– Садись, Всеволод Петрович, – пригласил хозяин кабинета после взаимного обмена приветствиями ладно скроенного, среднего роста человека, вошедшего буквально через минуту после того, как майор положил трубку внутреннего телефона. – У меня к тебе небольшое поручение…

Уголки твердых губ капитана заметно дрогнули в усмешке. Кто-кто, а Всеволод Петрович знал эти «небольшие поручения» начотдела. Не один год проработал он с Бахаревым, многому у него научился и уже давно привык к тому, что задания Бахарева, даваемые на оперативках или вот так незапланированно, всегда таят в себе сюрпризы.. Начинается с «небольшого поручения», а кончается командировкой, которая порой прибавляет несколько седых волос в твоей шевелюре.

– Знаю, знаю, что за тобой еще много чего числится, – поспешил майор предупредить возможные возражения. – Но тут в самом деле надо лишь глянуть тренированным оком. Наши там были, но с готовой версией…

И он принялся излагать суть дела.

Когда Евсеев был уже в дверях, Бахарев крикнул вдогонку:

– Участкового я разыщу по телефону, предупрежу!

Глава первая
Странный клиент

Будка сапожного мастера приткнулась к крылу большого многоэтажного дома со стороны переулка. Место людное, бойкое: поблизости магазины, в двух десятках шагов – центральная магистраль большого города. Словом, в клиентуре у Ашота недостатка нет. Застекленные до половины стенки сапожной будки не украшают, как бывает, изречения и разные портреты. О том, что дела у хозяина процветают, говорит и тот факт, что на задах будки, как прогулочный катер у пирса, «пришвартовался» оранжевый «Москвич».

В приемной будки-мастерской могут враз поместиться не более трех человек. Поэтому часть клиентуры дожидается своей очереди на скамейке поблизости.

В утренний этот час очередь отсутствовала. Если не считать, конечно, девушку, которая пристроилась на упомянутой скамье. О том, что она не просто отдыхает, свидетельствовала прислоненная к спинке скамейки сумка из пластика, в которой угадывались контуры дамских сапожек.

Неслышно и почти незаметно присоединился к девушке молодой человек с газетным свертком под мышкой. На нем – синтетическая желтая куртка, одна из тех, которые, несмотря на яркость, а может, как раз благодаря ей, напоминают униформу. Лицо юноши украшено шкиперской бородкой, на нем не то озабоченность, не то какое-то внутреннее напряжение.

Девушка вскоре поднялась, поспешно запихнула в сумку журнал, который читала, и поторопилась занять освободившееся в «приемной» место. Юноша, оставшись один, нервно зевнул и огляделся по сторонам.

Вскоре недра мастерской выпустили очередного посетителя. Но молодой человек не очень-то спешил, как следовало того ожидать, в святилище сапожного бога. Больше того, когда к нему подсел пожилой гражданин в очках и вежливо осведомился, ждет ли молодой человек очереди к мастеру и есть ли за ним еще кто, юноша замялся и ответил весьма неопределенно:

– Да… нет…

И добавил:

– Вы проходите. Я жду…

Кого и чего ждал обладатель желтой куртки, гражданин выяснять не стал, он резво подхватил свои пожитки и тотчас просунулся в узенькую дверцу.

На протяжении ближайшего получаса эта сцена повторялась еще несколько раз. Менялись клиенты, а нерешительный юноша все ерзал на скамейке, прижимая, будто невесть какую ценность, газетный сверток.

После обеденного перерыва в госучреждениях поток клиентуры сапожного мастера заметно поубавился. Наконец наступил момент, когда ни около будки, ни внутри нее не осталось никого. И тогда юноша решился. Стремительно поднялся, и вот уже его напряженный взгляд встретился с холодным, чуть насмешливым взглядом мастера.

– Что дарагой?

Ашот говорил с акцентом, который становился то более заметным, то исчезал совсем. С клиентами он всегда держался с той чуть иронической снисходительностью, которая давала ему, сапожному мастеру, возможность сохранять свое достоинство.

Молодой человек покосился на вход и стал разворачивать сверток. Содержимое его легло на прилавок. Брови мастера поползли кверху. Удивление сменилось брезгливостью.

– Что это?

– Вот принес… корочки, – явно с усилием выдавил клиент. – Чтобы как новые…

Мастер с опаской потрогал растоптанный башмак.

– Ты хочешь, чтобы я тебе сшил такие же? Это можно. Ясное дело, это тебе обойдется дороже, чем в магазине. Но зато и вещь будет! Я тебя верно понял?

– Точно, точно, – обрадованно подхватил клиент. Но развить мысль ему помешал новый посетитель. Молодой человек тотчас уступил ему место у прилавка. Башмаки словно жгли ему руки, и он, подержав их секунду, кинул в мусорную корзину. Занятый с клиентом, Ашот лишь покосился, но промолчал.

Поступив столь неожиданно с принесенной в починку обувью, молодой человек, похоже, обрел равновесие. Он принялся разглядывать выстроившуюся, словно на выставке, обувь самых разнообразных размеров, фасонов, расцветок. Взгляд его задержался на японском транзисторном приемнике.

Парень не заметил, что Ашот уже распрощался с посетителем и сверлит его изучающим взглядом.

– Ну?

Мастер выразительно прикоснулся несколько раз согнутым пальцем к циферблату электронных часов.

– Обед? – заискивающе предположил парень.

– Обед, – внушительно подтвердил хозяин. – Только я тебя что-то опять перестал понимать. Ты пришел обувь заказывать или пообедать меня пригласить? Ты здесь все утро отираешься, а ни одного вразумительного слова я от тебя не слышал.

Ашот, огромного роста мужчина (как он только помещался в своем закутке!), смотрел на своего гостя в упор. Парень опять растерялся.

– Могу и пообедать пригласить… Поговорить надо. Дело есть… Серьезный разговор. Чтобы ты да я, и больше никого.

Взгляд Ашота оставался столь же жестким, холодным. Он молчал. Затем прикоснулся пальцем к щеточке усов, потрогал зачем-то свой внушительных размеров нос и проговорил безо всякого выражения, но с сильным акцентом:

– А ты нэ ошибся адрэсом? Я думаю, тэбя надо выкинуть вместе с твоей рванью. Зачэм суда принес? Чего мнэ мозг туманишь? Зачэм комэдия? Я все утро за тобой наблюдаю, а понять нэ могу…

Молодой человек затравленно оглянулся, посмотрел в окно. Действительно, мастеру с его места прекрасно видна скамейка, на которой он провел столько времени. Ему ведь тоже была видна голова Ашота, но он полагал, что занятый работой мастер в окно не глазеет.

Гость сделал непроизвольное движение к двери. Но Ашот его опередил. Почти не двинувшись с места, он протянул длинную руку к косяку, щелкнул замком, прислонил к стеклу табличку «закрыто на обед», коротко бросил: «Гавари!»

– Я думал… Просто так зайти как-то не то… Я тебя не знаю, ты меня. И народ все время…

Ашот слушал этот бессвязный лепет, молчал отчужденно.

– Понимаешь, могут обратить внимание… Вот я и подумал…

Ашот взорвался с чисто южным темпераментом:

– Ты пришел мэня вэрбовать в иностранную развэдку? Шпионские свэдэния принос? Я сапожник, а нэ рэзидент! Сэйчас пришибу тэбя, только узнаю, кто и зачэм тэбя прислал!

Парень невольно отшатнулся от вскинутого к его носу кулака, сделал попытку проскользнуть к двери, но безуспешно: кавказец вцепился в рукав его куртки.

– Ты, сын собаки! Куда? Думаешь, пошутить со мной можно и сбэжать? Я из-за тэбя пять чэловэк потэрял! (Это было неправдой: никто во время их короткой беседы в будку даже не постучал.) Нэ знаю, кто тэбя кормит, а я сам хлэб зарабатываю. Гавари, что нада, последний раз спрашиваю!

Всерьез испуганный гость выдавил:

– Машина… Билет…

Ашот понял. Он разом обмяк, сел.

– Гавари! По порядку гавари.

Уловив в голосе хозяина нотки заинтересованности, молодой человек зашептал, хотя услышать его не мог никто.

– Понимаешь, один человек машину выиграл, «Волгу». По лотерее. Продать хочет…

– А я при чем? У меня есть машина. Мне больше одной не надо. Я сапожник, а не завгар. И машинами я не торгую. И почему кто-то выиграл, а ты приходишь и устраиваешь тут комедию? Я тебя спрашиваю?

– Понимаешь, это девушка. Ей самой неудобно.

– А-а… Тебе, значит, удобно? А что она поумней не нашла никого?

Парень не обиделся.

– Выходит, не нашла.

Ашот рассуждал вслух:

– Купить машину много кто хочет. Не только на Кавказе. И в Москве. И здесь, на Урале. Отчего на рынок не пошел? Там много джигитов. Деньги имеют. Машину хотят.

– Видишь ли… – осторожно вклинился в размышления хозяина гость. – На рынок, конечно, можно. Но кто их знает, что они там за люди? Сегодня здесь – завтра нету. А ты человек известный. Тебя все знают. Говорят, человек честный. И друзей, наверно, у тебя много.

– Друзей! Каких смотря друзей. Таких, что за ухо да в музей? А если честно дело хочешь делать, отчего билет в сберкассу не сдать? Калым хочешь? На рынке боишься – обманут. А сам ты не обманешь? Я тебя знаю? Может, ворованный у тебя билет?

– Ладно, – устало сдался парень. – Открой дверь. Верно говоришь, ошибся я адресом. Есть места, где мораль лучше твоего читают…

Он решительно двинулся к двери.

– Э, нэ горячись! – Ашот встал на пути парня. – Я ведь тебе окончательного слова еще не сказал. Кто в таких делах торопится. Сам понимаешь, дело деликатное. Сам говоришь, меня все знают. А зачем мне, чтобы плохо знали? Ты мне не совсем честное дело предлагаешь и хочешь, чтобы я с тобой обниматься начал… Я знаю человека, которому нужна машина, но я должен знать, что ты за человек. И что за человек хозяин билета. А теперь можно и пообедать вместе, это неплохо. Почему не пообедать?

Гость буркнул:

– С этого и начинать надо было. А то сразу – пришибу…

Хозяин пропустил эту реплику мимо ушей. Его интересовало другое.

– Билет с собой?

Гость осклабился.

– А ты тридцать кусков в кармане носишь?

Ашот нахмурился. Что-то прикинул. Решил:

– Приходи завтра в это же время с билетом. Съездим в сберкассу, проверим, потом сведу тебя с покупателем. Договариваться будете сами. И о цене, и обо всем прочем. А пока гуляй.

Оставшись один, Ашот задумался. Посидел, потом не спеша надел пиджак. Достал из внутреннего кармана бумажник, открыл, извлек оттуда фотографию. Он долго смотрел на изображение тонкого стройного юноши с такими же, как у него, Ашота, миндалевидными глазами.