Текст книги "Поиск-85: Приключения. Фантастика"

Автор книги: Игорь Гергенрёдер

Соавторы: Вадим Соловьев,Валерий Козловский,Герман Подкупняк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Поначалу Александр относился к обходчику безразлично. Приказано вести наблюдение – вот и наблюдаем. Но с каждым днем в душе Румянцева росло глухое раздражение против невидненького и нелюдимого старика. Особенно после того, как обходчик, ругаясь, отогнал от полотна ребятишек, забредших сюда в поисках ягод.

По ночам лес изредка резко, освещался огнями локомотивов, и Румянцев радовался: «На фронт идут!»

Однажды Александр уловил: что-то нарушило однообразие привычной черноты леса. На всякий случай ткнул Дымова в бок. Тот мгновенно проснулся.

Румянцев старательно протер глаза, но неясное двигающееся пятно под насыпью не исчезло, а, наоборот, выросло до размеров человека, и сержант показал на него напарнику.

– Спокойно, Саня, – шепнул Дымов. – Порядочные люди ночами лесом не шастают…

Румянцев напряженно всматривался в идущего. Тот двигался в направлении будки обходчика.

Дымов вынул из-за пазухи ТТ и снял с предохранителя.

– Возьмем на испуг. Ты меня прикрываешь.

В будке вспыхнул свет керосинки. Дымов подкрался и присел под окошечком. Прошло минут пять, но они показались длиннее часа. Свет погас, дверь скрипнула, и из будки вышли двое. Отчаянно застрекотал кузнечик.

– Стоять на месте! – хрипло выкрикнул Дымов, встав за спиной идущих. – Госбезопасность!

В ответ мгновенно блеснула вспышка.

Дымов коротко простонал, затем раздался чей-то вскрик. И сержант увидел бегущего прямо на него человека. Тот был уже совсем близко: слышалось тяжелое дыхание. Скорее машинально, нежели вспомнив тренировки в спортзале управления, Александр пригнул голову и бросился вперед. Бежавший словно переломился надвое, упал и огласил лес диким воплем.

– А ну, тихо! – скомандовал Румянцев.

– Не стреляйте! – испуганно заорал кто-то совсем рядом. – Я сдаюсь!

Это был Федченко.

Румянцев поднял с земли длинноствольный пистолет, выпавший из руки сбитого им с ног человека, и сунул в карман.

Глава 17

– То, что я нахожусь перед вами, гражданин капитан, – случайность, – наваливаясь на спинку, чтобы было удобнее сидеть на жестком стуле, сказал Клюев. – Глупейшее стечение невероятностей. Сначала меня узнает эта девчонка, а потом, уже уйдя от преследования, я нарываюсь на вашу засаду у будки обходчика.

Клюев умолк и вдруг доверительно улыбнулся.

– Кто бы мог подумать, что вы ведете наблюдение за Федченко. Я понимаю, Сытин мог привлечь ваше внимание, помешавшись на будущих железных крестах и роскошных виллах. А жадность всегда расслабляет, притупляет профессиональную осторожность. Но Федченко! Был законсервирован мной на самый крайний случай. Ей-богу, гражданин капитан, случайность чистой воды.

– Относительно случайности – это еще как знать, – сказал Струнин, просматривая бумаги в раскрытой перед ним папке. – В нашей работе случайность – это, пожалуй, прямая закономерность. Мы бы вас все равно поймали. Не сегодня так завтра.

Клюев в ответ пожал плечами, давая понять, что в его положении особенно возражать не приходится.

Струнин захлопнул папку и стал в упор разглядывать задержанного. Внешность самая обычная, но с примесью благопристойности, которую подчеркивала седина в жиденьких волосах. Лицо узкое, симметричное, глаза посажены несколько глубоко, нос некрупный.

Долгое молчание чекиста обеспокоило Клюева. Он нагнулся и помял пальцами ноющие икры.

Струнин, заметив это, спрятал усмешку и сказал:

– Итак, Тихонов-Клюев-Борг, начнем работать. Вы станете сыпать легендами или, быть может, не будем терять время впустую?

Клюев, услышав свое подлинное имя, посмотрел на чекиста с отлично сыгранным изумлением.

– Боюсь, что это нелепость. С таким же успехом вы могли меня назвать Гинденбургом или Чемберленом. Шутить так шутить. Но таким способом вы вряд ли заработаете себе ромб в петлицы.

– Бросьте, Вальтер Борг, – оборвал Струнин и снова раскрыл папку. – Взгляните на свое фото, сделанное во внутренней тюрьме Екатеринбургской ЧК.

Клюев нехотя повертел в руках местами потрескавшуюся фотографию с инвентарным номером на уголке, помолчал. Потом зачем-то осторожно погладил себя по лицу.

– Это действительно я, гражданин капитан. Хотя, согласитесь, сегодня в это трудно поверить…

– Это я вижу. Вы были приговорены ревтрибуналом к высшей мере.

– Меня спасло наступление белых.

– В белой армии служили? – спросил Струнин.

– Очень недолго. Я вовремя понял, что белые обречены и делать на них серьезную ставку – отменная глупость.

– Что вы предприняли дальше?

– Ничего, я просто «растворился». Это было несложно в суматохе тех лет. Россия велика. Я был даже председателем сельсовета в сибирской деревушке и мог спокойно сидеть там хоть до всемирного потопа.

– Вы пытались уйти в Германию?

– Пытался, гражданин капитан. Но перейти границу не удалось: пришлось вернуться в свою деревню. Но я солдат, и верил, что рано или поздно понадоблюсь. Когда фюрер взял власть в свои руки, я перебрался на Урал и дал о себе знать в Берлин.

– Вот с этого штриха вашей биографии давайте будем говорить конкретнее. Когда именно, каким способом и через кого вы напомнили о себе?

– Как будет угодно, гражданин капитан, – согласился Клюев-Борг. – В те годы на Урале было много наших технических специалистов, ну… и кое-кто из них был связан с разведкой. Вы это, конечно, знаете.

Давая показания, Борг и не думал сдаваться. Не для того он столько лет ждал своего часа, чтобы раскрыться на первых же допросах. Но Борг прекрасно понимал, что чекисты будут проверять каждое его слово. Значит, кое-какие данные, потерявшие ценность, придется выдать. В то же время надо попытаться выяснить, что же им все-таки известно…

– Ловко он в восемнадцатом ускользнул от возмездия, – досадливо качая головой, произнес Иван Васильевич. – Копия приговора в деле Борга и ввела нас в заблуждение. Приговор-то вынесли, а привести в исполнение не успели. А мы после гражданской войны его розыском, естественно, не занимались. Думали, что с ним давно покончено.

– Ничего, Иван Васильевич, что было, то прошло, а Борг, как ни скрывался, опять в камере сидит… И на этот раз уже не выскользнет.

– Ты меня не успокаивай, молод еще, – проворчал Гоняев. – Эта ошибка нам дорого обошлась. Как он ведет себя на допросах?

– Поначалу пытался кое-что затемнить, в наивность играл. Когда же понял, что этот номер не пройдет, отказался давать показания, заявил, что все одно его ждет высшая мера.

– Цену себе набивает, – отозвался комиссар, стукнув массивным кулаком по столу.

– Когда провели ему очную ставку с Сытиным и Корольковым, – продолжал Струнин, – Борг сообразил, что мы взяли всю сеть и развязка может наступить очень скоро.

– Разговорчивым стал? – усмехнувшись, бросил Гоняев. – Это понятно. Хотя и матерый вражище: в Нижнеуральске едва сотрудника не убил, здесь Дымова ранил, а сам под пулю вставать боится.

– Но ничего нового не сказал. Утверждает, что за последнее время на связь с ним никто не выходил.

– Это сомнительно, – несколько разочарованно произнес комиссар. – Не может быть, чтобы абвер не воспользовался его легальным положением в Нижнеуральске. Агентам на пустом месте начинать работу много сложнее.

Коробов после возвращения на Урал не вернулся в свой цех – его бывший заместитель давно и успешно справлялся с делом. Андрея Ивановича направили в недавно созданный при заводе отдел главного конструктора по новой технике, где наряду с другими темами вели работу по созданию установки, к идее создания которой Коробов был причастен еще в сороковом году. Однако тогда было только скромное макетирование, над материалами, сплавами, нужными для изготовления установки, внепланово работали в заводских лабораториях.

Война заставляла наверстывать упущенное: установкой, зашифрованной как изделие «5М14», заинтересовался Государственный Комитет Обороны.

Появление «5М14» на фронте вызвало бы у руководства вермахта такой шок, какого они не испытывали даже после первых залпов знаменитых «катюш». Однако конструкторы, инженеры и рабочие думали не только о том, какое впечатление на немецких стратегов произведет знакомство с «5М14» на поле боя. Главным было – дать новое мощное оружие сражающейся Красной Армии как можно скорее.

…Первые испытания установки проводили на далеком полигоне, в глухой каменистой местности, где до ближайшего жилья было больше сотни километров.

После залпа «5М14» разорвалась, и двое артиллеристов-испытателей были смертельно ранены осколками направляющих. Вместе со всеми прибежав из укрытия, Коробов слышал, как обычно неунывающий капитан, корчась от боли на руках фельдшера, хрипел окровавленным ртом:

– Не отчаивайтесь, братцы. Это сила! Доводите скорее…

Подавленные происшедшим, люди несколько минут стояли в молчании.

Вокруг догорал и дымился искореженный взрывом металл. Наконец первыми зашевелились санитары. Они молча подняли тела погибших и понесли к машине.

Невысокий жилистый генерал-лейтенант из ГАУ долго смотрел на все это, а потом повернулся к конструкторам и процедил сквозь зубы:

– Не ясно, на кого работаете. Похоже, что на Гитлера…

Увидев, как багровеет лицо главного конструктора, генерал-лейтенант, видимо, сообразил, что сказал лишнее, но смягчать не стал, повернулся и, не опираясь на трость, захромал к машине. «Виллис» почти на месте круто развернулся и помчался к городу.

Коробов мучительно переживал случившееся, зная, что и он косвенно виноват в происшедшем. Страстное нетерпение увидеть поскорее свое детище в серии и на фронте, привело к тому, что в спешке забыли провести элементарные испытания на прочность одного узла установки.

Именно в эти дни Коробов окончательно потерял равновесие. Слава богу, его сектор не разрабатывал злосчастный узел, приведший к катастрофе, но от сознания этого было ни чуть не легче. Андрей Иванович не только переживал неудачу с «5М14» и гибель людей, но и панически боялся следствия. Он понимал, что любой опытный следователь сразу обратит внимание на то, что он год скитался неизвестно где. Это вызовет подозрение и, несмотря на то, что в катастрофе его вины нет, доверие руководства завода он, видимо, утратит. Получался замкнутый круг: и молчать далее было невозможно, и признаваться поздно.

Андрей Иванович в который уже раз горько сожалел о том, что в минуту слабости послушал Вадима… Утаил плен. Ведь намеревался все объяснить, как только доберется до своих. А вот до сих пор так и не сказал…

Прилетев от партизан в Москву, он думал рассказать все Котову, но встреча с бывшим главным инженером, нынче начальником главка, не получилась. Котов, хотя и уделил Коробову несколько минут, был какой-то угрюмо-взвинченный, то и дело хватался за трубки беспрерывно трезвонящих телефонов.

– Ты извини, Андрей Иванович, – уловив паузу между звонками, вздохнул он, – не получится у нас сейчас разговора! Не сегодня завтра переводят на другую работу, так что дел – во! А ты ступай в кадры: направление на завод тебе заготовлено. Получай литер и поезжай. Время дорого.

…Лишь одно событие на время отвлекло Андрея Ивановича от мрачных мыслей. Он вернулся с полигона усталый, небритый, в грязном плаще. В передней ему на шею бросилась сияющая Вика. В дверях комнаты показался почему-то смущенный Вадим.

– А у нас для тебя, папочка, сюрприз, – сказала Вика, помогая отцу снять плащ и пиджак.

Коробову больше всего хотелось лечь и отдохнуть, он едва держался на ногах. Однако в поведении дочери было что-то необычное, и Коробов только сказал:

– Погоди, Викуша, сейчас умоюсь, побреюсь, а там посмотрим, что у вас за сюрприз.

Вика заговорщически переглянулась с Вадимом, а Коробов направился в ванную. Когда он, приведя себя в порядок, вошел в комнату, то на миг удивился. Круглый стол был застелен скатертью, на столе стояли букет цветов, бутылка шампанского, пиленый сахар в вазочке, маргарин и хлеб.

Вика и Вадим с торжественным видом расположились в разных углах дивана.

– Лихо, лихо, – еще не понимая в чем дело, произнес Коробов, щелкнув пальцем по бутылке. – Это и есть сюрприз? Где достали-то?

– Да так, – смутился Вадим, – по случаю выменял на базаре…

Коробов полуосуждающе покачал головой. Молодость, она всегда молодость. Даже в такое время.

– Папа, но при чем тут шампанское, – неожиданно заявила Вика. – Просто мы решили пожениться.

Коробов оторопело сел на стул и растерянно заморгал.

– Ну и ну, – наконец обронил он. – Вот уж в самом деле, попал с корабля на бал.

– Папочка, миленький, не сердись, – подскочила к нему дочь и обняла его за шею. – Мы с Вадимом любим друг друга, и я уже взрослая. Работаю.

Коробов молчал. Он и раньше не раз подмечал, что младшая, Вика, приглянулась Вадиму, и тот так и норовит засидеться у них, когда зайдет на огонек. Вел Вадим себя скромно, неназойливо, и Вика скоро сама почувствовала, что ей приятно внимание молодого инженера, с которым отец вместе был в партизанском отряде.

Но в эти минуты Коробов не знал, радоваться ему или досадовать: слишком неожиданным был такой поворот. Все же он сходил к соседу по лестничной клетке. У того нашлось немного спирта. Вскоре вернулась с работы Галина, и они уселись за стол.

– Хотя, на мой взгляд, и поторопились вы, молодые люди, – сказал Коробов вместо тоста, – но вам жить и… будьте счастливы!

– Спасибо, Андрей Иванович, – дрогнувшим голосом произнес Вадим и осторожно взял раскрасневшуюся Вику за руку. – Буду беречь, как самое дорогое.

Галина, хватив рюмку неразбавленного спирта, быстро опьянела и, обняв сестру, расплакалась, и им пришлось долго ее успокаивать.

– Ну, раз уж случилось такое торжество, – сказал Андрей Иванович, – то давай, Вадим, к нам перебирайся, не в общежитии же вам жить. А свадьбу после победы сыграем…

Вика с благодарностью глянула на отца.

– Я думаю, что папа прав. Оставайся прямо сегодня, – смело ответила она. – В конце концов, какое значение имеют формальности, если мы любим друг друга!

Галина не очень одобрительно посмотрела на сестру, но ничего не сказала. «Увлеклась сестренка, влюбилась, как влюбляются в девятнадцать лет, а дальше хоть трава не расти. Правда, если честно говорить, парень того стоит. И серьезный, и симпатичный…»

Глава 18

Следствие по делу Борга подошло к концу. Прочитав обвинительное заключение, он, ссутулившись, сидел перед Струниным вялый и опустошенный. Капитан захлопнул папку, и Борг долго смотрел на нее.

– Меня расстреляют? – хрипло спросил он.

– Это решит трибунал, – пожав плечами, ответил Струнин.

– Капитан, я… привык жить.

– Такая привычка плохо вяжется с вашей специальностью.

– Все равно, может, это последняя возможность… протянуть еще, даже в тюрьме. Поверьте, гражданин капитан, я не рассчитываю на скорый приход наших войск. Мне осталось рассчитывать только на себя.

Струнин внимательно глянул на Борга.

– За неделю до задержания меня условным знаком вызывал на встречу человек… оттуда, – решительно произнес арестованный.

– Кто он? Как выглядит?

– Не знаю. Я его не видел. Была ночь, и при разговоре нас разделял забор. Он очень осторожен. Судя по такой таинственности, прибыл с особым заданием. По голосу ему можно дать лет двадцать-тридцать… Псевдоним – Вольф.

– Чего он хотел от вас?

– Первое: оставить в тайнике пистолет. Это я сделал. Оружия там уже нет.

– Второе? – спросил капитан.

– Обо всем остальном мы должны были условиться при следующей встрече. Клянусь, я не лгу.

– Когда же встреча должна состояться?

– Она уже не состоится, – махнул рукой Борг… – Меня не было в условленном месте ни в основное, ни в резервное время. Я, увы, уже сидел у вас в камере.

– Что это означает?

– Сигнал повышенной опасности. То есть встреча переносится на тринадцать суток и, разумеется, в другое место. Но мое бегство из Нижнеуральска получилось довольно шумным и, боюсь, город уже наполнен слухами.

Струнин посмотрел на Борга в упор, но тот не отвел взгляд.

– Идите и подумайте, может быть, вспомните еще что-нибудь, – произнес капитан и вызвал конвой.

Борг медленно кивнул, заложил руки за спину и направился к двери.

Струнин некоторое время находился в раздумье. Заявление Борга было слишком серьезным и не верить ему у капитана не было оснований. Кроме того, вчера была получена ориентировка из Москвы: чекисты засекли в столице одного агента. В конце июля этот агент нашел у себя в машине зашифрованную записку. В ней была просьба сообщить шефу, что все идет по плану и он следует на Урал. И подписал записку тоже Вольф…

Капитан встал, одернул гимнастерку и пошел к Гоняеву. Надо было посоветоваться.

Открыв обитую дерматином дверь приемной начальника управления, Струнин поинтересовался у адъютанта:

– Иван Васильевич у себя?

– Так точно, товарищ капитан, – кивнул лейтенант. – Готовится к докладу на пленуме обкома партии и приказал не беспокоить.

– У меня крайне срочное дело.

Адъютант пожал плечами.

– Разрешите войти, товарищ комиссар, – толкнув дверь, привычно произнес Струнин и… замер на пороге.

Гоняев сидел, безжизненно навалившись телом на стол и уронив на грудь большую голову. В распахнутую форточку влетал ветерок и шевелил на полу бумаги, упавшие со стола.

– Иван Васильевич! – отчаянно закричал за спиной Струнина адъютант и бросился к комиссару, но Тимофей жестом остановил его.

– Не надо, Гриша, – горестно прошептал он. – Опоздали мы.

– Но я ведь только что с ним разговаривал! – охватив голову руками, растерянно бормотал лейтенант. – Только что…

Командир разведки партизанского отряда Громова Константин Смоляков сидел на высохшем пне и методично похлестывал себя веткой по голенищу. Чуть поодаль, справа от разведчика, в длинном залатанном ватнике, стоял, прислонившись к дереву, парнишка лет двенадцати. Он был явно польщен тем, что своим сообщением заставил крепко призадуматься этого, видать, главного партизана.

– Так, говоришь, тебе показалось, что партизанам в спину стреляли? – негромко, в усы переспросил Смоляков. – А почему все-таки, браток, тебе так показалось? Чего особенное приметил?

– С немецкой стороны тогдась только ручной пулемет бил. Автомат от пулемета, небось, отличаем, – солидно добавил парнишка. – Как по нашим из автомата сзади вдруг вдарили, так стрельба и кончилась, правду говорю. Я в аккурат в это время между нашими и фрицами в овраге сховался.

– Молодец, Сашок, наблюдательный ты, – озабоченно поднимаясь, сказал разведчик. – Почему только, брат, раньше ты нас не нашел?

– Батя не велел вас шукать, – с обидой в голосе объявил парнишка. – Он у меня боязливый был…

– А где он сейчас?

– Полицаи забили, – тихо ответил паренек и отвернулся.

Смоляков осторожно положил руку на плечо парнишки и слегка притянул к себе.

– Спасибо за информацию, товарищ Петухов Александр. Зачисляю тебя во взвод разведки. Топай в крайнюю землянку, скажи старшему, что Смоляков приказал.

Сам Смоляков немедля отправился к командиру отряда. Громов, накинув на плечи шинель, при свете коптилки химическим карандашом правил текст рукописной партизанской листовки. Он выслушал командира разведки и хмуро свел к переносице густые брови.

– Интересный факт вырисовывается, – не совсем уверенно протянул Громов. – А пацан не фантазирует?

– Какой ему смысл? – пожал плечами Смоляков.

– Тоже верно, – подумав, согласился Семен Ильич. – Смысла нет.

…Это произошло месяца полтора назад. В первой половине июля партизанский дозор из пяти человек нарвался на карательный отряд и принял бой. Силы были слишком неравны, и из партизан вернулся на базу только один, да и тот был ранен. Он рассказал о гибели дозора в схватке с немцами, и Громов тогда приказал выступить навстречу карателям, затянуть их поглубже в лес и уничтожить. Операция прошла успешно, а сейчас деревенский мальчуган вдруг сообщает довольно странные подробности о гибели партизанского дозора.

– Как звали парня, который раненым вернулся, не помнишь? – спросил Семен Ильич, набивая махрой трубку.

– Почему же не помнить? Помню. Тулин. Вы еще тогда к медали «За отвагу» его представили, – ответил Смоляков, отчетливо вспомнив искаженное болью лицо хлебнувшего лиха темноволосого новичка. – Потом, перед сменой стоянки, мы его на Большую землю отправили. Тогда и этот специалист улетел, как его, Коробов.

– Точно, Костя, теперь и я припоминаю, – задумчиво кивнул Громов. – А он тебе не заявлял о том, что их вроде бы как со спины обстреляли? Или другое что?

– Нет, я бы такой момент зафиксировал. У нас учет строгий, как в бухгалтерии. Впрочем, он в горячке боя мог и не заметить, если что и было.

– Однако паренек вот взял и заметил, хотя, наверное, сам трясся, как липка, – обронил Громов, без всякого вкуса выдохнув облако едкого дыма.

– Вот сейчас бы с этим Тулиным погутарить, – проговорил командир партизанской разведки. – Если бы он показания мальчонки подтвердил, значит, факт – в нашем отряде сволочь есть. В спину постреливает…

– То-то и оно, – угрюмо сказал Громов. – Недобрым припахивает эта история. Давай-ка дадим запрос по рации: пусть найдут этого Тулина, если он, конечно, дай бог, жив еще, и потолкуют касательно того боя. Не сам же Тулин стрелял в спины.

– Почему так думаете? – спросил Смоляков.

– Зачем же ему было возвращаться? Перебежал бы к немцам, и делу конец.

– Тоже верно…

Командировка в штаб группы армий «ЮГ» мало чем порадовала Штайнхофа. Вернувшись, он прямо с аэродрома поехал в генштаб.

Войдя в свой кабинет, полковник приказал соединить его с шифровальным отделом.

– Вам пока ничего, господин полковник, – подобострастно доложил дежурный офицер. – Сообщения за истекшие сутки еще не обработаны. Как только что-нибудь появится, немедленно поставлю вас в известность. Какие будут указания?

– Пока никаких, – помедлив, произнес Штайнхоф. – Кстати, как ваша фамилия, лейтенант?

– Дежурный по девятому отделу лейтенант Фридрих Назе!

– Благодарю, лейтенант Назе, – сказал полковник, подпустив теплую нотку. – Продолжайте нести службу.

Потом он долго сидел за столом, размышляя, почему разом прервалась связь с надежной агентурой. Неужели взяли Борга? Нет, это теоретически невозможно. Вальтер, почти всю жизнь проведший в России, опытен и умен. Но молчит и Вольф, на которого он, Штайнхоф, делал такую высокую ставку…

Сон не приходил, хотя убежденность Штайнхофа в том, что задуманная им операция должна завершиться удачно, была достаточно твердой. Но какая-то необъяснимая нервозность, не покидавшая полковника вот уже несколько дней, постоянно вызывала мысли о том, что в его плане что-то где-то не связалось. Весьма серьезные раздумья вызывало отсутствие информации от агентуры. Работать, опираясь на устаревшие исходные данные, глупо и непрофессионально. Да, пожалуй, как это ни огорчительно, он, Штайнхоф, со своей новой разработкой на дороге в тупик. Если в ближайшие недели не поступит хотя бы одно сообщение, надо будет готовить засылку новых людей, искать свежие варианты прохода в советский тыл.

Он встал и зашагал по кабинету. Движение немного отвлекало от ощущения ноющей боли в висках.

«Если раскрыт канал связи в Москве, то это не должно высветить русским ни Вальтера, ни Юхнова. Правда, НКВД сразу начнет отрабатывать след, но, бог мой, на это надо время, и мы позаботились о создании ложного направления. Старый ас Вальтер сидит глубоко и со своей агентурой личного контакта не имеет. К нему на связь выходит только Юхнов-Вольф, если он, конечно, сумел надежно осесть в тех краях. Все карты у него в руках, только бы не заспешил, достало бы выдержки…»

За последнее время полковник ни разу не вспомнил об агенте Зарейко. Дождавшись донесения, что Зарейко-Мылов выполнил свое задание, Штайнхоф выкинул его из своей памяти. Зарейко знал очень мало, чтобы быть опасным, даже если попадет в руки чекистов.

А между тем провал Борга начался именно с появления Зарейко на уральской земле.

Зарейко поначалу повезло больше, чем двоим, прыгавшим вместе с ним с самолета. Один, приземляясь, ударился о противотанковый еж из обрезков рельсов и сломал позвоночник. Пришлось его прикончить и сбросить в глубокую, залитую водой воронку, а парашют зарыть в землю. У второго агента в вагоне близ Горького случился приступ аппендицита, его сняли с поезда и, как демобилизованного из армии по ранению, повезли в госпиталь, но опоздали. Он умер в приемном покое. О судьбе этого агента Георгий Зарейко, конечно, не знал. Он шел своим, полученным перед посадкой в самолет маршрутом.

Однако вариант прохода, разработанный высшим начальством, на деле оказался неимоверно трудным. Бывшая его родина воевала с Германией Гитлера, и облик войны в средней полосе России чувствовался буквально во всем. Даже пацаны и те придирчиво и цепко оглядывали случайного прохожего, если он не носил военной формы.

Дорога измотала Зарейко. Страх при встрече с патрулями, имеющими полномочия проверять всех независимо от ранга, опасение, что за ним следят и вот-вот схватят, истощили психику Зарейко. Он не раз костерил себя последними словами за то, что вызвался добровольно идти в советский тыл. Ему, какие бы блага в будущем ни сулили абверовцы, прежде всего хотелось жить. Пусть безродным, пусть нищим, босяком, но только – жить.

Да, ему, бывшему сотенному в отряде Антонова, затопившего кровью Тамбовскую губернию, не будет пощады, но и от дела теперь не уйдешь, не отмахнешься!

Добравшись до пункта назначения, он должен прежде всего сдать чемодан, – это Зарейко усвоил четко. А затем «прощупать» старые явки, осесть где-нибудь и исчезнуть до новых распоряжений. С такой установкой прибыл Зарейко-Мылов в большой уральский город. Без осложнений и довольно быстро сдал чемодан в камеру хранения, вынув перед этим из него объемистый сверток, в котором была штатская одежда. Теперь надо было дозвониться до Нижнеуральска. Зарейко уломал телефонистку с междугородной и с нужным ему абонентом переговорил. В укромном месте переоделся, спрятал милицейскую форму и пошел по адресам.

Прежде всего отправился к Шарикову. Был уже поздний вечер. В темноте было трудно ориентироваться, но зато спокойнее и безопаснее двигаться.

Беседа с Шариковым в основном удовлетворила Зарейко, но он понял, что всерьез полагаться на этого часовщика нельзя. Зарейко отправился устанавливать в городе связь с более надежной агентурой, договорившись на всякий случай с Шариковым завтра вечером встретиться на вокзале. Надо поглядеть, как он поведет себя на людях и не притащит ли за собой хвоста…

В городе адреса, по которому жил человек, названный в центре, вообще не оказалось. Этот дом снесли еще до войны, и теперь здесь была школа.

«Да, – соображал Зарейко, – рассчитывать здесь, кроме Шарикова, не на кого…» Он с предосторожностями и немалой долей страха снова переоделся в милицейскую форму и поехал на вокзал.

На вокзале Зарейко и провел ночь, обдумывая варианты своих дальнейших действий. Он больше всего боялся, чтобы не произошло какого-либо ЧП, в которое он как милиционер должен бы вмешаться. Но, слава богу, ночь прошла сравнительно спокойно. А утром, чуть рассвело, Зарейко решил наведаться все-таки к Шарикову, предупредить его, что их встреча на вокзале якобы отменяется. А на самом деле ему надо было хоть немного отоспаться.

Он устал, был голоден, набухшие и покрасневшие от бессонницы веки с трудом разжимались. Зарейко сел на скамью на остановке и, дожидаясь трамвая, едва не уснул. Когда вагон, наконец, подошел, Зарейко поднялся со скамьи и ступил на подножку. Войдя в трамвай, он машинально протянул кондукторше двугривенный не потому, что не знал порядков на советском городском транспорте, а потому, что просто расслабился на миг от усталости и перестал контролировать каждое свое действие…

С похорон Ивана Васильевича Струнин и Вотинцев возвращались в одной машине. Сергей, с рукой на перевязи, молчал. Капитан сидел, опустив голову. На душе было тяжко: он любил комиссара как отца. Наконец он повернулся к Вотинцеву:

– Расскажи о себе.

– А чего рассказывать? – отозвался Сергей. – Сегодня выписали из госпиталя, прибыл для дальнейшего прохождения службы. На перевязь не обращайте внимания: доктор просил пока рукой не очень-то размахивать. Чудак человек, будто я в цирке работаю.

– Как здоровье Павлова?

– Ранение серьезное, но помалу выкарабкивается Женька. Парни из уголовного розыска свою кровь дали.

Лейтенант здоровой рукой достал из пачки папиросу, и Струнин зажег ему спичку. Вотинцев затянулся, а капитан произнес:

– Тебе, Сергей, придется вернуться в Нижнеуральск, возникли новые обстоятельства…

Вотинцев внимательно выслушал информацию капитана, а потом заметил:

– Раз агенту понадобился пистолет, значит, он прибыл в наши края легально. Нелегалы без оружия – редкость. Это раз. И примерно известен его возраст.

– Правильно мыслишь. Много ли молодых людей призывного возраста могут оказаться в военное время в глубоком тылу? Думаю, что нет. Военные, курсанты училищ, тяжелораненые, нужные предприятиям специалисты. Вот список и сужается. Сейчас ребята ведут проверку всех подобных лиц, прибывших в Нижнеуральск и его окрестности. Ты тоже займешься этим.

– Работенка не из простых. Многие архивы под немцами.

– То-то и оно, – озабоченно нахмурился Струнин, открывая дверцу «эмки», – а все одно мы Вольфа в угол загоним.

Этот поздний вечер в семье Коробовых ничем не отличался от других. Только сегодня в кухонное окно сильнее обычного бил ветер: над городом повисли грозовые облака.

За столом, покрытым истрескавшейся по углам клеенкой, мужчины заканчивали скудный ужин. Вадим давно клевал носом, но аккуратно жевал похожую на галушку подогретую котлету.

– Не слыхал? – прихлебывая чай, между прочим, сказал Коробов. – На совещании новость случайно узнал.

– Интересную? – вяло отозвался Вадим. Он сегодня здорово вымотался и хотел только одного: залезть в постель.

– Говорят, шпиона в городе разоблачили… Районной сберкассой заведовал, мерзавец.

Вадим не сумел протолкнуть кусок в горло, на мгновение замер, но Коробов этого не заметил – второй стакан из чайника наливал.

– Да ну! – пробормотал Вадим. – Слухи, наверное. Сейчас не знаешь, чему верить.

– Дыма без огня не бывает, – заметил тесть. – За что купил – за то и продаю.

– Вот гад, – помолчав немного, сказал Вадим. – Наши на фронте кровь проливают, а этот, значит, с ножом в спину.

Коробов хотел плеснуть себе еще кипяточку, но на кухню вошла Вика и отставила чайник в сторону.

– Папа, ну нельзя пить столько чаю. Сердце перегружаешь!

– Вика права, Андрей Иванович, – поддержал жену Вадим. – Совсем себя не бережете.

– И ты туда же, – буркнул тесть и поднялся из-за стола. – Еще один лекарь нашелся.

Вика, довольно рассмеявшись, взъерошила мужу шевелюру и принялась за посуду.

Андрей Иванович ушел в свой кабинет, а Вадим остался на кухне, смотрел, как льется в раковину вода, и вытирал подаваемые женой тарелки.