Текст книги "Пособник"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятая
Открытый огонь

«Мерседес»-универсал едет по дорожке, урча и разбрызгивая черные лужи, скопившиеся под поникшими деревьями. Машина останавливается у глухого фронтона коттеджа, погруженного в темноту. Как только гаснут фары, ты включаешь прибор ночного видения. Он выходит из машины, держа в руках большую кожаную сумку, и направляется к дверям коттеджа. Это лысеющий человек средней комплекции, хотя и с брюшком и довольно полным лицом. Ты смотришь, как он открывает парадную дверь коттеджа. Он входит, включает свет в прихожей и закрывает за собой дверь. Ты слышишь, как с задержкой срабатывает сигнализация – короткий гудок, – и он тут же отключает ее. Дождь молотит вовсю, с деревьев срываются тяжелые капли. В задней части дома, на кухне, загорается свет.

Ты даешь ему несколько минут, а сам в это время укладываешь прибор ночного видения и достаешь пару солидных очков в металлической оправе, затем поднимаешься на крыльцо, надеваешь очки и начинаешь тревожно колотить в массивную деревянную дверь.

Из кармана ты достаешь бутылку и гигиеническую прокладку, вдеваешь пальцы в петли на прокладке, пропитываешь ее жидкостью из бутылки, затем убираешь бутылку, а воняющую прокладку сжимаешь в кулаке.

Ты снова барабанишь в дверь.

– Сэр Руфус! – говоришь ты, услышав шум за дверью. – Сэр Руфус! Это Айвор Оуэн, живу тут рядом! – Ты доволен собой – грубоватый уэльский говорок тебе удается хорошо. – Скорее, сэр Руфус, тут ваша машина!

Ты слышишь английский голос:

– Что там такое?!

Затем звук задвижки. Дверь распахивается. В руках у мистера Картера дробовик, но дуло направлено вниз. Ты не знаешь, где у него палец – на спусковом крючке или нет, – но выбора у тебя уже не осталось, и ты бросаешься вперед, сильно ударяя его в живот. Он издает короткое «ап!» и оседает на колени, складываясь пополам, ты подскакиваешь к нему сбоку и прижимаешь прокладку к его рту – дробовик выскальзывает из его рук, ты заходишь ему за спину и второй рукой захватываешь его шею. Он бешено сопротивляется, впечатывает тебя спиной в стену, твои очки слетают, но ты крепко его держишь. Он пытается вздохнуть поглубже, и эфир быстро делает свое дело. Он обмякает в твоих руках. Ты опускаешься вместе с ним на пол, продолжая плотно прижимать прокладку к его лицу. Он делает еще одно слабое движение и затихает.

Ключи от коттеджа у него в кармане брюк. Ты укладываешь его в позу для восстановления дыхания и направляешься к двери. Выключаешь свет в прихожей, достаешь из рюкзачка прибор ночного видения и осматриваешь окрестности. Все вроде спокойно. Ты закрываешь дверь и запираешь ее, оставив выключенной сигнализацию. Снимаешь усы и парик, подбираешь с пола разбитые очки и запихиваешь все это в рюкзачок. А из рюкзачка достаешь вязаную лыжную шапочку и натягиваешь ее на голову.

Ты заглядываешь на кухню, но там кафельный пол. Тащишь его в гостиную, льешь еще эфир на прокладку и оставляешь ее у него на лице, после этого свертываешь ковер. Достаешь из рюкзачка пистолет для гвоздей и пришпиливаешь его одежду к полу – брючины и рукава его пиджака и рубашки крепятся к широким половицам в пяти или шести местах. Дело это шумное. Затем ты снимаешь с его лица прокладку и пистолетом открываешь ему рот, убедиться, что он не заглотил язык. Поворачиваешь его лицо набок.

Сэр Руфус Кайус Сент-Леджер Картер, если уж величать его полным великолепно английским титулом, роняет слюну на пыльные половицы.

Ты стягиваешь с него одну туфлю и носок, затем запихиваешь скомканный носок ему в рот и заклеиваешь липкой лентой. Поразмыслив, приставляешь пистолет к правой манжете его пиджака как раз в том месте, где кисть соединяется с предплечьем: пробей здесь гвоздем – ни за что не оторвет. Ты не уверен – делать это или нет; гвозди, пропущенные через его одежду, и без того держат его, как Гулливера в костюме от Армани; так что прибивать его руки вроде бы и ни к чему; к тому же воспользоваться пистолетом и в то же время избежать того, что само напрашивается, будет, пожалуй, элегантнее. Ты качаешь головой и откладываешь пистолет в сторону.

Он издает стон, затем его глаза медленно открываются, он видит тебя и пробует пошевелиться, но не может. Он вопит через нос. Ты уже начинаешь привыкать к этим носовым звукам.

Он дергается и вопит, а ты, оставив его, направляешься в кладовку, примыкающую к кухне, где у задних дверей стоят два баллона с жидким бутаном. Один пустой – в коттедже газовые плита и отопление, – ждет, когда его заберут. Второй, похоже, полный. Ты катишь его холодноватую массу в гостиную, где на полу все еще трепыхается сэр Руфус. Он взмок, хотя здесь отнюдь не жарко. Краешек липкой ленты в уголке его рта отошел. Он пытается прокричать что-то, но не понять что.

Ты подтаскиваешь легкий стул к нетопленому темному каменному камину и ставишь так, чтобы ему было видно. Подкатываешь баллон с газом к стулу, затаскиваешь на подлокотники, и он съезжает по ним к спинке. Стул грозит опрокинуться, но ты пододвигаешь его к выступающей части камина – здесь он никуда не денется. Сэр Руфус все еще пытается выплюнуть кляп. Ты заглядываешь в свой рюкзачок и вытаскиваешь оттуда клапан с резиновой трубкой и медным наконечником, закрепляешь его на баллоне.

За спиной у себя ты слышишь кашель, отхаркивание.

– Послушайте! Бога ради! Зачем все это? Прекратите! Я богат! Я могу…

Ты подходишь к нему, ставишь ногу ему на голову и снова смачиваешь прокладку эфиром.

– Рх! Послушайте, у меня здесь есть деньги! Господи! Не…

Ты снова накидываешь ему на лицо прокладку. Несколько секунд он еще борется, но потом затихает. Ты заклеиваешь ему рот другой – более длинной полоской ленты.

Тебе не сразу удается вставить клапан – баллон на легком стуле не очень устойчив. Затем ты проверяешь, как идет газ, и в это время слышишь свистящий, хлюпающий звук, поворачиваешься и видишь, что его рвет через нос – две струйки блевотины фонтанчиками выплескиваются из ноздрей и растекаются по половицам.

– Черт, – говоришь ты, быстро подходишь к нему и срываешь ленту у него со рта.

Он, захлебываясь, ловит ртом воздух, почти задыхается, из его рта появляется новая порция блевотины и расползается по полу. Ты чувствуешь запах чеснока. Он еще немного кашляет, потом начинает дышать полегче.

Теперь ты уверен, что он не захлебнется собственной блевотиной, он даже начинает издавать какие-то нечленораздельные звуки, и ты, приподняв его голову за редкие волосы на затылке, несколько раз обматываешь ее вкруговую и через рот липкой лентой.

Ты укладываешь в рюкзачок свои вещички, а он в это время лежит рядом, ворочается – сначала слабо, а потом сильнее, из его носа вырываются звуки – сначала тихие, потом громче; стоны сменяются тем, что было бы громким криком, сумей он открыть рот.

Ты присаживаешься на корточки рядом с баллоном, где висит закручивающаяся вверх петля резинового шланга с медным наконечником. На мягком сиденье стула – черная и неуместная здесь железная каминная решетка. Ты проволокой привязываешь медный наконечник к этой решетке, направив его на обшарпанную красную поверхность баллона сантиметрах в пятнадцати над ним.

Голова сэра Руфуса в полутора метрах от стула. Ему все прекрасно видно.

– Итак, сэр Руфус, – говоришь ты, дергая воображаемый вихор и продолжая подражать монотонному уэльскому выговору. Ты хлопаешь по баллону. – Полагаю, вы знаете, что такое блеве,[39]39
  Полагаю, вы знаете, что такое блеве… – На профессиональном жаргоне так называется взрыв сжиженного газа; от английской аббревиатуры: Boiling Liquid Expanding Vapor Explosion.


[Закрыть] не так ли?

Его глаза готовы вылезти из орбит. Его голос через нос звучит глухо, придушенно.

– Конечно же знаете, – говоришь ты, улыбаясь под маской и кивая. – Ваше судно, ваш – вернее, вашей компании – танкер для перевозки сжиженного газа именно это и сделал в Бомбейском порту, верно? – Ты снова киваешь – этакий неторопливый кивок, тебе кажется, что именно так кивают уэльсцы. – Тысяча покойников, правильно? Да, но одни индийцы, верно? До сих пор приходится судиться, правда? Жаль, что такие глупости всегда занимают столько времени, да? Хотя, конечно, изменив структуру компании, оставив в ее владении всего лишь этот танкер, вы здорово упростили себе жизнь, а? На компенсации почти что и не пришлось раскошеливаться?

Он кашляет через нос, затем чихает и, кажется, пытается что-то крикнуть.

– Я слышал, эти блеве – ужасная штука, – говоришь ты ему, покачивая головой. – Никогда не задумывались, как это выглядит вблизи, а? – Ты опять киваешь. – Я-то об этом много думал. Ну, ладно, – ты поворачиваешься, чтобы похлопать по холодному толстому буртику газового баллона, – вот я тут приготовил такую штучку.

Ты поворачиваешь краник на клапане. Газ тихонько шипит. Ты вынимаешь из кармана зажигалку и подносишь ее к маленькому медному наконечнику, привязанному к каминной решетке. Ты щелкаешь зажигалкой, газ вспыхивает, тоненькое дрожащее пламя – синее с желтоватым отливом – устремляется к баллону.

– Ну нет, – говоришь ты, – это, пожалуй, не очень надежно, как вы считаете, сэр Руфус? Так можно всю ночь прождать! – Ты медленно поворачиваешь кран клапана, и наконец из сопла с ревом вырывается струя, а неистовое желто-голубое пламя принимается лизать круглый бок баллона. – Вот это уже лучше.

Теперь сэр Руфус визжит во весь голос, а его лицо багровеет. Ты надеешься, что его не хватит инфаркт до взрыва. Это было бы… как раз то, чего ждешь от таких скользких типов, они из любой задницы найдут лазейку. К сожалению, ты не можешь остаться, чтобы лично проконтролировать.

Открыв парадную дверь, быстро осматриваешь окрестности прибором ночного видения, руки у тебя трясутся, когда ты слышишь рев рвущегося из сопла газа в гостиной (хотя ты и знаешь, что еще несколько минут у тебя есть) и слабые, почти детские крики.

Дождь все еще идет. Ты закрываешь дверь, запираешь ее и быстро исчезаешь в ночи.

Пять минут спустя, когда ты уже готов завести мотоцикл и начинаешь волноваться – газ мог погаснуть, или сэр Руфус мог каким-нибудь образом освободиться, или его любовница появилась раньше времени и у нее был свой ключ, или что-то еще не сложилось, – ночь неожиданно сотрясается жутким взрывом, который освещает всю залитую дождем долину и висящие над ней тучи, образовав небольшое грибовидное облако раскаленного газа; оно поднимается, вращаясь, в темноте. Ты запускаешь двигатель, а грохот взрыва еще разносится в горах Уэльса.

– Хорошо, мистер Колли, я объясню вам, что происходит.

– Я только за, – говорю я, немного бравируя.

Инспектор Макданн и сержант Флавель сидят напротив меня за столом в кабинете совета директоров. Он расположен точно над кабинетом главного редактора под скосом островерхой крыши. В этом помещении с впечатляющими стропилами стоит почтенный стол и стулья – такие же, как в кабинете Эда, только поменьше. Стены обиты дубовыми панелями, на которых висят тоскливо официальные портреты бывших главных редакторов – суровые лица строго поглядывают вниз, напоминая вам, что это одна из старейших газет в мире. Вид из окон отсюда еще лучше, чем из кабинета Эда – ведь тут на этаж выше, – но хотя раньше мне здесь бывать не приходилось, окрестностями я что-то не особо любуюсь.

Выговор у инспектора – темноволосого коренастого крепыша – наполовину английский, наполовину как у типичного обитателя Глазго. На нем темный костюм, при нем черный плащ. Молодой сержант Флавель, в чьи обязанности входит ношение дешевенького дипломата, немного похож на Ричарда Гира[40]40
  Ричард Гир (p. 1949) – американский актер, к описываемому моменту был известен ролями в фильмах «Амери-канский жиголо» (1980), «Офицер и джентльмен» (1982), «На последнем дыхании» (1983), «Клуб „Коттон“» (1984), «Никакой пощады» (1986), «Красотка» (1990), «Окончательный анализ» (1992).


[Закрыть] с тонкими усиками, вот только синяя стеганая куртка с капюшоном поверх костюма диссонирует с этим образом. По крайней мере, ему не холодно. Свой пиджак я оставил на спинке стула в комнате новостей, а тут совсем не Африка. Когда я заявился в кабинет к Эдди, он, представив меня двум полицейским и сообщив, что у них до меня дело, предложил нам воспользоваться этим помещением.

Инспектор обводит комнату взглядом.

– Ничего, если мы здесь закурим? – спрашивает он меня.

– Ничего, – отвечаю я.

Сержант Флавель засекает на подоконнике пепельницу и идет за ней. Инспектор закуривает «Би-энд-Эйч».

– Курите? – спрашивает он меня, заметив мой взгляд.

– Нет, спасибо, – качаю головой я.

– Итак, мистер Колли, – говорит инспектор Макданн, переходя к делу, – мы проводим расследование ряда серьезных насилий и убийств, а также сопутствующих преступлений. Мы считаем, что вы могли бы оказать нам помощь в этом деле, и нам бы хотелось, с вашего позволения, задать вам несколько вопросов.

– Бога ради, – отвечаю я, делая глубокий вдох, когда до меня через стол доплывает облачко табачного дыма. Запах замечательный.

– Сержант, пожалуйста… – говорит Макданн.

Сержант достает из своего дипломата коричневый конверт под формат А4 и протягивает его инспектору – тот вынимает из конверта листок и вручает мне.

– Полагаю, это вам знакомо.

Это копия статьи с критикой телевидения – я делал ее месяцев пятнадцать назад. Не совсем моя специализация, но парень, занимающийся этими делами, слег тогда с глазной инфекцией, а я воспользовался случаем, чтобы высказаться.

– Да, это писал я, – говорю я, улыбаясь.

Еще бы – мое имя стоит на самом верху, под заголовком «Радикальный Уравнитель».

На лице инспектора Макданна появляется едва заметная улыбка. Я читаю статью, а ребята в синем – точнее, в черном и синем – поглядывают на меня.

Я читаю статью, те события всплывают в моей памяти, и я чувствую, как у меня на затылке волосы встают дыбом. Такого со мной не случалось уже лет двадцать.

Я возвращаю статью.

– И? – спрашиваю я.

Инспектор какое-то время разглядывает листок бумаги.

– «Возможно, – читает он вслух, – кому-то следует одну из телепрограмм подготовить для тех из нас, кому надоело смотреть, как получают по заслугам обычные преступники (коррумпированные землевладельцы, юнцы, злоупотребляющие травкой, и, конечно же, всенепременно наркоторговцы – эти самые отъявленные из всех негодяев, но и самые предсказуемые и не слишком опасные), и представить нам настоящего мстителя, Радикального Уравнителя, который займется иными личностями, вызывающими всеобщую ненависть. Того, кто пропишет их же собственное лекарство людям вроде Джеймса Андертона, судьи Джеймисона и сэра Тоби Биссета, того, кто воздаст должное всем этим хищникам, слетающимся на запах разложения, и подпольным торговцам оружием (включая министров ее величества – вы слышите, мистер Персиммон?), того, кто окоротит магнатов – таких, как сэр Руфус Картер, – которые собственные прибыли ставят выше безопасности других людей, того, кто накажет капитанов промышленности, которые, как попки, твердят набившую оскомину фразу: „интересы наших акционеров превыше всего“ и закрывают прибыльные предприятия, выбрасывая за ворота тысячи людей, чтобы их и без того уже не бедствующие инвесторы из прилондонских графств и Марбеллы могли бы получить еще сверх того, а ведь денежки никогда не бывают лишними, в особенности если подумываешь пересесть на „БМВ“ седьмой серии или перенести свою пивнушку в более дорогой квартал». – Инспектор поднимает на меня взгляд и по его лицу пробегает мрачноватая улыбка. – Ведь это вы писали, мистер Колли?

– Виновен, – отвечаю я и издаю смешок.

Никто из присутствующих не разражается гомерическим хохотом, не хлопает себя по бедрам, и слезы с глаз никому вытирать не приходится.

– Ну и как поживает наш дорогой мистер Андертон? – спрашиваю я, откашлявшись. – Наслаждается жизнью в отставке?

Откидываюсь на спинку стула и ощущаю ее резную поверхность. Мне холодно.

– Видите ли, мистер Колли, – говорит инспектор, укладывая копию статьи обратно в конверт и передавая его сержанту, – он, кажется, в добром здравии. – Макданн опускает ладони на стол. – А вот на судью Джеймисона и его жену этим летом, когда они проводили отпуск в Карнусти, было совершено нападение; сэр Тоби Биссет был убит у своего дома в Лондоне в августе, и вам, без сомнения, это известно; а мистера Персиммона убили в его суссекском доме в прошлом месяце.

Я чувствую, как мои глаза лезут на лоб.

– Что? Но я не знал!.. О мистере Персиммоне ничего не сообщалось, считалось, что он мирно скончался у себя дома!

– Что касается убийства мистера Персиммона, то оно не освещалось из соображений национальной безопасности, и вы это, несомненно, учтете, мистер Колли.

– Но вы целый месяц держали это в тайне?

– Нам пришлось выдать уведомление «Ди»[41]41
  …уведомление «Ди»… – Английское D-notice (D – defence, оборона) – официальное письмо, которое рассыла-ется организациям, в том числе средствам массовой информации, и налагает запрет на освещение некоторых тем.


[Закрыть] одной лондонской газете, – с самодовольной улыбкой говорит сержант. – Но они и так не лезли на рожон.

Черт, даже слухов никаких среди журналюг не ходило. Наверное, он говорит о «Телеграфе».

– И наконец, вечером в пятницу кто-то взорвал сэра Руфуса Картера в его уэльском коттедже. Он сгорел почти дотла; останки сумели идентифицировать только что.

У меня замедленная реакция. Бог ты мой!

– Извините, что вы сказали?

Он повторяет мне все снова и спрашивает:

– Позвольте узнать, что вы делали в пятницу вечером, мистер Колли?

– Что?.. А, я был дома.

Сержант Флавель бросает многозначительный взгляд на инспектора, но тот ему не отвечает. Он наблюдает за мной. Он производит странный звук, всасывая воздух через зубы, словно хочет что-то процедить через них. Я думаю, он даже не замечает, как это делает.

– Весь вечер? – спрашивает он.

– А? – Я какой-то рассеянный. – Да, весь вечер. Я… работал. – Вижу, что он обратил внимание на заминку. – И играл в компьютерные игры. – Перевожу взгляд с инспектора на сержанта. – Ведь закона, запрещающего компьютерные игры, вроде нет?

Господи, это какой-то ужас, я снова чувствую себя ребенком, словно я в кабинете директора школы, или сэр Эндрю опять устраивает мне разнос за ту провальную командировку. Тогда было паршиво, а теперь просто какой-то кошмар. Я поверить не могу, что они задают мне такие вопросы. Неужели они и вправду думают, что я убийца? Я журналист, циничный, тертый и все в таком роде, я и наркотиками балуюсь, и езжу слишком быстро, и тори ненавижу со всеми их приспешниками, но не убийца же я, бляха-муха. Сержант достает записную книжку и начинает делать какие-то пометки.

– Вас кто-нибудь видел в тот вечер? – спрашивает Макданн.

– Послушайте, я был здесь, в Эдинбурге; меня не было в Уэльсе. Как, черт возьми, я мог отсюда попасть в Уэльс?

– Мы вас ни в чем не обвиняем, мистер Колли, – говорит инспектор слегка огорченным голосом. – Так вас кто-нибудь видел в тот вечер?

– Нет, я был дома.

– Вы живете один, мистер Колли?

– Да. Я немного поработал, а потом играл в игру под названием «Деспот».

– Никто к вам не заглянул, никто вас не видел?

– Нет, никто. – Я пытаюсь припомнить, что происходило в тот вечер. – Мне звонили.

– В какое время вам звонили?

– Около полуночи.

– И кто вам звонил?

Я колеблюсь.

– Послушайте, – говорю я, – меня в чем-то обвиняют? Потому что если так, то, хотя это и смешно, я бы хотел, чтобы адвокат…

– Вас ни в чем не обвиняют, мистер Колли, – говорит инспектор; голос убедительный и даже чуть оскорбленный. – Это всего лишь расследование – не больше. Вы не арестованы, вы не обязаны отвечать на наши вопросы и, конечно же, вы можете потребовать присутствия адвоката.

Ну да, а если я не буду с ними сотрудничать, они могут меня арестовать или, по крайней мере, получить ордер на обыск квартиры. (Опа! Там у меня два четвертака травки, немного спида и уж хоть одна-то древняя марка кислоты.)

– Понимаете, все дело в том, что я журналист – вы же знаете? Я должен защищать свои источники информации, если…

– Ясно. Должен ли я понимать это так, что в полночь у вас состоялся профессиональный разговор, мистер Колли? – спрашивает инспектор.

– Ну…

Черт. Время принимать решение. И что теперь? Что мне делать? А, ну его в жопу. Энди возражать не будет. Он меня поддержит.

– Нет, – говорю я инспектору. – Нет, это был друг.

– Друг.

– Его зовут Энди Гулд.

Мне приходится продиктовать сержанту его имя по буквам, а затем дать им номер телефона разваливающегося отеля Энди.

– Он сам вам позвонил? – спрашивает инспектор.

– Да. Нет, не совсем; я ему позвонил первый и оставил сообщение на автоответчике, а через несколько минут он мне перезвонил.

– Понятно, – говорит инспектор. – И он позвонил вам на домашний телефон, правильно?

– Да.

– На тот, что стоит у вас в квартире.

– Да! Не на мобильник, если вы к этому клоните.

– Хм-м, – говорит инспектор.

Он аккуратно давит в пепельнице остаток сигареты, вынимает небольшую записную книжку, распахивает ее в том месте, где страницы скреплены резинкой. И переводит взгляд с записной книжки на меня:

– А как насчет двадцать пятого октября, четвертого сентября, шестого августа и пятнадцатого июля?

Я чуть не смеюсь.

– Вы это серьезно? Хотите, чтобы я предоставил вам алиби?

– Нам просто хотелось бы знать, что вы делали в эти дни.

– Ну, я был здесь. Я хочу сказать, что не покидал Шотландии, к Лондону и близко не подъезжал, или… я вообще на юг уже больше года не ездил.

Инспектор сдержанно улыбается.

– Хорошо, – говорю я. – Мне придется свериться с моим дневником.

– Вы могли бы его принести, мистер Колли?

– Это я его так называю – дневник, вообще-то это лэптоп. Мой компьютер.

– А, значит, у вас есть эта штуковина. Она в этом здании?

– Да. Он внизу. Я только что купил новый, но уже перенес туда все файлы. Я…

Я начинаю вставать, но инспектор поднимает руку.

– Пусть сержант Флавель за ним сходит, а?

– Хорошо. – Я снова сажусь и киваю. – Он у меня на столе, – говорю я сержанту, который уже идет к двери.

Инспектор откидывается к спинке стула и достает свою пачку «Би-энд-Эйч». Он опять перехватывает мой взгляд и машет пачкой в мою сторону.

– Может, все-таки… – спрашивает он.

– Да, пожалуй, я закурю, – говорю я и тянусь за сигаретой, презирая себя за это, но думая: господи, это же чрезвычайные обстоятельства, мне нужна любая помощь, любая подпорка сгодится.

Инспектор дает мне прикурить, затем встает и направляется к окну, выходящему на Принцесс-стрит. Я поворачиваюсь на своем стуле следом за ним. День сегодня яркий, по лику города несутся тени облаков и пятна солнечного света, и здания то темнеют, то сверкают серым.

– Прекрасный вид, правда? – говорит инспектор.

– Да, замечательный, – соглашаюсь я.

Сигарета вставляет не по-детски. Надо чаще бросать.

– Похоже, этой комнатой пользуются не слишком часто.

– Да. Да, думаю, не часто.

– А жаль.

– Да.

– Забавно, вы знаете, – говорит инспектор, разглядывая вдалеке, там, где кончается город, поля Файфа, серо-зеленые под тяжелыми облаками на той стороне реки. – В тот вечер, когда был убит сэр Тоби, и наутро после того, как был обнаружен мистер Персиммон, кто-то позвонил в «Таймс» и заявил, что это сделала ИРА.

Инспектор поворачивается, чтобы взглянуть на меня, его лицо окутано облачком табачного дыма.

– Да-да, – говорю я. – Я слышал, что ИРА взяла на себя убийство сэра Тоби, но потом они от этого отказались.

– Да, – говорит инспектор и, словно бы в недоумении, смотрит на свою сигарету. – Кто бы это ни был, но оба раза они использовали кодовое слово, принятое у ИРА.

– Правда?

– Да, вот это-то и забавно, мистер Колли. Мы с вами оба знаем, что есть несколько кодовых слов, которые использует ИРА, когда предупреждает по телефону о заложенных бомбах или когда берет на себя ответственность за убийство или какое-нибудь другое преступление. Эти кодовые слова нужно знать, иначе любой Том, Дик или Пэдди могли бы позвонить и заявить, что это ИРА; в первый раз они могли бы и весь Лондон парализовать. Но наш убийца… он знал одно из кодовых слов. Одно из последних.

– Вот как.

Меня снова бросает в холод. Я понимаю, к чему он клонит. Ну, меня тоже голыми руками не возьмешь.

– И что же? – спрашиваю я, затягиваясь сигаретой и щуря глаза. – Вы подозреваете бывшего полицейского, да?

Инспектор еще раз удостаивает меня своей едва заметной улыбкой. Он издает этот странный звук, всасывая слюну, и направляется ко мне; мне даже приходится податься в сторону, чтобы его пропустить. Он протягивает руку, стряхивает пепел в пепельницу и возвращается обратно к окну.

– Вы правы, мистер Колли. Мы и в самом деле подозревали полицейского – действующего или отставного. – Инспектор вроде бы о чем-то размышляет. – Или, вполне вероятно, телефонного оператора, – говорит он, словно эта мысль и для него неожиданность.

– Или журналиста? – высказываю предположение я, подняв брови.

– Или журналиста, – вежливо соглашается инспектор и прислоняется к оконной раме – его силуэт четко выделяется на фоне проносящегося по небу яркого облака. – А вы, случайно, не знаете эти кодовые слова, мистер Колли?

– Нет, навскидку не знаю, – говорю я. – Такие вещи хранятся в компьютерной системе газеты и защищены паролем. Но я пишу в том числе на темы обороны и безопасности, поэтому знаю пароль, так что имею доступ к кодовым словам. Я, конечно, не могу доказать, что я их не знаю, если вы на это намекаете.

– Не то чтобы я на что-то намекал, мистер Колли. Просто это… любопытно.

– Послушайте, инспектор, – говорю я, вздохнув и гася сигарету. – Я холостяк, живу один, много работаю дома и… вообще много езжу по Шотландии; я передаю материалы в редакцию по телефону. Буду с вами откровенен: я действительно понятия не имею, есть у меня алиби на все эти дни или нет. Вполне возможно, что и есть; у меня очень часто бывают бизнес-ланчи или просто встречи, я встречаюсь с очень многими людьми, с людьми, которым вы бы поверили, – высокие полицейские чины, адвокаты, юристы. – Никогда не помешает напомнить любопытствующему полицейскому, что у тебя есть подобные связи. – Но к чему все это? – Я беспечно смеюсь, разводя руками. – Я хочу сказать – неужели я похож на убийцу?

Инспектор тоже смеется.

– Нет, не похожи, мистер Колли. – Он затягивается сигаретой, – Нет, – говорит он. Аккуратно несет сигарету к столу, наклоняется через меня, гасит ее в пепельнице и говорит: – Но я участвовал в допросах Денниса Нильсена;[42]42
  Я участвовал в допросах Денниса Нильсена… – Деннис Нильсен (р. 1945) – преступник, совершивший в 1978–1983 гг. не менее 15 убийств и приговоренный к пожизненному заключению; суд над Нильсеном широко освещала пресса.


[Закрыть] помните такого, мистер Колли? Парень, который поубивал кучу народа?

Я киваю, а инспектор возвращается к окну. Мне не по душе, как развивается наш разговор.

– Молодые парни, уйма молодых парней; запрятаны под полом, закопаны в саду… целая футбольная команда жмуриков, черт бы его драл. – Он снова смотрит в окно, избегая моего взгляда. – И он тоже не был похож на убийцу.

Открывается дверь, и входит сержант Флавель с моим новым лэптопом. У меня внезапно появляется дурное предчувствие.

Я сижу в баре «Кафе Рояль», через стенку – ресторан, где мы на прошлой неделе обедали с Уильямом и И. За голосами чешущих языки посетителей я слышу отдаленный стук-перезвон столовых приборов и тарелок, доносящийся из-за высокой перегородки и отдающийся эхом под высоким лепным потолком. Мой приятель Эл то и дело отлучается пописать, а я тем временем разглядываю стеллажи за стойкой, и мне никак не отделаться от оптической иллюзии или еще чего-то в этом роде – что-то здесь не так. Я вижу бутылки на полках передо мной, и я вижу их отражения в зеркале за ними, но себя я не вижу! Я не вижу своего отражения!

Эл возвращается сквозь толпу, вежливо протискиваясь между посетителями, поднимает свой плащ с сиденья, водружает локти на стойку и присасывается к кружке.

– Помоги-ка мне, Эл, – говорю я. – Я либо спятил, либо превратился в какого-нибудь долбаного вампира, или еще что.

Эл смотрит на меня. Он старше меня – ему, я думаю, сорок два, – мышиного цвета волосы; лысина с блюдечко, над носом – пара заметных параллельных шрамов, отчего кажется, будто он всегда хмурится, но на самом-то деле обычно он улыбается. Чуть-чуть пониже меня. Он технический консультант, мы с ним познакомились на игре в пейнтбол – этакое дурацкое мальчишеское развлечение; администрация склонна считать, что такая вот беготня по лесу укрепляет командный дух.

– Ты это о чем, голова садовая?

Я киваю на стеллажи передо мной. Я вижу там людей за бутылками, как я вижу их у себя за спиной, я готов поклясться, что это одни и те же люди, и, значит, я должен быть между ними и зеркалом, которое за бутылками, но я себя не вижу. Я киваю опять, надеясь, что движение отразится в зеркале, но этого не происходит.

– Посмотри! – говорю я. – Посмотри – там, в зеркале.

Ведь это же зеркало, да? Я приглядываюсь. Стеклянные полки. Медные стойки. Бутылка красной «Столичной» смотрит на меня, а ее задняя сторона видна в зеркале; то же самое с бутылкой синего «Смирноффа» – этикетка смотрит на меня, а ее белая тыльная сторона видна сквозь бутылку и налитую в нее водку. То же и с бутылкой «Бакарди», стоящей рядом. В зеркале я вижу маленькую наклейку на обратной стороне бутылки и вижу ее сквозь бутылку спереди. Конечно же, это зеркало!

Эл двигает головой – его подбородок почти ложится мне на плечо. Он всматривается вперед. Достает очки из кармана пиджака (я знаю, он о них очень уж печется) и надевает их.

– Ну? – спрашивает он, и в голосе его слышится раздражение.

Подходит барменша, наливает кружку пива, а потом поднимает зенки наверх – что это я там высматриваю – и стоит, загораживая мне обзор, мне приходится наклонять голову, но только когда она уходит, я снова вижу то, что прежде.

– Камерон, чего это ты несешь? – говорит Эл.

Он поворачивается и смотрит на меня. Я снова смотрю в зеркало.

Господи! И его тоже не видать!

Может, все дело в бурбоне «Сазерн камфорт», который мы выпили за победу Клинтона над Бушем, вернее, в его, этого самого бурбона, количестве. Хорошо хоть, что мы не стали пить «Будвайзер», как предлагал Эл; странно, что ему вообще могла прийти в голову такая мысль – отравлять наши организмы подделкой под пиво, сваренной в Соединенном Королевстве; да оно и в оригинале-то – шипучая моча (а у них еще хватает наглости рекламировать его как «оригинальный продукт»!) Вот вам еще один из Великих Обманов Рекламы, зомбирующей обитателей Эссекса,[43]43
  Эссекс – графство на юго-востоке Англии; здесь имеет значение антипода Шотландии.


[Закрыть] у которых и без того уже кора головного мозга прекратила свою деятельность – их серое вещество неизбежно атрофировалось за годы чтения «Сан» и питья «Скола».

Я тычу пальцем – на меня как на психа смотрит барменша, которая в этот момент проходит мимо и едва не лишается глаза.

– Меня не видно! – визжу я.

– У тебя жопа вместо головы, – говорит Эл и снова присасывается к своей кружке.

Один из типов, отражающихся в зеркале, смотрит на меня. Я понимаю, что так и продолжаю держать свой указующий перст. Поворачиваюсь, чтобы посмотреть назад, но там лишь масса спин и тел – на меня никто не смотрит. Поворачиваюсь назад и снова смотрю в зеркало, и в тот момент чуть было не пострадавшая барменша снимает с полки бутылку «Бакарди». Я выпучиваю глаза. Отражение бутылки остается на месте! Еще того не легче!

Человек, который на меня смотрел, так и продолжает смотреть. Тут мне приходит в голову, что я вижу часть выложенной изразцами стены над ним. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на стену над головами людей у меня за спиной; сквозь высокие резные окна в помещение проникает еще достаточно света. Но изразцов там нет. Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда барменша ставит обратно бутылку «Бакарди». Но бутылка встает не на свое место, а чуть сбоку от него. Один из более опытных барменов-мужчин, проходя мимо, поправляет бутылку, восстанавливая иллюзию зеркала, а затем подходит к крану и наполняет пару кружек «восьми-десятишиллинговым» пивом.[44]44
  …«восьмидесятишиллинговым» пивом… – По шотландской номенклатуре эль делится на «60-шиллинговый» (слабый), «70-шиллинговый» (светлый), «80-шиллинговый» (плотный) и «90-шиллинговый» (крепкий).


[Закрыть] Он направляется ко мне, а я не спускаю с него глаз. Вот ведь сукин сын. Я немного подаюсь назад – мало ли чего, а он подходит к нам и ставит кружки передо мной и Элом. Я смотрю на свою прежнюю кружку – она пуста, и бармен прихватывает ее и берет деньги у Эла, который выливает остатки пива из своей старой кружки в новую.