Текст книги "Несущественная деталь"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)

Она почувствовала, что испустила глубокий вздох.

Потом – странным, даже пугающим образом – перед ней появился Демейзен, развалившийся в чем-то, похожем на пилотское кресло рядом с ней, но почему-то он сидел прямо перед ней на звездном поле. Сверху на него падал мягкий свет, ноги были погружены во что-то невидимое, руки сцеплены на шее.

Он повернулся к ней, кивнул.

«Ну вот, детка, – сказал он. – Вы только что были свидетелем одного из самых крупных военных столкновений современности. Хотя оно – пусть и прискорбно, но, с другой стороны, чарующе – и закончилось при явном преимуществе одной из сторон. У меня есть сильное подозрение, что они не дали полной свободы тактических действий Разумам своих кораблей. – Демейзен покачал головой, нахмурился. – Любители. – Он пожал плечами. – Ну что ж, надеюсь, что это не станет началом полномасштабной войны между Культурой и нашей слишком многое возомнившей о себе составной цивилизацией, – пусть погибнет эта мыслишка, – но они стреляли первыми и явно рассчитывая, что этот выстрел будет смертельным, так что у меня были все права безжалостно прикончить всех до одного этих недоумков, одержимых желанием нажимать на спусковой крючок. – Он вздохнул. – Хотя я несомненно предвижу неизбежное расследование и меня немного беспокоит возможность нахлобучки за то, что я проявил чрезмерное усердие. – Он вздохнул еще раз – теперь веселее. – Ничего не поделаешь. Класс „Ненавидец“. У нас такая репутация – мы защитники. Черт меня побери – вот увидите, как остальные будут мне завидовать. – Он помолчал. – Что?»

«В этих кораблях были люди?» – спросила она.

«Военный флот ДжФКФ? Определенно были. Они умирали мгновенно. Но и при этом они так или иначе имели невральные кружева и их мыслеразумы были перегнаны куда полагается, так что абсолютно чуждые мне угрызения совести не возникнут и не будут меня мучить, как, кажется, начинают мучить вас, маленький человечек. Это же военный персонал, детка. Поступив в военный флот, они отдавали себе отчет, что это чревато неприятностями. Ну а то, что эти бедолаги не знали, что будут иметь неприятности от меня, это уже их проблема. Это война, куколка, тут справедливость исключается».

Вдвойне нереальное видение аватары, парящей в пространстве, отвернулось, словно удовлетворенно оглядывая почти невидимо малые осколки, плавающие вокруг него.

«Будет урок этим сукиным детям».

Ледедже подождала немного, но он продолжал оглядывать пространство вокруг, явно игнорируя или напрочь забыв ее.

«Блин! Я тут прижмурил целый флот, – услышала она его тихий голос. – Одним пальцем. Ну, эскадрилью. Как минимум. Ах, до чего же я хорош, строганый звездец.»

«Я думаю, что я теперь, пожалуй, полетела бы на Сичульт, если нет возражений», – сказала она аватаре.

«Конечно, – ответил Демейзен, поворачиваясь к ней с нейтральным выражением. – Там этот человек, которого вы хотите убить».

Вепперсу пришлось соскользнуть по устланному ковром полу в коридоре за дверями – идти по нему было невозможно, верхолет стоял почти вертикально. Первым он увидел Джаскена, который, распахнув еще одну помятую дверь, пытался вскарабкаться к нему. За спиной Джаскена горел тускловатый свет, раздавались крики и стоны. По наклоненному коридору, вырываясь из дверей за Джаскеном, гулял ветерок.

– Господин Вепперс! Как вы – живы? – спросил Джаскен, узнав в сумерках Вепперса.

– Жив. И ничего не сломано. Я думаю, какой-то сукин сын пытался подорвать меня ядерным зарядом. Ты видел этот огненный шар?

– Пилоты, кажется, мертвы. В кабину мне не пробраться. Там дверь открывается наружу. Есть мертвые. Есть раненые. – Он махнул рукой, на которой прежде был ложный гипс. – Я подумал, что, может быть, нужно…

– Помощь к нам направляется?

– Пока не знаю, господин Вепперс. Где-то здесь в салоне есть особопрочный узел связи. Два оставшихся зея проверяют аварийный запас.

– Два? Оставшихся? – сказал Вепперс, глядя на Джаскена. Ведь на борту был четверо этих охранников-клонов. Может быть, они отказались от полета в последний момент?

– Два зея погибли при падении, господин Вепперс, – сказал Джаскен.

– Черт, – проговорил Вепперс. Ну, зеев всегда можно вырастить еще, подумал он, хотя на их подготовку уходит какое-то время. – Кто еще?

– Плер. И Херрит. У Астлее сломана нога. Сульбазгхи без сознания.

Они спустились в пассажирский салон. Здесь горело аварийное освещение да сквозь иллюминаторы и открытую аварийную дверь попадал дневной свет. Вепперсу показалось, что тут стоял зловонный запах. Слышались стоны и рыдания. К счастью, подробности при таком освещении были не видны. Он хотел как можно скорее выбраться отсюда.

– Господин Вепперс, – сказал зей, пробираясь к ним сквозь хаос наклоненных сидений и разбросанных повсюду личных вещей. В руках у него был передатчик. – Мы счастливы, что вы живы, – сказал он. Из раны у него в голове обильно сочилась кровь, одна рука неестественно висела.

– Да, спасибо, – сказал Вепперс, видя, как зей протягивает передатчик Джаскену. – Можешь идти, – кивнул он огромному зею. Тот поклонился, повернулся и стал с трудом пробираться по сиденьям.

Вепперс придвинул рот к уху Джаскена, пока тот приводил в действие передатчик.

– Что бы ни прибыло первым – будь хоть верхолет скорой помощи, – мы с тобой улетаем на нем вдвоем. Ясно?

– Господин Вепперс? – сказал Джаскен, мигая.

– Позаботься, чтобы было достаточно транспортов и вывезли всех, но мы улетаем на первом, что появится. Только мы, ты понял?

– Да, господин Вепперс.

– И где твои окулинзы? Они нам могут понадобиться.

– Они сломались.

Вепперс покачал головой.

– Какой-то сукин сын хочет меня прикончить, Джаскен. Пусть они думают, что я мертв. Пусть считают, что им удалось задуманное. Ясно?

– Да, господин Вепперс. – Джаскен тряхнул головой, словно чтобы прогнать туман. – Сказать остальным, чтобы они говорили, будто вы погибли?

– Нет, пусть говорят, что я жив. Ранен, вышел без царапинки, пропал без вести, нахожусь в коме – чем больше версий, тем лучше. Суть в том, что я нигде не появляюсь, никто меня не видит. Все будут считать, что это сплошное вранье. Они будут думать, что я мертв. А может, что и ты. Мы с тобой должны спрятаться, Джаскен. Ты когда-нибудь делал это в детстве? Прятался? Я прятался. И часто. У меня это здорово получалось. – Вепперс похлопал своего охранника по плечу, не замечая, что тот при этом скорчился от боли. – Акции начнут падать, но с этим ничего не поделаешь. – Он кивнул на передатчик. – Вызывай. А потом найди мне летный костюм или еще что-нибудь для маскировки.

ГЛАВА 25

Ауппи Унстрил было ужасно жарко. Но в конечном счете холод должен был победить – он будет просачиваться к ней отовсюду сквозь корпус «Прижмуривателя», проникать туда, где она лежала в центре аппарата, откуда уходило внутреннее тепло, излучалось в космос. Она замерзнет последней. Она была маленькой косточкой, семечком в середине фрукта… нет, скорее его мягкой сердцевиной, мякотью.

Но со временем она затвердеет. Когда замерзнет.

А пока она умирала. Может быть, от удушения, а может – от перегрева.

Последнее, что они слышали от «Гилозоиста»: он был атакован и выведен из строя. Он едва успел покинуть Пропускной Объект Контакта, отчалил от него километров на десять, когда был атакован каким-то новейшим оружием при поддержке высокотехнологичного разрывателя полей. Двигатели его были выведены из строя, генераторы полей разбиты, часть экипажа погибла; корабль сообщил, что отходит назад к Пропускному Объекту.

Судя по всему, имели место одновременные атаки на несколько объектов, и ДжФКФ тоже сообщил об атаке на их корабли; один из их ИМК на другой стороне Диска был уничтожен, другие корабли повреждены и, по меньшей мере, временно выведены из строя.

Ауппи и «Прижмуриватель» обследовали одну из фабрикарий, – хотели выяснить, не ведется ли там строительство корабля, – когда началась атака. Они демонстративно не обращали внимания на происходящую рядом вспышку гоп-материи, хотя занимали идеальную позицию для атаки, хотя вспышка казалась довольно серьезной. Их тактика оказалась ошибочной. «Прижмуриватель» не был мини-кораблем общего назначения – он представлял собой скроенный наспех боевой корабль. Очень умело и даже изящно скроенный, но тем не менее скроенный наспех – целеустремленно, без всяких излишеств. Оставить оружие в состоянии боевой готовности, когда в нескольких минутах полета бушевала вспышка гоп-материи, – это оказалось ошибочной ошибочной ошибочной тактикой.

Но выборочная проверка фабрикарий на предмет изготовления незаконных кораблей была важнее, это признавала даже Ауппи. Она хотела проникнуть на «Прижмуривателе» внутрь пробитой фабрикарии, чтобы внимательнее рассмотреть корабль, случайно ими обнаруженный, хотя они уже имели показания, что это довольно серьезное и в то же время простое оружие; они пришли к выводу, что входить в фабрикарию будет опасно; фабрикария, пусть и с дырой в корпусе, продолжала усердно работать, завершая создание корабля, машины внутри ходили туда-сюда на своих линиях и тросах, но даже если бы они не двигались, «Прижмуривателю» пришлось бы виртуозно маневрировать, чтобы пробраться внутрь. А поскольку машины метались от стен к центру, проникновение внутрь было бы равносильно самоубийству.

Поэтому она проигнорировала пугающе привлекательный странный новый корабль, проигнорировала и новую вспышку инфекции гоп-материи и занялась тем, что, по их согласованному мнению, было сейчас важнее всего: выборочной проверкой фабрикарий на достаточно большом протяжении Диска с использованием ограниченных сканирующих возможностей их маленького импровизированного боевого корабля. Это оказалось проще, чем они предполагали, потому что у всех проверяемых ими фабрикарий был одинаково тонкий наружный корпус. Там, где должна была быть толстая корка плотного исходного материала, оставалась тонкая наружная оболочка на опорных балках, потом сам корпус, а дальше – напряженная деятельность и нечто крупное, медленно увеличивающееся в размерах в центре. Несколько других крохотных кораблей Культуры успели провести выборочную проверку нескольких фабрикарий.

А потом они подверглись атаке.

Она просматривала собственные результаты – так, похоже, еще один корабль строится в этой фабрикарии, – когда услышала треск в общем канале связи, которым пользовались все: голос корабля «Гилозоист» – быстрый, усеченный, сжатый, в полном аварийном режиме – сообщил, что корабль был атакован, выведен из строя… должен вернуться на Пропускной Объект.

Разговоры в сети смолкли, воцарилось полное молчание. Потом начался гвалт, все кричали без разбору: «Что за херня?/Что он там сказал?/Это что – учения?/Этого не может быть…», а потом перекрывающий все другие голоса раздался крик Ланьяреса:

– Внимание! Я получаю!..

А потом тишина, иногда нарушаемая восклицанием кого-нибудь из них, всех их.

– Что?.. – успела проговорить она, но тут «Прижмуриватель» вокруг нее погрузился в тишину.

– Внимание: атака Эффекто… – сообщил ей корабль, видимо, с какого-то зарезервированного вторичного субстрата. У маленького корабля было четыре других аварийных процессинговых уровня под ядром искусственного интеллекта, но даже им требовались средства для связи с ней через ее костюм, а эти средства были уязвимы – не выдерживали воздействия эффектора, а потому когда все потемнело, погрузилось в тишину и застыло, это произошло очень и очень быстро.

Возможно, даже теперь в корабле еще сохранялась какая-то жизнь на автомеханическом или биохимическом уровне, но если и так, она все равно не имела с ним связи.

И ее невральное кружево тоже не действовало – даже оно было подвержено воздействию эффектора, который вывел из строя «Прижмуривателя». Последняя информация, которую она от него получила, представляла собой сигнал выхода из системы, его послание типа «Мне трындец»; судя по описаниям, которые она слышала раньше, это должно было быть похоже на звук ломающейся хрупкой проволочки в середине твоей головы. Описание оказалось довольно точным. Она восприняла его отчасти слухом, отчасти каким-то внутренним чувством – слабый, ровный щелчок где-то между ушами. Сигнал о том, что ты предоставлена сама себе. Не очень приятное ощущение.

Она не могла понять, зачем они вообще ввели сигнал отказа кружева. Пусть уж лучше бедолага с неработающим кружевом в голове думает, что у него все в порядке. Хотя нет, это было бы ложью, а в Культуре принято говорить правду, какой бы неприятной она ни была, как бы она ни усиливала твое ощущение отчаяния.

Некоторые маргинальные пуристы даже от наркожелез отказывались, а вместе с ними и от систем компенсации боли, потому что считали, что это каким-то образом против «правды». Чудаки.

Она оказалась здесь в ловушке – в костюме, неспособная шевельнуться в гелевой пене, запертая в пилотской кабине, набитой дополнительным оборудованием, внутри корабля, в который, вероятно, и не войти без режущего оборудования.

Единственное, что произошло за это время, – легкий толчок, приблизительно четверть часа спустя после того, как все погрузилось в тишину. Это подало ей надежду: может быть, кто-то пришел на выручку! Но, возможно, это корабль просто ударился о стенку фабрикарии, которую они сканировали, когда подверглись атаке. Вероятнее всего, ударился и отскочил. Теперь летит кубарем, наверно, очень медленно, потому что она не ощущала никакого вращения.

«Что?..»

Судя по последним словам, дела обстояли хреново. У нее не было возможности попрощаться с Ланом. И со всеми остальными. И с кораблем.

«Что?..»

Безнадежно.

Сейчас ей было невыносимо жарко. Она следила за ходом времени, но теперь в голове у нее мутилось. По мере того как ей становилось все жарче, мутилось все – чувства, самоощущение, чувство юмора. Ей это представлялось неправильным, несправедливым. Вокруг царил невообразимый холод – на таком-то расстоянии от центральной звезды системы. И корабль был мертв. Или почти мертв – не вырабатывал энергии и тепла, но при этом она умирала от теплового удара, который сама и инициировала. Если только прежде она не умрет от обычного удушения. Она здесь внутри слишком хорошо изолирована. Холод в конечном счете превратит ее в ледышку, но на это уйдут дни, десятки дней. А то и больше.

А пока внутренние процессы, происходящие в ее теле, всякая химическая ерунда, которая и делает тебя человеком, медленно, но верно доводили до состояния кипения ее мозг, потому что теперь, когда корабль и костюм были мертвы, теплу некуда было уходить.

Удручающая смерть.

По ее подсчетам прошло уже несколько часов. Она отсчитывала время с точностью до минуты, но недавно сбилась, – от жара голова перестала работать, и она забыла – потеряла нить, а теперь уже никак не могла ее подобрать. В какой-то момент она поняла, что ее мертвое тело вернется к абсолютной норме, когда начнет охлаждаться после этого температурного всплеска. Когда это произойдет, спрашивала она себя. В корабле высокая температура, а двойной костюм – прекрасный изолятор. Прежде чем все это тепло рассеется, пройдет немало времени. Несколько дней. Похоже, что так.

В какой-то момент она вскрикнула. Не могла вспомнить – когда. Страхи, разочарования и какой-то первобытный ужас от того, что она оказалась в такой безысходной ситуации – даже пошевелиться не может.

Вокруг ее глаз собрались слезы, которым некуда было скатываться в мертвом прилегающем костюме. Если бы костюм все еще работал, то он бы снял слезы капиллярным способом.

Она все еще дышала. Очень неглубоко, потому что чисто механически была связана с рядом маленьких, толщиной в палец емкостей на спине костюма, и чисто химические реакции, происходящие где-то в системе, должны были поддерживать ее жизнеобеспечение в течение десятков дней. Но беда была в том, что костюм сидел на ней слишком плотно, мешая дышать, как нужно, и ее грудные мышцы не могли в должной мере растянуть ее легкие. Конечно, так оно и должно было быть, чтобы костюм функционировал должным образом в нормальных условиях, когда все оборудование работает. Он должен был плотно обхватывать ее, иначе она рисковала получить динамический удар при резком ускорении. Она чувствовала, как ее мозг отключает по частям тело, перекрывает кровоснабжение, сводит потребности организма в насыщенной кислородом крови к минимуму, но этого было недостаточно. Скоро она начнет терять мозг по частям, клетки, задыхаясь, будут умирать.

Она время от времени секретировала дремотин, чтобы успокоиться. Бессмысленно паниковать, когда это не принесет тебе никакой пользы. Если уж умирать, то почему не сделать это с достоинством.

Слава богу, что у нее есть наркожелезы.

Она надеялась, что тот, кто это сделал, получил по заслугам от Культуры, или ДжФКФ, или еще кого-нибудь. Может быть, жажда мести с ее стороны была проявлением незрелости, ну да хрен с ней, с незрелостью. Пусть эти факеры умрут мучительной смертью.

Да, пусть они умрут.

Она готова пойти на такой компромисс со своей совестью.

Да, конечно, зло побеждает, когда уподобляет тебя себе.

Очень, очень, очень жарко, и дурнота. Она подумала, что дурнота, наверно, следствие кислородного голодания. Или жары. Или того и другого. Какое-то странное онемение; туман в голове, раздвоенность.

Умирание. Она понимала, что теоретически ее реконфигурируют. С нее снята резервная копия – скопировано все, исключая последние шесть часов. Воспроизводимая копия. Но это не имело никакого значения. Значит, другое тело, искусственно выращенное, оно пробудится с ее воспоминаниями (исключая то, что произошло в течение последних шести часов, и конечно, исключая все это), но что с того? Это будет не она. Она здесь – умирает. Ощущение собственного «я», сознание – это ведь не передается. Душа не переселяется. Только поведенческие навыки.

Все, что ты когда-либо собой представляла, было частичкой вселенной себе на уме. Очень особенной; вот этой конкретной частичкой, которая находится здесь и сейчас. Все остальное – фантазии. Не существовало двух совершенно идентичных вещей, потому что эти вещи находились в разных пространственных координатах; не существовало двух совершенно идентичных вещей, потому что уникальность она и есть уникальность и разделять ее невозможно ни с кем. Бла-бла. Ее повело – она вспоминала старые уроки, древние школьные предметы.

«Что?..»

Глупые последние слова.

Она подумала о Лане, ее любовнике, ее любви, который сейчас, возможно, умирал, как и она, в сотне тысячах километрах от нее в удушающей жаре, окруженный холодной темной тишиной.

Ей показалось, что она снова готова расплакаться.

Но вместо этого она почувствовала, что ее кожа пытается потеть, отчего по всему ее телу побежали мурашки. Контроль боли свел неприятное ощущение к минимуму.

Все ее тело плакало липкими слезами.

Подходящий образ для прощания.

Спасибо и доброй ночи…

– Это с вами мне нужно поговорить?

– Не уверен. А с кем именно вы хотите поговорить?

– С тем, кто тут главный. Это вы?

– Я адмирал-законодатель Беттлскрой-Биспе-Блиспин III. Имею честь командовать силами ДжФКФ в этом объеме. А вы?

– Я человеческая личина боевого корабля Культуры «Выход за пределы общепринятых нравственных ограничений».

– Вы тот самый корабль класса «Палач», о приближении которого мы были извещены? Слава богу! Мы – ДжФКФ и наш союзник Культура на Цунгариальном Диске – подверглись мощной и продолжительной атаке. Мы рады любым подкреплениям, а таковые нам крайней необходимы.

– Да, это вроде как был я. Я делал вид, что я корабль класса «Палач».

– Делали вид? Не уверен, что понима…

– Дело в том, что некоторое время назад кто-то попытался захватить меня. Целая эскадрилья судов: один флагман, четырнадцать других плюс вспомогательные корабли и управляемые ружейные платформы. Пришлось всех их уложить.

Беттлскрой уставился на лицо гуманоидного вида, смотревшее на него с экрана на командирском мостике «Превышенного ожидания надежды», его флагманского корабля и одного из трех судов класса «Глубочайшие Сожаления» под его командованием. Беттлскрой собственной персоной отдал приказ «Кровавой бане» и сопровождающей его флотилии открыть огонь по приближающемуся к Диску кораблю класса «Палач». Связь с флотилией неожиданно прервалась во время боестолкновения, которое началось, судя по всему, довольно успешно, но потом явно пошло как-то не так. Все корабли перестали откликаться так неожиданно, что невозможно было представить их одновременное уничтожение, а потому Беттлскрой и его офицеры исходили из допущения, что имело место какое-то всеобщее нарушение связи; лихорадочные попытки восстановить связь предпринимались даже во время этого его разговора.

Как будто этого было мало, они еще и связь потеряли с Вепперсом, который находился на Сичульте. Последнее, что они слышали – за минуты до поступления этого нежданного вызова, – это неподтвержденные сообщения о мощном взрыве в имении Вепперса, возможно, на маршруте его верхолета, возвращавшегося домой. Беттлскрой пытался сохранять спокойствие и не думать, что это может означать. Теперь выходило, что есть и еще одна проблема, по поводу которой он должен сохранять спокойствие. И не думать.

– «Уложить» все корабли? – осторожно проговорил Беттлскрой. Нет, это не могло означать того, чего он опасался. – Прошу прощения, я не очень понимаю официального смысла этого, так сказать, термина. Нам, естественно, известно, что произошло какое-то столкновение на подходе к системе…

– Я был подвергнут неспровоцированной атаке, – сказало гуманоидного вида существо на экране. – Мне пришлось осуществить операцию возмездия. Когда возмездие завершилось, пятнадцать кораблей перестали существовать, были уложены, уничтожены. Дело в том, что у них были все признаки кораблей ДжФКФ. Как ни посмотри – это были корабли ДжФКФ. Самый большой и мощный был практически таким же, как ваш. Класс «Глубочайшие Сожаления», если я не ошибаюсь. Чудно, да? Как вы это объясните?

– Признаю, объяснить я это не могу. Ни один корабль ДжФКФ в здравом уме не стал бы атаковать корабль Культуры. – Беттлскрой чувствовал, как внутри у него все сжимается, а лицо начинает гореть. Он был даже готов выключить связь, дать себе время все обдумать. Неужели это… существо походя уничтожило почти треть его военного флота? Оно что – пытается выудить из него признание, выболтать что-то, привести в бешенство своими бесцеремонными манерами? Беттлскрой каждой своей клеточкой чувствовал, что его офицеры замерли на мостике, он ощущал на себе их взгляды.

Гуманоид на экране снова говорил:

– …Они атаковали меня под предлогом моих враждебных намерений, сказали, что я выдаю себя за корабль Культуры.

Он все еще осознавал случившееся. Он потерял корабль класса «Глубочайшие Сожаления»! О, добрые старые боги! Та группа в Верховном командовании ДжФКФ, которая утвердила эту в высшей степени рискованную стратегию, знала, что существует опасность потери кораблей и материальной части, но никто даже не намекнул ему, что они могут потерять один из их крупных кораблей – гордость флота, корабль класса «Глубочайшие Сожаления». Чтобы ему простили случившееся, все остальное с этого момента должно пройти без сучка без задоринки.

– Понятно. Да, ну что ж. Да, я понимаю, – сказал Беттлскрой, затягивая время, чтобы полностью овладеть собой. – Я, конечно, должен указать, что, как вы заметили, вы делаете – или делали – вид, будто вы корабль класса «Палач», так что…

– Я вас понял. Вы считаете, что это, вероятно, и было причиной ошибки?

– Ну, вы сами понимаете, как это могло произойти.

– Конечно. Так это были ваши корабли или нет?

Беттлскрой хотел закричать, разрыдаться, сложиться маленьким мячиком и больше никогда ни с кем не говорить.

– Операционный статус флота, вверенного мне на Диске, включает гражданские корабли ближнего действия и заслон из восемнадцати малых кораблей. То судно, на котором я сейчас нахожусь, было только что перегнано сюда в связи с серьезностью возникшей ситуации.

– Вот оно что. Ну и быстро вы реагируете. Поздравляю ваших имитаторов/планировщиков/тактиков.

– Благодарю вас. К сожалению, больше сказать вам не в моей компетенции.

– Иными словами, вы хотите сказать, что не можете подтвердить или опровергнуть принадлежность этих кораблей вам? Тех кораблей, что атаковали меня.

– Именно. Хотя если это были наши корабли и они вас атаковали, то это могло случиться только по ошибке.

– Отлично. Я подумал, что не лишне будет проверить. Еще вам для сведения: я направляюсь на Диск. Сейчас у меня стадия жесткого торможения. Буду с вами через двенадцать с половиной минут. Хотел поставить вас в известность, чтобы больше не было никаких ошибок.

– Естественно. Да, конечно. И вы?..

– «Выход за пределы общепринятых нравственных ограничений», как я уже говорил. И определенно корабль Культуры. Это главное. Можете проверить мое происхождение и рекомендации. Могу в этом оказать некоторую помощь. Один из ваших союзников. Мы все заодно. Итак. Насколько я понимаю, дела тут идут не очень гладко. Рад, что смогу оказать помощь вам – нашим добрым друзьям. Я надеюсь, вы допустите меня в ваши тактические субстраты, чтобы я мог сразу же оценить ситуацию и включиться в работу?

– Что?.. Да, конечно, необходимо только будет согласовать соответствующие протоколы.

– Конечно.

– Но я хотел бы узнать про ваш класс – вы, значит, не «Палач»?

– Пикет. Знаменитый «Ночной стражник» – это я.

– Пикет. Пикет. Пикет. Да, понимаю. Добро пожаловать на борт, если позволите мне такую смелость.

– Будьте здоровы, любезный. Буду с вами через двенадцать минут.

Беттлскрой отключил связь. Повернулся к начальнику своей службы безопасности.

– Мы вроде бы должны выглядеть, как «Посланец Истины». Откуда этот тип знает, что мы – «Глубочайшие Сожаления»?

– Понятия не имею, господин адмирал.

Беттлскрой позволил себе вздохнуть сквозь натянутую дерганую улыбку.

– Что ж, похоже, на данный момент эти слова становятся нашим девизом, верно? Мы, кажется, ни о чем не имеем понятия.

Офицер по координации действий флота откашлялся и сказал:

– Ближайший к предполагаемому месту столкновения ИМК сообщает об оружейных вспышках и боевом зареве. Спектр обломков пока свидетельствует только о наших потерях.

Беттлскрой молча кивнул. Повернулся к секции управления фабрикарией Диска. Старший офицер застыл по стойке «смирно».

– Дайте команду каждой второй фабрикарии выпускать корабль немедленно. Выбор произвольный, – сказал Беттлскрой. – Половина оставшихся должны начать выпуск кораблей через полчаса и продолжать в течение следующих четырех. И опять выбор произвольный. По времени тоже произвольно в пределах этих параметров. Вторая половина выпускает корабли в период от четырех до восьми часов, начиная от настоящего момента и так до конца. Вам ясно?

– Но, господин адмирал, большинство из них…

– Еще не готово и, возможно, даже не сможет функционировать. Я знаю. И тем не менее. Даже если соответствующим фабрикариям придется в буквальном смысле выталкивать их наружу, выполняйте мой приказ. Мне нужно как можно больше действующего оборудования, вооруженного антивеществом с нашего военного флота. Отдавайте все. Наши корабли какое-то время могут поработать на ядерном синтезе. Но не мы – не этот корабль.

– Ясно, господин адмирал.

Беттлскрой повернулся к секции связи и холодно улыбнулся старшему офицеру-связисту.

– Соедините меня с Вепперсом. Если не с Вепперсом, то с Джаскеном. Я знаю, что они пропали, но вы мне их найдите. Сделайте все возможное.

Связь отключилась, и перед ними замерло изображение шелковисто-прекрасного Адмирала-законодателя Беттлскроя-Биспе-Блиспина III.

Демейзен повернулся к Ледедже.

– Ну и что вы думаете?

– Это не мой вид, – возразила она. – Откуда мне знать?

– Но вы ведь должны что-то чувствовать. Ну?

Ледедже пожала плечами.

– Врет как сивый мерин.

Демейзен кивнул.

– Мне тоже так кажется.

Она устала от попыток закончить свою трапезу на земле – ее повсюду окружала толпа раболепствующих подобострастных почитателей. Она вздыхала и рычала на них. Некоторые отходили немного, но большинство оставались на прежних местах. И тогда она, оторвав заднюю ногу, тяжело поднималась в зловонный воздух, неся добычу, чтобы доесть ее где-нибудь в уединенном месте. Каждый удар крыльями доставлял ей боль, большие и темные, они, казалось, готовы разорваться.

По приблизительному времятоку Ада стоял день, и сквозь серые тучи, которые сегодня не нависали все своей серой тяжестью, а, казалось, скорее замерли в неопределенности, пробивалось что-то похожее на свежий свет. Это было максимальное приближение к солнечным лучам, наблюдавшееся в Аду, и воздух, в котором сохранялся запах гниения и горелой плоти, был относительно прозрачен.

Толпа почитателей образовала широкий неровный круг, который теперь медленно сужался – они подходили посмотреть на останки только что убитого ею, возможно в поисках каких-либо подсказок: что могло привлечь ее именно в этом счастливчике.

Она уже давно оставила попытки объяснить им, что это лишено смысла. Она выбирала жертвы, этих счастливчиков, совершенно случайно. Случалось, она летела высоко, пока наконец не начинала испытывать физический голод, и тогда она опускалась и обнимала крыльями первого попавшегося. Случалось, что она отправлялась в какое-то место, которое уже посещала и приметила раньше, она спускалась туда и ждала, кто появится первым. Она сменяла места и время, где и когда совершала свои убийства. И никакого заведенного порядка в ее действиях не было – просто случалось то, что случалось. Не совсем чтобы произвольно, но и непредсказуемо, так что ни один из этих обреченных не мог на основании информации о ее предыдущих действиях произвести соответствующие расчеты и оказаться в нужное время в нужном месте.

И тем не менее люди сделали ее и ее ежедневные убийства предметом культа. Как предсказывал и желал царь демонов, она принесла в Ад мало надежды.

Она иногда подумывала о том, чтобы остановиться, но больше чем на день у нее не получалось. С самого начала она решила, что будет избавлять от страданий по одному из этих несчастных в день, и в те несколько раз, когда она пыталась провести эксперимент, проведя день без убийства, испытывала мучительные спазмы; от болей в кишечнике у нее возникала тошнота и она почти теряла способность летать. Три раза предпринимала она такие попытки.

Но на следующий день она все равно могла избавить только одну душу – пропуск предыдущего дня не увеличивал число спасаемых душ в следующий. Все дополнительно убитые ею, как и всегда, воскрешались, а нередко почти мгновенно, они с воплями возвращались к жизни в своих невероятно разодранных телах, чудесным образом восстанавливаясь у нее на глазах, и на их лицах застывало выражение непонимания, они чувствовали себя обманутыми.