Текст книги "Несущественная деталь"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)

– Вы уверены, что не оставите никаких следов? – спросил Ватюэйль.

– Уверены, – сказал Беттлскрой. – Мы уже проделывали такое прежде. – Маленький инопланетянин победно улыбнулся. – И потом этот трюк так или иначе, вероятно, проделала бы и сама Культура. Поэтому все последующие расследования будут, видимо, более поверхностными, чем при других обстоятельствах.

– А вы предпринимали подобные действия в таких масштабах прежде? – спросил Ватюэйль.

Беттлскрой покрылся румянцем, опустил глаза.

– Категорически нет. Это вмешательство значительно крупнее, чем все, что мы предпринимали прежде. Но мы абсолютно уверены в успехе.

Это, казалось, не убедило Ватюэйля, подумал Вепперс. Может быть. Имея дело с инопланетянами, трудно определить.

– Если Культура решит, что ее обвели вокруг пальца, что ее использовали, что ею манипулировали, – медленно и размеренно сказал космический маршал с видом человека, излучающего вескую, несокрушимую уверенность, – то она переместит Послежития, чтобы докопаться до правды, и не остановится, пока не будет уверена, что выяснила истину, чего бы это ни стоило. И, – продолжал он, оглядывая их, – в Культуре всегда найдутся силы, которые будут жаждать реванша. Опять же, чего бы это ни стоило. – Ватюэйль помолчал, с мрачным видом оглядел их. – Я думаю, нам всем известна пословица: Не води за нос Культуру – себе дороже.

Беттлскрой улыбнулся, снова покраснев.

– Господин маршал, – сказал он, – часть случаев, которые, насколько я понимаю, вы имеете в виду, это те самые, что и дали почву для этой знаменитой пословицы, которую я не буду повторять?..

– Да, – проговорил Ватюэйль, понимая, что этого от него и ждут.

Беттлскрой помедлил, словно размышляя, говорить ли ему то, что он собирался, или нет. В конечном счете маленький инопланетянин сказал:

– Это были мы, а не они.

Теперь на лице Ватюэйля появилось выражение сомнения.

– Правда?

Беттлскрой опять скромно потупил взгляд.

– Правда, – ответил он едва слышным голосом.

Ватюэйль нахмурился.

– Тогда… Вы никогда не задавали вопроса, кто кого использует?

Маленький инопланетянин улыбнулся, вздохнул.

– Нам нужно это обдумать. – Он оглядел других ДжФКФ-анцев за столом. У них был счастливый вид фанатиков, которые только что обнаружили пригодные для сжигания небеса, подумал, глядя на них, Вепперс. Это немного беспокоило.

Беттлскрой произвел неторопливое движение руками, словно сдаваясь.

– Мы удовлетворены нашим текущим анализом ситуации и избранной тактикой.

– И вы удовлетворены тем, что можете держать за дурачков Флекке и НР? – спросил Вепперс. – Я в этом деле по уши, и если что, то первым попаду под огонь.

– НР все это волнует меньше, чем вы думаете, – успокаивающим тоном проговорил Беттлскрой. – Они близки к собственной сублимации. Гораздо ближе, чем считают все, кроме нас. Что касается Флекке, то они вообще ни при чем, тут всего лишь вопрос преемственности. Они – наши старые наставники (каковыми остаются для вашей цивилизации, господин Вепперс), но их разнообразные и выдающиеся достижения в настоящее время превзойдены достижениями ДжФКФ, хотя как вид они остаются выше нас. – Беттлскрой прервался, чтобы разразиться коротким смешком. – По крайней мере, в соответствии с устаревшими, весьма вероятно, определениями, принятыми стандартом Галактического совета под названием «Общепринятые галактические уровни»! – Маленький инопланетянин снова замолчал и был вознагражден тем, что, по стандартам ДжФКФ, явно считалось взрывом бурного согласия: низкие кивки, громкое бормотание и множество многозначительных обменов взглядами. Вепперсу показалось, что некоторые из ДжФКФ-анцев даже готовы застучать по столешнице своими маленькими ручками с наманикюренными ногтями. Беттлскрой, просияв, продолжил:

– Флекке будут молчаливо гордиться всем, чего нам удалось достичь, и то же самое замещающее чувство, несомненно, в свою очередь, будет направлено и на Сичультианский Энаблемент. – Он обратил сияющее лицо к Вепперсу. – Подводя итоги. В обоих случаях предоставьте это нам.

Вепперс обменялся взглядами с Ватюэйлем. Конечно, никогда нельзя толком знать, что на самом деле значит обменяться взглядами с инопланетянином, будь он пангуманоидом или нет, но у него создалось впечатление, что немного реализма тут явно не помешает. Может быть, даже капельки здорового цинизма.

С другой стороны, они по существу все уже согласовали. Оставались какие-то мелочи. С сомнениями или нет, но они продолжат начатое. Уж слишком велик был приз.

Вепперс в ответ улыбнулся.

– Ваша уверенность ободряет, – сказал он Беттлскрою.

– Спасибо! Значит, мы все согласны, да? – спросил Беттлскрой, оглядывая сидящих за столом. С таким же успехом этот инопланетянин, подумал Вепперс, мог спросить, что они хотят заказать на ленч – сэндвичи или соус. Это почти производило впечатление.

Все смотрели друг на друга. Никто не возразил. Беттлскрой продолжал улыбаться.

– И когда мы начнем? – словно невзначай спросил Ватюэйль.

– Немедленно, – ответил Беттлскрой. – Наш маленький возбудитель якобы вируса гоп-материи придет в действие в течение ближайших полусуток, почти сразу же после того, как мы доставим господина Вепперса назад на Вебезуа. Фабрикарии мы запустим немедленно, как только увидим, что все силы Культуры заняты гашением вспышки вируса. – Беттлскрой с очень довольным видом откинулся к спинке стула. – Теперь все, что нам нужно, это местонахождение субстратов, на которые мы должны направить наши усилия, – задумчиво сказал он. – Мы ничего не можем предпринять без этой информации. – Он плавно повернулся к Вепперсу. – Ведь я верно говорю, Вепперс, старый дружище?

Теперь все взгляды устремились на него. Космический маршал Ватюэйль тоже явно смотрел на него. Впервые за время заседания Вепперс ощутил, что он является объектом внимания и уважения, которые обычно он принимал как нечто само собой разумеющееся. Он улыбнулся величественной улыбкой.

– Давайте сначала построим корабли, ладно? А потом мы будем готовы направить их куда надо.

– Некоторые из нас, – сказал Беттлскрой, сначала оглядев сидящих за столом, а потом уставившись взглядом в Вепперса, – все еще не очень уверены в том, насколько просто будет поразить значительное число субстратов, содержащих Ады, за тот ограниченный промежуток времени, что будет в нашем распоряжении.

Вепперс смотрел с непроницаемым выражением.

– Вы, возможно, удивитесь, – сказал он. – Даже улыбнетесь.

Маленький инопланетянин подался вперед, положив свои идеально пропорциональные руки на столешницу. Он некоторое время, не отрываясь, смотрел в глаза Вепперсу.

– Мы все… в значительной степени зависим от вас, Джойлер, – тихо сказал он.

Если это была угроза, то подали ее в хорошей упаковке, подумал Вепперс. Ему бы проникнуться чувством гордости по этому поводу. Несмотря на апокалипсическую природу того, что они здесь обсуждали, Вепперсу показалось, что сегодня он впервые – вероятно, с момента их знакомства – уловил стальные нотки, скрытые в бархатном голосе инопланетянина.

Он тоже подался вперед к Беттлскрою.

– Никаких других мыслей на этот счет у меня и в голове не было, – ровным голосом сказал он.

Она летела над Адом. Запах – вонь – оставался такой же, как прежде. Сверху, с этой высоты – из-под нижней кромки коричневатых бурлящих туч – открывался вид на холмистый, иногда скалистый, ландшафт пепельно-серого и фекально-коричневого цвета, среди которого встречались пятна почти абсолютно черные, кислотно-желтые и желтушно-зеленые. Красное преимущественно было знаком пожаров. Доносившиеся издалека крики, стоны и вопли оставались такими же, как прежде.

То место, в котором она пробудилась, и в самом деле напоминало гигантский фрукт: распухшая фиолетовая форма, которая висела сама по себе в удушливом воздухе, словно подвешенная к искалеченной на вид массе туч. Рядом ничего похожего не было, она не видела ни одной другой гигантской луковицы, подвешенной к тучам.

Она попыталась пролететь сквозь тучи, чтобы выяснить, так ли это на самом деле. Тучи были кислотные, они удушали ее, от них слезились глаза. Она опустилась, вдохнула свежего воздуха, подождала, когда кончится резь в глазах, потом предприняла еще одну попытку, набрав полные легкие воздуха. Она задержала дыхание и начала бить крыльями, чтобы подняться. В конечном счете в тот момент, когда ее легкие, казалось, были готовы разорваться, она больно ударилась обо что-то жесткое и неровное, немного гранулированное. Воздух вышибло из ее легких, она ушибла голову, поцарапала концы обоих крыльев, а потом выпала из тучи вместе с небольшим дождем ржавых железных хлопьев.

Она вздохнула, собралась с силами, полетела дальше.

Вдалеке она увидела горизонт огней, который был передовой линией войны внутри Ада: расходящийся шов крохотных вспышек красного, оранжевого и желтого света. Какое-то чувство, отчасти любопытство, отчасти странное влечение, которое она ощущала прежде, заставило ее лететь в том направлении.

Она устремилась вверх, наблюдая за мелкими волнами человеческих ручейков, которые наплывали на проломленный во многих местах, искалеченный и разодранный ландшафт внизу. Они дрались всем возможным и когда-либо известным колющим и режущим оружием, примитивными ружьями и взрывчаткой. Некоторые останавливались и, казалось ей, смотрели на нее, хотя она не хотела слишком уж к ним приближаться.

Летающие демоны со свистом рассекали воздух между описывающими дуги, шипящими снарядами и градом стрел, некоторые приближались к ней, – она испытывала ужас и каждый раз была готова нестись прочь, – но они неизменно поворачивали и неслись прочь.

Голод изводил ее. Какая-то ее часть хотела приземлиться, чтобы… что? Неужели она должна была стать демоном? Неужели эта потребность, что она испытывала, была потребностью мучить? Неужели она должна была стать одним из мучителей? Нет, лучше уж она будет голодать, убьет себя, если сумеет, просто откажется, если это возможно. Зная Ад, зная, как он действует, она сомневалась, что это возможно.

Летающие демоны, приближавшиеся к ней, уступали ей в размере. У нее были острые зубы, сильные челюсти, мощные когти на хоботах, а на носках крыльев, в том месте, где у двуногих находятся большие пальцы, страшные крюки. Не начать ли ей убивать демонов, подумала она.

Вопли снизу, запах горелой плоти, кислотных спреев и поднимающиеся облака ядовитых газов – все это спустя какое-то время отогнало ее прочь.

Какая-то большая темная форма появилась на небе за ее спиной.

Она оглянулась и увидела гигантского жука метрах в ста левее от нее – жук летел следом, и расстояние между ними сокращалось. Потом он поравнялся с ней, покачался в воздухе и ушел в сторону. Она продолжала лететь вперед, а жук вернулся и повторил маневр. Когда он сделал это в третий раз, она последовала за ним.

Она продолжала полет, медленно била воздух своими кожистыми крыльями, так медленно, что иногда казалось, будто она висит в воздухе на одном уровне с главным демоном, который когда-то, целую жизнь назад, издевался над ней, а потом убил.

Его гигантская голова в форме фонаря была освещена изнутри, пульсирующее облако пламени непрерывно изменялось, принимая форму лиц, искаженных гримасой боли. Громадные свечи по углам квадратной головы шипели и роняли сало, их изъеденные поверхности были пронизаны нервными системами исходящих криками бедолаг, заключенных внутри. Под его громадной головой было амальгамированное тело из восстановленных костей, выщербленных влажных металлов, скрученных, порванных от напряжения сухожилий и пузырящейся, рыдающей плоти, подрагивающей в жаре, испускаемом его тускловато поблескивающим троном. Внутри его остекленной головы-фонаря оплетенное мерзкими испарениями и блевотно насыщенными дымами промелькнуло узнаваемое лицо.

Чей узнала Прина. Ее сердце, мощное в громадной грудной клетке, забилось сильнее. На мгновение безнадежная радость наполнила ее, а потом ей внезапно стало нехорошо.

Прин мимолетно улыбнулся ей, потом его лицо исказилось болью, а потом исчезло. Вместо лица Прина появилось плоское уродливое лицо инопланетянина и осталось там, пучеглазое и ухмыляющееся, оно заговорило с ней.

– Добро пожаловать назад, – проревело оно. От этого звука у нее сотряслись перепонки, но он все же остался ниже уровня боли.

– Почему я здесь? – спросила она.

– А как по-твоему?

– Я не стану одним из твоих демонов, – сказала она. Может быть, налететь на него, выпустив когти, подумала она, попытаться покалечить. Перед ее мысленным взором промелькнуло это: она, схваченная громадными руками демона, смятая, словно крохотная трепещущая птичка внутри сжимающейся клетки его бревнообразных пальцев. Еще одна промелькнувшая перед ней картинка: она словно в ловушке в голове-фонаре, бьется, как безумная, о неразбиваемое стекло, крылья у нее порваны, челюсти сломаны, глаза вылезли из орбит, она задыхается…

– Из тебя получился бы бесполезный демон, маленькая сучка, – сказало существо. – Ты здесь не для этого.

Она молотила крыльями воздух перед ним, ждала.

Он чуть наклонил голову. Четыре свечи взревели, вскрикнули.

– Этот голод, что одолевает тебя…

– И что мой голод? – Снова тошнота. – Чем он обернется?

– Это голод убивать.

– Неужели? – Она думала, что будет возражать. Сопротивляться. Насколько это возможно в Аду. Стоит только боли превысить определенный порог – и ты прекращаешь сопротивление, ты просто теряешь разум, если тебе повезет. – Смерть, настоящая смерть – в Аду это благодать, – сказала она.

– Именно в этом и суть! – прогремело существо. – Ты можешь убивать по одному лицу в день.

– Можно уже начать?

– Они будут умирать полностью. Они не будут реинкарнированы – ни в этом Аду, и нигде в другом месте. Они будут удалены навсегда, уничтожены.

– Зачем?

Существо откинуло назад голову и рассмеялось, гром пролетел над огнями и дымами долины внизу. Со свечей закапало сало, их пламя бешено затрепыхалось.

– Затем, чтобы вернуть надежду в Ад! Ты будешь их ангелом, шлюха! Они станут умолять тебя прийти к ним, избавить их от мучений. Они будут поклоняться тебе. Они будут пытаться соблазнить тебя своими мольбами, молитвами, предложениями – любым суеверным мозгокрутным способом, который, на их взгляд, может дать результат. Ты сможешь выбирать, кого из них наградить смертью. Потакай их глупостям или не замечай их, пусть эти несчастные придурки создают какие-нибудь вонючие комитеты, которые будут демократически решать, кому из этих маленьких червей стать счастливчиком и быть избавленным от боли. Мне насрать. Убивай по одному в день. Ты можешь попытаться убить и больше, но из этого ничего не получится – они умрут, но вернутся для еще более изощренных мучений.

– А если я никого не буду убивать?

– Тогда этот голод внутри тебя будет расти, пока не превратится в нечто живое, старающееся прогрызться наружу. Это станет невыносимым. И к тому же ты лишишь тех бедолаг шанса получить облегчение.

– Какой смысл освобождать одну душу из этого бесконечного числа страдальцев?

– Это число не бесконечно! – воскликнуло существо. – Оно велико, но ограничено. Ты, глупая сучка, уже ударилась об небо. Лети, если хочешь, пока не уткнешься в железные стены Ада, а потом расскажешь мне о бесконечности. Это число конечно, конечно. Воистину огромно, но конечно. И число мучимых душ ограничено.

– Сколько?..

– Миллиард с четвертью! Тебя это удовлетворяет, сучка? Иди – пересчитай их, если не веришь мне. Мне насрать. Ты начинаешь меня утомлять. Да, я забыл сказать: для тебя это будет не только развлечение: с каждым убитым ты будешь перенимать частичку его боли. Чем больше убитых, тем сильнее боль. В конечном счете боль усиливающегося голода и боль, воспринятая тобою от убитых, сравняются. Возможно, ты снова потеряешь разум, но не волнуйся – мы решим эту проблему. К тому времени я наверняка придумаю для тебя что-нибудь более соответствующее твоим заслугам. – Царь демонов ухватил раскаленные докрасна концы подлокотников своего громадного трона и с ревом приподнялся, надвигаясь на нее, она замолотила крыльями, откатываясь назад. – А теперь пошла отсюда в жопу. И начинай убивать. – Он махнул громадной рукой.

Она почувствовала, как проглотила слюну, ощутила тошноту в животе; жуткая, мучительная потребность улететь, казалось, подталкивает ее крылья и стянутые мускулы, но она осталась на месте, медленно взмахивая крыльями.

– Прин! – прокричала она. – Что случилось с Прином?

– Кто? Что?

– Прин! Мой друг, с которым я пришла сюда! Скажи мне – и я сделаю то, что ты хочешь.

– Ты сделаешь то, что я хочу, нравится тебе это или нет, маленькая сучка, гнездилище червей!

– Скажи мне!

– Убей мне тысячу – и тогда я подумаю об этом.

– Обещай! – прокричала она.

Громадный демон снова расхохотался.

– «Обещать»? Ты в Аду, кистозная идиотка! Если бы я и стал что-то обещать, то только для того, чтобы нарушить обещание. Катись, а то я передумаю и ради удовольствия переломаю твои обтруханные крылья. Возвращайся, когда подаришь незаслуженный конец десяти по сто душ, и я подумаю, сказать ли тебе, что случилось с твоим драгоценным «Прином». Пошла вон. – Он словно попытался схватить и раздавить ее громадными руками, размером каждая с ее тело, когтистыми и загребущими.

Она подалась назад, рухнула вниз, ушла в сторону и снова набрала высоту, оборачиваясь на громадного демона, который сидел на своем громадном мерцающем троне, дым, вызванный его недавними движениями, клубился в воздухе вокруг него.

Своего первого она убила в тот же вечер, когда уже тускловатый свет перешел в красноватые, бессолнечные сумерки. Это была молодая женщина, насаженная на ржавую рогатину, стоящую на холодном склоне холма над хилым кислотным ручейком; она почти непрерывно стонала, кроме тех редких моментов, когда набирала в легкие достаточно воздуха, чтобы закричать.

Чей приземлилась, прислушалась – это несчастное существо пыталось говорить, но разобрать что, было невозможно. Она помедлила, оглянулась – нет ли вокруг чего-то знакомого, но она с Прином в свое время пряталась на другом склоне.

Она заплакала, обняв женщину своими громадными темными крыльями и стараясь не порвать кожистые перепонки об острые колючки. Чей почувствовала, как душа женщины вышла из ее переломанного, перекрученного тела, перешла в ее, Чей, тело, а потом исчезла полностью, рассеялась как облачко в жаркий, сухой день.

Она испытала какое-то иное чувство голода и отъела немного от тела, разодрав шкуру, чтобы добраться до сочных ягодичных мышц.

Она осталась там на какое-то время, переваривая съеденное.

Потом у нее разболелся зуб.

Она стала ангелом в Аду.

ГЛАВА 21

Иногда, когда взрослых не было, они могли играть там, где играли взрослые. У нее была группа друзей приблизительно такого же возраста, и они много играли вместе, если не сидели на уроках в маленькой школе на верхнем этаже большого особняка.

Другие иногда бывали жестоки с ней, когда хотели отомстить ей за что-то или если она побеждала в чем-то, а они хотели сказать ей: пусть ты пришла первой в забеге или получила на экзамене отметки лучше, чем остальные, это не имеет значения, потому что в конечном счете она все же была прислугой, даже хуже, чем прислугой, потому что прислуга может уволиться, когда захочет, а она – нет. Она была чем-то вроде скакуна, или егеря, или гончей; она была принадлежностью этого имения, она принадлежала Вепперсу.

Ледедже научилась делать вид, будто ее не трогает то, что другие дети так с ней обращаются. Ей понадобилось какое-то время, чтобы выработать какую-то тактику – как ей относиться ко всем этим обидам. Если она плакала или убегала к матери, то тем проще было остальным детям снова ее дразнить, когда другие игры наскучивали им: наступи Ледедже на больное место – и она убежит. Так что это для нее не подходило. Вообще никак не реагировать, смотреть с каменным лицом – от этого они говорили еще большие гадости, и все кончалось дракой, и она (казалось, она всегда была причиной этого) добивалась их наказания. Так что и это не работало. Лучше всего было поплакать немного, показать им, что она обижена, а потом продолжать, будто ничего не случилось.

Но и в таких случаях у нее возникало впечатление, что некоторые из детей считают, будто причинили ей слишком мало боли и пытаются обидеть ее еще сильнее, но тогда она говорила им, что они маленькие и глупые. Забудь об этом, не останавливайся, учись и двигайся дальше. Они достигли приблизительно того возраста, когда такого рода взрослые разговоры могли возыметь действие.

Они играли в тех местах, где должны были играть, где это не было запрещено, и – лучше всего – там, где играть им явно запрещалось.

Из таких запретных мест любимым у нее был водный лабиринт: целая система неглубоких каналов, прудов и озер, где взрослые играли в большие игрушечные военные корабли, откуда, из высоких башен, с парящих арок и висячих каналов они наблюдали за миниатюрными морскими сражениями.

Как-то раз ей вместе с матерью разрешили наблюдать за одним из таких сражений, хотя получить это разрешение стоило ей немалых усилий, она просила об этом как о великой услуге, но и при этом ее пустили на одно из маловажных сражений в отсутствии богатых и знаменитых гостей – на такие пробные, подготовительные сражения нередко допускались люди из обслуживающего персонала имения, если у них на это время не было других обязанностей. Ее матери не понравилось, потому что она побаивалась высоты и большую часть времени провела с закрытыми глазами, она цеплялась руками за борта маленькой плоскодонки, на которой они передвигались по подвесным каналам.

Ледедже поначалу нравилось, но потом – наскучило. Она решила, что было бы интереснее, если бы она находилась в одном из боевых кораблей, а не смотрела, как ими управляют другие. Мать, не открывая глаз, сказала, чтобы она выкинула из головы эту глупую мысль. Во-первых, он была еще слишком мала, а во-вторых, только мужчины настолько глупы и агрессивны, чтобы залезать в эти плавучие гробы, в которых их расстреливают настоящими снарядами ради утехи избалованных богачей.

Вдалеке Ледедже разглядела один из старых куполообразных постаментов, у которого толпились люди. Бригады рабочих с кранами и большими машинами, напичканными электроникой, снимали купола, две дюжины которых, сколько она себя помнила, окружали особняк кольцом, имеющем в диаметре около двух километров. Когда она убежала в первый раз, ее поймали как раз у подножья одного из таких постаментов. Это было много-много лет назад, может быть, полжизни – ее жизни – назад. А теперь сверкающие белизной спутниковые купола стали бесполезными, устаревшими и их разбирали.

Там и тогда она почувствовала, что взрослеет.

Им пришлось ждать разрешения причалить к маленькой пристани у одной из башен, потом они спустились в лифте, похожем на гроб, и прошли по туннелю, который безопасным путем вел прочь от озера, башен, каналов и кораблей. Выстрелы были слышны даже из особняка.

Она и другие дети – вернее, большинство из них; двое побаивались – обычно подныривали под ограду, окружавшую весь водный лабиринт. Они держались подальше от миниатюрных доков, где обслуживались и ремонтировались корабли. Доки обычно были заняты только в течение нескольких дней до и после больших сражений, но даже в самые спокойные дни там работали один-двое взрослых.

Лучше всего было в туманистые дни. Все это казалось очень странным, таинственным и более крупным, чем на самом деле, словно игрушечный ландшафт каналов и маленьких озер вырастал до нормальных размеров для полномасштабных кораблей. У нее был собственный корабль – старый кусок пенометалла, у других – разнообразные куски пластика, пенометалла и дерева. Они научились привязывать и приклеивать к своим кораблям, всякие дополнительные плавучие штуки. Использовали для этого и пластиковые бутылки и всякие другие предметы, повышавшие плавучесть. Они прятали свои корабли в тростниках, чтобы их никто не нашел.

У них были собственные гонки, сражения и игры вроде салок или пряток. Когда между ними происходили настоящие сражения, они бросали друг в друга комья земли и грязи. Как-то раз они так заигрались, что, когда взрослые стали их звать, уже наступили сумерки. Ребята тогда сказали, что она победила только потому, что черна, как ночь.

Как-то раз два их игрушечных корабля были обнаружены – кто-то чинил плоскодонку в подвесном канале и увидел их игры. Два корабля были у них отобраны, и им пришлось выслушать лекцию об опасностях Невзорвавшихся Снарядов. Они торжественно обещали никогда больше не делать этого, а потом смотрели, как заделывают дыру в ограде, через которую они пробирались в лабиринт. Их это не очень обескуражило, потому что они уже нашли неподалеку другую дыру.

После этого их обязали носить специальные маячки, по которым родители в любое время могли определять их местонахождение, но двое ребят постарше показали им, как отключать эти маячки полностью или как переналадить сигнал, чтобы по нему казалось, будто они в нескольких сотнях метров от того места, где находятся.

Последний день, когда они играли в водном лабиринте, был очень ярким и солнечным, правда, они отправились играть туда уже на заходе солнца, после школы. Все взрослые были очень заняты, потому что господин Вепперс возвращался после долгого отсутствия – у него были какие-то дела на других системах, – а потому дом и все имение нужно было привести в идеальный порядок.

Она не обрадовалась, узнав, что господин Вепперс возвращается, потому что именно он и владел ею. Когда он был в своем большом имении, она видела его редко – их пути редко пересекались, как говорила ее мать, – но одно только знание, что он дома, наполняло ее каким-то странным чувством. Это было как если тебе не хватает дыхания, как если ты упала на спину и ударилась, вот только удариться было не так страшно, как если ты не можешь вздохнуть. Она чувствовала что-то в этом роде постоянно, когда господин Вепперс был дома.

Ледедже не убегала какое-то время, хотя такие мысли иногда приходили ей в голову. Она помышляла убежать на следующий день после возвращения господина Вепперса, но пока она вовсе не думала об этом, а просто наслаждалась последними теплыми часами дня, жужжанием насекомых под небесами, в которых не было других цветов, кроме красного и желтого.

Она гребла, лежа на передке ее старого, надежного боевого корабля, сделанного из куска пенометалла, отрезанного от докового понтона. Она за прошедшие годы придала ему более удобную форму для движения в воде: ее корабль был заострен спереди, загибался сзади в том месте, где она упиралась ногами. Конечно, у нее был никакой не боевой корабль, потому что боевые – большие, тяжелые и неповоротливые, а когда она управляла своим кораблем, она была легкой и быстрой, а потому она решила, что она – легкий крейсер.

Они играли в салки. Она пряталась в кустах неподалеку от брода между двумя островами, мимо нее тихонько или и с шумом и брызгами проплывали другие. Большинство из них выкрикивали ее имя и имя Хино. Хино был едва ли не самым младшим и маленьким, как она, а еще, тоже как она, он лучше всех играл в салки и прятки. А это означало, что, вероятно, уже все, кроме них двоих, были найдены и осалены. Она радовалась, когда ее находили последней, а то и вообще не находили. Иногда они слышали, как их зовут взрослые. Или как кто-то из ребят постарше вызывает их по радиомаячкам, чего они не могли игнорировать, а потому им приходилось прекращать игру, а это означало, что кто до тех пор не был найден, выходил победителем. Один раз она уснула на своем легком крейсере – ее разморило на солнышке, а когда проснулась, то обнаружила, что все остальным игра наскучила и они ушли, оставив ее одну. Она и это зачла себе как победу.

В илистой почве рядом с тем местом, где она пряталась, она увидела металлопластиковый снаряд. Такие штуки попадались редко, потому что на снарядах имелись специальные локаторы, как на детских телефонах, а потому после очередного сражения все это подбиралось, но тут она увидела один из снарядов с сильно помятым носом – наверно, о броню одного из кораблей. Она осторожно подняла снаряд, держа его двумя пальцами, словно боясь, что он в любую минуту взорвется в ее руках. Он казался очень старым и грязным, и на нем было что-то написано, вот только она не могла разобрать – что. Она хотела было положить его туда, где нашла, или забросить на ближайший остров – посмотреть, взорвется ли он при ударе. Или утопить его где-нибудь на глубинке (она даже думала, не положить ли его куда-нибудь на видное место, где его легко найдет кто-нибудь из персонала). Но в конечном счете она оставила его себе: сделала для него маленькое гнездышко из ила на носу своего пенометаллического крейсера.

Наклонившись, чтобы набрать ила, она, вероятно, вызвала рябь на воде, потому что тут же где-то совсем рядом раздался громкий крик, и Пурдил – один из ребят постарше и побольше – вышел почти прямо на нее, погнал свой пластиковый корабль по каналу, загребая обеими руками, поднимая кильватерную волну, которая поблескивала в красных лучах заходящего солнца, а потом свернул в тростники прямо к ней. Она изо всех сил бросилась наутек сквозь просвет в покачивающихся стеблях, но она понимала: от Пурдила ей не уйти – он двигался слишком быстро, догоняя ее.

Пурдил был хулиганистый парень, он кидался камнями, а не илом, когда они устраивали настоящие сражения, и именно он больше всех дразнил ее за татуировки и за то, что она – собственность господина Вепперса, а потому лучшее, на что она могла надеяться, это ускользнуть в канал, где ее осалит кто-нибудь другой.

Она вытянулась на своей доске и принялась отчаянно грести, погружая руки в теплую воду, поднимая муть со дна. Что-то пролетело над ее головой и плюхнулось в воду перед ней. Пурдил кричал и гоготал у нее за спиной где-то совсем рядом. Она слышала сухой гремучий звук тростниковых стволов, расталкиваемых в стороны искривленным носом ее пластикового крейсера.

Она прорвалась в канал и чуть не столкнулась с Хино, которого преследовали двое других ребят, они сманеврировали, чтобы не столкнуться друг с другом. Увидев ее, он сел, и тут же ему в лицо попал ком земли, из которого еще торчали сломанные стебли тростников. Хино чуть не свалился в воду, его корабль развернуло, и он встал на пути Ледедже. Теперь ей было не обойти его, и она стала тормозить, выставив вперед обе руки и погрузив их в воду, но ее корабль продолжал двигаться к Хино.

Ой-ой, подумала она. Она надеялась, что снаряд, который она нашла, не взорвется, когда ее корабль столкнется с кораблем Хино. Он не взорвался. Она с облегчением вздохнула.