Текст книги "Русский Сонм. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Иар Эльтеррус
Соавторы: Екатерина Белецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)
– А сколько вы там пробыли, в больнице?
– Четыре месяца. И потом еще больше года мы его долечивали уже дома. На юг два раза ездили, хорошо, что знакомые пилоты были в количестве, брали нас с собой, а мы в Симеизе снимали домик маленький. Там же дешево все, да и мы без претензий. Мы ж тогда совсем без денег остались, нас поувольняли всех, ну правильно – родственник политзаключенный, это ж страшно, а ну как что не то выйдет. Да и некогда нам было работать. Ри, спасибо ему огромное, мужик дотошный, и мы стали оспаривать каждый пункт обвинений, которые против него выдвинули. По два раза в неделю заседания, чудовищная бредятина, протоколы и… – Кир махнул рукой. – Жили на одних макаронах, да нам и наплевать было, лишь бы его вытащить. И получилось. Особенно в свете прежних заслуг, знаешь ли, хорошо получилось. Доказали. Долги потом три года отдавали, спасибо друзьям, которые нас не торопили, видели, через что пройти пришлось.
– А яблоки ты купил?
– Купил, – ухмыльнулся Кир. – Только не яблоки, а персики. У него же половины зубов не было, их только через год вставили, а до этого рыжий ходил к Софье и канючил, чтобы она смилостивилась и помогла с зубами. Софья – это Встречающая старая, которая там в «ангелах» работала. В общем, после этой всей бодяги так и осталось. Я это уже на автомате делаю. Как собака Павлова.
– Ты его и в самом деле любишь? – Фэб просяще посмотрел на Кира.
– Дурак ты, – беззлобно ответил Кир. – Конечно. Очень, – добавил он. – Я потом два года… Он уже сам был не рад, а я думал: душу выну, но до конца долечу. До фига всего делать приходилось. Массаж два раза в день, гимнастика специальная, на физиотерапию таскал, через полгорода ездили. Он на работу рвался, как понял, в какие долги мы влезли, так я год сам не работал и его не пустил. Ругались так, что соседи по батарее стучали. Ты же его знаешь, у него по жизни всякая фигня рулит, типа долг превыше всего, типа надо жопу порвать, но сделать, и прочая хрень… А у меня тоже того… приоритеты. Что моя семья должна быть здоровая, например. Что я отвечаю за каждого. В результате Берта с рыжим пошли в какой-то заштатный институт, куда получилось, а я дома засел, с этим недолеченным. И, знаешь, долечил. Полностью. Так долечил, что водителем без проблем взяли на внутренние рейсы, то есть он запросто обследование прошел, а обследование там – хуже, чем в ментовке, в которую я потом устроился. Каждую кишку проверят, сволочи. Ну это понятно – при такой-то стоимости грузов и самих машин. У них там связи были старые, но даже связи не влияют, когда о здоровье речь идет.
– Кир, у меня нет слов. – Фэб покачал головой. – Я даже не знаю, что мне делать. Ты… ты действительно скъ’хара, в самом лучшем смысле. Я себя снова сейчас лишним и ненужным чувствую, потому что я в жизни столько для них не делал, сколько ты…
– Ой, брось, не заливай, – поморщился Кир. – Не делал… Ты все делал, просто раньше. И потом, не так много я и делал. Слава богу, такого дерьмища в нашей жизни было всего-то пара-тройка случаев. В Херсонесе, на плато, я им помог, потом – когда солнышко подставили, еще раз – когда во время войны их машину сбили и они поломались оба, ну вот этот вот трындец с отсидкой. Да и все, пожалуй. А так… зная их троих, догадайся сам, что наоборот бывало даже чаще. Допустим, простужаюсь я. Ну, сопли, кашель, температура… благодать, в общем. Потому что можно дома посидеть, полежать, книжку почитать, а еще вся квартира в твоем распоряжении, эти на работу с самого утра уматывают, в общем, гуляй, моя малина. Ну, вечером притаскиваются они с работы, и начинается. Мне ж не сильно много нужно, сам понимаешь – чаю себе притащу, в кровать залягу, спать-читать… но это до их возврата. И – поехали! Сначала Берта придет, с вареньем. Потом рыжий – еще чаю приволочет, и к чаю что-то. Потом псих заявится, с еще одним чаем и с горой газет, которые он мне по дороге купил. Потом снова Берта, которая какую-то ромашку мне заварила… В общем, через два часа я уже лежу, как фараон на похоронах, со всех сторон обложенный заботой. Один раз не выдержал: они втроем приперлись, каждый со своим каким-то очередным этим… неважно. Возьмите, говорю, бубны. Чего? Бубны, говорю, возьмите, а то что это за танцы будут, если без бубнов.
– И что?
– Что?.. Подушкой по голове от солнышка получил, что…
Фэб засмеялся.
– Да, – согласился он. – Этот может.
– Слушай, – Кир посерьезнел. – Знаешь, есть один момент такой, ну, про тебя и про психа. Вот хоть убей, не пойму… со мной-то более-менее все ясно, а вот что вы оба сейчас творите, у меня слабо в голове укладывается. Точнее, не укладывается вовсе. Что псих дурит, я вижу, но вот что делаешь ты, не понимаю.
– Ты о чем? – нахмурился Фэб.
– О том, что вы оба… – Кир замялся, подыскивая слова. – Ну, придумываете себе что-то… Фэб, я не знаю, как сказать. Как я его вижу, ты понял. И в каком роде я к нему скъ’хара – тоже. И что он тебя любит как ненормальный, я тоже вижу, но…
– А, вот ты о чем. – Фэб вздохнул. – Как я его вижу? Слушай, а как ты сам думаешь, как я могу видеть того, кто подарил мне третью жизнь?
– Ну, мне – вторую, – прищурился Кир. – Тебе вроде бы тоже.
– Ты не говорил о себе и о том, что было в твоей первой жизни, – заметил Фэб. – Расскажешь?
– Потом, – отмахнулся Кир. – Давай сначала ты.
– Ладно. – Фэб прикрыл глаза. – Как вижу, значит… Кир, когда я впервые его увидел, вообще впервые, когда Атон погнал меня туда, где сел их катер… они тебе про это что-то рассказывали?
– Было дело. Давно, правда.
– Ну так вот. Я тогда был, мягко говоря, сам не свой – но эрсай есть эрсай, я не мог отказать ему в просьбе. И… я посадил платформу и подошел… Знаешь, что я увидел, Кир? Я увидел… Бога. Бог сидел на этой сухой земле, понимаешь?
– Нет, – честно признался Кир.
– Ну вот так, – слабо пожал плечами Фэб. – Для меня это было – так. Сухая степь, трава почти белая, катер, небо… и Бог, который смотрел на меня, а потом…
Он осекся. Глубоко вздохнул, тряхнул головой.
– Это были секунды, может быть, даже меньше. У меня горло перехватило, и я понять не мог, почему и что со мной. И вот только через эти секунды я понял, что он сидит в крови… для меня словно время замедлили, не знаю, как сказать. Первой мыслью было – кто-то хотел убить моего Бога… Кощунственно звучит, правда?
Кир усмехнулся, правда, без особой уверенности.
– Кир, ты боевик, и тебе не надо рассказывать, что будет с живым существом, если из него минут за десять-пятнадцать вылить почти два литра крови, – продолжил Фэб.
– Это смерть, – вяло дернул плечом Кир. – Обычное дело.
– Вот-вот, – кивнул Фэб. – Знаешь, я не думал даже, что именно я делаю. У меня ни одной конкретной мысли не было тогда. Схватил его, дернул домой… сам понимаешь, у Встречающих в доме всегда полный набор, любой Встречающий врач, на одних потоковых схемах далеко не уедешь. В общем, это неважно, как именно, но я сумел… сам не понимаю даже как… в общем, как-то вывел, потом развязал… зондами. У меня уже тогда в голове щелкнуло, что иначе нельзя, что это… подлостью какой-то отдает. Да и после. – Он задумчиво посмотрел на Кира. – Ты же знаешь, что это такое – агентура Официальной. Это дерьмо и грязь. И… понимаешь, она, грязь эта, к ним не приставала. Они оставались всегда совершенно чистыми. Не знаю, говорили они тебе, какие отработки у них бывали, или нет, но поверь, дерьма и грязи там всегда хватало с избытком.
– А то у нас было лучше, – хохотнул Кир. – Оно везде так. Просто агенты чистят эту грязь точечно, а боевые подразделения – уже массово.
– Ну да, наверное, – покивал Фэб. – Так вот. Что я семьдесят лет их обоих не трогал – так это по той же причине. Может быть, для кого-то другого они были кем-то другим, но для меня они всегда были, есть и будут – тот самый Бог. Который чист изначально, которого осквернить невозможно. Я не говорю – для всех, я говорю – для меня… Когда они уходили на задания, я жил только тем, что молился. Да, Богу. Чтобы он не отнимал у меня… себя же…
Кир покачал головой.
– Солнце говорил, что ты был против того, чтобы они работали агентами, – вспомнил он.
– Да, был. Я не хотел, чтобы они так часто и так серьезно рисковали собой, я предлагал дипломатию. Они не захотели, а спорить с ними дело безнадежное. Мне было больно видеть, как они об это все дерьмо калечат себе души… это в молодости незаметно, но потом, с возрастом, выползает, и получается по факту очень хреновая картинка. Собственно, Ит мне эту картинку уже показывал.
– Какую?
– Совесть. И сомнения – был ли я прав, может быть, лучше этого не делать. Ну и прочее. Сейчас я смотрю на них обоих и вижу, что совесть очень сильно разъела их изнутри. И это хорошо, Кир.
– Чем? – не понял тот.
– А тем, что они уже готовы перейти тот порог, который сейчас пытаются отрицать. Ты, кстати, тоже подходишь к нему.
– Видимо, с другой стороны, – хмыкнул Кир. – Если я правильно понял, ты имеешь в виду то, что следует подыскать какое-то дело, которое не будет приносить в этот мир дерьмо и грязь. Я прав?
– Верно, – кивнул Фэб. – Знаешь, я ведь сам через это прошел. Причем будучи Встречающим, ни много ни мало. Тоже, знаешь ли, бегал агентом, защищая справедливость, как мне тогда казалось. Мы были романтики с Гирой, неизлечимые, и… и очень глупые, – самокритично добавил он. – Мы хотели, чтобы всем было хорошо, и строили конструкции, не выдерживающие никакой критики, как я сейчас понимаю. И времени у нас было для этого навалом. Ну что такое раз в пять лет поработать полгода с экипажем? А куда потом четыре с половиной года девать? Вызовут за это время на пару-тройку случаев средней сложности, и все. В общем, проводим экипаж, и, как ты любишь говорить, понеслась. И агентурная работа, и военные операции, и забросы долгосрочные, и научка, и еще масса всего, что разумным должно помочь, а нам – дать понять, что мы существуем не просто так.
Он горько усмехнулся.
– Потом Син выставил условие, чтобы мы больше не лезли в драки. Он месяц убеждал нас, что мы хорошие врачи и что от нас будет гораздо больше пользы, если мы станем помогать, вместо того чтобы калечить. Он очень мудрым был, Син, несмотря на…
– На что? – не понял Кир.
– У Сина был генетический дефект, но я не хочу говорить, какой именно, – нахмурился Фэб. – И, в соответствии с дефектом, порок развития. И не один. Для многих разумных он был… скажем так, странным. Нет, внешне он выглядел совершенно нормально, он адаптировался полностью, мы с Гирой сами этим занимались; они попали к нам подростками, по четырнадцать лет, Син и Агри, совсем еще дети. А нам было уже под сто пятьдесят, мы вообще пришли в Контроль и Официальную довольно поздно.
– Из-за чего?
– Потому что мы хотели стать Аарн. – Фэб улыбнулся. – И даже будучи Встречающими, мы мотались в Орден, как только позволял случай.
– Хотели и не стали? Почему?
– Сложно сказать. – Фэб задумался. – Разве что про себя, пожалуй. Знаешь, если бы я стал Аарн, я бы никогда не увидел своего Бога там, в высохшей траве, в степи. Может быть, я был бы счастлив… не знаю. Наверное. Но, видимо, я уже тогда искал какое-то иное счастье. И нашел. И… ты спросил, что мы там с психом думаем, так вот, я скажу тебе – все просто. Если он сейчас не может или не хочет по какой-то причине, я никогда не…
– А вот теперь ты спустись с небес на землю и меня послушай. – Кир наклонился к Фэбу. – Про Бога – это все, конечно, хорошо. Но ты же сам понимаешь, что раскачивать это дело надо, хоть понемножку. Это ж вредно! Ты как-то так… ну, помнишь, я к тебе тогда первый прибежал? Сам знаешь. Полегонечку, потихонечку. Если по солнышку ориентироваться, то на первых порах и не выйдет ничего путного. И вообще, Фэб, есть у тебя качество, которое меня тихо бесит.
– Какое? – с подозрением спросил Фэб.
– Нерешительность, – объяснил Кир. – Ты мужик или где? Ты со стороны посмотри, ты же… если типа вас обоих того… блин… в общем, вы словно ролями поменялись. Он мужик, а ты – средний. Чего ты тянешь? Чего ты мямлишь? Тут так и вообще весь город по подъездам размножается, а у тебя со всех сторон приличия и глазки в пол. Ты же скъ’хара, так покажи своему, блин, Богу, кто ты такой, и кончай жевать жвачку. Он сейчас замучился с Тринадцатым, но хоть час ты для него выкроить сумеешь?
Фэб задумался.
– А если он даст понять, что…
– Ага, он даст понять. А ты тоже дай понять. Авось чего и получится в итоге.
– Кир, я, пожалуй, все-таки воздержусь. – Фэб отрицательно покачал головой. – Можешь считать меня сколь угодно нерешительным и трусливым, но, прости, я вижу: пока что не время. Пусть он живет как хочет. И потом, есть гораздо более серьезные вопросы. Нам всем придется принимать какие-то решения, не только ему.
– Ты о чем?
– Ри с тобой случайно не разговаривал на днях про… – Фэб замялся. – Про то, что он хочет сделать?
– Ты про деньги, что ли? – сообразил Кир. – Разговаривал. И, сказать тебе по секрету, сообразили они данную фигню на троих, как мне кажется.
– На четверых, – поправил Фэб. – Берта тоже. Что ты думаешь по этому поводу?
– Не знаю. – Кир пожал плечами. – Мне кажется, они правы. Это действительно… не очень честно. Мы всю жизнь зарабатывали сами, а это… богатство… оно чужое. Я тоже по первости обрадовался, у меня же отродясь денег столько не было, а сейчас начал соображать, что мне не по себе немножко с этого дела. Конечно, оно хорошо, когда ты можешь и то себе позволить, и се и когда не надо думать о том, что еду не на что купить завтра будет, но… Они чужие, деньги эти. Не я их заработал. Не мне и тратить.
– Отец Анатолий сказал, что в этом нет ничего дурного, что это просто наследство. Но… Кир, я согласен с Ри и с ребятами. Ри предложил оставить себе немного на первое время, а все остальное вывести обратно в счет планеты. Это будет правильно, потому как по отношению к нам эти деньги свое предназначение уже выполнили. Они спасли нас тогда, когда нам это действительно требовалось. Теперь – все изменилось. Думаю, что на Окисте нам всегда будут рады, и дом останется за нами, и катера, и, возможно, даже работа найдется…
– Ну, про это мы подумаем, как вернемся, – покивал Кир. – Не знаю, кем я там смогу… в общем, посмотрим. За себя могу сказать, что мне эти деньги не особо нужны. Мне гораздо лучше знать, что я могу вот так сидеть, как сейчас, и трепаться с тобой, с ребятами, с девчонками. Что у меня семья есть, которую я люблю и которая меня любит. А деньги… – он махнул рукой. – Деньги тлен.
– Согласен – Фэб задумался. – Кир, а твоя семья… родители… мама, отцы, старший… ты их помнишь?
Кир помрачнел и вытащил еще одну сигарету.
– А то, – едва слышно ответил он. – Думаешь, я боевиком стал просто так что ли? Помню. Иной раз думаю, лучше бы не помнил.
– Почему?
– Знаешь, как нас зачищали? Я никому не говорил, даже солнышко не знает. Тебе могу сказать, потому что тебе можно. Они не стреляли в нас, эти люди, «Венец». И биологичку не применяли. И массовое оружие тоже. Они просто заходили в дома и резали женщин и гермо. Понимаешь? Чтобы не портить планету, воздух и город!.. Просто тупо резали, как скот, как овец каких-нибудь. Мужчин не трогали. Детей тоже. – Он криво усмехнулся. – А знаешь почему?
Фэб отрицательно покачал головой.
– Потому что дети – это обменный фонд, а мужчины сильные и будут работать. Я… мы были дома. Мы слышали крики. На улице. Мама велела мне спрятаться, но у нас квартира была маленькая совсем, некуда толком. Я залез в щель между столом и стеной, они уже поняли все, я не понимал.
– Сколько тебе было?
– Семь… В дом вошли эти, трое, кажется. Родители даже не пытались бежать, понимаешь?
– Почему? – одними губами спросил Фэб.
– Потому что город был заполнен этими… Их было слишком много, зачищали быстро и очень профессионально, я потом прочел, что мы были не первыми, кого вот так вырезал «Венец». До этого они подавили сопротивление, вышибли с планеты Официалку, похерили власти, смели армию и все, что у нас было вообще… чертова Маджента, ненавижу… сектор у нас был такой мирный и тихий, что мы и не думали даже, что так может все обернуться!
Фэб молчал. Сидел, прикрыв глаза рукой, и молчал.
– Знаешь, когда тебе семь… и когда на твоих глазах какая-то тварь режет горло маме и папам… и сносит трупы в ванную, чтобы потом другая команда вывезла… а потом тебя вытаскивают из этой щели, в которой ты… Но, Фэб, самое страшное было не это. И даже не то, когда мне полезли в штаны – проверять, гермо я или мальчик. Проверили… до сих пор ненавижу слово «пацан», видимо, рефлекторно… Хуже всего было, когда пришел старший отец. Знаешь, что он сделал?
– Что? – одними губами спросил Фэб.
– Твою мать… Он молиться начал, понимаешь?! – выкрикнул Кир. – Вместо того чтобы переубивать эту сволочь, он встал на колени и начал молиться!!!
– Не кричи, пожалуйста, – попросил Фэб. – Ты их разбудишь.
– Прости… Я тогда уже понял, что, если останусь жив, я сам… я сам сделаю так, чтобы ни одна скотина… никогда… ну, тогда я так, конечно, не думал, не умел еще, видимо. Это позже пришло. А дальше был трындец, Фэб. Потому что нас погрузили на транспорты, и… и я впервые обрадовался, что я мальчик.
– Кир, прости, я тебя прерву… Почему ты не сказал раньше? – удрученно спросил Фэб. – Я не буду молиться при тебе, я не понимал, но теперь знаю и очень прошу меня простить за это.
– При чем тут ты?.. Так вот, я обрадовался, потому что девок и гермо там насильничали все кому не лень. Гермо до места, по-моему, живых вообще не добралось. А мальчишек они не трогали.
– Ты не хотел быть мальчиком? – удивился Фэб.
– Я был хиляком и лентяем, – пояснил Кир. – Да-да, представь себе. Болел в детстве часто, был слабым. И мне до какого-то возраста казалось, что со средних и с девчонок спрос меньше, а меня мучают более сложными заданиями и поручениями только потому, что я мальчик. – Он усмехнулся. – Вот такой я был придурок. И еще очень хотел сестренку, а родители все никак не могли ее сделать… у других детей из дома были братья и сестры, а у меня нет. И… я подумал, что это у гермо могут быть сестренки, а у меня родители неправильные, у них только мальчик мог быть, да и то один. О как.
– Ты был маленьким, дети могут себе и не такое выдумать, – успокоил Фэб.
– Это я сейчас понимаю, что могут. Тогда мне это все казалось зверски серьезным. И архиважным. Ну и вот… вот так я и оказался сиротой и обменным фондом. – Кир поскучнел. – Дальше было несколько лет, которые я запомнил знаешь чем? Голодом. Мне постоянно хотелось есть. Постоянно, ты не поверишь. Ну, потом нас обменяли, но там программа была какая-то странная, нам, вместо того чтобы кормить, выдавали деньги, чтобы мы покупали сами себе еду, вещи. Типа чтобы учились жить в большом мире. Мы ведь уже подростками были. В общем, я тогда понял, чего хочу и почему я это буду делать. И стал откладывать. На дорогу. Заорт – это такая глобальная жопа, окраина, делать там совершенно нечего, надо было выбираться. Ну и выбрался.
– Кир, извини еще раз, – попросил Фэб. – И на будущее – если я делаю что-то, что причиняет тебе боль, скажи мне, пожалуйста. Скажи сразу, не терпи так, как терпел три года.
– Ладно, – ухмыльнулся Кир. – Ну а дальше вообще прикольно получилось. С первого раза я не поступил, срезался. Неделю до этого не жрал, переволновался, и… если честно, я не знаю, чего там было. Помню, как очухался в какой-то комнате, лежу, рядом человек на коленях стоит, перепуганный. Юноша, говорит, что с вами?! Да ничего, отвечаю, видимо, споткнулся, сейчас встану, мне же экзамен сдавать надо, начнется скоро. Он – экзамен прервали из-за вас, мы врача вызвали, сейчас будет. Зачем? Так вы в обморок упали на этом самом экзамене! О-па… Ну, в общем, этот человек у меня потом шесть лет преподавал. Очень хороший мужик, с пониманием отнесся. На первый год меня пристроил… до сих пор думаю, что он за меня из своего кармана платил. И… Фэб, я этот первый год учился вольнослушателем, тренировался и… жрал. Фэб, боже, как я жрал! Я жрал все и везде, я даже цветы на акации жрал, которая около учебного корпуса росла. Обрывал те, которые повыше, клал в пакетик и трескал за милую душу. Вес, правда, почти не набрал, потому что тренировался все время. Они меня там все считали чокнутым. – Он засмеялся. – Общаться я… ну, стеснялся, скажем, тем более что база была человеческая, а людей я не сильно любил, как ты можешь догадаться. Ну и… – Кир пожал плечами. – Думал – ладно, что люди, потерплю. Главное поступить, выучиться, а там посмотрим. А потом… мы с тобой как раз про семью говорили… ну, в общем, как раз перед вторыми экзаменами, уже на следующий год, иду я такой с акацией в пакетике, жую и вижу, что перед учебным корпусом идет нехилый махач. Подошел, смотрю. Один какой-то парень, ну, я сперва подумал, что он парень, на пятерых второкурсников – и, знаешь, им от него изрядно прилетело, пока я смотрел. Потом они остановились вроде… Я гляжу – блин, так это же не парень никакой, это ж гермо! Фигасе… Эти стоят, локти отшибленные потирают, и этот стоит. Ржет. Чего, говорит, до сих пор считаете, что не пройду? Ну, в общем, мы с ним в одну группу и поступили. Тоже сирота был, как и я, ну и вот… – Он опустил глаза. – Вот и вся моя семья – до вас. Дальше ты знаешь вроде бы.
– Знаю только то, что говорил рыжий. – Фэб вздохнул. – Господи… как же ты выжил в этом всем…
– Нормально, – пожал плечами Кир. – А что до Бога, о котором ты говорил… в чем-то ты прав. То, что до них – оно Богом не было. Только с ними появилось, причем со всеми. Когда домой идешь с радостью каждый день, все дни в году. Когда реально сходишь с ума, если с кем-то беда случилась. Когда тебе каждую минуту хорошо. Вот я тебя гоняю по ночам из-за того, что Берта спать приходит, а знаешь, почему она приходит? Она плачет. И не хочет, чтобы кто-то, кроме меня, это видел. Совсем недолго и не от горя, а потом мы… мы говорим. Это моя самая любимая сестренка, Фэб, маленькая, умная, смелая… и мы с ней можем лежать и разговаривать часами, мы сказки придумываем… Это Ит записывает, а мы с Бертой просто так. Фэб, когда я ее на одной ноге увидел, я сам потом полночи плакал, – признался он. – Это еще до того, как с тобой помирились. Плакал, что моей сестренке так больно было. Я вот думаю, что ты с ней тоже… ну, сойдешься лучше, что ли… просто время надо. Что-то важное надо вместе прожить.
– Да, верно, – кивнул Фэб. – Я постараюсь, Кир.
– Ну и ладно, – покивал тот.
– И еще одно. Мне сейчас, вот прямо сию секунду показалось, что каждый из нас по отношению к каждому – скъ’хара. Мы с тобой к ребятам, ребята к нам, Берта к тебе и к ним, они к ней… – Фэб задумался. – Ты согласен?
– Ага, – улыбнулся Кир. – Я долго Ри пытался объяснить это слово, давно еще, и до него в какой-то прекрасный день все-таки дошло, как мне кажется. Люди думают иначе, они постоянно ищут какой-то подтекст, подвох… ну не все, конечно, – поправил он сам себя. – Вот Джесс, та поняла сразу. И приняла сразу. Потому что она сама скъ’хара, к мелким. А теперь еще и к сыну будет. Ведь скъ’хара – это не просто тот, кто любит. Это тот, кто… понял. Понял и не сделает больно, не сделает глупость, и с кем можно молчать, потому что ты в этот момент понимаешь, что можно молчать… фу, блин, хреновый демагог из меня, сбиваюсь я что-то.
– Пойдем посмотрим, как там Тринадцатый, – попросил Фэб. – Не поверишь, но я за него еще месяц трястись буду, а то и больше. Если я в этой жизни когда-нибудь встречу Кэса, я его выдеру за такие инициативы.
– Кэс – это дракон? – уточнил Кир.
– Он самый. Здоровенная скотина, надо сказать.
– Если не дотянешься, зови меня. Помогу по мере сил.
Они посмотрели друг на друга – и внезапно, помимо воли, начали смеяться, сначала тихо, потом все громче и громче.
– Вы дадите поспать?! – раздраженно вопросил из комнаты Скрипач. – Сначала бубнят два часа черт-те о чем, потом ржут как ненормальные…
* * *
Ночью Тринадцатый перебудил всех – сначала они с Бридом мирно проспали два часа, а потом он проснулся, перепуганный и дрожащий, и пришлось Иту спешно вставать и включать свет.
– Чего такое? – безнадежно поинтересовался Ит, усаживаясь на корточки рядом с креслом, на котором спали Мотыльки. – Приснилось что-то? Опять кошмар?
Тринадцатый кивнул. Ит погладил его по волосам – мокрые от пота. Мотылек вздрогнул, испуганно оглянулся.
– Страшно, – признался он наконец.
– Ты просто не привык, место новое, – успокоил Ит. – Ложись. Давай только майку сухую переоденем.
– Не могу… Мне все время кажется, что он сейчас… – Тринадцатый всхлипнул. – Что он сейчас появится. И что он снова…
– Так. – Ит сел поудобнее. – Брид, майку дай. Во-первых, никто не появится. Во-вторых, мы с рыжим тут, в метре от вас. В-третьих, в соседней комнате Фэб, Кир и Ри, которые, если понадобится, размажут этого гада по стенке. В-четвертых, квартира под охраной.
Тринадцатый опустил голову и обреченно вздохнул. У Ита тут же сжалось сердце – выглядел Тринадцатый сейчас очень жалким и очень маленьким. Сидел, сгорбившись, понурившись, даже какая-то обреченность чувствовалась во всей позе. Что же делать-то…
– Иди сюда, – решительно сказал Ит. – Будешь с нами спать.
– А я? – тут же спросил до сих пор молчавший Брид.
– И ты, – махнул рукой Ит. – Родной, давай сделаем следующим образом… Брид, запрыгивай к рыжему, ага?
– Одеяло взять?
– Да не надо, хватит этого. – Скрипач отодвинулся к стене.
– Так, слушай. – Ит говорил очень серьезно, но рыжий тут же понял, что вся эта речь призвана только к одному – остановить панику. – Ты ляжешь с краю, я буду тебя придерживать. Если он появится в комнате, я тебя тут же спихну на пол, и ты забирайся под кровать, чтобы он тебя не достал. Сейчас только подушку положу, если надо будет падать, не расшибешься.
– А Брид?..
– Ммм… – Ит задумался. – Рыжий, давай чуть-чуть отодвинем кровать от стены, чтобы у Брида тоже было пространство для маневра.
– Идет, сделаем.
– …Вообще, по идее он не должен появиться. – Тринадцатый говорил тихо, он уже успокаивался. Ит до сих пор машинально гладил его по голове. – Он… Ит, ты понимаешь, почему он от тебя сбежал?..
– Нет, – признался Ит. – Сбежал и сбежал. А что?
– Ну… мы думали и кое-что поняли. – Тринадцатый вздохнул. – Ты же священник до сих пор. Вполне возможно, что и поэтому.
– Хм. – Ит хотел пожать плечами, но на плече сейчас лежала голова Тринадцатого, и он вовремя передумал. – Но это же было тысячу лет назад. Я давно уже…
– Какая Богу разница? – удивился из-за его спины Брид. – Он же вечный… ой, рыжий, прости! Я не нарочно.
– Не ерзай ты, дай волосы поправлю.
– Скъ’хара, в любом случае ты его спугнул, – констатировал Тринадцатый. – И за это тебе большое спасибо…
– Ой, перестань, – попросил Ит. – Спи давай. Или, если ты еще не спишь, откашляешься?
В комнату, неслышно ступая, вошел Фэб. Сел на пол рядом с кроватью, улыбнулся.
– Действительно, давай-ка покашляем, – приказал он. – Когда ты с ребятами, не так страшно?
– Вообще не страшно, – повернулся к нему Тринадцатый. – Фэб, а можно салфетку? Они на кресле были, кажется.
– Держи.
– Фэб, слушай, – тоже повернулся Ит. – У меня в голове словно… как будто пазл складывается.
– Выдрал факторы?
– Да. К детям, черному человеку, убийствам, старым песням, демографии и всему прочему у меня автоматом добавился академик Макеев. И он органично вписался в картину…
– Которую ты расскажешь завтра, – строго приказал Фэб. – Так, всем спать. Ит, если что – позови, ладно?
– Ладно. Доброй дороги. – Ит прикрыл глаза. – Тринадцатый, да не вцепляйся ты так, я же никуда не денусь…
08. Слуги Морока
– Сам смотри, что он пишет. «Я стрелял в демонов». – Ри сунул «лист» под нос Фэбу. – Понимаешь? В демонов он стрелял! И не один он, надо заметить. Был период, когда стрелков по демонам были сотни! Их кем только не объявляли! И сумасшедшими, и маньяками – впрочем, безумных среди них было немало. Но – каждый раз происходило примерно одно и то же. Человек с оружием оказывался в толпе, которая состояла преимущественно из подростков или молодежи. И принимался стрелять. Жертв – от одной до нескольких десятков. Оправдания, если стрелка брали живым, настолько идиотские, что слушать их никто не хотел.
– Казнили? – меланхолично предположил Ит, разглядывая рюкзак изнутри.
– И казнили, и отправляли на пожизненное, и сажали в дурдома, – покивал Ри. – Взрослых эти стрелки тоже убивали, но на один случай без подростков приходилось десять с подростками. Знаете, где это чаще всего происходило? В США – школы, институты, студенческие общежития. В России – городские площади, парки, стадионы.
– Взрывали? – не оборачиваясь, спросил Скрипач.
– В Азии. – Ри встряхнул «лист». – Взрывали и устраивали резню чаще всего в Азии. У нас по большей части стреляли. В Штатах тоже.
– Мило, – хмыкнул Скрипач. – Блин, горячая какая…
Он сейчас гнул над плиткой кусок пластика, который подобрал где-то на улице, скорее всего – рядом с помойкой. Куску следовало придать довольно сложную форму, а для этого пластик надо было хорошо разогреть.
– Полотенце возьми, – посоветовал Ит, выворачивая рюкзак наизнанку. – Руки обожжешь.
– Ничего, я так…
За двое суток, проведенных дома, выяснилось следующее обстоятельство – Тринадцатый хотел находиться рядом с Итом постоянно. Вообще постоянно. Ит, конечно, отказать ему не мог, но и сидеть все время «на приколе» рядом с Мотыльком он не мог тоже, а тот отпускал его с большой неохотой и на два часа максимум. Результатом стало то, что Ит согласился быть с Тринадцатым рядом и брать с собой, но тут же выяснилось, что в рюкзаке, даже на мягком свитере, уложенном на дно, Мотыльку неудобно. Ит и Скрипач почесали в затылках и приняли решение – рюкзак переоборудовать. Внутри сделать подобие кресла с фиксирующими ремнями (если заснет – не сползет), прорезать дополнительные клапаны, чтобы не было душно, и разместить рядом то, что Тринадцатому может понадобиться – небольшой флакончик с водой, какие-то лекарства…
Еще вчера Кир и Скрипач отправились в город, чтобы добыть то, что могло понадобиться, и убили на поиски целый день: достать в Москве подходящую ткань и что-то мягкое, например, оказалось непростой задачей. Кусок пластика, который потом планировали обшить, Скрипач нашел вообще случайно. Притащил, на балконе подогнал под размер, используя скальпель из хирургического набора Фэба, и сейчас сгибал над плиткой. Ит в это время прикидывал, как прикрепить «кресло» к рюкзаку, чтобы оно не ерзало и не заваливалось набок.
Ри, посмотрев на это дело, тоже решил, что примет участие, но его остановил Фэб – и правильно сделал. Фэб резонно предположил, что с рюкзаком «эти двое могут возиться и сами, а мы бы с тобой лучше посмотрели по теме».
