Текст книги "Последний император"

Автор книги: И Пу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

Наблюдения и разочарования

После приезда в город Люйшунь меня не покидало смутное беспокойство, вызванное не изоляцией и не блокадой, а тем, что я услышал от Каеисуми и других, а именно: что Квантунская армия даже не приступала к решению вопроса о строе нового государства.

Это волновало меня значительно больше, чем отсутствие торжественной встречи в порту. Последнее можно бьшо объяснить тем, что не успели подготовиться или еще не сообщили о моем прибытии, но что означали слова "государственный строй еще не определен"? Раз государственный строй еще не определен, зачем тогда Доихара пригласил меня на Северо-Восток?

Чжэн Сяосюй и Каеисуми разъяснили мне, что Доихара не обманывал. Квантунская армия действительно поддерживает реставрацию и хочет, чтобы я руководил великим планом. Однако поскольку дело прежде всего касается Маньчжурии, его следует согласовать с маньчжурами. Пока полной договоренности еще нет, поэтому они говорят, что вопрос не решен.

Теперь я уже не так легко, как в Танганцзы, верил этим людям. Но я не мог найти других, с кем бы можно было посоветоваться. Впервые я оказался один, без моего наставника и его советов, поэтому мне оставалось лишь прибегнуть к способу Шан Яньина – просить помощи у духов. Взяв книжку "Искусство предвидеть будущее", привезенную из Тяньцзиня, я начал гадать на монетах. Получилось не так уж плохо, и я терпеливо стал ждать своей судьбы, поддавшись советам Чжэнь Сяосюя и Ло Чжэньюя.

Так я прождал три месяца. Наконец на второй день после моего дня рождения, то есть 9 февраля 1932 года, пришло сообщение: Административный совет Северо-Востока принял решение учредить в Маньчжурии республику. Так называемый Административный совет Северо-Востока вновь начал свою деятельность 18 февраля. Руководителями этого совета стали капитулировавший Чжан Цзинхуэй, бывший начальник особого Харбинского района, председатель провинции Ляонин (к тому времени Фэн-тяньская провинция) Цзан Шии, представитель Хэйлунцзянской провинции Ма Чжаньшань и только что признанный новым членом этого комитета председатель провинции Гирин Си Ся. Председателем комитета был Чжан Цзинхуэй. 19 февраля этот член комитета по указке Итагаки принял решение о создании республики, а затем опубликовал "декларацию независимости".

Сообщение об этом напугало и возмутило не только Чжэн Сяосюя и Чжэн Чуя, но и всех остальных находившихся рядом со мной людей, в том числе и Ло Чжэньюя.

В то время я не думал о том, сколько гибло народу на Северо-Востоке и каким способом японцы станут осуществлять свое господство в этой колонии. Меня также не интересовало, сколько они направят солдат и какие полезные ископаемые будут добывать. Важнее всего для меня была реставрация и признание императором. Разве не для этого прибыл я сюда более чем за тысячу ли? Восьмидесятилетний Чэнь Баошэнь, приехавший на склоне своих лет в Люйшунь, много раз повторял мне:

– Не восстановив наследственный императорский трон, разве можно не чувствовать себя виноватым перед душами предков?

Я возненавидел Доихару и Итагаки всем сердцем. В тот день словно сумасшедший, я, бросив книгу "Искусство предвидеть будущее" на ковер, метался по гостиной бывшего великого князя Су и курил одну сигарету за другой. Я вспомнил Тихий сад и вдруг подумал, что если не стану императором, то уж лучше бы мне просто жить спокойной жизнью человека, устранившегося от дел. Продав часть драгоценностей и картин, я мог бы выехать за границу и жить там в свое удовольствие.

Я решил высказать эти внезапно пришедшие в голову мысли командованию Квантунской армии и, если оно не поддержит меня, сразу же возвратиться в Тяньцзинь. Ло Чжэньюй и Чжэн Сяосюй, с которыми я поделился своим планом, не имели ничего против. Ло Чжэньюй посоветовал мне сначала послать немного подарков Итагаки. Я выбрал несколько драгоценностей, которые привез из Тяньцзиня, и попросил Ло Чжэньюя переслать их Итагаки. Как раз в это время Итагаки позвонил Чжэн Сяосюю и пригласил его на совещание. Тогда я попросил Чэнь Цзэншоу записать мои доводы, объясняющие необходимость восстановления наследственной императорской власти, и вручил их Чжэн Сяосюю и Ло Чжэньюю, чтобы они передали их Итагаки. Я велел им решительно и четко объяснить мои намерения, изложенные в двенадцати пунктах (последние четыре пункта добавил Чэнь Цзэншоу):

"1. Мы не можем отказаться от наследственной императорской власти из уважения к пятитысячелетним моральным устоям Восточной Азии.

2. Поддерживая высокую нравственность, прежде всего необходимо подумать об основах взаимоотношений между людьми, а для этого необходима наследственная императорская власть.

3. При управлении государством необходимо, чтобы народ был полон веры и уважения, а для этого необходима наследственная императорская власть.

4. Китай и Япония являются дружественными братскими державами. Если мы хотим жить в мире и добиться общей славы, то должны уважать прочно сложившиеся нравственные устой, с тем чтобы народы наших стран воспитывались в духе равноправия, а для этого необходима наследственная императорская власть.

5. Китай уже более 20 лет терпит вред, причиняемый ему демократической системой правления. За исключением ничтожной кучки эгоистов, огромное большинство народа ненавидит республику и полно любви к нашей династии, поэтому необходима наследственная императорская власть.

6. Маньчжуры и монголы издавна привыкли сохранять свои обычаи, и чтобы добиться их доверия и уважения, необходима наследственная императорская власть.

7. Республиканская система с каждым днем приходит все в больший упадок, к этому нужно добавить растущую с каждым днем безработицу – все это причиняет японской империи огромные тревоги: если Китай добьется восстановления императорской системы правления, то это будет огромным благодеянием для наших народов как в умственном, так и в моральном отношениях, а для этого необходима наследственная императорская власть.

8. Великая династия Цин существовала в Китае более 200 лет, до этого она более 100 лет правила в Маньчжурии; в целях сохранения обычаев народа, успокоения людских сердец, умиротворения нашей земли, сохранения духа жителей Востока, восстановления императорской власти, укрепления императорских традиций как Вашей, так и нашей страны необходима наследственная императорская власть.

9. Расцвет Вашей страны приходится на царствование императора Мэйдзи. Его наставления и указы, обращенные к народу, направлены на воспитание у народа нравственности и преданности. Император Мэйдзи стоял за то, чтобы в науке использовались достижения Европы и Америки, а в качестве реальных устоев брал за образец Конфуция и Мэнцзы; он сохранял дух древнейших времен, царивший на Востоке, чтобы избежать тлетворного влияния европейских пороков; поэтому он добился того, что весь народ полюбил и стал уважать своих наставников и старших, которых они охраняют как зеницу ока. Все это заслуживает огромного уважения. Чтобы следовать по пути императора Мэйдзи, необходима наследственная императорская власть.

10. Все монгольские князья наследуют старые титулы, при введении же республиканской системы их титулы придется отменить, что вызовет среди них брожение, и не будет никакой возможности управлять ими. Поэтому нельзя обойтись без наследственной императорской власти.

11. Ваше государство оказывает поддержку и помощь трем северо-восточным провинциям, оно заботится о счастье тридцатимиллионного народа, что заслуживает благодарности и уважения. Мы хотим лишь, чтобы Ваше внимание распространялось не только на население трех северо-восточных провинций; нашим искренним желанием является, чтобы Вы использовали северо-восточные провинции как основу к завоеванию сердец народа всей нашей страны и тем самым спасению его от бедствий и лишений. Что же касается общей судьбы, общего расцвета Восточной Азии, то с этим полностью связаны интересы девяностомиллионного народа Вашей империи. У нас не может быть различия и в формах правления. В целях развития обеих стран необходима наследственная императорская власть.

12. После событий года синьхай, когда я удалился от власти и стал жить среди народа, прошло уже двадцать лет. Я совершенно не думаю о личном почете и уважении, все мои помыслы направлены на спасение народа. Если появится кто-то, кто возьмет на себя эту миссию и справедливым путем изменит нашу несчастную судьбу, я, как простой человек, выражаю на это свое полное желание и согласие. Если же мне самому придется взяться за осуществление этой миссии, то уже невозможно будет восполнить урон, нанесенный двадцатилетним республиканским правлением. Если я не получу законного звания императора, то фактически не смогу пользоваться правом распоряжаться людьми, и поэтому независимое государство не будет создано. Один титул без реальной власти вызовет лишь множество затруднений, не окажет никакой помощи народу и лишь увеличит его страдания, что совершенно расходится с моими намерениями. Тогда моя вина еще более усугубится, с чем я ни в коем случае не могу согласиться. Двадцать лет, в течение которых я не находился у власти, прервали мои связи с обществом, и если в один прекрасный день я снова начну управлять страной и народом, то кем бы я ни стал – президентом или императором, – я буду целиком и полностью удовлетворен, все мои намерения направлены лишь на благо народа, на благо страны, на благо наших обеих держав, на благо общего положения в Восточной Азии. В этом нет никаких эгоистических, корыстных интересов, поэтому необходима наследственная императорская власть".

Чжэн Сяосюй понимал, что поездка в Шэньян на совещание с Йтагаки сыграет большую роль в его судьбе, ибо перед тем, как Квантунская армия через Административный совет Северо-Востока решит вопрос о государственном строе, должно было состояться назначение на важнейшие государственные должности. Поэтому перед отъездом Чжэн Сяосюй выражал мне свое полное подчинение, стремясь не возбудить у меня подозрений. Когда же, достигнув своей цели, он вернулся из Шэньяна, поведение его изменилось. Он убеждал меня не вступать в споры с Квантунской армией, принять республиканскую систему и взять на себя обязанности верховного правителя.

– Какого правителя? Быть правителем республики? – воскликнул я.

– Это уже решено. Я неоднократно спорил с военными, но безрезультатно. Военные считают, что правитель – это и есть глава…

Я повернулся к Ло Чжэньюю и спросил, в чем дело. Ло Чжэньюй ответил:

– Я только один раз встретился с Итагаки. Обо всем договаривался с ним Чжэн Сяосюй.

В дальнейшем от Чэнь Цзэншоу я узнал, что Чжэн Сяосюй даже не передал Итагаки составленные мной двенадцать пунктов о наследственной императорской власти. И к тому же еще заверял его: "Императора я беру на себя. Император как лист белой бумаги. Ваши военные могут на этом листе рисовать все, что захотят". В то время я не знал этого и думал, что они не умеют вести дела и японцы обманывают их.

– Вы все ни на что не годитесь! – закричал я. – Почему вы не сказали, что я сразу вернусь в Тяньцзинь, если они не удовлетворят мои требования?

– Пусть ваше величество лучше еще несколько раз обдумает все как следует, – сказал Чжэн Сяосюй. – При реставрации обязательно потребуется помощь японцев. Если между нами сейчас произойдет разлад, то потом вовсе не на кого будет надеяться. А в будущем осуществление реставрации совсем не безопасно.

Рассказав еще несколько эпизодов из истории и убеждая меня согласиться, Чжэн Сяосюй наконец сказал:

– После обеда Итагаки придет на аудиенцию. Тогда, ваше величество, пожалуйста, поговорите с Итагаки сами!

Встреча с Итагаки

В 1929 году Итагаки был переведен в Квантунскую армию на должность советника. По материалам Международного военного трибунала для Дальнего Востока, он уже в 1930 году, в мае, заявлял, что имеет «ясную и определенную идею», как решить маньчжурский вопрос. Итагаки считал, что решить вопрос между Японией и Китаем необходимо с помощью военной силы. По крайней мере за год до событий 18 сентября он уже настаивал на том, чтобы прогнать Чжан Сюэляна и создать на Северо-Востоке новое государство. В приговоре Военного трибунала записано: «Начиная с 1931 года, будучи полковником в штабе Квантунской армии, он непосредственно участвовал в заговоре, который ставил своей непосредственной задачей захват Маньчжурии с помощью военной силы. Он проводил провокационную деятельность, направленную на осуществление этой цели, Итагаки помогал найти предлог, вызвавший так называемые „маньчжурские события“, подавлял всякие попытки помешать военным действиям. Он одобрял эти военные действия и руководил ими. И наконец, Итагаки играл важную роль в развертывании движения за так называемую „независимость Маньчжурии“ и в заговоре, имевшем целью создание марионеточного государства Маньчжоу-Го».

В 1934 году он занял должность заместителя начальника штаба Квантунской армии. В 1937 году, после событий 7 июля, Итагаки стал командующим дивизией, в 1938 году – министром сухопутных войск, а в 1939 году его назначили начальником штаба посланной в Китай армии. Потом он был командующим в Корее, командующим войсками в Сингапуре. Он играл важную роль в установлении марионеточного правления на Севере Китая и во Внутренней Монголии, в наступлении на внутренние районы Китая, в установлении марионеточного режима Ван Цзинвэя, в нападении Японии на СССР у озера Хасан и в других важнейших событиях.

23 февраля 1932 года, во второй половине дня, у меня состоялось свидание с Итагаки. В качестве переводчика присутствовал Накадзима – драгоман Квантунской армии.

Итагаки был небольшого роста, лысый; на его до синевы выбритом лице особенно выделялись черные усы и брови. Среди всех японских офицеров, которых я встречал, Итагаки выглядел самым подтянутым и аккуратным. Белоснежные манжеты рубашки слепили глаза, складки на брюках были идеально заглажены. Все это, в том числе его привычка тихонько потирать руки, создало у меня о нем впечатление как о человеке изящном, с хорошими манерами. Прежде всего Итагаки поблагодарил за подарки, а затем пояснил, что по приказу командующего Квантунской армией Хондзё он приехал ко мне с докладом по вопросу о создании нового государства в Маньчжурии.

Он неторопливо начал с того, что "народ в Маньчжурии не поддерживает жесткий режим Чжан Сюэляна, японские права и привилегии не имеют никаких гарантий", и затем долго разглагольствовал о "справедливости" действий японской армии, "искренне помогающей маньчжурам установить добродетельное правление и создать рай". Я слушал его, все время кивая, а в душе молил, чтобы он быстрее перешел к вопросу, интересовавшему меня больше всего. Наконец он заговорил о главном:

– Это новое государство получит название Маньчжоу-Го. Столица его – город Чанчунь, который с этих пор будет называться Синьцзин – новая столица. В состав государства войдут пять главных национальностей: маньчжуры, монголы, ханьцы, японцы и корейцы. Японцы, живущие в Маньчжурии в течение многих десятилетий, отдают свои силы и способности; поэтому их юридическое и политическое положение, естественно, должно быть такое же, как и других национальностей. Например, гости могут, как и другие, служить чиновниками в новом государстве.

Накадзима еще не успел все перевести, как Итагаки достал из портфеля Декларацию маньчжурского и монгольского народов, пятицветный флаг Маньчжоу-Го и положил все это прямо передо мной на стол. Меня душил гнев, дрожащей рукой я отодвинул все в сторону и спросил:

– Что это за государство? Разве это великая цинская монархия?

Мой голос изменился до неузнаваемости, но Итагаки все так же неторопливо продолжал:

– Конечно, это не реставрация великой династии Цин. Появится новое государство. Административный совет принял решение и поддерживает вашу кандидатуру, ваше превосходительство, на пост главы нового государства, то есть верховного правителя.

Услышав слова "ваше превосходительство", я почувствовал, что вся кровь у меня хлынула к лицу. Впервые я услышал, что японцы называют меня так. Оказывается, "император Сюаньтун" и "ваше величество" они уже аннулировали! Как же это можно было терпеть? Для меня слова "ваше величество" были дороже тридцатимиллионного народа Северо-Востока и двух миллионов квадратных километров земли. От волнения я почти не мог усидеть на месте и воскликнул:

– Когда обращение не соответствует содержанию, трудно добиться успеха! Что же касается маньчжуров, то они поддерживают не только меня лично, а императора великой династии Цин. Отменить эту форму обращения – значит потерять доверие маньчжуров. Прошу командование Квантунской армии обдумать еще раз этот вопрос.

Итагаки тихонько потер руки и, улыбаясь, сказал:

– Маньчжуры поддерживают ваше превосходительство на пост главы нового государства; это и есть доверие, на это согласна и Квантунская армия.

– Но ведь в самой Японии тоже императорская власть. Почему же Квантунская армия решила установить республику?

– Если ваше превосходительство считает, что название "республика" неприемлемо, можно назвать иначе. Пусть это будет не республика, а режим верховного правителя.

– Я очень благодарен за большую помощь вашего государства; по всем другим вопросам мы можем договориться, но режим верховного правителя я принять не могу. Императорский титул достался мне от предков; если я отменю его, то поступлю нечестно и непочтительно по отношению к ним.

– Так называемый режим верховного правителя – это лишь переходный период. Я уверен, что когда будет образован парламент, он обязательно примет конституцию о восстановлении императорской системы. Поэтому в настоящее время такой "режим" можно рассматривать только как переходный период.

Слово "парламент" жгло меня, как раскаленное железо, и я отрицательно покачал головой:

– Парламентов хороших не бывает. Да и сам титул императоров был получен Цинами не от парламента!

Мы долго спорили, но никак не находили общего языка. Итагаки вел себя очень спокойно, ничуть не волнуясь. А я уже трижды повторил свои двенадцать пунктов о необходимости наследственной императорской власти и всячески доказывал, что отказаться от нее не могу. Мы разговаривали больше трех часов. Наконец Итагаки начал собирать свой портфель, давая понять, что намерен закончить нашу беседу. Голос его не изменился, однако он уже перестал улыбаться, а лицо его еще больше побледнело и посинело. Если в какой-то момент он обращался ко мне как к императору Сюаньтуну, то в конце беседы он снова перешел на "ваше превосходительство".

– Ваше превосходительство, как следует подумайте, а завтра мы еще поговорим, – холодно проговорил он, попрощался и ушел.

В тот же день вечером по совету Чжэн Сяосюя и Каеисуми я устроил в гостинице "Ямато" банкет в честь Итагаки. По их словам, это называлось "завязать отношения".

То, что я посмел отказаться от звания правителя, в какой-то степени объяснялось влиянием Ху Сыюаня, Чэнь Цзэншоу и других. Я считал, что при создавшейся на Северо-Востоке обстановке японцам без меня не обойтись, поэтому если я твердо буду стоять на своем, они пойдут на уступки.

После того как я отказал Итагаки, Чжэн Сяосюй сразу пришел напомнить мне, что никак нельзя портить отношения с японской армией. Это грозит многими неприятностями, примером тому судьба Чжан Цзолиня. Услышав это от Чжэн Сяосюя, я испугался. Раньше я считал, что Чжан Цзолинь бандит и его нельзя сравнивать со мной – настоящим членом "племени дракона", отличающимся от остальных людей. Теперь я понял, что японцы рассматривают меня не как представителя "племени дракона", и поэтому все время следил за настроением Итагаки. Его лицо было совершенно бесстрастным. Итагаки много пил. Он с радостью присоединялся к каждому тосту и ни разу не напомнил на банкете о нашем сегодняшнем споре.

В тот день вечером, как будто сговорившись, все беседовали на самые общие и обыденные темы. Банкет закончился часов в десять, но я ничего не заметил на лице Итагаки. Однако мне не пришлось долго гадать, так как на следующее утро Итагаки вызвал к себе Чжэн Сяосюя, Ло Чжэньюя, Вань Шэньши и Чжэн Чуя в гостиницу "Ямато" и просил их передать мне, что требования японского военного ведомства не изменились. Если я их не приму, мое поведение сочтут враждебным и по отношению ко мне будут приняты меры, как к врагу.

У меня подкосились ноги, когда я это услышал. Упав на диван, я долго не мог выговорить ни слова.

Ло Чжэньюй удрученно молчал. Встревоженный Вань Шэньши стоял в стороне, остальные молчали.

Через некоторое время я услышал голос Чжэн Сяосюя:

– Я давно говорил, что нельзя портить отношения с японцами… Но и сейчас еще не поздно. По мере возможности я убеждал Итагаки, что император может принять единоличное решение.

Я молчал.

– Не войдя в логово тигра, не добудешь тигренка, – сказал Чжэн Чуй и подошел ко мне с приветливым выражением лица. – Герой тот, кто разбирается в обстановке. Мы с вами находимся теперь в руках японцев, не стоит нарываться на неприятности, и ни в коем случае нельзя сейчас с ними порывать. Лучше использовать замысел противника, действовать гибко в зависимости от обстоятельств, чтобы обдумать дальнейшие дела.

Накануне на банкете Чжэн Чуй был очень оживлен и много раз пил с Итагаки "до дна". А теперь с таким же воодушевлением говорил об "использовании замыслов противника" и о "действиях в зависимости от обстоятельств". Но я как-то не связал его слова с поведением на банкете. Я только удивился, что еще до отъезда в Шэньян он и его отец твердо отстаивали необходимость реставрации Цинской династии. Теперь же он говорил другое.

Чжэн Сяосюй, видя, что я молчу, взволнованно сказал:

– Раз японцы так говорят, они так и поступят. Сейчас нельзя порывать с ними, к тому же они с добрыми намерениями приглашают ваше величество стать главой, а это равносильно императору. Вместе с вашим величеством я долгие годы ожидал этого дня, и если вы решительно отказываетесь, то прошу дать мне отставку.

Слова Чжэн Сяосюя привели меня в страшное волнение. Его сын продолжал:

– В данный момент следует согласиться с японским военным ведомством, потом соберем реальные силы и будем действовать по-своему.

Ло Чжэньюй удрученно сказал:

– Теперь уже не вернешь того, что сделано, но можно дать согласие временно, сроком на один год. Если по окончании его императорская власть не будет восстановлена, можно отказаться от звания правителя. Выдвинем такое условие и посмотрим, что на это скажет Итагаки.

Мне ничего не оставалось, как послать Чжэн Сяосюя на переговоры с Итагаки.

Вскоре Чжэн Сяосюй радостный вернулся назад. Он сказал, что Итагаки согласен и сегодня вечером устроит маленький банкет в честь будущего правителя.

Таким образом, я из-за своей бесхарактерности, а также потому, что мечтал о реставрации трона, открыто вступил на этот подлый и низменный путь, стал главным предателем своей страны, фиговым листком для кровавых правителей. Под прикрытием этого фигового листка с 23 февраля 1932 года Северо-Восток нашей родины полностью превратился в колонию, и для тридцати миллионов соотечественников началась жизнь, полная бедствий и страданий.

Одновременно я упрочил уверенность Хондзё, Итагаки и их сторонников и способствовал их обогащению. В своем дневнике Чжэн Сяосюй так пишет о Хондзё и Итагаки: "Император уже принял решение и приказал Вань Шэньши поехать к Итагаки и сообщить ему о том, что он "временно согласен". Только тогда Итагаки перестал сердиться и очень обрадовался. Если бы это решение не было принято, то, возможно, Итагаки и Хондзё должны были бы уйти в отставку. Тем самым потерпела бы поражение политика японского ведомства относительно помощи [Китаю] в создании [государства]".