Текст книги "Последний император"

Автор книги: И Пу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

– Вновь прибывший Чжэн Сяосюй – человек очень энергичный, – сказал он. – Чжэн – человек многообещающий по своим намерениям; неплохо бы послушать, что он думает по поводу реформы.

У меня вновь затеплилась надежда. Раз нельзя возродить наследие предков за пределами Запретного города, придется начать с наведения порядка внутри дворца. Я был весьма доволен предложением Джонстона. Тогда я не мог и подумать, что позднее, упоминая в своей книге об этом побеге, Джонстон писал, что не имел к нему никакого отношения и даже был его противником.

Роспуск евнухов

Внешне в Запретном городе царило полное спокойствие. Но внутри его творилось что-то невообразимое. С детских лет я постоянно слышал, что во дворце происходят кражи, пожары и даже убийства, не говоря уж об азартных играх и курении опиума. Воровство достигло такой степени, что, например, не успела еще закончиться церемония моей свадьбы, как все жемчужины и яшмовые украшения короны императрицы были подменены фальшивыми.

От наставников я узнал, что сокровища цинского двора пользовались мировой известностью. Одни только антикварные изделия, каллиграфические надписи и картины изумляли своим количеством и стоимостью. Драгоценности, которые сотни лет собирались императорами и князьями двух династий – Мин и Цин, большей частью хранились во дворце, кроме тех, что дважды, в 1860 и 1900 годах, были вывезены иностранными солдатами. Большинство этих вещей не было описано и никем не проверялось; поэтому, сколько их утрачено, никто не знал. Этим воспользовались различные проходимцы. Фактически происходил самый настоящий грабеж. Грабили все без исключения. Каждый, кто имел возможность стащить, тащил без зазрения совести. Крали по-разному. Одни взламывали замки и крали потихоньку, другие пользовались легальными методами и крали средь бела дня. Евнухи больше использовали первый способ, в то время как служащие Департамента двора и сановники прибегали к последнему. Они закладывали вещи, продавали их открыто, брали "для оценки" или выпрашивали себе в качестве подарка. Способ же, которым действовали я и Пу Цзе, когда один дарил, а другой принимал подарки, был наиболее совершенным. Конечно, тогда у меня таких мыслей не было. Я был лишь обеспокоен тем, что меня обкрадывают другие.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, однажды из простого любопытства я попросил евнуха открыть хранилище возле дворца Цзяньфугун. Ворота хранилища были опечатаны и по крайней мере несколько десятков лет не открывались. Я увидел, что помещение до потолка сплошь заставлено большими ящиками, на которых были наклеены ярлыки, датированные годами правления Цзяцина. Что находилось внутри, сказать никто не мог. Я велел евнухам открыть один из них. В ящике оказались свитки надписей и картин и необычайно изящные антикварные изделия из нефрита. Позднее выяснилось, что это были драгоценности, которые больше всего любил сам император Цяньлун. После его смерти император Цзяцин приказал опечатать все эти драгоценности и заполнил ими множество хранилищ, расположенных вдоль дворца Цзяньфугун. В одних хранилищах находилась исключительно ритуальная утварь, в других – только фарфор, в третьих – знаменитые картины. В хранилище за палатой Янсиньдянь я обнаружил множество очень интересных коробочек со ста драгоценностями. Говорят, что они тоже принадлежали императору Цяньлуну. Эти коробочки из сандалового дерева напоминали обычный ящик стола. В открытом виде они походили на маленькую лестницу, каждая ступень которой состояла из нескольких десятков ячеек. В каждой ячейке находилась какая-нибудь драгоценность. Например, маленькая вазочка из сунского фаянса; Четверокнижие размером в полтора вершка, написанное рукой известного каллиграфа-переписчика; великолепно выгравированный шар из слоновой кости; грецкий орех с вырезанным на нем текстом древней сказки; несколько арбузных семечек со стихами и рисунками на них; древняя египетская монета и т. д. Другая коробочка хранила в себе картины, золото, яшмовые, бронзовые и фарфоровые изделия, а также изделия из слоновой кости и т. д. Одних только малых коробочек насчитывалось несколько сот видов, а больших – не одна тысяча. Еще имелся специально сделанный из сандалового дерева маленький столик для кана со множеством секретных ящичков, в каждом из которых лежала драгоценность. Его я не видел, однако все обнаруженные мною коробочки (около 40 – 50 штук) перенес в палату Янсиньдянь. Какими же богатствами я в конечном счете располагал? Я взял то, что увидел, а сколько еще не видел? Как поступить с теми драгоценностями, которые заполнили целые хранилища, целые дворы? Сколько их украдено? Что сделать, чтобы приостановить грабежи?

Джонстон как-то сказал мне, что на улице Дианьмэнь, где он живет, открылось много новых антикварных магазинов. Часть их принадлежит евнухам, часть – чиновникам Департамента двора или их родственникам. Позднее другие наставники также высказались за необходимость принять меры ограждения и пресечения воровства. В конце концов я решил устроить инвентаризацию, что привело к еще большим беспокойствам.

Прежде всего кражи участились. Кто-то сорвал замок с дверей хранилища возле дворца Юйцингун, кто-то открыл заднее окно дворца Цяньцингун. Словом, чем дальше, тем хуже. Исчез только что купленный мною большой бриллиант. Императорские наложницы приказали допросить евнухов, ответственных за эти хранилища, а если понадобится, подвергнуть пытке. Однако ни пытки, ни обещания щедрых наград не возымели действия. Более того, едва началась инвентаризация хранилища дворца Цзяньфугун, как в ночь на 27 июня внезапный пожар уничтожил все дотла.

Говорят, что первыми пожар обнаружили пожарные команды итальянской миссии. Когда пожарные подъехали к воротам Запретного города и стали звонить, стража у ворот еще ничего не знала. Пожар тушили всю ночь. Тем не менее большой участок около дворца Цзяньфугун, включавший множество дворцовых помещений, превратился в груды пепла. Именно в этих помещениях хранилось больше всего драгоценностей. Сколько вещей погибло во время этого пожара, остается загадкой и по сей день. В наспех составленном списке, который потом опубликовал Департамент двора, было сказано, что сгорело и испорчено 2665 золотых Будд, 1157 свитков надписей и картин, 435 антикварных изделий, несколько десятков тысяч древних книг. Кто знает, чем руководствовался Департамент двора, составляя подобный список.

Во время тушения пожара по всему дворцу сновали китайцы, иностранцы, служащие Запретного города и просто городские жители. С какой целью, кроме тушения огня, нужно было спешить, догадаться нетрудно. Тем не менее Запретный город всем выразил благодарность. Помимо чая и сладостей, которыми угостили тушивших пожар, Департамент двора выдал полицейским и пожарным отрядам 60 тысяч юаней "наградных".

Чтобы иметь представление о размерах причиненного пожаром убытка, стоит рассказать о том, что было сделано с кучей мусора, оставшегося после пожара и его "тушения". В то время я подыскивал место для строительства теннисного корта. В теннис меня научил играть Джонстон, утверждавший, что вся английская знать играет в эту игру. Пожар как раз и сделал такую площадку. Я приказал Департаменту двора быстро расчистить ее. В кучах золы нельзя было найти оставшейся картины, древнего фарфора, однако расплавленного золота, серебра, меди, олова осталось немало. Департамент двора пригласил представителей всех ювелирных магазинов Пекина, и один из этих магазинов за 500 тысяч юаней купил право на вывоз этой золы, из которой впоследствии было получено свыше 17 тысяч лянов золота. Остатки золы Департамент двора велел собрать в льняные мешки и раздать своим служащим. Позднее один чиновник рассказывал мне, что его дядя преподнес ламаистскому монастырю Юнхэгун и храму Болиньсы по два золотых алтаря, имевших в диаметре и в высоте около одного чи, они были сделаны из металла, сохранившегося в этих мешках с золой.

Истинную причину пожара, как и реальный ущерб от него, выяснить не удалось. Я подозревал, что был совершен поджог. Через несколько дней в одном из помещений Восточного двора, около палаты Янсиньдянь, загорелось окно. К счастью, пожар был обнаружен сразу и смоченный керосином комок ваты не успел разгореться. Мои подозрения усилились. Я решил, что существуют люди, которые не только устраивают пожары, чтобы скрыть свои преступления, но и замышляют убить меня.

Кражи и поджоги были реальностью, и мои наставники не скрывали их от меня. Что же касается предполагаемого моего убийства, то, возможно, это явилось просто результатом большого нервного перенапряжения. Стала проявляться моя чрезмерная подозрительность. По законам цинского двора ежедневно император, как бы он ни спешил, должен был прочесть страницу из "Наставлений предков" (они весь год лежали в спальне императора). Тогда я особенно восхищался "Предписаниями, эдиктами и декретами императора Юнчжэна". Императоры Юнчжэн и Канси советовали своим потомкам никому не доверять, особенно евнухам.

Я решил действовать согласно советам Юнчжэна и путем расследования выяснить дело, применяя два способа: один – опрашивать молодых евнухов, находившихся возле меня, второй – самому подслушивать разговоры евнухов. Однажды под окном дома, где жили евнухи, я услышал, как они сплетничали обо мне, сетуя, что характер мой день ото дня портится. Подслушанный разговор вызвал у меня еще большую подозрительность. В тот вечер, когда в дворцовом кабинете Тяньичжай возник пожар, я снова отправился подслушивать под окно и неожиданно услышал, что теперь евнухи утверждали, будто поджог устроил я сам. Мне стало ясно, что на них уже положиться нельзя и что если я первый не приму мер, позднее не оберешься хлопот.

Во дворце только что было совершено новое злодеяние. Один из евнухов по доносу был наказан главноуправляющим за какой-то проступок. Однажды утром, воспользовавшись тем, что доносчик еще спал, евнух проник к нему в комнату, насыпал в глаза негашеную известь, а затем исполосовал лицо ножом. Покушавшийся был вскоре пойман, а пострадавший доставлен в больницу. Я вспомнил, что многие евнухи страдали от моих побоев; не нападут ли они на меня? Постоянно думая об этом, я боялся даже заснуть. Начиная с комнаты рядом с моей спальней вплоть до выхода из дворца – всюду дежурили евнухи, постелив для сна на пол циновки. Если кто-нибудь из них таил на меня злобу и хотел свести со мной счеты, то сделать это было проще простого. Для охраны я решил выбрать самого надежного человека. После долгих раздумий мой выбор остановился на Вань Жун. Я велел ей всю ночь охранять меня и будить, как только послышатся какие-либо шорохи. На всякий случай я приготовил палку, положив ее рядом с кроватью. Несколько ночей подряд Вань Жун не спала, и я понял, что метод этот не из лучших. Чтобы покончить с возникшей проблемой, я в конце концов решил распустить всех евнухов за ненадобностью.

Я знал, что это вызовет бурю. Однако предварительно нужно было обработать отца. Составив план действий, я отправился к нему. Оказавшись внезапно в положении, когда нельзя было посоветоваться ни с Департаментом двора, ни с наставниками, он затруднялся что-либо сказать и стал заикаться еще больше, чем обычно. Чтобы отговорить меня, отец с большим трудом привел некоторые маловразумительные доводы вроде того, что мои предки всегда имели евнухов, что, прослужив столько лет, евнухи не могут совершить предательства и т. п. В конце он сказал:

– Об этом нужно не… не спеша подумать. Пусть ваше величество сейчас возвращается во дворец, а дня через два…

– Если вы не согласитесь, я больше не вернусь во дворец! – твердил я одну и ту же фразу, не слушая его.

Увидев, что я настроен решительно, он в растерянности не знал, как ему быть. Почесывая то затылок, то подбородок, он ходил кругами по комнате, пока не задел рукавом бутылку лимонада, стоявшую на столе. Она упала на пол и разбилась вдребезги. Глядя на его беспомощный вид, я не мог удержаться от улыбки. Раскрыв какую-то книгу на столе, я "углубился" в чтение, давая понять, что твердо решил не покидать это место.

Отец сдался. Было решено, что кроме тех евнухов, которые не могут оставить императорских наложниц, все остальные будут распущены.

Реорганизация Департамента двора

Мои действия по роспуску евнухов были с воодушевлением встречены и одобрены общественностью. В соответствии с указаниями Джонстона для подтверждения своей решимости улучшить правление свой следующий удар я направил по Департаменту двора. Мой друг, бывший чиновник этого Департамента, рассказывал, как маньчжуры, испытывавшие отвращение к знаниям и учению, смотрели на продажность и коррупцию как на занятие, которому можно было предаваться чуть ли не с позволения императора.

Этот почтенный господин в юности подвергался оскорблениям и издевательствам только за то, что хотел учиться и углублять свои знания. Его до глубины души возмущали те люди в Департаменте двора, которые не желали учиться. Мое же недовольство Департаментом, захваченным почти сплошь семьями и родственниками трех наиболее привилегированных маньчжурских знамен, было вызвано не столько невежеством его служащих, сколько их пресыщенностью и злоупотреблениями.

Приведу лишь два примера. Первый пример – баснословные расходы. Даже если бы все четыре миллиона юаней выплачивались по "Льготным условиям" полностью, Департамент двора все равно не смог бы ими покрыть все свои расходы. В тринадцатый год республики, когда меня уже не было во дворце, Комитет по восстановлению цинского двора на страницах пекинской газеты "Цзин бао" предал гласности тот факт, что полученная Департаментом двора сумма за заклад золотых, серебряных и антикварных вещей превысила пять миллионов юаней; причем в тот же год вся она была израсходована без остатка. По словам моего друга, ежегодные расходы Департамента двора составляли около трех миллионов шестисот тысяч юаней, что примерно совпадает с данными, опубликованными в газете.

Второй пример связан с закладом вещей. Тут руку приложил мой тесть – Жун Юань. Свои подписи под соглашением от 31 мая тринадцатого года республики поставили члены Департамента двора Шао Ин, Ци Лин, Жун Юань и директор Пекинского банка соляной промышленности Юэ Цяньчжай. В течение одного года были заложены золотые часы, золотые папки, драгоценности и прочие золотые вещи на сумму восемьсот тысяч юаней при одном проценте месячных. В соглашении устанавливалось, что залогом за четыреста тысяч юаней служили шестнадцать золотых часов (общий вес – 111,439 ляна); залогом же за другие четыреста тысяч были десять золотых украшений императриц, тринадцать золотых папок, а также драгоценные ларцы, золотые пагоды, тарелки, чайники и т. п. (общим весом 10,969 ляна) и тридцать шесть предметов из низкопробного золота (общим весом 883 ляна). Кроме этого, сюда еще входило 1952 жемчужины с инкрустациями, 184 драгоценных камня и 45 чаш из агата и т. п. Фактически для залога за вторые четыреста тысяч юаней достаточно было драгоценных украшений и золотых папок. Все же остальное фактически было отдано бесплатно. Подобные заклады и "реализации" происходили несколько раз в год, особенно в канун Нового года и больших праздников, когда требовались большие расходы. В газетах в этих случаях каждый раз появлялись сообщения и обязательные опровержения или разъяснения на этот счет, сделанные Департаментом двора. Так было и в только что описанном случае заклада вещей. Департамент двора и лично Жун Юань заявили, что продаются только ненужные вещи и среди них, конечно, нет фамильных драгоценностей Цы Си. До того как я покинул дворец, у меня не было подробных доказательств продажности и злоупотреблений Департамента двора, но цифры говорили мне об одном: ежегодные расходы последнего уже превысили максимальные затраты, существовавшие при императрице Цы Си. Департамент двора в соответствии с моим указом об упорядочении финансовой системы дворца представил документ под названием "Сравнение расходов в седьмой год правления Сюаньтуна с последними тремя годами". По представленным материалам, исключая жалованье князьям и сановникам, которое в счет не шло, расходы Департамента двора в четвертый год республики составили два миллиона шестьсот сорок тысяч лянов, а в восьмой, девятый и десятый годы соответственно два миллиона триста восемьдесят тысяч, один миллион восемьсот девяносто тысяч и один миллион семьсот десять тысяч лянов. При императрице Цы Си первоначально расходы Департамента двора не превышали трехсот тысяч лянов в год и лишь ко времени празднования ее семидесятилетия увеличились до семисот тысяч лянов. Не умей я считать, и то такая сумма вызвала бы удивление. Мое внимание привлекали и газеты, в которых приводились случаи морального падения семей маньчжурской знати и сановников, живших в бедности и лишениях. Многих из них потом находили мертвыми у городских ворот, а княжны и знатные дамы становились проститутками. Между тем служащие Департамента двора открывали антикварные магазины, меняльные лавки, ломбарды, мебельные фабрики и другие крупные торговые предприятия. И мои наставники, в свое время помогавшие Департаменту двора бороться против того, чтобы я покупал автомобиль и устанавливал телефон, теперь воспринимали все его деяния без добрых чувств. Незадолго до своей смерти наставник И Кэтань обвинил Чэнь Баошэня в том, что последний скрывал от меня злоупотребления Департамента двора; он заявил, что Чэнь Баошэнь "виновен в обмане монарха" и не достоин быть старшим наставником. О Джонстоне нечего было и говорить. В его представлении Департамент двора был подлинным кровопийцей. Его отношение к Департаменту двора способствовало моей решимости реорганизовать его.

– Все, начиная со служащих Департамента двора и кончая управляющими в резиденциях князей, богатейшие люди, – сказал он однажды. – Сам хозяин не знает, сколько у него богатств, и спрашивает об этом у своего управляющего. Иногда хозяину приходится даже просить у него деньги, иначе сам он будет сидеть без гроша. Утраченных вещей не вернуть, но если не поставить таких управляющих на место, боюсь, что не сохранить и того небольшого количества драгоценностей, которые уцелели.

В другой раз он сказал:

– У Департамента двора есть девиз: любыми средствами поддерживать существующее положение. Будь то незначительное изменение или грандиозные планы реорганизации, все они натолкнутся на этот девиз – и тогда стоп!

Наставники давно заправили мою "машину" горючим, а мотор уже был "запущен". И если раньше можно было говорить о том, что кто-то другой управлял вместо меня, то теперь я сам сидел на месте водителя и ехал навстречу моей мечте. Я только что успешно миновал "перекресток" роспуска евнухов, и теперь, кто бы ни велел мне остановиться, сделать это было невозможно.

Я принял твердое решение. И я нашел силы.

Первое, что я сделал после свадьбы, – это воспользовался своей властью и выбрал из приверженцев монархии, принимавших участие в свадебной церемонии, самых преданных и талантливых, с моей точки зрения, людей в качестве своих ближайших доверенных помощников. Избранные же в свою очередь рекомендовали мне своих лучших друзей. Таким образом, в Запретном городе количество кос увеличилось на 12 – 13 штук. Этими преданными людьми были Чжэн Сяосюй, Ло Чжэньюй, Цзин Фанчан, Вэнь Су, Кэ Шаоминь, Ян Чжунси, Чжу Жучжэнь, Ван Говэй, Шан Иин и другие. Я пожаловал им почетные титулы членов Южного кабинета (учебная комната императора) и членов палаты Маоциньдянь (палата, ведавшая канцелярскими принадлежностями императора). Кроме этого, я назначил министрами двора двух маньчжуров – бывшего наставника Чжан Сюэляна, выходца из красного знамени с каймою, вице-губернатора Монголии Цзинь Ляна и моего тестя Жун Юаня.

Эти люди давали мне советы в устной и письменной форме. К сожалению, их записи почти не сохранились. Приведу лишь отрывок из оказавшейся у меня под рукой докладной записки Цзинь Ляна, датированной январем шестнадцатого года правления Сюаньтуна (1924 год):

"…По мнению Вашего подданного, самым важным сейчас является тайная подготовка к реставрации. Для выполнения этой великой миссии преобразования мира существует множество задач, требующих решения. Главная задача – укрепить сплоченность, защищая императорский двор. Вторая, не менее важная, задача – привести в порядок дворцовое имущество, с тем чтобы надежно хранить наши финансы. Важно иметь все то, чем мы будем поддерживать и защищать себя. Только тогда можно намечать реставрацию…"

Цзинь Лян далее предлагал конкретные способы реализации поставленных задач. Я был полностью согласен с ним в том, что реорганизацию необходимо начинать с Департамента двора.

Кроме самых рьяных сторонников тайной реставрации, даже пессимистически настроенные приверженцы монархии в большинстве своем не возражали против "защиты двора, упорядочения финансов и ликвидации злоупотреблений". Среди них находилась лишь небольшая группка людей, которые при упоминании о реорганизации Департамента двора только покачивали головой. К ним относился и мой наставник Чэнь. Эти люди считали, что злоупотребления – болезнь застарелая, возникшая не в один день. Условия для ее появления создавались день за днем начиная еще со времен императора Цяньлуна. Ведь оказались же безуспешными попытки произвести реорганизацию во времена правления Цзяцина и Даогуана. А разве сейчас это сделать легче? Наставник Чэнь считал, что Департамент двора лучше не трогать, реорганизация только ухудшит положение. Чтобы не будоражить малый двор, надо отложить решение этого вопроса до более подходящего момента. Люди, подобные наставнику Чэню, старались держать нейтралитет – они и не одобряли реорганизацию, и не защищали Департамент двора.

Как-то незадолго до моей женитьбы я устроил неразумную затею с упорядочением финансов, решив по предложению Джонстона учредить орган, который специально занялся бы этими вопросами. Я пригласил лучшего друга Джонстона – Ли Цзинмая, с тем чтобы он возглавил этот специальный орган. Ли не согласился и порекомендовал вместо себя своего родственника по фамилии Лю. Департамент двора, прямо не выражая своего несогласия, вновь прибег к помощи отца. Я не принял во внимание его уговоры и твердо настаивал на назначении родственника Ли Цзинмая на этот пост. Вскоре Лю занял свое место. Однако прослужив всего лишь три месяца, он попросил отпуск и вернулся в Шанхай.

Неудачу я объяснил выбором неподходящего человека и тем, что не умел еще править лично. К тому времени политическая обстановка в стране резко обострилась, и мне чуть было не пришлось бежать в английскую миссию. Было не до реорганизации. Однако изменилось и мое положение. Во-первых, я стал взрослым человеком и никто уже не мог помешать мне осуществить задуманное. Во-вторых, возле меня находилась группа верных мне людей и силы наши увеличились. Я с большим удовлетворением выбрал из этой группы Чжэн Сяосюя, которому и поручил ответственную задачу реорганизации.

Чжэн Сяосюй был земляком Чэнь Баошэня. При Цинах он служил консулом в Японии, в городе Кобэ, был пограничным комиссаром в провинции Гуанси. Его рекомендовали мне Чэнь Баошэнь и Джонстон. Особенно нахваливал его Джонстон, подчеркивая, что Чжэн Сяосюй – самый уважаемый им человек за двадцать лет его пребывания в Китае и что второго такого таланта не сыскать. Чжэн Сяосюй был человеком энергичным и обладал незаурядными организаторскими способностями. Чэнь Баошэнь говорил, что в прошлом он неоднократно отказывался от предложения президента республики стать республиканским чиновником и получать от республики жалованье. Его хвалили и в газетах. Поговаривали, что Чжэн Сяосюй более десяти лет писал прекрасные стихи. Я еще раньше видел его каллиграфические надписи. Говорили, что он зарабатывал на жизнь продажей этих образцов каллиграфии. И этого человека, отказавшегося от славы и денег и пришедшего служить во дворец, я считал на редкость верным и преданным.

Впервые я встретился с Чжэн Сяосюем летом двенадцатого года республики. Он говорил со мной обстоятельно и долго.

В минуты воодушевления его брови подергивались и он захлебывался от восторга; в печальных местах голос его затихал и на глаза навертывались слезы. Все это произвело на меня огромное впечатление. Я тотчас же решил оставить Чжэн Сяосюя во дворце и выразил надежду, что он хорошо проявит себя на новом поприще. Что я тогда ему сказал, точно не помню, помню лишь, что он был очень растроган моими словами и тут же очень быстро сочинил "Стихи о милости императора".

С тех пор как Чжэн Сяосюй стал членом палаты Маоциньдянь, он не раз говорил мне, что для достижения великих целей сначала необходимо реорганизовать Департамент двора, предложив еще более конкретный план реорганизации, чем Цзинь Лян. Согласно этому плану, в Департаменте двора следовало оставить только четыре отдела и значительно уменьшить число чиновников. Предлагалось снизить и многочисленные расходы, что не только приостановило бы утечку денег, но и послужило источником для накоплений. Другими словами, при осуществлении этого плана идея реставрации прежде всего обретала финансовую основу. Поэтому, нарушая все нормы, я назначил этого ханьского сановника начальником дворцового управления, главенствующим среди прочих придворных, и главным хранителем печати. Получив такое необычное повышение, Чжэн Сяосюй снова в знак благодарности сочинил стихи.

Однако думать, что невежественный Департамент двора мог потерпеть поражение от Чжэн Сяосюя, – значит слишком преуменьшать способности управляющих канцелярией и императорским двором, насчитывавшим более чем двухсотлетнюю историю. И хотя Чжэн Сяосюй видел все в радужном свете и ощущал мою поддержку и доверие, его судьба оказалась такой же, как и у родственника Ли Цзинмая, – он тоже продержался всего лишь три месяца.

Кто же из этих простых и необразованных служащих Департамента двора выжил Чжэн Сяосюя, я так до конца и не выяснил. Может быть, это дело рук Шао Ина? Но он был известный трус. Ци Лин? Этот вообще мало разговаривал, да и в делах Департамента двора был полным профаном. Что же касается Бао Си, то он прибыл во дворец совсем недавно и вряд ли имел такие необыкновенные способности. Трудно предположить, что это было сделано по инициативе низших чиновников Департамента, ибо вряд ли они осмелились вступить в единоборство с Чжэн Сяосюем. Первое, с чем последний столкнулся после своего вступления на пост, было скопище неразобранных дел, относившихся еще к периоду Синьхайской революции. Чжэн Сяосюй снял с должности предыдущего начальника отдела и поставил на этот важный пост Дун Цзисюня, которому лично доверял. Однако после этого Департамент двора словно разбил паралич. Нужны были деньги – их не было, действительно не было, и это ясно подтверждали записи в книге счетов. Требовались вещи – их вечно нельзя было найти…

Стараясь привлечь людей на свою сторону, Чжэн Сяосюй держался скромно и всегда прислушивался к мнению своих подчиненных. Он решил каждую неделю встречаться сними для обмена мнениями, попросив их заранее подготовить свои предложения по предстоящей реорганизации. Один из подчиненных заметил, что во дворце в качестве жертвоприношений используется большое количество фруктов и сладостей, на что уходит много денег. На самом деле вещи эти символические и значимость их не уменьшится, если заменить их глиняными или деревянными изображениями. Чжэн Сяосюй одобрил эту идею, велев немедленно приступить к ее осуществлению и повысив чиновника, предложившего это, на одну ступень по должности. Однако все те евнухи (а их во дворце оставалось еще около сотни), которые превращали жертвоприношения в легальный источник своих доходов, возненавидели Чжэн Сяосюя. Буквально через несколько дней после его назначения он стал самым непопулярным человеком в Запретном городе.

Отступать Чжэн Сяосюй не хотел, и вскоре он получил письмо, содержащее угрозу. В письме говорилось: "Ты лишаешь людей средств к существованию, береги свою голову". Джонстон, которого я направил для проведения реорганизации в Ихэюань, тоже получил анонимное письмо. "Если ты осмелишься поехать, – было написано в нем, – то в пути тебя убьют".

Позднее Джонстон самодовольно рассказывал: "Я не сел в автомобиль, а нарочно поехал верхом, чтобы посмотреть, посмеют ли они напасть на меня. В итоге я живехонький добрался до места. Я давно всех их вижу насквозь!" Он имел в виду членов Департамента двора. Джонстон и Чжэн Сяосюй отнеслись к этим угрозам с полным безразличием.

Последнее действие разыгравшихся событий произошло с моим участием.

Не успел я назначить Чжэн Сяосюя на должность, как получил весьма неприятное известие: в парламенте республики вновь образовалась группировка, предложившая аннулировать "Льготные условия" и передать Запретный город республике. Такое предложение уже выдвигалось два года назад. Тогда основным аргументом группы членов парламента послужила попытка к реставрации монархии на шестом году республики. Теперь же тайные планы реставрации парламентарии видели в награждении цин-ским двором республиканских чиновников различными посмертными титулами. Старое предложение было выдвинуто вновь, причем говорилось, что я не только дал посмертное имя виновнику реставрации преступнику Чжан Сюню, но и незаконно пожаловал Чжэн Сяосюю – ханьцу по происхождению – право въезда в Запретный город верхом и должность начальника дворцового управления.

Опубликованное в газетах сообщение об этом послужило сигналом для ряда атак на Департамент двора. Так, например, продажа антикварных изделий японским торговцам, заклад императорских драгоценностей четырем крупным банкам, осуществленных Жун Юанем, другие факты, в прошлом никого не удивлявшие, теперь вызывали разные толки и пересуды.

Приближенные мною чиновники, в особенности Ло Чжэньюй, также подверглись ожесточенным нападкам. По прибытии во дворец у этих людей первоначально не было иных дел, как писать докладные записки и секретные донесения. Помимо этого, они производили инвентаризацию и по моему приказанию на зарегистрированных ими картинах и каллиграфических полотнах ставили штамп: "Драгоценность императора Сюаньгуна". Я и не предполагал, что инвентаризация вызовет такую бурю негодования. Положение только ухудшилось – ценных вещей становилось все меньше и меньше, а богатства сановников тем временем увеличивались. Древняя посуда Ло Чжэньюя, бронза Мао Гундина, собрание картин Дун Цзисюя были проданы за большую сумму. Эта весть получила многочисленные отклики. Но самым неприятным оказалось то, что Министерство внутренних дел республики внезапно издало законопроект об охране древних книг, антикварных изделий и реликвий, который был направлен против вывоза и продажи дворцовых драгоценностей.