Текст книги "Город туманов"

Автор книги: Хоуп Миррлиз (Мирлис)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава VII
Амброзий Джимолост ловит ворон, и ему является видение

Господин Амброзий Джимолост, завершив полуденную трапезу, раскуривал трубку на усыпанной маргаритками лужайке в прохладной тени под ветвями огромной, раскидистой и уже желтеющей липы в обществе своей упитанной и уютной половины, дамы Жасмины, дремавшей в соседнем кресле с веером в руке и мопсом на коленях, который, высунув розовый язычок, мирно посапывал.

Господин Амброзий размышлял о скором прибытии янтарного цветка – золотистого восточного вина, его торговый дом владел монополией на его ввоз в Доримар.

Столь приятные размышления были прерваны громкими голосами, доносившимися от дома, повернувшись в кресле, он увидел собственную дочь Луноцвету, озиравшуюся по сторонам и растрепанную, сломя голову она мчалась к нему по лужайке; за ней неслась толпа слуг – трещавших без умолку.

– Мое дорогое дитя, что случилось? – воскликнул он с досадой.

– Кошмар среди бела дня! – простонала она с ужасом во взгляде.

Жасмина вздрогнула и, протирая глаза, воскликнула:

– Боже мой, кажется, я задремала! Но откуда здесь взялась Луноцвета! Амброзий! Что происходит?

Не успел Амброзий ответить, как Луноцвета издала три леденящих кровь вопля и затараторила:

– Ужас! Ужас! Эта мелодия все не умолкает! Сломайте скрипку! Сломайте скрипку! Ах, папа, надо подкрасться к нему сзади и перерезать струны. Перережь струны и выпусти меня, я хочу в темноту.

На мгновение она застыла, испуганно глядя, как затравленный зверь. Вдруг она с быстротой зайца пересекла лужайку, то и дело оглядываясь, будто кто-нибудь за ней гнался, и, выскочив за садовую калитку, исчезла прямо на глазах у потрясенных родителей.

Слуги, до тех пор державшиеся на почтительном расстоянии, теперь приблизились, ограничиваясь восклицаниями и утверждениями, такими, например, как «Бедная юная леди!», «У нее солнечный удар, это так же верно, как то, что меня прозывают Рыбьим хребтом!», «О, Боже! У меня аж сердце зашлось, когда она закричала!».

Тут мопс зевнул, надувшись при этом так, что едва не лопнул, а у дамы Жасмины появились первые признаки истерики.

Несколько секунд Амброзий стоял, возбужденно озираясь, а потом, выпятив подбородок, затопал через лужайку с такой скоростью, которую позволяли ему почти пятьдесят лет весьма сытой жизни, сперва к садовой калитке, потом по переулку и наконец по Высокой улице.

Здесь он влился в хвост бегущей толпы, которая, повинуясь закону, заставляющему человека преследовать беглеца, изо всех сил пыталась догнать Луноцвету.

Кровь отчаянно стучала в висках Амброзия, затопляя мозги. Единственное, что он ощущал, это огромное раздражение, направленное на Натаниэля Шантеклера, который все медлил с перекладкой брусчатки на Высокой улице, – камни стали необычайно скользкими. Однако тревога взяла верх над раздражением.

Так он следовал в самом конце погони, сопя, пыхтя, задыхаясь, скользя на мостовой, спотыкаясь, через старый мост, перекинутый через Пестрянку. Смутно, словно в бреду, отмечал он, что окна вокруг распахнуты, что из них торчат головы, доносятся пронзительные голоса, интересующиеся, в чем дело, и что из уст в уста через весь город передаются слова:

– Это маленькая мисс Джимолост дует от своего папочки.

Но когда они добрались до городских стен и западных ворот, погоне пришлось остановиться, ибо к городу приближалась направлявшаяся на Грамматические поля похоронная процессия. Хоронили – если судить по внешнему виду плакальщиков – кого-то из соседних фермеров. Словом, преследователям пришлось остановиться и встретить провожавших почтительным молчанием. Тем временем объект погони благополучно скрылся за поворотом столбовой дороги.

Амброзий от волнения не замечал, что происходит вокруг. Однако не мог не увидеть сквозь окна катафалка, что из гроба вытекает красная жидкость.

Вынужденная задержка разрушила стремление к общей цели, поначалу объединявшей преследователей. Теперь каждый вспомнил, что у него есть собственные дела.

– За вашей девчушкой не угонишься, – говорили они, с сожалением ухмыляясь.

– Да, она совсем потеряла голову и, боюсь, завела нас не туда, куда надо, – ответил господин Амброзий.

Только сейчас он осознал всю меру непристойности создавшейся ситуации – он, бывший мэр, сенатор и судья, более того, глава почтенного и древнего рода Джимолостов, топает по улицам Луда в одной толпе с ремесленниками и подмастерьями, преследуя свою непослушную, свихнувшуюся маленькую дочь!

«Жаль, что это случилось со мной, а не с Натом! – подумал он. – Его бы такая ситуация, пожалуй, развлекла бы».

Тут на дороге появился фермер в тележке и, увидев разгоряченных, запыхавшихся и вытиравших лбы людей, спросил, не девочку ли они ищут, поскольку он разминулся с ней четверть часа назад за заставой. Она скакала, как заяц, он хотел ее остановить, но она не обратила на него никакого внимания.

К этому времени господин Амброзий успел прийти в себя.

В хвосте погони он заметил одного из своих собственных клерков, велел ему мчаться к конюшне и без промедления послать троих конюхов в погоню за девочкой. А сам направился в Академию.

Хорошо, что он не слышал комментариев своих спутников по погоне на обратном пути в город, ибо не нашел бы в них ни приязни, ни уважения. Простые горожане не любили сенаторов. И, не слышав отчаянных воплей Луноцветы и ее диких речей, предположили, что отец хотел наказать Дочку за какую-нибудь мелкую провинность, после чего девочка и убежала.

– Но какой замечательный бекон получился бы, – мечтательно говорили они, – если бы эти жирные свиньи-сенаторы бегали по улицам так, как эта малышка!

Господину Амброзию пришлось долго и громко стучать в дверь Академии, прежде чем ее отворила сама мисс Примула.

Она была взволнованна и рассеянна, лицо опухло, веки покраснели.

– Ну, мисс Кисл! – прогремел он. – Что, скажите мне ради Жатвы душ, вы сделали с моей дочерью Луноцветой? Может быть, она заболела, но почему в таком случае нас не известили об этом? Я явился за объяснениями, и вы дадите их мне.

Мисс Примула, бормоча что-то невнятное, проводила разгневанного джентльмена в гостиную. Однако он так и не сумел выпытать у нее ничего вразумительного. Было ясно, что мисс Примула насмерть перепугана, но при этом пытается что-то скрыть.

Господин Амброзий, имевший судебный опыт, вскоре понял, что от Примулы толку не добьешься и нет смысла тратить на нее время, поэтому суровым тоном сказал:

– Вы явно не способны сейчас говорить здраво, но, может быть, кто-нибудь из ваших учениц еще не утратил этот бесценный дар? Предупреждаю, если с моей дочерью что-то случится, ответственность за это будет возложена на вас. А теперь пришлите ко мне Прунеллу Шантеклер, она девочка разумная и никогда не теряет головы. Она мне расскажет, что произошло с Луноцветой, чего вы, очевидно, сделать не в состоянии.

Мисс Примула принялась что-то бормотать относительно того, что сейчас занятия и их пропускать нельзя и что дорогая Прунелла сегодня не в себе.

Однако господин Амброзий повторил громовым голосом:

– Пришлите ко мне Прунеллу Шантеклер, немедленно!

Его суровый вид и массивная фигура производили весьма внушительное впечатление.

Поэтому мисс Примуле пришлось пообещать, что «дорогая Прунелла» немедленно предстанет перед ним.

Как только она вышла, Амброзий принялся в нетерпении расхаживать по комнате, хмурясь и то и дело качая головой.

Наконец он замер, погрузившись в глубокие раздумья, и рассеянно взял со стола туфлю из холстины, которую вышивали разноцветной яркой шерстью. Сперва он даже не смотрел на нее, а потом стал приглядываться! Наполовину законченный узор представлял собой стебли лесной земляники, только ягоды почему-то были фиолетовыми, а не красными.

Работа оказалась великолепной. Мисс Примула была весьма умелой мастерицей.

– Однако, что толку в этом шитье? Оно не способно научить человека здравому смыслу, – пробормотал он в негодовании. – И как это по-женски! – добавил он, пренебрежительно фыркнув. – Чем плоха красная земляника? Но мисс Примула пытается усовершенствовать природу своими глупыми фантазиями и фиолетовыми ягодами!

Он не имел ни малейшего желания попусту тратить время, рассматривая эту незаконченную вышивку, и отбросил туфель в сторону. Амброзий уже хотел выскочить из комнаты и позвать Прунеллу Шантеклер, когда дверь открылась и она появилась собственной персоной.

Если бы какой-либо чужак пожелал познакомиться с девицей из высшего общества Луда, он не нашел бы никого лучше Прунеллы Шантеклер.

Светловолосая, белокожая, пухлая и веснушчатая, как и ее мать, она обладала удивительным чувством юмора и здравым смыслом ее революционных предков. Однако, увидев ее сейчас, господин Амброзий был ошеломлен: «Какой простушкой стала девчонка!»

Разумеется, о вкусах не спорят. Некоторые сочли бы, что девочка стала куда красивее, чем прежде. Но Амброзию она показалась уже не такой пухлой и более бледной. Но главное, у нее изменилось выражение глаз. В них не было прежнего огня и задора. Девушка о чем-то сосредоточенно думала.

Невзирая на собственное достоинство, Амброзий почувствовал некоторое смущение, однако приветствовал ее тем покровительственным тоном, каким обычно обращался к дочери или ее подругам:

– Скажи, Прунелла, что вы сделали с моей Луноцветой? Когда она прибежала домой, я подумал, что это призрак. Она тут же умчалась и никто не мог ее догнать.

– Не думаю, чтобы мы что-нибудь с ней делали, кузен Амброзий, – ответила Прунелла негромко, без всяких эмоций в голосе.

После неожиданной встречи с Луноцветой Амброзия никак не покидало чувство, что факты начинают терять свою надежность; ведь он явился в этот дом с твердым намерением запугать окружающих, дабы вернуть фактам их прочную основу. Но факты разваливались прямо на глазах.

Однако у Амброзия нервы были крепче, чем у Натаниэля, да и решительности побольше. И потому два факта все-таки не потеряли для него своей основы. Факт бегства его дочери и то, что ответственность за это лежит на заведении мисс Кисл.

– Вот что, Прунелла, – сказал он строгим тоном, – здесь творится нечто весьма странное, и я надеюсь, что ты мне кое-что объяснишь. Ну? Я жду.

На лице Прунеллы появилась загадочная полуулыбка.

– А что вам сказала Луноцвета?

– Она была насмерть испугана и не осознавала, что говорит. Жаловалась, что солнце нещадно палит, хотя погода осенняя. Потом заявила, что нужно перерезать струны какой-то скрипки… не знаю, зачем это ей понадобилось!

Прунелла в ужасе вскрикнула:

– Перерезать струны скрипки! – и с усмешкой добавила: – Но она не сможет этого сделать!

– Вот что, юная леди, – жестким тоном произнес Амброзий, – я не желаю больше выслушивать эту чушь! Тебе известно, что произошло с Луноцветой, или ты ничего не знаешь?

Секунду-другую Прунелла взирала на него в полном молчании, потом неторопливо проговорила:

– Никто не знает о том, что происходит с другими людьми. Однако можно предположить… можно предположить, что Луноцвета отведала плодов страны Фейри…

Прунелла насмешливо улыбнулась.

Лишившийся дара речи от ужаса господин Амброзий только глядел на нее. И наконец взорвался:

– Ты, любительница крепких выражений! Как смеешь ты обвинять…

Тут глаза Прунеллы обратились к выходившему в сад окну, и господин Амброзий инстинктивно посмотрел в том же направлении.

На секунду ему показалось, что портрет герцога Обри, висевший в Ратуше, в зале Сената, переместился на стену гостиной мисс Примулы. В переплете окна, как в рамке на фоне листвы, недвижно застыл молодой человек в старинной одежде. Его лицо, темно-рыжие кудри, зеленый кафтан, сельский фон – все до последней детали, до оплетенного цветами охотничьего рога, который он держал в одной руке, и человеческого черепа – в другой, в точности соответствовало изображению на знаменитом портрете.

– Ну, Белые дамы Зеленых Полей! – пробормотал господин Амброзий, протирая глаза.

Когда же он снова посмотрел на окно, фигура исчезла.

На несколько секунд он замер, открыв в изумлении рот, и Прунелла, воспользовавшись моментом, выскользнула из комнаты.

Амброзий пришел в ярость. С ним, Амброзием Джимолостом, сенатором и бывшим мэром, разыгрывают штучки – грязные и вульгарные. А раз так, они заплатят за это, клянусь именем Солнца, Луны и Звезд, еще как заплатят! И он погрозил кулаком стенам, разрисованным плющом и пролеской.

Но пока – пока – платить приходилось ему самому. Его собственному и единственному ребенку было предъявлено ужасное обвинение, и, быть может, обвинение справедливое.

Амброзий успокоился и решил докопаться до истины, и либо избавить свою дочь от грязного обвинения, брошенного Прунеллой Шантеклер, либо – если этот кошмар окажется правдой (внутренний голос ему твердил, что так оно и есть) – ради блага всех горожан отыскать ответственных за случившееся и заслуженно покарать.

Вряд ли во всем Луде нашелся бы еще кто-нибудь, страдающий от подобного скандала в своей семье больше, чем Амброзий Джимолост. Но даже на мгновение сенатор и бывший мэр не допускал возможности замять дело, чтобы защитить тем самым репутацию дочери.

Нет, правосудие должно следовать положенным путем, даже если весь город узнает, что единственная дочь Амброзия Джимолоста – юная девушка, что делало ситуацию еще более трагичной, – вкусила от плода страны Фейри.

Что же касается появления герцога Обри, этот факт Амброзий отбросил, как галлюцинацию.

Прежде чем господин Амброзий покинул гостиную мисс Примулы, взгляд его упал на туфель с незаконченной вышивкой, который он нетерпеливо отбросил, увидев Прунеллу Шантеклер.

Он мрачно улыбнулся: что, если ягоды земляники оказались на канве фиолетовыми, а не красными не по глупой женской фантазии? Возможно, вышивала она, так сказать, с натуры.

Он опустил туфель в карман. Не исключено, что эта вещь пригодится ему в качестве вещественного доказательства в суде.

Однако господин Амброзий ошибался, предполагая, что вышитые на туфельке ягоды были привезены из страны Фейри.

Глава VIII
Эндимион Лер кажется испуганным, в старой дружбе возникает брешь

Господин Амброзий нисколько не сомневался в том, что, явившись домой, обнаружит там одного из конюхов, отряженных им за Луноцветой вместе с самой беглянкой.

Однако он глубоко заблуждался. Оказалось, что Луноцвету в последний раз видели бегущей в сторону Запада с такой скоростью, словно в нее вселилась нечистая сила. Что, если она устремилась к Спорным горам? Ведь перевалив за них, она никогда больше не появится в Доримаре.

Надо немедленно отправиться к Немченсу и поднять тревогу. Пусть поисковые отряды обыщут страну из конца в конец.

Однако путь из дома ему преградила Жасмина, находившаяся в том тревожном и плаксивом настроении, которое всегда так раздражало его.

– Где ты был, Амброзий? – воскликнула она. – Сперва Луноцвета начинает кричать как взбесившаяся какаду. А потом убегаешь ты, прямо после обеда, бросив меня в обморочном состоянии. Где тебя носило, Амброзий? Ты должен сходить к мисс Примуле. Пусть запретит Луноцвете вести себя подобным образом. Эта вздорная девчонка так перепугала нас. Я готова отправиться в Академию и задать ей там хорошую трепку.

– Жасмина, прекрати болтать и позволь мне пройти! – вскричал Амброзий. – Луноцветы в Академии нет.

Выходя из комнаты, он не без злорадства бросил через плечо:

– Боюсь, Жасмина, ты никогда больше не увидишь собственную дочь.

Примерно через полчаса он вернулся домой в полном унынии, поскольку узнал от Немченса о том, что случаи употребления плодов фейри в городе становятся все чаще и чаще. В своей гостиной Амброзий обнаружил Эндимиона Лера.

Его вызвали встревоженные слуги, когда у Жасмины началась истерика. Слова мужа о том, что она больше не увидит дочери, сделали свое дело. Однако сейчас Жасмина успокоилась и на лице ее появилась улыбка. Видимо, доктор Лер ей помог.

– Ой, Амброзий! – воскликнула она, увидев мужа. – Мы так мило побеседовали с доктором Лером. Он сказал мне, что девушки ее возраста нередко перевозбуждаются, хотя со мной ничего подобного не бывало, и что ее, конечно же, доставят домой до наступления вечера. Но, я думаю, ее лучше забрать от мисс Примулы. Хватит с нее и того, чему она уже научилась. Лучших фигурок из масла, чем делает она, я просто не видела. Поэтому, на мой взгляд, до начала зимы надо устроить для нее бал, так что простите меня, доктор Лер, мне нужно еще приглядеть за некоторыми делами… – И она отправилась перебирать сундук с приданым Луноцветы, которое – кружева, бархат и парчу, – согласно обычаю матушек доримарских девиц, копила буквально со дня рождения дочери.

Жасмина не случайно считалась самой глупой женщиной в городе. Она не испытывала никаких чувств, пребывая в состоянии эмоционального идиотизма.

Поэтому Амброзий оказался в обществе одного лишь Эндимиона Лера и, хотя недолюбливал его, обрадовался возможности проконсультироваться с ним наедине. Амброзий хорошо знал, что при всех своих недостатках Лер, несомненно, является лучшим врачом в стране и к тому же чрезвычайно умен.

– Лер, – проговорил он торжественным тоном, когда его жена ушла, – в этой Академии творятся странные вещи… очень странные.

– В самом деле? – В голосе доктора звучало неподдельное удивление. – И что же там творится?

Господин Амброзий усмехнулся:

– Об этом не принято говорить вслух. Я человек здравомыслящий, но если бы задержался в заведении мисс Примулы подольше, мог бы лишиться рассудка, такая там обстановка, и даже у меня, Амброзия Джимолоста, там начались весьма забавные галлюцинации.

Слова эти заинтересовали Эндимиона Лера.

– И что же вам привиделось, господин Амброзий? – спросил он.

– О, не стоит об этом говорить, просто я убедился в том, насколько заразительными могут оказаться глупые женские фантазии. Мне привиделся в окне Академии портрет герцога Обри, который висит в Сенате. И раз уж я стал галлюцинировать, значит, в этом доме творится нечто непотребное.

Эндимион Лер взирал на него с невозмутимым видом.

– Оптические иллюзии давно известны науке, господин Амброзий, – промолвил он спокойным тоном. – Собственные глаза способны иногда подвести даже сенатора. Оптические иллюзии, закорючки закона – на них и держится мир.

Амброзий нахмурился. Доктор излагал свои мысли в оскорбительной манере.

Однако сердце его ныло от тревоги, ему было необходимо, чтобы опасения его либо подтвердили, либо отвергли, и он, не обращая внимания на насмешливый тон доктора, проговорил с усталым вздохом:

– Но все это пустяки. У меня есть серьезные основания предполагать, что моя дочь… что моя дочь… ладно, оставим словесные украшения… отведала плодов фейри.

Эндимион Лер в ужасе воздел руки к потолку и недоверчиво усмехнулся:

– Это невозможно, мой дорогой сэр, совершенно невозможно! Ваша супруга сообщила мне, что вы огорчены поведением дочери, однако позвольте заверить вас в том, что подобная идея кажется мне просто бредом. Это невозможно.

– Разве? – мрачным тоном вопросил господин Амброзий и, запустив руку в карман, извлек из него туфельку с незаконченной вышивкой. – А что вы скажете на это? Я обнаружил эту вещицу в гостиной мисс Кисл. Конечно, я не ботаник, но в Доримаре фиолетовой земляники не бывает… Поджаренный сыр! Что это с ним случилось?

Дело в том, что Эндимион Лер буквально позеленел, и его обращенные к туфельке глаза наполнил такой ужас, словно он только что увидел жуткого гоблина.

Амброзий интерпретировал эту реакцию как подтверждение собственных мыслей и испустил негромкий стон.

– Итак, это не столь уж невозможно, не правда ли? – проговорил он угрюмо. – Боюсь, что в именно такими ягодами и накормили мою бедную девочку.

Тут глаза его блеснули, и он вскричал, сжав кулак:

– Но в этом нет ее вины! Не пройдет и нескольких дней, как я выкурю это осиное гнездо! Повешу вздорную старуху на ее же дверном косяке. Клянусь Золотыми Яблоками Заката, что…

Получив передышку, Эндимион Лер постарался взять себя в руки.

– Вы имеете в виду мисс Примулу Кисл? – спросил он как ни в чем не бывало.

– Да, мисс Примулу Кисл! – громыхнул господин Амброзий. – Никчемную, злонравную, непристойную, старую…

– Да-да, – с добродушным нетерпением прервал его Эндимион Лер. – Смею сказать, что считаю ее во всех отношениях именно такой, как вы говорите, и все же не допускаю, что она способна совершить то, в чем вы ее обвиняете, то есть накормить вашу дочь тем, чем вы думаете. Признаться, вид этой туфельки испугал меня. В отличие от вас я в какой-то мере ботаник и, конечно же, не встречал подобных ягод в Доримаре. Но они могут расти по другую сторону гор. На Коричных островах и в оазисах пустынь Амбера встречаются самые разнообразные плоды. Кстати, их иногда привозят ваши собственные корабли, господин Амброзий. Леди Луда не испытывают недостатка и экзотических цветах и плодах, чтобы копировать их в своих вышивках. Нет-нет, господин Амброзий, вы слишком взволнованны, иначе не позволили бы себе высказать столь гнусные и необоснованные подозрения.

Амброзий застонал, а когда заговорил, в голосе его звучало напряжение:

– Доктор Лер, я не склонен подозревать кого-бы то ни было в деяниях такого рода, не имея на то хотя бы одной причины. Однако беда часто случается именно потому, что кто-то боится посмотреть правде в глаза. Как иначе объяснить то, что моя дочь бежала на Запад, словно одержимая? К тому же о том, что она съела… ну, кое-что, мне рассказала Прунелла Шантеклер… и… и… я хорошо помню великую засуху, и знаю вкус зла… словом, в этой Академии творятся поистине странные вещи.

– Если я вас правильно понял, вам рассказала об этом Прунелла Шантеклер? – спросил доктор Лер, сделав ударение на последнем слове, при этом глаза его как-то странно блеснули.

Амброзий удивился.

– Да, – проговорил он. – Прунелла Шантеклер, подруга моей дочери.

Эндимион Лер хохотнул.

– Шантеклеры… очень странные люди, – сухо промолвил он. – А известно ли вам, что Ранульф Шантеклер сделал именно то, в чем вы подозреваете свою дочь?

Господин Амброзий уставился на него, не веря своим ушам.

Ранульф всегда казался ему странным и достаточно неприятным мальчиком, к тому же он помнил его ужасную выходку на вечеринке в честь сыра из Лунтравы. Но чтобы он отведал плод фейри!

– В самом деле? Поверить не могу, – выдохнул он.

Эндимион Лер многозначительно качнул головой.

– Один из самых тяжелых известных мне случаев.

– И Натаниэлю известно об этом?

Эндимион Лер снова кивнул.

Волна праведного гнева накатила на господина Амброзия. Древностью и почтенностью своего рода Джимолосты ни в чем не уступали Шантеклерам, и вот он готов навеки очернить свое собственное имя и герб, заставить городского глашатая кричать о его позоре на рынке, пожертвовать положением, семейной гордостью, всем вообще ради блага общества. В то время как единственной целью Натаниэля, правящего мэра, было сохранить в тайне свое несчастье.

– Господин Амброзий, – продолжил Эндимион Лер, – если то, чего вы опасаетесь в отношении собственной дочери, окажется верным, винить в этом следует господина Натаниэля. Нет, нет, дослушайте меня до конца, – проговорил он, едва господин Амброзий попытался протестующе взмахнуть рукой. – Я знаю, что уже несколько месяцев назад Немченс сообщил ему о том, что потребление в Луде известного продукта возрастает. Это подтверждает также моя собственная практика в менее благополучных районах города. Поверьте мне, господин Амброзий, вы, сенаторы, совершаете огромную ошибку, не обращая внимания на происходящее в этих районах. Как известно, всякая дрянь не обязательно остается на дне пруда, стоит лишь взбаламутить воду, и она всплывет наверх. Господина Натаниэля предупредили о положении в этих районах, однако он не предпринял никаких мер.

Сделав паузу, он испытующе посмотрел на господина Амброзия и продолжил:

– Вы никогда не замечали, что Натаниэль Шантеклер – человек со странностями?

– Никогда, – холодно бросил господин Амброзий. – Что за грязные инсинуации, Лер?

Эндимион Лер передернул плечами:

– Что ж, с инсинуаций начали вы сами. Господин Натаниэль – человек одержимый, а из нечистой совести получается неплохой призрак. Если человек хоть однажды попробовал плод страны Фейри, он никогда не сможет стать прежним. Иногда мне кажется, что он и сам в молодые годы…

– Попридержите язык, Лер! – рассердился Амброзий. – Шантеклер – мой старинный приятель и к тому же двоюродный брат. Ничего плохого я в нем не замечал.

Но так ли было на самом деле? Несколько часов назад он высмеял бы подобное предположение. Но после того, что произошло с его собственной дочерью… брр!

Да, Натаниэль всегда казался ему немного странным. Совершал неразумные поступки, отпускал двусмысленные замечания.

Амброзий вспомнил один из вечеров много лет назад, когда они были еще мальчишками, вспомнил, какое лицо было у Ната, когда он услышал звук, произведенный старой лютней. Выражение его глаз тогда было точно таким, как у Луноцветы.

Нет-нет, так можно подозревать кого угодно, только не старого друга.

Поэтому оставим разговор о господине Натаниэле, он заинтересовался воздействием плодов страны Фейри на человеческий организм, пытаясь узнать, существует ли противоядие.

И Эндимион Лер решил использовать свой знаменитый бальзам.

В большинстве случаев, конечно же, он не помогал. Но если плод потреблял Джимолост, представитель породы, здоровой умом и телом, можно было надеяться, что никакой яд ему не повредит.

– Да, а если Луноцвета уже перешла границу? – спросил господин Амброзий.

Эндимион Лер пожал плечами:

– В таком случае ничего не удастся сделать.

Господин Амброзий глубоко вздохнул и откинулся в кресле.

Охваченный мрачными предчувствиями, Амброзий перебрал в памяти события дня и остановился на наименее важном из них – красной жидкости, сочившейся из гроба на катафалке встреченной ими погребальной процессии.

– А мертвые кровоточат, Лер? – спросил он вдруг.

Эндимион Лер даже подскочил в кресле, сначала побледнел, а потом залился краской.

– Что вы… что вы… – заикаясь, произнес он, – что вы такое говорите, господин Амброзий?

– Грудастая Бриджит! – раздраженным тоном воскликнул господин Амброзий. – Что, во имя Жатвы душ овладело вами сейчас, Лер? Возможно, я задал глупый вопрос, но он вполне безобидный. Сегодня у западных ворот мы встретили похоронную процессию, и я увидел, что из гроба сочится красная жидкость. Но, во имя Белых дам Зеленых Полей, сегодня я видел столько всяких странностей, что перестал доверять собственным глазам.

Слова эти вернули хорошее настроение Эндимиону Леру и, запрокинув голову, он хохотал до тех пор, пока по щекам не покатились слезы.

– Ну, господин Амброзий, – пробулькал он, – вы просто потрясли меня своим ужасным вопросом. Из-за прискорбного невежества населения здешних краев я привык к самым странным вопросам пациентов, но ничего подобного не слыхал. «Кровоточат ли мертвые?» Летают ли свиньи? Ха, ха, ха, ха!

Заметив, что на лице господина Амброзия появляется выражение жесткое и оскорбленное, он взял себя в руки и добавил:

– Ну что ж, на вашу долю сегодня выпали такие испытания, господин Амброзий, что вы имеете право на любые галлюцинации. Что только не придет в голову под влиянием сильных эмоций. А теперь мне пора. Рождение и смерть, господин Амброзий, не ждут никого, даже сенаторов. Я должен помочь маленьким жителям Луда явиться на свет, а старикам – покинуть его. А пока не теряйте надежды. В любое мгновение один из добрых йоменов Немченса может подъехать к дому с маленькой леди в седле. Ну, а если ваши опасения оправдаются, не удивлюсь, если юной представительнице рода Джимолостов не удастся справиться со всеми последствиями употребления мерзкого продукта и вырасти разумной женщиной – такой же, как ее мать.

Эндимион Лер попрощался и заспешил по делам. Господин Амброзий весь вечер не находил себе места, прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт, который оповестит его о судьбе Луноцветы, Жасмина между тем не умолкала ни на минуту.

– Амброзий, напомни приказчикам, что, прежде чем войти в дом, надо вытирать ноги. Кстати, ты обещал мне сделать отдельную дверь на склад? Неужели забыл? Надо было записать.

– Как хорошо, что с Луноцветой не случилось беды! Не знаю, что было бы с мной, если бы доктор Лер не объяснил мне этого. Но как ты мог умчаться из дома, Амброзий, оставив меня в таком состоянии и даже не подав нюхательную соль? Мужчины все-таки настолько бессердечны.

Какая же негодница эта Луноцвета! Это же надо бежать с такой быстротой, чтобы никто не догнал! Интересно, когда наконец ее привезут? Эту зиму она должна провести дома. Не возражаешь? И какая жалость, что Ранульф Шантеклер не постарше, они так прекрасно смотрятся вместе, ты согласен со мной? По возрасту ей больше подходит Рориан Голодранс, но он не так богат.

Как, по-твоему, Календула, Валериана и все остальные будут шокированы безумным побегом Луноцветы? Доктор Лер говорит, что девочки всегда останутся девочками.

Ах, Амброзий, ты не помнишь мою шаль с кисточками цвета оленьей шкурки, вышитую звездочками и незабудками? Она была в сундуке с моим приданым. Кажется, пора переделать ее для Луноцветы. Прежде и сам шелк, и красители были гораздо лучшего качества, в них не подмешивали чернильный орешек или смолку. Так ты помнишь мою шаль с кисточками цвета оленьей шкурки или нет?

Терпение Амброзия лопнуло. Вскочив на ноги, он вскричал:

– Жасмина, считай, что я ответил тебе на все твои вопросы, а теперь пойду прогуляюсь.

Надо бы заглянуть к Нату. Может быть, мэр он не самый лучший, однако более близкого друга у Амброзия нет. А он нуждается в сочувствии.

– Если… если придут какие-нибудь известия о Луноцвете, я у Шантеклеров. Немедленно извести меня, – бросил он через плечо и вылетел из комнаты.

Не то чтобы он так уж доверял мнению Ната, поскольку сам был не дурак. Просто Амброзию хотелось поговорить с человеком, попавшим в такое же положение, как и он сам, если, конечно, переданная Эндимионом Лером сплетня окажется правдой. Но до чего же непорядочный тип этот Лер, ведь он не имел права разглашать профессиональный секрет.

События дня угнетали Амброзия, бросив тень также и на Шантеклеров, но он проявит великодушие и заверит мучимого совестью Натаниэля в том, что хотя в качестве мэра он и проявляет небрежение и слабость, строго судить его за эти ужасные события было бы несправедливо.

Амброзий забыл о пропасти, отделявшей магистратов от остальных жителей города. Хотя в тот вечер единственной темой разговоров на любой кухне, в любой таверне, в гостиной любого купца был побег маленькой мисс Джимолост от своего почтенного папаши и погоня за ней, не говоря уже о предполагаемых причинах бегства девчонки, которыми он поделился с Немченсом, о чем в прочих магистратах еще не знали.