Текст книги "Пробуждение любви"
Автор книги: Хизер Гротхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Глава 4
– Я не поеду, Хью.
– О, Рик, брось! – Хью Гилберт плюхнулся в кресло в покоях Родерика. – С момента нашего приезда в Шербон мы ни разу не покидали его. Я чертовски соскучился. И если я хоть немного не развлекусь, то начну выковыривать собственные глаза из орбит ради разнообразия.
– Мне что, поднести тебе ложку?
– Что-то мы сегодня развеселились. – Хью выбрался из кресла и приблизился к Родерику, который весьма неловко и неудобно вытянулся на полу. Хью опустился на одно колено и прижал левое плечо товарища к полу, в то же время поворачивая его бедро вправо, придавая ему дополнительный вес. – Расслабь плечи.
– Я расслабил, – проворчал Родерик, мускулы на спине ощущались так, словно вдоль его позвоночника чеканили металл.
– Тогда попытайся расслабиться еще немного. Хорошо. Теперь другую сторону. – Он помог Родерику устроиться поудобнее. – Между прочим, в приглашении сказано, что пир устроен, в частности, для того, чтобы отпраздновать твое возвращение. Почетному гостю не пристало уклоняться от такого визита.
– Уверен, что Алан Торнфилд предпочел бы увидеть меня мертвым на каком-нибудь грязном поле, особенно теперь, когда у него появился шанс выиграть Шербон. Пир в мою честь – чушь собачья.
– Ну что ж, неужели тебе не хочется узнать, на что он в действительности надеется? Теперь вставай, поработаем над балансом.
– Не хочу. – Родерик с трудом поднялся, оттолкнув руку Хью, балансируя на здоровой ноге. Хью протянул Родерику меч, чтобы тот держал его в левой руке. Родерик минуту опирался на него, чтобы сохранить равновесие, – Меня совершенно не интересует, на какой схеме остановился Алан. Он не получит Шербон.
– Вполне сможет, если ты не перестанешь отпугивать всех достойных леди, которые входят в двери нашего замка, – запальчиво произнес Хью, – Ну ладно, готовь меч. – Родерик медленно поднял конец меча с пола, пока тот не стал перпендикулярным его телу. – Хорошо, хорошо, Рик, устойчивее. Говоря по чести, можно подумать, что ты вовсе не пытаешься произвести на женщину хорошее впечатление. А ведь это совсем не трудно. Бедные создания! Ласковое слово, улыбка. Почему ты всегда слоняешься по двору, словно рычащий великан-людоед?
Родерик покачнулся, уперся концом меча в пол, чтобы вновь обрести равновесие, и мрачно взглянул на Хью:
– А как ты хочешь, чтобы я двигался, Хью? Может, прикажешь мне танцевать?
– Это было бы очень занятно.
– Заткнись.
– Это ты заткнись. Еще раз с мечом на этой стороне. – Хью приготовил руки, чтобы поймать Родерика, если тот начнет падать. – Ты не умрешь, если проявишь доброту и сердечность.
– Я пытался быть сердечным, или ты забыл? – Правая рука с мечом упала и снова поднялась, медленно, но гораздо увереннее, чем несколько месяцев назад. Родерика охватила внезапная тоска от горьких воспоминаний о том, как он размахивал этим куском металла, словно полой бамбуковой палкой. – Все мои усилия были напрасны.
– Твои улыбки были сплошными гримасами, а темы для разговоров – мрачновато-жутковатые. Ты кричишь на слуг днем и ночью. Это буквально выводит из себя.
– Кого? Тебя?
– Разумеется, нет. Я привык к этому. Теперь давай наденем сапоги и размеренно походим.
Родерик опустил конец тяжелого оружия и запрыгал назад, чтобы сесть в кресло, стоявшее позади него, ожидая, когда Хью принесет сапоги.
– Тогда та, которая выйдет за меня замуж, тоже привыкнет к этому. – Он прислонил меч к креслу и начал ежедневную борьбу с обувью.
– Уже никого не осталось, кому пришлось бы привыкать! – сорвался на крик Хью, затем снова опустился на одно колено и в сердцах вздохнул. – Давай я помогу тебе с сапогами.
– Нет. – Родерик отстранил руки Хью. – Я сам могу их обуть.
– Я никогда не говорил, что ты не можешь, – возразил Хью. Он наблюдал, как Родерик борется с левым сапогом. – До твоего тридцатилетия, – он замолчал, считая на пальцах, – сто девяносто два дня, Рик. Что мы будем делать, если ты не женишься?
Ответа не последовало, Родерик лишь крякнул, когда левый сапог наконец поднялся по ноге вплоть до колена.
– Отлично. Давай забудем про все это время в Англии, – решительно заявил Хью. – К черту Магнуса! К черту Алана Торнфилда! Ко всем чертям Шербон! Между тобой и этой землей нет взаимной любви. Мне не остается ничего, на что я могу претендовать, кроме долгов. Вместе мы можем вернуться в Константинополь и восстановить нашу армию: благодаря твоей храбрости твое имя – настоящая легенда. Мы можем вернуть наше богатство на наших условиях. Там мы можем быть принцами и королями! Не знаю, как ты, но я всегда воображал себя членом королевской семьи.
Дерзкие заявления Хью повисли в воздухе, пока Родерик изучал пол между своими сапогами. Когда от Родерика не последовало ответа, его друг продолжил:
– Здесь нас ожидает в лучшем случае твой несчастливый брак с какой-нибудь отвергнутой всеми старой девой с лошадиным лицом. В худшем случае ты вообще не женишься и нас двоих, так же как и Лео, выбросят отсюда к чертям собачьим. Что с ним тогда будет, Рик? Если ты женишься, он по крайней мере получит наследство. Ты же не хочешь, чтобы он превратился в маленького попрошайку?
– Я этого не допущу, Хью.
– Тогда хотя бы сходи на празднество в Торнфилд-Мэ-нор сегодня. – Посмотри, как настроен Алан. И если сумеешь проявить хотя бы чуточку обаяния, возможно, найдешь себе невесту в окружении, – он помахал рукой, указывая на мрачную и темную спальню, – отнюдь не столь ужасном.
Некоторое время Родерик обдумывал предложение друга, затем покачал головой. Если его должны рассматривать, пусть это происходит в его собственном доме, где он может скрыться, если пожелает.
– Нет, я не передумаю. Но…
– Рик!
– Пойди вместо меня ты, Хью, – предложил Родерик. – Передай мои сожаления кузену и разузнай все, что сможешь.
Хью ушам своим не поверил.
– Ты серьезно, Рик? Хочешь, чтобы я пошел туда?
– Да. Очень хочу, хотя бы ради того, чтобы передохнуть от твоего бесконечного нытья и физических пыток, которые ты причиняешь мне.
Хью расплылся в улыбке, и Родерик на мгновение испытал чувство вины, осознав, что в последнее время Хью редко улыбался, ограничиваясь саркастическими усмешками для всех, кроме Лео.
– Потрясающе! – воскликнул Хью и вскочил на ноги. – Блестящая идея, Рик! Я немедленно отправляюсь туда и вернусь завтра. – В голове Хью вертелись мысли, которые он выражал вслух, не ожидая ответа: – Я оденусь в зеленое – нет, в голубое. Надену красный плащ, сапоги. Или желто-коричневый?..
– Уверен, ты будешь выглядеть отменно в любом костюме. Теперь отправляйся, – проворчал Родерик.
– А что ты сказал о физических пытках? Мы еще не кончили наши упражнения, – нахмурился Хью.
– Если мы продолжим, у тебя не останется времени, чтобы собраться. Уверен, тебе захочется принять ванну.
– Клянусь Богом – ты прав! От меня пахнет, как от стада козлов. – Хью повернулся к двери, затем вновь к Родерику. – Но Лео…
– Пришли его ко мне перед тем, как уедешь. Уверен, один вечер мы выдержим друг друга.
Даже в водовороте предвкушений Хью на минуту успокоился.
– Он будет очень рад этому, Рик. Родерик, не глядя на друга, махнул ему рукой.
– Я немедленно пришлю его. – Молчание. – Ты уверен, что сможешь…
– Я не совсем беспомощный, Хью.
– Разумеется, нет, – согласился Хью. Родерик на мгновение испытал горькое унижение из-за его успокаивающего тона. – Я никогда, никогда не думал так о тебе – да и как я мог? – Не получив ответа, Хью вздохнул. – Увидимся завтра, Рик, – надеюсь, мне удастся собрать достаточно сплетен.
Микаэла тащила Элизабет по коридору, находившемуся за кухней. Обе закрывали ладонями рот, чтобы подавить смех – точнее, смех Микаэлы. Из-под ладошки Элизабет не раздавалось никаких веселых звуков, хотя рот был растянут в улыбке, а глаза сверкали. Они остановились позади набора высоких деревянных полок прямо перед входом в шумную, полную пара и всевозможных ароматов кухню.
Элизабет повернулась к подружке, прижав палец к губам, затем потянула себя за ухо и указала на дверь.
–.. чтобы подать этот торт, понадобится человек шесть, не меньше. Боже милостивый, никогда не видела подобного размаха! Подумать только, сколько припасов выброшено на эту пустую…
– Ах! Слава Богу, что лорд счастлив. Рада за него. Ура, да здравствуют лорд и его новая невеста!
Элизабет сжала руку стоявшей рядом Микаэлы. Та повернулась к девочке и увидела, как ее ротик сложился в удивленное «О». Элизабет обняла Микаэлу за талию, и они продолжили прислушиваться к разговору на кухне.
– Вот уж действительно «ура»! Это просто скандал, вот что это такое. Не понимаю, как он решился жениться на ней, в тот же вечер, без времени на помолвку! На ней!
– Они достаточно давно знакомы – так что зачем откладывать, когда сегодня все соберутся, чтобы стать свидетелями эуого события? Ведь леди Элизабет так нужна мать.
– Совсем не такая, осмелюсь сказать. Будущая леди – отвратительнейшее существо.
Элизабет сделала попытку оторваться от Микаэлы и ворваться в кухню, но девушке удалось удержать ее.
– Не важно, что они говорят, Элизабет, – с улыбкой прошептала она. – Не все ли равно, что они думают? Единственное, что имеет значение, – это что мои предположения оказались правильными – и теперь мы сможем быть вместе, как настоящая семья, навсегда.
Сердитая морщинка на личике Элизабет расправилась и сменилась очаровательной улыбкой. На этот раз она осторожно отошла от подруги и, взявшись пальчиками за юбку, принялась кружиться, на минуту закрыв глаза, словно в экстазе.
– Ты такая красивая, – прошептала Микаэла. – Словно принцесса. – Это была чистая правда.
Микаэла была вдвойне рада, что сшила себе новый туалет. После того как леди Джульетта испортила ее единственное выходное платье, а очаровательный приз, который она выиграла, был прислан ей в обрезках, Микаэла использовала все свое воображение и мастерство и соединила их оба. Ее розовая атласная юбка была расшита широкими полосами темно-зеленого бархата, которые стратегически ровно скрывали пятна от десерта. Цвета чередовались, как на майском дереве, и Микаэла должна была признать, что эффект оказался поразительным. Из кусков зеленого лифа она сшила короткий, отделанный кружевом, жилет и надела его поверх собственного розового платья с длинными, широкими розовыми рукавами.
Впервые в жизни Микаэла благодарила семью за то, что та была слишком бедна и не могла обзавестись постоянной швеей.
Микаэла надеялась, что леди Джульетту тоже пригласят на праздник, чтобы она увидела, как изобретательно было использовано платье, которое она изрезала, чтобы обмануть Микаэлу и лишить ее выигрыша.
Оно будет ее свадебным платьем.
Элизабет перестала кружиться и приблизилась к Ми-каэле. Она приложила ладошку к своему сердцу, затем вытянула руку и коснулась груди подруги.
По ее глазам Микаэла видела все, что чувствовала девочка.
– Я тоже люблю тебя, Элизабет, – гпрошептала она, голос ее дрогнул. Затем до нее донеслись отдаленные звуки струн, она вытерла слезы и просияла улыбкой. – Пойдем поскорее в зал – прибыли музыканты и я Не хочу пропустить ни минуты сегодняшнего праздника.
Микаэла твердо знала, что это будет величайший вечер в ее жизни.
Трапеза тянулась, казалось, целую вечность, но Микаэла ничего не имела против. Ей было радостно сидеть за столом между Элизабет и Аланом, и' поток гостей, вливающийся в зал Торнфилд-Мэнора, броеал восхищенные взгляды на эту троицу.
Сердце Микаэлы станцевало зловредный и горделивый танец при виде леди Джульетты Оспри, сидевшей за одним из передних столов. Микаэла сделала все, чтобы зловредная женщина заметила ее. Та, к ее величайшему изумлению, вернула приветственные жесты и даже добавила восторженный взгляд на платье Микаэлы.
«Естественно, теперь она будет любезна со мной, – размышляла Микаэла. – Я буду находиться в лучшем положении, в положении хозяйки. Скоро она станет лишь гостьей в моем доме».
И именно в этот момент Микаэла решила простить леди Джульетте все ее мелкие пакости и почувствовала, как бремя, которое она несла, сама того не осознавая, упало с ее плеч.
Агата Форчун была права: прощение – лучший бальзам для души.
И, словно чтобы подтвердить это изречение, взгляд Микаэлы обратился к тому месту, где сидели ее родители, а именно за столом для самых знатных гостей – рядом с леди Джульеттой. У Микаэлы не было времени поговорить с матерью или отцом, но она несколько раз помахала им в знак приветствия и даже незаметно послала отцу воздушный поцелуй.
Родители, как обычно, выглядели очень счастливыми, словно у них не было никаких забот.
Звон уносимых тарелок соперничал со звуками музыки, но вскоре был перекрыт ахами и охами гостей. С левой стороны зала двое рослых молодых слуг внесли огромный поднос с самым гигантским тортом, когда-либо подаваемым за пределами Лондона. Элизабет вскочила на ноги, чтобы посмотреть сверху вниз на этот шедевр, когда он был медленно и осторожно водружен на уже расчищенный стол на помосте лорда.
Низкий, но широкий торт был выполнен в виде боевого щита, покрытого узором из лесных орехов, воспроизводящим герб Шербона, и украшенного изящными побегами молодого папоротника и осенними листьями. Букеты перьев и лент размещались по углам, создавая впечатление фантастических фонтанов.
Когда торт наконец был установлен на столе, слуги отступили, Алан встал и гости разразились аплодисментами. Алан дал им возможность выразить свой восторг в течение нескольких секунд, улыбаясь и кивая головой, пока осматривал полные ожидания и любопытства лица. Затем поднял обе руки, призывая к тишине.
– Добрый вечер, друзья мои. Благодарю вас за то, что сегодня вы приехали в Торнфилд-Мэнор. С легким и радостным сердцем я и моя семья, – он сделал жест рукой в сторону Элизабет и Микаэлы – и сердце девушки подпрыгнуло в груди, – приветствуем вас в нашем доме по случаю торжественного и счастливого события.
Под столом рука Элизабет дотянулась до руки Микаэлы и крепко сжала ее, на что та ответила пожатием.
– Разумеется, я от имени всех присутствующих выражаю сожаление, что наш сеньор, лорд Родерик Шербон, не смог появиться здесь из-за личных дел, требующих его внимания. Мне бы очень хотелось, чтобы он был с нами.
«Определенно, он святой, – думала Микаэла, – произносить такие любезные слова о Шербонском дьяволе. Мой будущий муж – славный, славный человек».
– Но я готов сердечно приветствовать его ближайшего соратника сэра Хью Гилберта, который тоже вернулся из Святой земли. – Алан захлопал, а следом и все гости, когда темноволосый высокий человек поднялся из-за стола, где сидели также леди Джульетта и родители Микаэлы.
С выгодного положения на помосте Микаэле хорошо было видно, какое оживление вызвал сэр Хью Гилберт среди женской части гостей. Микаэла сама удивилась красоте мужчины, его одежда была превосходна – дорогая и хорошего качества. Черные волосы были коротко подстрижены, он носил очень короткую бородку – точнее, немногим более, чем темную тень. Со своего места Микаэла видела, как темные ресницы окаймляли его глаза. Сидевшие ниже ее помоста женщины вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть незнакомца, затем, сблизив головы, принялись оживленно обмениваться впечатлениями.
Сэр Хью, казалось, чувствовал проявленное к нему внимание, потому что когда заговорил, его глаза покинули фигуру Алана и заскользили по чуткой толпе, словно он был менестрелем, готовым продекламировать драматические поэмы перед жадно внимающей аудиторией.
– Мой дорогой лорд Торнфилд, лорд Шербон повелел мне выразить его глубочайшее и самое искреннее сожаление по поводу того, что он не смог лично ответить на ваше любезное приглашение присутствовать на вашем пиру вместе с вашими гостями. После смерти отца у лорда Шербона дел невпроворот. Но если вам потребуется его помощь, он готов ее оказать. – Этот красноречивый красивый мужчина поклонился в сторону Алана: – Лорд Торнфилд, приношу вам личную благодарность за ваше теплое гостеприимство. – Он сел.
Микаэла увидела, что на лице Алана появилось несколько озадаченное выражение.
– Сэр Хью, не будете ли вы так любезны сказать мне: лорд Шербон, он не… болен?
Хью снова поднялся на ноги.
– Вовсе нет, лорд Торнфилд. Он – воплощение здоровья. – Он приготовился сесть.
– Простите меня, но я – все мы – слышал, что он был серьезно ранен в Святой земле. Я думал, что, может быть, его раны…
Хью выпрямился и пригвоздил Алана, по мнению Микаэлы, безмерно высокомерным взглядом.
– Смею уверить вас, что полученные лордом Шербоном раны никоим образом не мешают ему править. Но я непременно сообщу ему, что вы любезно интересовались его здоровьем. Уверен, он будет тронут вашей… заботой. – Сэр Хью снова сел.
Микаэла не могла не почувствовать себя слегка задетой – словно каким-то, почти незаметным образом этот сэр Хью Гилберт умудрился проучить Алана в его собственном зале на его собственном празднике.
Девушка решила, что как ни красив этот мужчина, он ей совсем не нравится.
Алан откашлялся.
– Отлично. Благодарю вас, сэр Хью. – Он обратил взгляд на гостей. – А теперь о главной цели нашей встречи.
Все мысли о помпезном рыцаре выветрились из головы Микаэлы, а в животе у нее все сжалось. Она встретилась глазами с матерью и заморгала. Агата послала ей добрую, но довольно смущенную улыбку.
– Как вам всем известно, мы с дочерью жили одни после трагической и преждевременной смерти моей жены.
Торнфилд-Мэнор был лишен женской руки, а моей дочери не хватало материнской ласки. Я намерен сегодня исправить это положение. Существует обычай собирать всех друзей для объявления помолвки, и в этом я не разочарую вас, за исключением того, что период помолвки для меня и моей новой невесты будет самым коротким в истории. Брат Коуп? – Облаченный в сутану человек, хорошо знакомый Микаэле, материализовался из тени, падающей от стены, и приблизился к великолепному шербонскому торту. Собравшиеся ахнули. – Итак, – Алан гордо улыбнулся, – сейчас я не только объявляю вам о своем намерении жениться, но и считаю вас моими свидетелями.
Микаэла готова была вскочить на ноги в предвкушении объявления, которое собирался сделать Алан, и с нетерпением ждала его следующих слов.
– С огромной гордостью представляю вам всем следующую леди Торнфилд – леди Джульетту Оспри.
Микаэле показалось, что она ослышалась или неправильно поняла Алана из-за бури аплодисментов, которые потрясли зал. Но хриплый звук слева от нее, такой тихий и сжатый, что не мог быть услышанным в шуме, прорвался сквозь рев одобрения со стороны гостей, как и крик в голове Микаэлы. Словно во сне, она медленно повернула голову и увидела, как Элизабет нырнула под стол и подбежала к отцу. По ее бледному личику текли слезы.
– Па… – хриплымтолосом произнесла она. – Па-па, нет! Ты назвал… неверное имя. Микаэла сказала… что ты женишься на ней!
Леди Джульетта поднялась со своего места и улыбнулась девочке:
– Ну-ну, дорогая, твой папа женится не на мисс Фор-чун. Мы с тобой прекрасно поладим.
Алан упал на колени перед дочерью и обнял ее за плечи. Микаэла смотрела на его широко распахнутые, полные слез глаза, словно все еще находясь в призрачном сне, который быстро превращался в кошмар.
– Элизабет, ты заговорила! Моя дорогая девочка, я… Элизабет вырвалась из его объятий.
– Скажи, что это неправда, папа. Ведь ты любишь Микаэлу.
Алан судорожно сглотнул и посмотрел на Микаэлу.
– Я женюсь на леди Джульетте, любовь моя. Но леди Микаэла будет…
– Нет! – вскричала Элизабет и бросилась вон из зала. Микаэла хотела последовать за ней, однако ноги не слушались ее. Алан не сводил с нее глаз. В зале наступила гробовая тишина.
Затем громкий стук каблуков заставил обоих, и Микаэлу, и Алана, обернуться. Леди Джульетта стояла перед столом со слегка сдвинутыми бровями.
– Милорд, вы намерены отложить церемонию? – спокойно спросила она. – Мне бы не хотелось…
– Нет, – прервал ее Алан. Бросив умоляющий взгляд на Микаэлу, он присоединился к леди Джульетте и монаху.
И когда добрый брат Коуп откашлялся и начал свою речь, когда Алан взял леди Джульетту за руку, отвернувшись от Микаэлы, сидевшей в одиночестве за столом лорда, сердце девушки разбилось на сотни тысяч мелких кусочков.
Глава 5
Микаэла оставалась в постели два последующих дня, не вставая, чтобы поесть или умыться, и ограничивалась лаконичными ответами родителям, часто навещавшим ее.
Того, что она лежала в постели, в которую, как она думала, никогда больше не вернется, было достаточно, чтобы она впала в глубокую депрессию. Микаэла заново переживала все события праздника в последний день ее пребывания в Торнфилд-Мэноре, они казались ей кошмарным сном.
Микаэла покинула Торнфилд-Мэнор в тот же вечер вместе со своими родителями, даже не упаковав несколько вещей и не попрощавшись с Элизабет. Она корила себя за трусость и предательство, но ей была нанесена слишком тяжелая рана, и она чувствовала себя оскорбленной и подавленной.
Тихий стук в дверь заставил Микаэлу глубже зарыться в подушку и натянуть на голову одеяло. Возможно, если она инсценирует сон, кто бы ни стучал, попросту уйдет.
– Микаэла? – На этот раз это был ее отец, она услышала скрип половиц, когда он вошел в комнату, и скрип закрывающейся двери. – Ты не спишь?
Микаэла не ответила, крепко зажмурясь под одеялом, молясь, чтобы отец оставил ее в покое.
Но она почувствовала, как прогнулся матрас, когда Уолтер присел к ней на кровать.
– Мама очень беспокоится о тебе, дитя мое, – произнес он едва слышно. – Может, придешь поесть, чтобы она не думала, что ты решила умереть с голоду?
– Мне очень хотелось бы умереть, – с горечью ответила Микаэла. Ей вообще не хотелось говорить, слова вырвались сами собой. Она осознавала, что прозвучало это слишком по-детски.
Рука отца грела ее икру сквозь тонкое одеяло.
– Ах, Микаэла! – Он вздохнул. – Я понимаю, как тебе больно, и всем сердцем переживаю за тебя. Но прятаться в своей комнате – это не выход.
– Знаю, папа, но мне не хочется никого видеть.
– Разве тебе есть чего стыдиться? – спросил Уолтер. – Ты не сделала ничего плохого.
– А с кем я собиралась стать?.. – Микаэла сдернула с головы одеяло и взглянула на отца – седеющего, дородного, с добрым лицом. – Я сказала Элизабет, что ее отец собирается жениться на мне, что у нее будет настоящая семья. И она поверила мне. Я выставила себя на посмешище перед целым светом. «Бедняжка мисс Форчун, представьте, она вообразила, будто такой красавец, как лорд Алан, возьмет ее в жены!» Это ужасно, что все говорят о нас. Я не смогу больше показаться на людях.
– Чепуха, – усмехнулся Уолтер. – Ты ничего никому не говорила о своих подозрениях, кроме Элизабет, и то, что она высказала во время пира, все скорее всего приняли за невинное предположение юного встревоженного создания.
– О, папа, – вздохнула Микаэла. – Ты не понимаешь.
Уолтер улыбнулся ей:
– Я понимаю больше, чем ты думаешь. Я хорошо знаю, каково это, когда злые языки порочат тебя и твою семью. Думаешь, у меня нет ушей или я слабоумный?
– Разумеется, нет, – поспешила заверить его Микаэла. – Но тебя это, казалось, никогда не беспокоило. Я же…
– Такое тяжело пережить, я знаю. Но, дочка, – в тоне его звучала мольба, – люди не всегда были обо мне и твоей матери такого мнения, как сейчас. Вообще-то ко мне всегда относились пренебрежительно, но по другой причине. Некогда твою мать высоко ценили и уважали в графстве.
Микаэла была заинтригована. Отец никогда не вспоминал прошлое. Вряд ли его воспоминания помогут ей в ее нынешнем положении, но ей хотелось, чтобы отец продолжал рассказывать.
Она села в постели.
– Расскажи мне об этом.
Уолтер кивнул:
– Я не смакую все это, ну да ладно. Может быть, это позволит тебе в какой-то мере понять наше нынешнее положение и то, как мы оказались здесь. Возможно, ты почувствуешь облегчение. Когда мы с твоей мамой поженились, я был вассалом короля.
Микаэла удивленно вскинула брови.
– Да-да. Я был одним из любимых лордов Вильгельма Завоевателя, он хорошо ко мне относился. Ни перед кем – даже перед Богом – я не преклонял колена. За мою верность мне были дарованы земли на севере Англии, но прежде, чем я успел устроить там дом, меня послали в Шербоншир, чтобы помочь Магнусу Шербону установить контроль над его земельными владениями в интересах короля.
– Ты был заодно с Шербонским дьяволом? – охнула Микаэла.
– Именно так, хотя тут нечем гордиться. Родители твоей матери были вассалами Магнуса Шербона, и стоило мне увидеть ее милое лицо, услышать ее речь, как я в нее влюбился. Агата была благочестивой девушкой, но при этом обладала живым умом, острым язычком и жизнерадостностью. Она была очаровательна. Буквально ослепительна. Нетрудно было уговорить ее отца отдать ее мне – любимому воину короля, человеку, которому суждено было достичь величия, хотя меня считали жестоким и кровожадным.
Микаэла не сдержала смех.
– Тебя, папа?
– Да, меня, Микаэла. Помогая Магнусу Шербону, я отправил много людей в могилу тем самым мечом, который висит в нашем холле. Я был безжалостен в своих амбициях стать самым могущественным лордом за пределами королевского двора. Более знатным, чем человек, которому я помогал, – Магнус Шербон. Я хорошо помню клятву, данную мной королю: «Каждый день минус человек, пока эти земли не подчинятся вашему владычеству». Уолтер опустил глаза, словно стыдился этих воспоминаний.
– И я сдержал свое слово. Никаких судов. Заявления о невиновности, мольбы о помиловании встречались мечом и заканчивались пролитой кровью. Когда Шербон наконец обрел нелегкий и полный страхов мир, я знал, что моя слава – не за горами. Я должен был провести зиму вместе с твоей матерью, здесь, в этом доме, где мы сейчас живем, и встретить тут весну. Вильгельм даровал мне разрешение построить на моей земле в северном графстве огромный замок. Мама носила тебя тогда, и после твоего рождения, убедившись, что ты будешь жить, мы отправились в долгий путь к нашему новому дому.
– Но мы никуда не уехали.
– Нет, не уехали. – Уолтер вздохнул. – Когда твоя мать исчезла в ту зиму, впервые за свою эгоистичную жизнь я почувствовал страх за другое человеческое существо. Я чуть не сошел с ума от беспокойства и думал лишь о том, чтобы увидеть ее живой и невредимой. Прошло два дня, прежде чем я осознал, что мне надлежит сделать, и когда осуществил это, тебя вернули мне. Я принес клятву и буду верен ей и впредь.
Микаэла кое-что знала об этой части истории – когда Уолтер опустился на колени в деревенской церкви и молил Бога вернуть ему жену. Но до сих пор Микаэла не понимала, как это связано с ее собственными проблемами.
– Время моего пребывания в Шербоне окончилось, и с наступлением весны мы отправились в путь – мы втроем и мои доверенные люди. Во второй день нашего путешествия меня вызвали ко двору. Мне приказали усмирить мелкое восстание, случившееся по дороге к нашим землям. Но я отказался. Сказал, что никогда больше не буду сражаться.
– И что случилось, папа?
– Что ж, король сделал то, что сделал бы любой здравомыслящий правитель, столкнувшись с вассалом, имеющим ценную земельную собственность и права, дарованные им самим, но не желающим, сражаться. – Уолтер поднял глаза на дочь. – Он лишил меня моих земель, а также привилегий. Отправил обратно в Шербоншир, выделив мне маленький земельный участок.
– Но ведь это несправедливо, – сказала Микаэла.
– Напротив, король проявил щедрость – возразил Уолтер. – Он мог бы убить меня, дорогая, за то, что я отказал ему после всех милостей, которыми он меня осыпал. В наказание я должен был провести остаток дней на землях Шербонского дьявола. Но это оказалось также и твоим, и маминым наказанием, что ранило меня еще глубже. Над Агатой посмеивались, тебя сторонились. Я все еще расплачиваюсь за свою жестокость. Но знаю правду, и поэтому спокоен. Вот что тебе нужно принять как неизбежное, дочка, – закончил Уолтер свою потрясающую историю. – Принять свою собственную правду. Пусть это будет глубоко в тебе, чти то, что считаешь правильным, справедливым и добрым. Ты сама правильная, справедливая и добрая. Ангелы оберегают тебя – я в это верю. Ты еще найдешь свое место в этой жизни, Микаэла.
Она не чувствовала себя более просвещенной печальным рассказом отца о потерях и унижениях. Скорее, она была задета, и что-то явно беспокоило ее.
– Но, папа, неужели Магнус Шербон не захотел помочь тебе в твоем плачевном положении после того, как ты помог ему сохранить его собственные земли?
Уолтер фыркнул:
– О нет! Магнус был рад, что я низвергнут. Хотя он слышал, что я отказался воевать, у него в уме постоянно крутилась мысль, что однажды я вновь возьмусь за меч.
Обладай я большим наделом земли, мог бы восстать против него й захватить его владения.
– Неужели это правда?
– Правда. Я мог разделаться с Магнусом Шербоном в течение недели.
Микаэла была поражена. И немного обеспокоена тем, что отец приговорил их к бедности и унизительному положению. Ведь Господь не хотел, чтобы они так страдали?
– В один прекрасный день, Микаэла, ты выйдешь замуж, – продолжил Уолтер. – И когда это случится, уедешь отсюда и начнешь новую жизнь. Жизнь, которую ты вела в Торнфилд-Мэноре, не была твоей – ты просто заимствовала ее. Ты забудешь про свои чувства к лорду Алану.
– Как бы мне этого хотелось! – вздохнула Микаэла. Хотя она могла бы поклясться, что ненавидит Алана Торнфилда, она отчаянно скучала по нему и ненавидела себя за это. И Элизабет… Ее жгло желание отплатить Алану за то, что он разбил ее мечты и оторвал от милой Элизабет. – Я ненавижу его, папа. Он лжец, он обманул меня.
– Неужели?
Ей не хотелось встречаться с его пытливым взором, и она обрадовалась, когда в дверь снова постучали и в комнату вошла Агата с плетеной корзиной в руках.
– О, Микаэла! – Агата поставила корзину на тумбочку рядом с кроватью и сжала руки дочери. – Наконец-то ты выбралась из своей норки!
– Только на мгновение, мама, – сказала Микаэла, когда Агата обняла ее. – Мне все еще предстоит решить, что делать.
– Конечно, конечно. И пока ты решаешь, просмотри свои вещи из Торнфилд-Мэнора. Их прислали сегодня утром с запиской от леди Джульетты. Как это мило со стороны миледи! – Агата помахала рукой в сторону корзины.
Микаэла застонала, рухнула на постель и натянула на голову одеяло. Ей не хотелось видеть ни одной вещи, к которой она прикасалась в Торнфилд-Мэноре. Достаточно того, что сейчас в углу комнаты валялось свернутое розово-зеленое платье, которое она буквально возненавидела.
Голос матери поддразнивал ее сквозь одеяло:
– О, здесь твои ночные рубашки, пара передников и – что это? – Микаэла услышала треск пергамента. – О Боже, это похоже на королевский указ, как забавно!
