Текст книги "Пробуждение любви"
Автор книги: Хизер Гротхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Глава 23
Когда Микаэла шла по темному коридору к своей комнате, она испытывала боль и в то же время ее окрыляла надежда.
Вдруг она поняла, что это был канун Рождества – сочельник. Она любила Родерика, и он позволил ей это. В конце концов все должно было наладиться. Они поженятся в ближайшие же дни – возможно, она могла даже считать время в часах, – и потом она, он и Лео станут одной семьей. На минуту она нахмурилась по поводу того, во что выльется ситуация с Хью, – она говорила правду, когда сказала ему, что не хочет, чтобы он ушел, но она также хорошо знала, что означало заботиться о ком-то, кто не дает ничего взамен. Микаэла не могла оставаться в Торнфилд-Мэноре после того, как Алан и Джульетта поженились, поэтому вряд ли Хью сможет видеть ее и Родерика вместе, как мужа и жену, в течение всей своей жизни.
Но если Хью покинет замок, Родерик будет подавлен.
На минуту она даже подумала, что чувства Хью к Родерику могут однажды угаснуть, измениться, как ее собственное отношение к Алану. Но потом она лишь с печальной улыбкой покачала головой. Микаэла понимала, что ее чувства изменились как из-за Родерика, так и из-за расстояния между этими двумя домами, а также благодаря времени, за которое она увидела, что Алан не был человеком ее грез. У Хью не было подобных иллюзий относительно Родерика – он знал все его недостатки и любил его, невзирая на них. А может быть именно благодаря им.
А Лео… Господи, как Лео любил своего Хью!
Но сейчас не время думать о подобных гнетущих проблемах. Микаэле хотелось вымыться, перекусить и провести остаток вечера в одиночестве. Она миновала дверь своей комнаты и направилась в холл отдать приказания, чтобы принесли воду и поднос с едой. Может быть, стоило послать все это и в комнату Родерика. В качестве небольшого подарка.
Она поднялась почти до конца лестницы, когда услышала шум и суматоху: мужчина кричал что-то, женщина – голос явно принадлежал кому-то из служанок – горячо возражала ему:
– Вы не можете подняться сюда, милорд!
– Убирайся прочь, женщина, или я спущу тебя с лестницы! Если понадобится, я сам обыщу весь дом! Я знаю, она здесь!
Микаэла застыла, поднеся руку к горлу.
Мужской голос принадлежал Алану Торнфилду.
Как раз в этот момент он поднялся на второй этаж, и Микаэла увидела его взлохмаченные, намокшие под дождем волосы и одежду и ужас в глазах, когда его взгляд упал на нее. Служанка висела позади на его плаще, словно тщетно тянула упрямого мула.
– Микаэла, слава Богу! Они с вами, правда? Скажите, что это так!
– Алан, о чем ты? Кто со мной? Господи, вы насквозь промокли!
– Элизабет! – Алан дышал с трудом. – И Харлисс тоже. Они здесь, да?
– Разумеется, нет. Почему они должны быть здесь? Харлисс изгнана из Шербона. – Крошечная доля страха опустилась на Микаэлу, словно прокравшись через толстые стены, за которыми все еще бушевала гроза, или же скатившись с промокшего Алана. Она подошла к нему и взяла его за руку. – Пойдемте со мной вниз, и вы мне все объясните. Я уверена…
– Нет времени! – закричал Алан, оттолкнув ее руку. – Если здесь их нет, значит, они где-то на улице.
– О чем вы говорите? – Страх Микаэлы усилился. – Разве они не поехали вместе с вами в Торнфилд-Мэнор?
– Элизабет снова убежала, предположительно к вам. Харлисс почти настигла ее, а потом они обе исчезли.
– А Джульетта? – спросила Микаэла.
– Мы уже приближались к Торнфилд-Мэнору, и я послал ее вперед. В темноте под дождем я не мог следить за Элизабет и Харлисс, стараясь обеспечить безопасность Джульетты. Она… она чувствовала, что Элизабет убежала из-за нее, и теперь… я потерял обеих!
– Господи! – выдохнула Микаэла. В этот момент грянул гром, сверкнула молния. Потом еще и еще. – Все будет хорошо. Пойду предупрежу лорда Ро… – Микаэла не договорила.
– Вот вы где, мисс Форчун. – Это был голос Хью. – Значит, Лео с вами?
– Что? – в ужасе воскликнула Микаэла.
Хью не спускал глаз с Алана Торнфилда, который все еще стоял, прислонившись к стене.
– Это твоих рук дело! Я прикажу тебя выпороть, собака, за то, что ты ворвался в комнату сына хозяина!
У Алана вырвался сдавленный стон, и он соскользнул вниз по стене на пол.
– Алан не заходил в комнату Лео, Хью, – заявила Микаэла, она молилась, чтобы не оправдались ее ужасные подозрения.
– Но кто-то был там, кто только что вошел с дождя – на полу наводнение. – Морщины на лбу у Хью углубились, он переводил взгляд с Микаэлы на Алана. – Где Лео?
– Элизабет, как ты могла?! – выкрикнул Алан и потряс кулаком.
– Девчонка из Торнфилд-Мэнора похитила Лео? – закричал Хью, но, прежде чем Алан успел признать эту возможность, Микаэла шагнула к Хью.
– Нет, Хью, думаю, все гораздо хуже, боюсь, Элизабет убежала, но с ней была Харлисс.
Хью резко выдохнул.
– Няня защитит их, – возразил Алан. – Она любит их обоих и…
– Я же пыталась рассказать вам все в лесу, Алан! – закричала Микаэла. – Харлисс сумасшедшая! Она помешана на мести всем нам, и самый надежный путь осуществить свою месть – через наших детей! Она злая, она ненормальная!
Алан тихо рыдал, сидя на полу, Микаэла с отвращением отвернулась от него. Она ожидала увидеть Хью в состоянии крайней обеспокоенности, но его взгляд был жестким и решительным.
Неудивительно, что Хью спас жизнь Родерику в Святой земле. Как она могла счесть этого человека неискренним?
– Поднимите эту плачущую медузу и отправляйтесь на поиски, – приказал Хью – Позовитеслуг, которые попадутся вам на пути, но не мешкайте. Я предупрежу Родерика, и мы присоединимся к вам.
– Да. Все понятно, Хью, – согласилась Микаэла. Хью взглянул на Алана:
– Клянусь вам, Торнфилд, клянусь всем, что свято для меня на небесах и на земле: если на теле Лео окажется хотя бы один синяк или одна ссадина, если он хоть раз чихнет, я задушу вас собственными руками! – Он бросил взгляд на Микаэлу, и она поняла, что в этот момент Хью готов был исполнить каждое свое слово. – Отправляйтесь! – закричал Хью, повернулся на каблуках и исчез в темноте коридора.
Микаэла подбежала к Алану и потянула его за локоть:
– Вставайте, Алан! Если вам дорога жизнь детей и ваша собственная, мы должны действовать!
За два дня Родерик уже забыл, как ходить с тростью и в тяжелом протезе, словно только что потерял ногу.
Он шел шатаясь, с грохотом продвигаясь по лабиринту темных переходов Шербона, голова кружилась из-за сильного удара по голове, который он получил в Святой земле, и в то же время от потрясений нынешнего вечера.
Он был физически близок с Микаэлой. Она любит его. Она хотела его, несмотря на его отталкивающее тело, но теперь он больше не мог притворяться. Что случилось с наделенным властью старым башмаком, который он все еще носил? Почему он подвел его именно сейчас, когда он начал верить, что мог притворяться, будто был целым, мог любить Микаэлу, как она того заслуживала, как ему хотелось любить ее? В течение тех двух счастливых дней Родерик снова был мужчиной, а теперь… теперь…
Он вновь превратился в дикого зверя. Жалкого, рычащего, побежденного зверя, недостойного любви, негодного для семьи. Ему больше незачем жить.
Родерик остановился, опершись рукой о стену, ожидая с закрытыми глазами, пока утихнет парализующая дрожь. Он никогда не сможет показаться ей на глаза в таком виде. Особенно после того, как доказал, что мог ходить, садиться на лошадь, легко кружить и подбрасывать Лео в. воздух. Черт, он так улучшил свое состояние в последние два дня, что начал вновь подумывать о том, чтобы вызвать Хью на шуточное состязание. Родерик оттолкнулся от стены и, хромая, пошел дальше по коридору.
А сейчас, сейчас он вообще ни на что не способен. Слабый. Жалкий. Микаэла сказала, что любит его, но со временем она от него устанет и будет искать утешение на стороне.
Атеперь, когда Родерик полюбил ее, почувствовал как жену, которая и будет таковой – теплой, все понимающей и страстной, – он чувствовал себя так, словно у него медленно из живота вытягивают кишки.
Может быть, именно это и чувствовала его мать, перед тем как войти в море и навсегда покинуть его. Она тоже была больной и уставшей. Тоже оставила кого-то, кого любила, полагая, что, возможно, ему будет лучше без нее.
Было ли ему лучше? Права ли была Дорис Шербон, лишив себя жизни?
Мурашки побежали по спине Родерика, и металлическое звено Микаэлы, забытое, когда он быстро натягивал на себя сорочку, до настоящего момента, начало вызывать у него зуд. Он остановился и бездумно почесал это место, затем взглянул, куда привела его искалеченная нога. Вечно оплывающие свечи по обе стороны резных дверей и слова по-латыни на притолоке, обвиняющие его:
«Из врат ада верни их души, Господи».
В душе Родерика нарастал гнев, какого он еще никогда не испытывал, – на отца, на собственное слабоволие, на Аурелию за то, что была смертельно больна, на Лео за его невинность, на мать, которая покинула его, на мисс Форчун, имевшую глупость приехать в Шербон и полюбить его.
Родерик с грохотом распахнул двойные двери и бросился в тесную часовню.
Микаэла чувствовала себя ужасно глупой, выскочив в грозу в одном платье и домашних туфлях, но она не могла заставить себя остановиться, чтобы набросить на плечи шаль или пальто.
Лео находился там. Лео и Элизабет, оба в когтях безжалостной Харлисс.
К счастью, Алан оправился от своего состояния медузы и теперь бежал рядом с Микаэлой. Они бежали, взявшись за руки, чтобы не потерять друг друга в ужасном, черном мире воды, низвергавшейся с небес вокруг них. Земля была предательской в леденящем потоке, превращавшем канавки с мертвой зимней травой в смертельно опасные шлюзы, где кроличьи норы и звериные тропки неожиданно появлялись под ногами, словно желая захватить отчаявшуюся пару врасплох и поглотить их.
Молнии позволяли им видеть вдали море, бурное и пенящееся, волны словно облизывали утесы. Вид черной воды, разрезаемой пенистыми серыми лапами, слепо захватывающими жертву, любую жертву, холодил кровь Микаэлы сильнее, чем проливной дождь.
– Мйкаэла! – крикнул Алан и присел, чтобы поднять что-то с земли, затем протянул девушке маленький предмет. Это был кожаный башмак.
Башмак Лео.
«Нет башмаков!»
Алан, должно быть, догадался по выражению ее лица, что башмак принадлежит Лео, потому что не колеблясь потянул вперед потрясенную девушку.
– Они скорее всего направились к скале! – прокричал он, когда оба, скользя, бежали вдоль узкой долины. – Там есть где укрыться? Может быть, хижина рыбака?
Мйкаэла покачала головой, затем поняла, что он не мог это увидеть в темноте.
– Нет! Там есть тропинка, которая ведет прямо к воде, и… больше ничего! – У себя за спиной Мйкаэла чувствовала, как за ними безмолвно наблюдают могилы на холме. Особенно Дорис Шербон, которая много лет назад шла по этой самой тропинке к собственной гибели. – Там очень узкая линия пляжа, Алан, и если прилив…
Алан снова потащил ее вперед.
– Им больше некуда было идти. Они могли оказаться в ловушке на склоне утеса! – Спотыкаясь и с трудом удерживая равновесие, они шли к каменистому Ц-образному месту, где тропинка исчезала за утесом и спускалась вниз, к вздыбленному краю моря.
Взобравшись к крутой, петляющей тропе, они остановились, чтобы посмотреть вниз. Прилив действительно приближался, и узкая полоска каменистого побережья теперь была скрыта под пенистой водой. Мйкаэла знала, что в самый сильный прилив вода могла подняться до середины утеса.
Дети не смогли бы проделать этот путь сами.
Когда снова сверкнула молния, у Алана вырвался хриплый крик. Он выпустил руку Микаэлы и упал через край утеса на тропу, катясь вниз по острым камням.
– Алан! – закричала Мйкаэла, но он не остановился, не замедлил своего скольжения вниз. Почему до сих пор не появился Родерик? Мйкаэла была в отчаянии, она так нуждалась в его поддержке.
Мйкаэла последовала за Аланом, пристально наблюдая за границей между утесом и водой, которая поднималась все выше с каждой последующей волной, катясь им навстречу.
Когда Родерик остановился, пошатываясь, возле алтаря, его охватило отчаяние. Он сам не знал, как очутился здесь и что ему теперь делать.
Маленькие лампадки по обе стороны раки освещали позолоченные поверхности и рельефно обрисовывали огромное распятие, подвешенное наверху. Сами камни богато украшенного помещения дышали древними благовониями, и на мгновение Родерик вернулся на два года назад, в длинный госпитальный барак в Константинополе, где господствовало другое огромное распятие и запах дымного ладана душил его кровоточащее горло.
Родерик задохнулся от воспоминания об ощущении крови, смешанной с ладаном, у себя во рту, от звона в ушах и сильной пульсации лица от полученных ран и от ощущения в ноге, словно та находилась в огне, который не мог поглотить ее. Затем появилось бледное, осунувшееся, встревоженное лицо Хью, борющегося за его жизнь, хотя в тот момент ему больше всего хотелось умереть, чтобы навсегда избавиться от запаха ладана, невыносимой боли и словно насмехавшегося над ним распятия. Ускользнуть туда, где он наконец увидит свою мать и где уж точно не встретит снова Магнуса Шербона. Как он молился перед Гераклеей! Как он молил Господа сохранить его людей и привести их к справедливой победе и сделать так, чтобы его отец наконец начал гордиться им и сказал: «Отлично, сын! Отлично!»
Но Господь не услышал ни одну его молитву. Его солдаты голодали, болели, затем их жестоко убили. Когда Родерик попытался спасти хотя бы некоторых из них, он чуть было не поплатился за это своей собственной жизнью. И все эти жертвы принесли ему лишь то, что он лишился ноги и перестал ощущать себя мужчиной.
Уж лучше бы он умер!
Но по крайней мере Магнуса уже не было в живых, чтобы встретить его в Шербоне, теперь – окончательного неудачника.
Родерик с горьким криком бросил свою трость на высокую раку.
– Почему ты сразу не убил меня прямо на месте? Почему дал мне сначала пережить все эти мучения? Почему нагрузил меня мальчиком, не моей крови и плоти, который не знает этого и смотрит на меня как на родного отца'? Почему подарил женщину, которую я мог бы любить до конца жизни, а потом лишил возможности быть человеком, какого она заслуживает? Почему? Почему, черт подери?!
Родерик упал на правое колено и повалился в сторону, ловя опору правой рукой. Тело сотрясли рыдания, а отрывистое дыхание эхом отозвалось в высокой, тихой часовне.
– Разве я недостаточно страдал? Разве я… разве я недостаточно любил, а затем потерял, чтобы удовлетворить твои жадные желания? Ты хочешь и дальше наказывать меня? Наказывать единственные души на этой земле, перед кем я могу открыть свое мертвое сердце? А-а-а-ах! Я ненавижу тебя, ты, дрянь! Приди, приди же наконец и прикончи меня! – задыхаясь, выпалил он, чувствуя, как по лицу текут слезы. – Ты уже ничего больше не способен сделать для меня – так что можешь послать меня в ад, если пожелаешь! Только освободи их всех от меня! – Последние слова вырвались у него с хрипом, с рыданиями, и он опустил голову на холодные камни перед алтарем, плечи его содрогались от рыданий.
И вот все произошло так, словно свечи в часовне догорели, золотистый отблеск угасал, переходя в мягкую, прохладную темноту. По мере того как угасал свет, замирали и рыдания Родерика, ив шумящем хаосе в его голове стали появляться более мягкие и нежные воспоминания.
– Мое самое дорогое сокровище, – шептала его мать. – Я очень-очень люблю тебя, Родерик… как любит тебя сам Господь. Целиком. Всем сердцем. У тебя сильное сердце… Такая сила способна изменить целый мир.
И Хью:
– Я обязан тебе моей жизнью, Рик, и я проведу остаток моих дней, пытаясь отплатить тебе за это. У тебя никогда не будет более преданного друга, клянусь тебе.
И Лео:
– Ты юбишь папу? Я тосе! И наконец Микаэла:
– Вы обещали защищать меня. Верю, вы так и поступите. Я люблю вас, Родерик. И хочу стать вашей женой.
Родерик вспомнил тех, кого любил и кто, в свою очередь, любил его. Воспоминания о них кружили вокруг него, взявшись за руки, поддразнивая и смущая его.
Почему, почему он вернулся из Константинополя весь израненный? Почему, если их поход был священным, его воины погибли, а он вернулся домой получеловеком?
А если бы не твои раны, увидел ли бы ты снова Аурелию? Увез бы Лео, чтобы спасти его от бедности и смерти?
Вернулся бы ты в Шербон рядом с Хью?
– Пришлось бы тебе тогда объявить о поисках; невесты, но ни одна женщина не осталась с тобой в замке Шербон, все в ужасе бежали, увидев тебя. Осталась только Микаэла.
Родерик знал, что единственным ответом на все эти вопросы было «Нет!». Если бы его и Хью рота одержала победу под Гераклеей, они, пожав плоды своей победы, вернулись бы домой, Хью смог бы заплатить долги и получить обратно свои земли, а Родерик спешил бы показать Магнусу свои награды. Хью и он расстались бы в Константинополе и, вероятнее всего, никогда больше не встретились бы.
Не было бы ни ночных кутежей, ни ядовитых замечаний по поводу плачевного состояния жизни Родерика – насмешек над ним, защиты его и воодушевления со стороны друга. Ни красных сапог из телячьей кожи, попадающих по утрам в поле его зрения, своим топотом призывающих его проснуться и браться за дело. Никого, с кем можно было бы поделиться горькими воспоминаниями.
Ни черноглазого разбойника, бегавшего по Шербону, его беззаботного смеха и того, как он бросается на Родерика, словно каждый раз впервые видит его.
Ни мисс Форчун и ее ангельского голоса, придавшего мягкий женский оттенок темным стенам Шербона, ни ее неловкости, такой дорогой, такой занятной. Ее прекрасно сложенного тела, смело прижимающегося к нему, даря ему свою девственную любовь, храбро раскрывая свое сердце. А как она любила Лео и спорила с Хью, приняв сторону Родерика против Торнфилда, против Харлисс, против шторма воспоминаний, преследовавших его здесь, в Шербоне! Она подарила ему волшебство, заключенное не только в старом поношенном башмаке, все еще надетом на его правую ногу.
Никого из этих людей – единственных, за исключением его матери, которых Родерик искренне любил, – не было бы сейчас в его жизни, если бы он не потерял ногу и едва не погиб в том фатальном паломничестве. Самые замечательные люди, которых он вряд ли узнал бы.
Отдал бы он хотя бы одного из них ради того, чтобы нормально ходить? Чтобы чудесным образом исчезли его шрамы? Стоили ли его плоть и кости жизни хотя бы одного из них?
Родерик поднял голову и почувствовал, как слеза скатилась из уголка его глаза, когда он обратил взгляд на распятие, но эта слеза не была слезой самоотвращения или сожаления, как все предыдущие.
Это было откровение.
– Прости меня, – прошептал он, объятый благоговейным страхом.
И в этот момент с треском распахнулись двери часовни позади него и он услышал торопливый стук каблуков по камню.
– Рик! – закричал Хью. – Рик, слава Богу! Что, черт подери, ты делаешь, спрятавшись здесь?! Я думал, это безумие – заглянуть сюда, но… – Хью внезапно умолк, опустился на одно колено рядом с Родериком и попытался помочь ему встать на ноги, Родерик чувствовал, что Хью дрожит. – Ты что-то повредил? Где твоя трость? Скорее, скорее!
– В чем дело, Хью? – спросил Родерик, взглянув на взволнованное лицо друга. Одной рукой он оперся о каменную ограду, пока Хью с трудом извлек из-за алтаря отброшенную Родериком трость.
– Алан Торнфилд вернулся в Шербон – его дочь снова убежала, с Харлисс, и у нас есть основания полагать, что они вернулись сюда. – Хью сунул трость в руку друга и подтолкнул его вперед. – Лео нет в его комнате.
Родерик словно окаменел.
– Лео? – хрипло повторил он. Хью судорожно сглотнул.
– Да, Лео. Теперь пойдем, Рик, – Торнфилд и мисс Форчун уже отправились на поиски под проливным дождем, и мы должны поторопиться, чтобы догнать их. – Он снова потянул Родерика за собой.
Однако Родерика сковал страх, как бывало не раз.
– Хью, я не могу ходить…
– Да, да! – раздраженно пролаял Хью. – Думаешь, не знаю этого? Жалкий калека, без ноги – я понимаю, Рик но совсем недавно ты мог сесть на коня, так что, пожалуйста, наплюй на это и пойдем – жизнь Лео, а также s мисс Форчун в опасности, если здесь замешана Харлисс.
Родерик стряхнул руку Хью, оперся о трость и, пошатываясь, вышел из часовни быстрее, чем когда-либо.
Это не было испытанием, посланным ему Богом, испытание он уже пережил. Теперь пора испытать самого себя. Доказать себе, на что он способен.
Глава 24
Видимо, Алан нашел то, что искал. Это была длинная голубая лента, потемневшая от дождя. Микаэла ее увидела в тот момент, когда Алан поскользнулся и покатился вниз по склону утеса.
Микаэла вскрикнула, подумав в этот момент, что Алан Торнфилд погибнет, упав в море, оставив ее одну во время грозы, когда напала на след сумасшедшей женщины.
Однако Алан не упал в море. Оказалось, что он приземлился на бок на краю выступа футов на десять ниже того места, где находилась Микаэла. Она подняла ленту и зажала ее в кулаке вместе с башмаком Лео, не желая расстаться с этими предметами, принадлежавшими дорогим ей детям, затем осторожно начала спускаться по предательски скользкой тропе к Алану.
– Алан! С вами все в порядке? – Там негде было присесть, так что она прижалась к утесу, склонившись над ним, туман с моря висел над ними, словно замерзшее облако. Морской прилив находился сейчас прямо подними и через мгновения буруны сметут их обоих с утеса. – Алан: Вы должны встать! Вода…
– Думаю, у меня сломана рука, – простонал он и по пытался подняться.
Микаэла протянула свободную руку, тщетно пытаясь найти точку опоры на скользком камне.
– Вернитесь назад, Микаэла! – крикнул Алан. – Вы утопите нас обоих!
Микаэла вскарабкалась обратно вверх по тропе, где была найдена лента. Через минуту Алан присоединился к ней, левой рукой поддерживая правую. Он взглянул на небольшой выступ, где раньше лежала лента. Под ним скрывалось узкое, темное отверстие.
– Это пещера, как вы думаете? – спросила Микаэла. Алан кивнул:
– Очень надеюсь. Или это, или… – Он оглянулся через плечо на разбивающиеся о берег волны, все ближе подкатывающиеся к ним. – Я не могу войти – с моей рукой я не смогу отбиться от Харлисс или вывести детей наружу. Нам придется ждать Хью и…
– Пойду я, – не раздумывая заявила Микаэла, сунув маленький башмак и кусочек шелка за пазуху спутнику. – Нет времени ждать – взгляните на скалы, на линию прибоя. Вода поднимается и скоро зальет пещеру, так что все они утонут. Поднимайтесь наверх Алан, и скажите Родерику и Хью, когда они подойдут, где мы находимся. – Микаэла пригнулась и приготовилась войти в пещеру, но Алан протянул к ней здоровую руку.
– Микаэла, нет! Что, если…
– Скорее идите, Алан! – Она оттолкнула его руку и нырнула в пещеру.
Шум волн слышался отчетливее внутри, чем снаружи, разбиваясь об утес и вибрируя, отражаясь от камня, когда девушка ползла по туннелю, узкому и наклонному, в глубь скалы. Если прилив усилится, море ворвется сюда, как река, и затопит пещеру. Ее сердце билось в груди так часто, что невозможно было определить его ритм, кровь стучала в висках. Она ничего не слышала, кроме волн и своего сердца.
– Лео! – закричала она, продолжая ползти. – Элизабет! Ответьте мне!
– Микэ-а! – услышала она дорогой голос, который звучал испуганно, слабо и отчаянно, и Микаэла бросилась вниз по наклонной плоскости в скале на голос.
Слабый свет оповестил, что она приблизилась к открытому, расширяющемуся пространству в проходе. Микаэла нагнулась, и то, что она увидела, повергло ее в шок.
Лео действительно находился внутри, сидя на колене у Элизабет Торнфилд, дети вцепились друг в друга в стоячей, зловонной, темной воде. А над ними стояла, согнувшись, Харлисс с длинным ножом в одной руке и еще более длинным, тонким факелом в другой. В тот момент Микаэла не сомневалась в том, что женщина сумасшедшая. Серое одеяние, которое она носила раньше, исчезло, на ней было изысканное дорогое платье. Седые волосы заплетены в нелепую косу и причудливо уложены, словно она играла роль знатной леди.
– Как приятно, что вы присоединитесь к нам, мисс Форчун! – прокаркала Харлисс. – Но где же Родерик? Я хочу, чтобы именно он оказался здесь.
– Его здесь нет. Только я и Алан Торнфилд. Он снаружи. Он… у него повреждена рука.
– Мой папа? – воскликнула Элизабет.
– Заткнись! – заорала Харлисс на девочку и перевела взгляд на Микаэлу. – Однако Родерику известно, что дети у меня. – Она резко дернула головой в сторону своих пленников, сжавшихся в воде на полу.
Микаэла кивнула:
– Хью звал его, когда я покинула замок. – Она сделала шаг в сторону Лео и Элизабет. – Как вы, мои милые?
– Отойди! – проскрипела Харлисс и, шлепая по воде, приблизилась к девушке с ножом в вытянутой руке, встав между нею и детьми и прижав конец лезвия к щеке Элизабет. – Еще шаг, и я перережу ей горло. Она не нужна мне живой – да и все вы. Родерик не узнает, пока не окажется здесь, а тогда будет уже поздно.
– Хорошо. – Микаэла попыталась говорить спокойно и попятилась. – Я не буду двигаться. Но почему бы тебе не отпустить их? Я останусь здесь вместо них до прихода Родерика.
Харлисс рассмеялась:
– О, разумеется! Хочешь перехитрить меня, когда они уйдут? Нет. Между прочим, миледи, я передумала. – Харлисс указала на детей лезвием кинжала: – Не займете ли место рядом с девочкой?
Микаэле не понравился взгляд Харлисс, но она чувствовала, что ей будет спокойнее рядом с Лео и Элизабет. Она опустилась в ледяную воду рядом с Элизабет, обняла их обоих и выставила колени, чтобы установить хоть какой-то барьер между ними и Харлисс.
– Очаровательно, – промурлыкала Харлисс. Она прислонила факел к стене пещеры, и пламя затрещало и зашипело от сырости. Микаэла молилась про себя, чтобы он не погас. Затем женщина подобрала клубок веревки, лежавший в воде, и приблизилась к своим пленникам. Она бросила его в голову Микаэлы, и он больно ударил ее по щеке, оставив на ней мокрый след.
– Обвяжи этой веревкой всех покрепче, теперь дай мне концы. Я не позволю тебе что-нибудь выкинуть, когда здесь появится Родерик.
– Ты хочешь, чтобы я связала нас всех? – переспросила Микаэла.
Харлисс моргнула.
– Именно так.
– Нет! – запротестовала Микаэла. – Это безумие! Если прилив проникнет сюда, мы не сможем освободиться.
– Я знаю! – злорадно крикнула Харлисс. – Ты либо сделаешь это, либо я начну пускать кровь – сначала этому маленькому сопляку! Действуй!
– Хорошо, хорошо! – Микаэла распутала веревку и свободно обернула ее вокруг них троих.
– Крепче, – скомандовала Харлисс, указывая на них своим лезвием. – И еще раз. Теперь конец бробай мне.
Микаэла была вынуждена держать другой конец веревки, пока Харлисс завязала пару узлов. Конечно, это не удержало бы троих пленников, если бы они попытались ускользнуть, но они могут запутаться и веревка замедлит их движения, так что у Харлисс будет достаточно времени, чтобы применить свое лезвие и нанести смертельные удары.
А если пещеру зальет…
Микаэла прогнала прочь эту мысль и крепче прижала к себе детей.
– Эо сташно, Микэ-а, – прошептал малыш, его головка упиралась в подбородок Элизабет. Эти двое, казалось, окончательно преодолели взаимную неприязнь, которую некогда испытывали друг к другу. – Папа не пидет?
– Да, Лео, – прошептала Микаэла и попыталась улыбнуться. – Твой папа придет за нами. Надо только подождать. Он непременно придет.
Харлисс повернулась к стене, схватила и подняла вверх факел, ее глаза были устремлены на туннель, ведущий к утесу, она улыбалась безумной улыбкой.
«Пожалуйста, Родерик, приди!»
Страх и отчаяние охватили Родерика, когда он тащился и хромал по размытой ливнем земле между Шербоном и морем; Хью приноравливался к его шагу, молча поддерживая его.
Что, если они не найдут их – кого-нибудь из, них? Что, если Харлисс навсегда отнимет у него Лео и Микаэлу? Возможно, это должно стать ему наказанием за его отказ от их безоговорочной любви, за его проклятое тщеславие.
Тогда он действительно узнает, что значит потерять все на свете.
Небо разорвала очередная молния, и Родерик увидел темный силуэт мужчины на утесе впереди, махавшего ему одной рукой, затем побежавшего навстречу ему и Хью. Его голос, крики были не громче, чем шепот в реве ветра, дождя и прибоя.
– …здесь! – услышали они его голос. – Мы здесь!
Они встретили Алана Торнфилда, но тот внезапно повернулся, ведя их назад к краю утеса. Его лицо было белым как мел, рука прижата к животу.
– Вы нашли детей? Где Микаэла? – спросил Родерик задыхаясь.
– Мы подумали, что они укрылись в приморской пещере… Микаэла…
– Морская пещера? – воскликнул Хью. – Ты дурак! Прилив…
– Я не мог остановить ее! – прокричал Алан в ответ, как только они встретились в начале предательской тропы. – Она не хотела ждать, опасаясь, что они попадут в ловушку. Я пошел бы вместо нее, но, похоже, у меня сломана рука.
– Я сломаю твою чертову шею! – закричал Хью.
Родерик почувствовал себя так, словно вся кровь покинула его тело, глядя вниз на крутые волны, бьющиеся о каменистый утес. Он не обращал внимания ни на Хью, ни на Торнфилда – Хью мог убить его, если бы захотел, Родерика это не заботило. Он положил свою трость между двумя зазубренными валунами и неловко заскользил вниз по тропе.
– Рик, подожди! – Хью начал спускаться вслед за ним. Родерик медленно продвигался по тропе, спиной к морю, опираясь о холодную, скользкую гору.
– Это именно там! – закричал Торнфилд из-за спины Хью. – Прямо перед вами, Родерик, под выступом!
Родерик увидел каменный навес над узким отверстием, как раз в тот момент, когда волна прошумела под его бесполезной левой ногой и та соскользнула с опоры. Родерик вскрикнул, и трость выпала из его левой руки, упав в прибой, прямо у его ног.
Он не мог войти в пещеру со своим башмаком. Он был тяжелым, неуклюжим. Родерик повернулся к Хью:
– Сними с меня сапог, Хью.
– Рик, нет! Ты не должен пытаться… Господи! Вы все утонете!
– Они – моя семья! – прорычал Родерик. – Поторопись, Хью!
Бросив взгляд на друга, Хью нагнулся, вытащив из ножен кинжал, и разрезал толстые полоски кожи, спрятанные над коленом Родерика. Тот оттолкнул протез, чувствуя себя на тридцать фунтов легче, и запрыгал на одной ноге к входу в пещеру.
Хъю попытался обратиться к нему с последней мольбой:
– Я пойду за тобой следом – тебе может понадобиться помощь…
– Нет, – решительно заявил Родерик. – Я знаю эту пещеру с детства. Туннель узкий, мы можем там застрять; Риск слишком велик. – Затем он обратился к Торнфил-ду, стоявшему за Хью: – Иди наверх, Торнфилд, и позови сюда кого-нибудь. – Это была напрасная надежда, поскольку гроза загнала всех под крышу, однако Родерику не хотелось, чтобы Торнфилд мозолил им глаза.
Теперь волны лизали его правую икру, и он покачивался вместе с морем. Через какие-то мгновения вода пробьет щель в утесе. Он снова посмотрел на Хью:
