Текст книги "Пробуждение любви"
Автор книги: Хизер Гротхаус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
– Буем ситатьденьи, папа?
– Да, Лео, – вздохнул Родерик. Он должен будет поговорить с Хью о деле, которое уже обсудил с малышом. – Мы пойдем считать мои деньги.
Глава 16
Время между тем, когда Родерик оставил их с отцом в церкви, и тем, когда она ждала его в своей комнате вечером, показалось Микаэле вечностью.
Придет ли он, как обещал? Или же его прощальные слова были лишь попыткой проявить любезность? Но так она не думала – лорд Шербон, похоже, мало заботился о приличиях и о том, чтобы пощадить ее чувства, Микаэла знала об этом не понаслышке.
Она надеялась узнать у него, действительно ли он посетит ее комнату, когда придет забрать Лео, но в бухгалтерии Микаэла застала только малыша и самодовольно усмехающегося Хью Гилберта. И хотя она была разочарована, что Родерик снова исчез для нее – и для Лео, – у нее появилась возможность пожаловаться Хью по поводу предложенного им метода – как извлечь лорда Шербона из его раковины и завоевать его доверие.
Но красавец вовсе не был выведен из себя гневными обвинениями Микаэлы – хотя и смягченными ради Лео. Ведь он уверял ее, что знал «Рика» лучше, чем кого-либо другого, и что его план непременно сработает.
– Упорство, – напомнил он ей снова, затем, подмигнув, предложил: – Будьте смелее! Подтолкните его!
Итак, Микаэла сидела в одном из кресел, поеживаясь от холода. Она сняла туфли и спрятала голые ступни под край юбки.
Микаэла решила, что это будет проявлением смелости с ее стороны.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, и она задохнулась, прижав руку к груди. Она глубоко вздохнула и выдохнула, затем произнесла как можно спокойнее:
– Да?
Дверь отворилась, и там стоял он, высокий, широкоплечий, завернутый в черный плащ, с тростью, прижатой к боку его находящейся в тени фигуры. Воспоминание о его зеленых глазах, спрятанных в темноте капюшона; шершавости верхней губы, натянутой гладкости рубца на щеке. Воспоминание о его запахе, огромности его фигуры, когда она стояла в его тени; мысль о маленьком, одиноком мальчике, посещавшем могилы родных на ближайшем холме, – все это заставило ее сердце биться в три раза быстрее.
На этот раз он вошел, не дожидаясь приглашениями Микаэла удовлетворенно отметила про себя, что он закрыл за собой дверь.
– Добрый вечер, милорд, – приветствовала она его. В ответ Родерик Шербон что-то проворчал. Микаэла улыбнулась ему и вытянула ноги, высунув озябшие ступни из-под юбки. Она не считала, что они были хороши. То есть ее ступни.
В этот момент его капюшон соскользнул на спину, но он вновь накинул его, когда повернулся к ней лицом.
– Вы потеряли туфли?
Микаэла почувствовала, как жар кинулся в лицо, и была рада, что находилась спиной к огню, – это могло скрыть ее смущение.
– Нет, но я… я почувствовала, что сегодня вечером мне будет удобнее без них, – призналась она, причем ее слова прозвучали даже для ее ушей так, словно она оборонялась. Она испытала потребность, больше чем когда-либо, привести в замешательство этого огромного человека. Ее голос прозвучал низко и хрипловато. – Мне нравится… нравится чувствовать огонь на коже.
Он пересек комнату в своей неторопливой, осторожной манере, и Микаэла увидела, сколько умения и чувства равновесия требуется, чтобы заставить двигаться тело таких огромных размеров. Он остановился в паре шагов от нее и свободной от трости рукой откинул капюшон. При свете огня его захватывающие дух глаза засверкали, словно изумруды.
– Тогда почему вы повернули ноги в мою сторону, а не к огню?
Ей показалось, что она увидела его улыбку, и едва не задохнулась от унижения.
– Я… они…
Но он избавил ее от неуклюжих объяснений, сев в кресло напротив. Его фигура подчеркнула небольшие размеры мебели, но поза поражала своей грациозностью.
Микаэле захотелось узнать, как выглядят мускулы его рук и плеч под сорочкой. Как они поведут себя под ее ладонями…
– О чем мы поговорим сегодня, мисс Форчун? – спросил Родерик, взяв со столика графин с вином. Он помолчал, с недоумением вскинув бровь: – Нет хлеба? И сыра?
Микаэла покачала головой, чувствуя себя смущенной, когда он, налив себе вина, вопросительно поднес графин к ее кубку.
– Да, благодарю. Нет, вы же говорили, что…
– Я передумал, – прервал ее Родерик. – Попросите, чтобы завтра вечером прислали поднос с едой. Итак, наш разговор?..
– О да! – Теперь Микаэла была так смущена, что не знала, с чего начать. – Как Лео вел себя сегодня днем?
– Отлично. – Родерик глотнул из кубка и взглянул в огонь, сразу загипнотизировав Микаэлу своим профилем.
– Но вас не было в комнате, когда я пришла забрать его.
– Да. Это так.
Микаэла нахмурилась:
– Где же вы были?
На лице Родерика отразилось недовольство.
– Вы видели, как устроили вашего отца?
– Да. Он уедет завтра утром. – Микаэла на мгновение закусила губу. – Он сказал, что ему еще нужно с вами поговорить. Вы…
– Мы с лордом Форчуном уже обо всем поговорили. Уверен, в следующий раз мы встретимся уже на нашей свадьбе.
Ну что ж, по крайней мере этим вечером он все еще готов был на ней жениться.
– Мы поженимся в часовне?
На его лице снова отразилось недовольство.
– Вы этого хотите?
– Разумеется, она очень красивая.
– Вы так считаете? – Родерик вновь повернулся лицом к очагу и ворчливо произнес: – Это можно устроить. Мне это безразлично.
– Я вижу, – ответила Микаэла. – Значит, вы поссорились с братом Коупом?
– Если бы у меня с Коупом произошла ссора, невероятно, что он продолжал бы дышать, не говоря уже о том, чтобы жить в Шербоне. – Родерик поднес кубок к губам. – Часовня – лишь напрасно занимаемое место. Полагаю, использование ее для свадьбы принесет хоть какую-то пользу. – Он глотнул вина.
– Напрасно занимаемое место? – Микаэла была заинтригована. – Возможно, вы не считали бы так, если бы она использовалась по своему прямому назначению.
Теперь пламя охватило толстые поленья, и ступни Ми-каэлы – к сожалению, спрятанные от взгляда лорда под столом – были теплыми, как свежеподжаренный хлеб.
Родерик грубо рассмеялся:
– Тогда это также будет напрасной тратой времени.
– Что за грешное замечание! – сказала Микаэла, подняв свой кубок. – Как вам не стыдно, лорд Шербон! – Она сделала глоток, не отрывая от него глаз.
– Я уже получил полную дозу религии, мисс Фор-чун, – ровным голосом сообщил ее гость. – Или вы не слышали о моем святом походе? – Слова прозвучали как ругательство.
– Конечно, слышала. – Микаэла поняла, что приближается к познанию сути этого человека, и она уже слышала голос Хью Гилберта, подталкивающий ее двигаться и дальше в этом направлении. – Я также слышала о вашей храбрости и бескорыстии.
– Вы не имеете никакого представления об этом, – пробормотал он и снова глотнул вина.
– Вы правы, – согласилась Микаэла. – Не имею. – Наступило молчание, Микаэла нарушила его: – Возможно, если бы вы рассказали мне об этом, я…
– Нет!
В комнате становилось все теплее, и Микаэла подумала, сочтет ли сэр Хью ее слишком распущенной, если она снимет накидку. Жара делала ее несколько опрометчивой.
– А могу я спросить о вашей семье? О вашей матери? Ваших… ваших братьях? Сестрах? Я бы тогда сумела рассказать Лео о его родословной, когда он вырастет.
– Моя мать умерла. У меня нет ни сестер, ни братьев. Я – это все, о чем должен знать Лео.
– Но брат Коуп сказал…
– У Коупа есть привычка все драматизировать. Микаэла нахмурилась.
– Милорд… – начала она.
– Почему бы нам не поговорить о вашей семье, а?
Родерик неожиданно повернулся к ней лицом, и Микаэла буквально задохнулась от свирепости, промелькнувшей в его глазах.
– С тех пор как вы появились здесь, имя вашего отца кажется мне очень знакомым, но я не могу ни с чем связать его. Но когда он приехал сюда сегодня, я начал припоминать, что его имя, если не ошибаюсь, связано со скандалом. Что-то о вашей матери, рассказавшей, что ее украл Дикий Охотник. Это так?
Теперь пришла очередь Микаэлы оцепенеть от слов Родерика.
– Все это бред. Моя мама…
– Сумасшедшая? – холодно предположил Родерик. – Или слабоумная?
– Не говорите так о ней, – резко заявила Микаэла. – Вы ее совсем не знаете!
– Значит, она лгала. Там не было Охотника. – Родерик опорожнил кубок и откинулся в кресле. – Слуги говорят, что вы были рождены от самого дьявола, – именно поэтому вас и называют мисс Форчун. [4]4
Форчун (англ.) —удача.
[Закрыть]Но вас, похоже, преследуют неудачи.
– Очевидно, вы не в настроении вести со мной разумный разговор. – Микаэла встала, надеясь, что Родерик последует ее примеру и удалится.
Этого не случилось.
– Вы или верите ее заявлению, или нет. Одни делают из вас дочь умалишенной, которая разрушила свою семью, другие… – Родерик пожал плечами. – Мисс Форчун.
– Моя мама не умалишенная.
– Значит, вы верите ей?
– Да! – вскричала Микаэла. – Я верю ей. Вы это хотели услышать?
Родерик впился в нее взглядом.
Микаэла никогда не испытывала большего беспокойства, чем сейчас. Она чувствовала себя так, словно что-то дикое и опасное кружилось у нее внутри, ища путь освободиться и все опустошить.
– Расскажите мне о вашей матери, – бросила она ему вызов вопреки всякому здравому смыслу. – И обо всех могилах на холме. Я видела вас возле них.
Родерик пожал плечами, словно эта тема не имела смысла для него.
– Моя мать – Дорис Шербон. Она умерла, когда мне было девять лет. Рядом с могилой Магнуса – могилы моих сестер, шесть из них умерли, не прожив и месяца.
Микаэла затаила дыхание.
– Ну что ж, – произнес Родерик, беря в руки графин и вновь наполняя свой кубок. – Вам это хотелось услышать?
– Значит, вас воспитывал отец? – Микаэла ответила вопросом на его вопрос: хотя ответы и не доставили ей радости, именно их ей хотелось услышать. – О нем не было сказано ни одного доброго слова.
– Потому что их просто нет, – сказал Родерик. – То, что вы слышали о нем, – чистая правда, а может быть, все было еще хуже. Да, меня воспитывал отец, если это можно назвать воспитанием. Он и Харлисс.
– И поэтому… именно поэтому вы ведете себя по отношению к Лео так, будто он не ваш сын, не приласкаете его?
– О чем, черт подери, вы говорите? – прорычал Родерик. – То, как я обращаюсь с Лео, вас не касается.
– Касается, если я стану вашей женой и мачехой Лео, – спокойно возразила Микаэла. – Мой отец был почти сломлен произошедшим – тем, что, как верила моя мать, случилось с ней до моего рождения. Смею сказать, что, по ассоциации, я была частично сломлена. А вы… вы…
– Все мы в той или иной степени сломлены, мисс Форчун, – сказал Родерик и встал. – Весь вопрос в том, кто продолжает хранить все эти осколки. – Он подошел к ней так близко, что она чувствовала жар от его тела, и у нее на лбу выступил пот. – Мне нечего хранить. Я оставил все в проклятом бараке в Константинополе. Поэтому нет смысла пытаться собрать меня.
– Я не хочу собирать вас. – Голос Микаэлы дрогнул.
Он поднял брови.
– Нет?
Она покачала головой.
– Я хочу узнать вас – узнать и понять.
– Я то, что вы видите. Зверь. Новый Шербонский дьявол. Сломленный, покрытый шрамами, весьма неприятный.
Микаэла покачала головой. Родерик словно заворожил ее. Казалось, он притягивал ее к себе словно магнитом.
– Вы снова собираетесь поцеловать меня? – Родерик хищно усмехнулся, шрам на щеке возле глаза побелел.
– Почему бы нет? – Микаэла провела языком по губам. – Вы возражаете?
Родерик порывисто обнял ее и поцеловал. Микаэла приникла к его тунике, у нее кружилась голова, сердце бешено колотилось.
Неожиданно Родерик выпустил ее из объятий, повернулся, схватил свою трость и вновь повернулся к ней лицом:
– Полагаю, на сегодня наш разговор окончен, мисс Форчун. Передайте вашему отцу, что я желаю ему счастливого пути. – Родерик затопал к двери, но остановился, прежде чем переступить порог. – И не забудьте заказать поднос с едой на завтрашний вечер.
С этими словами Родерик вышел.
Родерик, словно шторм, пронесся по темным извилистым коридорам, врезаясь в стены и отскакивая от них, как раненый зверь, с рычанием гася свечи в канделябрах. Оставшись один, он наконец позволил себе почувствовать свое трепещущее сердце, дрожащие мускулы, свой гнев, свой…
Страх. Его боязнь женщины с блестящими волосами, которую он только что оставил. Его страх того, что она заставляла его чувствовать, когда он находился рядом с ней.
Родерик не хотел вновь обрести способность чувствовать. Та его часть, которая должна чувствовать, мертва, и это его полностью устраивает. Зачем Микаэла Форчун пытается воскресить ту его часть, которая практически мертва?
Какой он идиот! Обращается с Микаэлой так, как обращался бы с женщиной три года назад. Изображает из себя соблазнителя, словно может предложить что-то еще, кроме богатства. Словно может уложить ее в постель. Он только дурачил себя то короткое время, которое проводил в ее комнате, – когда целовал ее, как мужчина должен целовать женщину, когда она ответила на его поцелуй. Какой же он идиот!
Он не знал, куда двигался в сердитом беге по внутреннему пространству Шербона, пока бессознательно не остановился, тяжело дыша, перед резными дверями часовни. На каждой стороне портала горела толстая свеча, Родерик не загасил их, используя их слабый свет, чтобы прочитать латинские слова, вырезанные на притолоке: «А porta inferi erue Domine animas eorum» – «Из врат ада верни их души, Господи».
Слова заставили Родерика помедлить, но он стряхнул последние остатки предрассудков, оставшихся похороненными с самого детства в глубинах его души, и распахнул двери, так что они ударились о камни стен и заставили пламя свечей заколыхаться и лечь почти параллельно земле. Он с шумом прошагал по центральному проходу к алтарю. Там он остановился, его грудь вздымалась и опускалась, как мехи, когда он во мраке искал какой-нибудь инструмент. Он с трудом поднялся на ступень алтаря, не глядя на двадцати футовое распятие наверху. Через мгновение Родерик сжал в кулаке колпачок с длинной ручкой для тушения свечей и спустился вниз на ступеньку слева от алтаря так быстро, как только позволило ему его изувеченное тело. Он поднял инструмент высоко над головой и изо всех сил ударил колокольчатым концом по краю каменной ограды. Безобидный колокольчик со звоном улетел в темноту часовни, а длинный заостренный прут заблестел в руке Родерика.
Через мгновение он стоял перед каменной статуей крылатого всадника, и, за исключением того, что Родерик не сидел на коне, он понимал, что его поза и поза неодушевленного человека были одинаковыми – воинственными, готовыми к мести, – и каждый держал в руке орудие для разрушения.
– Теперь ты могуч, а? – проворчал он, глядя в холодные, словно стеклянные глаза статуи. – Но пройдет время, и кто-нибудь бросит в твою ногу копье с отравленным наконечником. Посмотрим, спасет ли тебя тогда твой Бог или же люди, за которых ты так отважно сражался, стараясь их защитить!
С этими словами Родерик отбросил трость и воткнул сломанное приспособление для тушения свеч точно в стык между ровным квадратом камня под передними копытами коня и прилегающим полом.
Родерик колол и скреб засохшую жесткую грязь, затем опустился на правое колено, его искалеченная нога была неловко вытянута перед ним. Он почти сел верхом на камень под вздыбленными копытами коня. Через мгновение он вставил конец своего сломанного инструмента под нижний край тонкого каменного квадрата и попробовал приподнять его. Камень легко поддался и соскользнул в темноту под всадником.
Родерик со звоном отбросил в сторону ненужный прут, наклонился, не обращая внимания на пронзительную боль в бедре и колене, чтобы стряхнуть старую грязь, сухую, как песок, и его ладонь пробежала по гладкому дереву. Кончики пальцев коснулись уголков ящика, лежавшего под полом, он освободил его из могилы и положил на здоровое бедро.
Ящик не был заколочен, и крышку ничто не держало, так что она легко поднялась, когда Родерик потрогал ее.
На дне ничем не украшенного ящика без записки о его принадлежности лежал старый, стоптанный коричневый кожаный сапог.
Глава 17
Когда Микаэла наконец уснула, ее преследовали ночные кошмары. Она летела через серо-черный дым и облака, бросавшие тень на мрачное, печальное поле брани, видела смерть и кровь, искалеченные тела, сложенные в кучу на песке, на вересковой пустоши, в грязи, в лесах и темных, глубоких долинах. Войны и восстания, ржавших боевых лошадей, слышала призывы отступать; свистящие стрелы и воспламеняемые метательные снаряды, разрывающиеся и превращающие все вокруг в огненный ад, распространяющийся по земле подобно эпидемии. Стук копыт, лай гончих псов, снова стук копыт-, хлопанье крыльев, стук копыт, уносящих ее куда-то навеки.
Уолтер Форчун тоже казался озабоченным и умолял Микаэлу соблюдать осторожность и вернуться домой, если ей будет грозить опасность.
– Тебе не нужно оставаться здесь, – тихо произнес Уолтер. – Мы втроем все вынесем.
Но Микаэла не знала, как сообщить отцу, что ее сердце было поймано в ловушку двумя Шербонами, отцом и сыном, обитавшими в мрачном замке, поэтому она лишь согласилась с самой теплой улыбкой, на какую была способна, и помахала ему рукой с подъемного моста.
Едва она вошла в зал, как Хью Гилберт приветствовал ее, выходя из дверей, ведущих из кухни, следом за ним шел счастливый Лео с бисквитом, зажатым в руке.
– Мисс Форчун! – воскликнул Хью с широкой улыбкой. Радость, казалось, просачивалась сквозь ткань его тонкой туники цвета шафрана, и Микаэла не могла с подозрением не задуматься о причине его торжествующего настроения. – Вот та женщина, которую я искал.
– Сэр Хью. Доброе утро, – холодно поздоровалась Микаэла, затем с улыбкой присела перед мальчиком: – Привет, Лео. Оставь кусочек мне. Я еще не завтракала и буквально умираю с голоду.
Лео рассмеялся и протянул ей мокрый бисквит. Микаэла открыла рот и сомкнула зубы на тонком предплечье Лео.
– М-м-м! Как вкусно! Малыш захихикал:
– Не кусай Эо, эди Микэ-а.
– О, дорогой, извини меня! Но ты такой сладкий, что я не могла удержаться. – Она ущипнула его за носик, потом встала.
На лице Хью все еще играла усмешка, и он низко поклонился Микаэле.
– Мое почтение, миледи.
Теперь она всерьез встревожилась.
– Почему? Что вы сделали?
Хью рассмеялся:
– Дело не в том, что сделал я, а в том, что сделали вы. Не знаю, что произошло, но вчера вечером Рик вернулся в свою комнату в ужасном настроении!
Микаэла еще больше встревожилась.
– Хорошо, но не вижу в этом ничего забавного. Очевидно, мой советчик оставляет желать лучшего в его наставлениях.
– Нет-нет! Напротив, – настаивал Хью. Он обернул вокруг пальца колечко волос Лео. – Иди и поиграй возле очага, Вонючка. Я должен поговорить с леди Микаэлой.
– Холосо, Хю.
– Мы должны продолжать в том же духе, – сказал Хью, как только Лео оказался вне пределов слышимости. – Клянусь, Родерик попался вам на крючок, и это именно то, что ему нужно.
Некоторое время Микаэла смотрела на Хью, размышляя, какие чувства двигают этим человеком. По какой-то причине ей не хотелось сообщать ему, что прошлым вечером именно Родерик вел себя как агрессор. Разумеется, в планы Микаэлы входило приблизиться к нему, но он опередил ее, поцеловав первым.
. – Вы уверены? – уклончиво поинтересовалась она.
– В этом нет никаких сомнений, – заключил Хью с видом ученого мужа. – Он едва сказал мне пару слов вчера, а когда говорил, это напоминало лай. Вы должны рассказать мне, что случилось.
– Я… я сняла туфли. Спросила его о матери… и умерших сестрах.
– Правда? – радостно вскричал он. – О Боже, это изумительно! Неудивительно, что он… – Хью замолчал, казалось, чтобы тоже немного подумать, затем взял Микаэлу под локоть, и они оказались рядом, словно наперсники. – Дорис Шербон была полоумной и…
– Полоумной? С чего вы взяли? Вы знали ее?
Мгновение Хью выглядел несколько смущенным.
– Ну а как еще вы назовете женщину, которая накинула на шею петлю с привязанным камнем и вошла в море? А? Нормальной?
Микаэла почувствовала, как в животе у нее все перевернулось, но Хью продолжил, словно рассказывал ей о том, что им подадут на ужин.
– Сегодня утром он, видимо, все еще оставался под впечатлением от вчерашнего вечера, – сообщил Хью. – Настолько, что посылал меня в Торнфилд-Мэнор собрать налоги!
– О!
– Да. И пока я отсутствую, вы должны его добить. Должен признать, Рик слишком часто зависит от меня. Например, чтобы оградить его от вещей, которые он. находит… неприятными.
Микаэле очень хотелось сказать сэру Хью, что Родерик вовсе не нашел ее неприятной, когда целовал. Но она не проронила ни слова.
– Я, вероятнее всего, отлучусь на пару дней – мое появление застанет вашего бывшего любовника врасплох, и ему придется хорошо потрудиться, чтобы собрать такую огромную сумму денег. Тем временем вы должны продолжать преследовать Рика, заставить его разговориться. – Он наклонился вперед с озорным блеском в глазах. – Продолжайте свою тактику и пригласите его к себе в постель!
Микаэла отпрянула:
– Что?
– Какое это имеет значение? Вы все равно выйдете за него замуж, вы ведь уже не девственница, а?
Микаэла дала ему пощечину. Какое-то время Хью казался шокированным, но затем снова усмехнулся:
– Что ж, это было весьма неожиданно.
– Не делайте предположений относительно меня, сэр Хью. Это повредит вашему здоровью.
– Понятно, – мягко ответил он. – Как бы то ни было, приношу свои извинения, но вы понимаете, о чем я говорю, не так ли?
Микаэла понимала, что если последует совету Хью, Родерик Шербон не женится на ней. За то время, что она узнапа этого человека, ей стало очевидно, что физическая близость была чем-то, что вызывало у него неловкость, особенно когда на него оказывали давление. Но тогда зачем Хью предлагает ей поступить именно так?
– Думаю, я так и поступлю, – осторожно сообщила она.
– Грандиозно, – сказал Хью, словно испытав облегчение. – И когда он будет отказывать вам, должен вас предупредить, что так и случится, будет самое время спросить его об Аурелии.
– Об Аурелии? – Хотя она была оскорблена, что сэр Хью решил, что Родерик сочтет ее безвкусной, Микаэла почувствовала себя заинтригованной при упоминании женского имени. – Кто это?
Хью холодно улыбнулся:
– Кто? Ну конечно же, мать Лео.
Родерик сидел один в своей комнате, размышляя над превратностями судьбы.
Женщина, на которой он должен был в ближайшее время жениться, не шла у него из головы.
В обычных условиях это можно было счесть удачей. Однако он был не совсем обычный человек, и Микаэла.
Форчун не была обычной женщиной. Родерик знал, что никогда не сможет заставить себя взять собственную жену в постель. Он не смог бы вынести жалость в ее глазах при взгляде на его искалеченное тело, и от мысли о собственных неловких попытках любить ее у него выступил холодный пот.
Одетый и на расстоянии, он еще мог оставаться мужчиной в ее глазах. Но при близости в супружеской постели…
И потом, сама женщина и странная история ее семьи. Сапог, который Родерик отрыл в часовне, находился в ящике в его гардеробе и, казалось, взывал к его воображению и любопытству.
Почему Уолтер Форчун так отчаянно хотел обрести поношенный кожаный сапог? Родерик не мог не догадаться, что он имел отношение к вызывающим заявлениям его жены относительно Дикого Охотника, но каким образом? И как мог сапог представлять опасность? Даже пара сапог?
Родерика беспокоило, что он раздумывал над проблемой, не имеющей к нему никакого отношения. Он расстался с сопереживанием и сочувствием в Константинополе, после его последнего разговора с Аурелией, когда поклялся, что как только его нога вновь ступит на землю Англии, он будет заботиться только о сохранении самого себя. Себя и Лео. И к черту всех остальных!
Вот почему Родерик теперь знал, что ему определенно не следует жениться на Микаэле Форчун. Хью прав. Ему следует немедленно отослать ее домой после первой же встречи и тут же жениться на следующей женщине, которая появится в Шербоне. На любой женщине, только не на ней. На любой другой.
Но он хотел Микаэлу. И прекрасно понимал, что она не принадлежит к тому типу женщин, которые способны дать и не попросить ничего взамен. Ей нужно было многое, она была ненасытна. Она уже сказала, что хочет понять его, узнать. На словах – достаточно благородные побуждения, но если он, Родерик, позволит ей это, она не сможет искренне любить его таким, каков он есть. Он увидит отвращение в ее глазах, шок и жалость, и это убьет его. Господи, как он ненавидел свою слабость! Он не подходит Микаэле, негодный отец для Лео, неспособен управлять Шербоном. Его отец был прав, пусть его душа пребывает в аду. Дорис Шербон спасла себя от многих лет боли и горя, лишив себя жизни, но Родерик не мог простить ее за то, что она оставила его одного в этом мире.
Никто не хотел его таким, каков он был. Никто, кроме его друга Хью и Лео. Только им он и мог доверять.
И поэтому он перенес весь свой гнев и крах своей личности на Алана Торнфилда, человека, у которого в доме жила та, которая была вне досягаемости Родерика и от которой Алан потом избавился. Самая темная часть натуры Родерика надеялась, что у Торнфилда не было денег, чтобы вручить их Хью, – Родерик готов был пойти на то, чтобы отрубить ему голову и насадить ее на стену замка Шербон. И эта мысль заставила Родерика наконец улыбнуться.
Он повернул голову на стук в дверь его комнаты. Скорее всего это Хью, который забыл о чем-то или хотел получить подтверждение немедленно отправиться в Торн-филд-Мэнор.
– Входи.
Дверь отворилась, и, к великому смущению Родерика, в комнату вошла Микаэла Форчун, а затем к нему бросился Лео.
Слава Богу, что Хью помог ему с сапогами перед отъездом.
Микаэле, когда она вошла, закрыв за собой дверь, казалось, было любопытно оглядеть комнату, но ее взгляд был прикован к Родерику. Он отчетливо вспомнил свое необдуманное поведение прошлым вечером, неожиданно поцеловав ее, когда она стояла босиком, и Родерик почувствовал, как его лицо запылало.
– Что вам надо? – грубо спросил он. – Я думал, вы знаете, что моя комната предназначена лишь для меня лично.
– Это… – Микаэла судорожно сглотнула. – Сегодня чудесный день, милорд. Мы с Лео будем очень рады, если вы присоединитесь к нам на прогулке вокруг замка.
Она совсем рехнулась. Снова приглашает его прогуляться, словно он полноценный человек. Прогуляться! Следующее, чего ей захочется, – это посоревноваться в ходьбе.
– Нет, благодарю, – отозвался Родерик. – Лео, не облокачивайся на мою…
– Ну пожалуйста! – Микаэла приблизилась к его креслу, и Родерику показалось, что в глубине этих голубых глаз затаилось отчаяние, какого он никогда не замечал прежде.
– Пожауста, папа! – подражая ей, попросил Лео. Чем меньше он будет находиться в обществе Микаэлы.
Форчун до их свадьбы, тем лучше. Черт, он просто не понимал, кем он был, оставаясь рядом с ней. И Лео все льнул, льнул к нему, словно…
– Хорошо. – Родерик услышал голос, звучащий до удивления как его собственный. – Но не больше часа. У меня сегодня очень трудный день.
День действительно выдался чудесным. Прохладная утренняя влажность исчезла под лучами ласкового зимнего солнца, а в защищенной чаше внутреннего двора камни стен вокруг замка отбрасывали на троицу слабое тепло. Крепостные торопились по тропинкам замка по хозяйственным делам, и несколько раз слуга чуть ли не падал, споткнувшись о собственные ноги, при виде огромной, закутанной в темный плащ фигуры, шагавшей среди них.
Когда они обошли половину замка, Микаэла решила сократить путь и замедлила шаги, чтобы поравняться с их спутником, но была удивлена, когда заметила, что его шаги были столь же быстры, как и ее, благодаря его длинным ногам. Лео бегал кругами вокруг них, иногда отбегая в сторону, чтобы поднять камешек, палочку, длинный стебель виноградного куста, прятавшегося под южной стеной, показывая свои сокровища по очереди им обоим.
Краем глаза Микаэла взглянула на лорда Шербона. Сейчас его капюшон все еще был поднят, но в ярком свете она видела бледность его кожи, сжатую линию рта, сосредоточенную морщину.
В его зеленых глазах в свете дня отразилась усталость… или что-то, чему она не могла придумать название.
– Мы идем не слишком быстро? – поинтересовалась она.
– Разумеется, нет! – пролаял Родерик, с каждым шагом вдавливая конец своей трости в землю.
– Не нужно кричать на меня, – мягко заметила Микаэла. – Я не упрекаю вас за вашу обычную хромоту, милорд.
Родерик рассмеялся, но как-то невесело.
– «Обычная хромота», – она говорит, – пробормотал он.
Микаэла подняла брови, но когда не последовало дальнейшего объяснения, пожала плечами и опустила глаза на гальку и отпечатки копыт в земле, чтобы легче преодолеть тяжелый участок. Они приближались к северным воротам, где за конюшнями виднелся холм с могилами, а по краю утеса Шербона пролегала тропинка, которая вела к узкому каменистому побережью. Микаэла снова взглянула на спутника:
– Мы с Лео можем посидеть на скалах, глядя на море, – ему нравится бросать камушки в…
– Меня это не касается, – пробурчал Родерик, и Микаэла подумала о том, почему вообще он согласился сопровождать их, если собирается все время демонстрировать свое дурное расположение духа.
Однако она улыбнулась ему, и они вдвоем последовали за маленьким мальчиком через ворота, туда, где засохшая трава длинной гирляндой легла от леса вдоль дороги, где островерхие серые скалы стояли в ряд, словно часовые. Вверх по склону, ведущему к утесу, Родерик поднимался более осторожно, но Микаэла не проявила своей заботы, предоставив ему вместо этого возможность проделать путь самостоятельно, без зрителей. В нескольких шагах впереди она обнаружила относительно ровный пригорок и присела на него, согнув ноги и опершись на локоть.
Через мгновение Родерик догнал ее, но продолжал стоять, глядя на перекатывавшиеся под ветром волны безбрежного океана.
– Отойди от края! – рявкнул он, нахмурясь. – Лео!
– Холосо, папа! – долетел до них смягченный ветром ответ мальчика.
Микаэла улыбнулась про себя при этом проявлении заботы Родерика о сыне, затем вспомнила, что сказал ей Хью Гилберт этим утром.
«А как бы вы назвали женщину, которая привязала камень к шее и вошла в море? А? Нормальной?»
Какой же она была дурой, заставляя этого скрытного человека рассказывать о душераздирающей трагедии! Это было все равно что взобраться на холм и станцевать джигу на семейных могилах. Микаэла пришла в такой ужас от этого, что не могла заставить себя заговорить.
Его голос заставил ее вздрогнуть.
– Почему вы верите вашей матери?
– Извините, милорд?
– Эта ее история про Охотника, – пояснил Родерик. – Что убеждает вас в том, что эта история – правда?
– Для этого нужно знать мою мать, – сказала Микаэла, сорвав жесткую травинку рядом с собой. – Она… она самая благочестивая женщина из всех, кого я знаю. Любой, кто знаком с ней, скажет вам то же самое, хотя многим ее рассказ представляется несколько преувеличенным. Она посвятила себя Богу, благополучию другихлюдей. Она самая благородная женщина в наших краях. Ее не волнует, что люди злословят о ней за ее епиной. «Они не знают правды, в отличие от нас, Микаэла» – так она извиняет их всех. Всегда.
