Текст книги "Перед заморозками"

Автор книги: Хеннинг Манкелль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Он замолчал. Они поняли. Они встали в ряд на колени. Он шел и прикасался рукой к их склоненным головам. Потом он знаком приказал им подняться. Они хором произнесли святые слова – он говорил им, что услышал их от Господа в очередном откровении. Им не надо было знать правду – эти слова он вычитал когда-то в юности. Или, может быть, ему все же приснились эти строки? Он не знал, да это и не было важно.

Мы на крыльях свободы взлетаем, прощаясь с землей,

Чтобы слиться с Создателем, стать его светом и тьмой.

И они покинули церковь, заперли двери и погрузились в автобус. Женщина, пришедшая убираться в церкви, даже не заметила, что там кто-то побывал.

Часть четвертая
Тринадцатая башня

41

Линда проснулась от телефонного звонка. Покосилась на будильник – без четверти шесть.

В ванной громыхал отец – он уже встал. Наверняка не слышит, подумала Линда, помчалась в кухню и схватила трубку.

– Могу я поговорить с полицейским Валландером? Я правильно звоню?

– Кто его спрашивает?

– Он может трубку взять или нет? – Женщина говорила с легкой сконскои картавостью, очень изысканно. Вряд ли это была уборщица из полиции.

– Он сейчас занят. Что ему передать?

– Анита Тадеман из Раннесхольма.

– Мы встречались. Я его дочь.

Анита Тадеман не обратила внимания на ее слова.

– Когда с ним можно поговорить?

– Как только он выйдет из ванной.

– Это очень важно.

Линда записала ее номер и поставила воду для кофе. Когда отец появился в кухне, вода уже вскипела. Он был так занят собственными мыслями, что даже не удивился, увидев ее в кухне в такую рань.

– Звонила Анита Тадеман. Сказала, что это очень важно.

Он посмотрел на часы:

– Наверняка важно. По пустякам так рано не звонят.

Она набрала номер и передала ему трубку.

Пока он разговаривал с Анитой, Линда обшарила весь шкаф, пока не убедилась, что кофе в доме нет.

Отец положил трубку. Линда уловила из разговора, что они договаривались о встрече.

– Что она хотела?

– Встретиться.

– Зачем?

– Чтобы рассказать что-то, что она слышала от родственника. У того дом в окрестностях Раннесхольма. Она не хотела говорить по телефону и пригласила меня в замок. Слишком, видите ли, голубых кровей, чтобы приехать в полицию. Ну, тут уж и я взбрыкнул. Ты слышала?

– Нет.

Он что-то пробурчал и начал искать кофе.

– Кофе нет, – сказала Линда.

– Неужели кроме меня некому проследить, чтобы в доме был кофе?

Линда вспылила:

– Знал бы ты, как я мечтаю отсюда убраться! Никогда сюда не вернусь!

Он поднял руки, извиняясь.

– Может быть, так и лучше. Родители и дети не должны все время тереться друг о друга. Но у нас нет времени препираться – ни у тебя, ни у меня.

Они выпили чаю, листая газеты, но ни тот, ни другой не могли сосредоточиться на чтении.

– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Одевайся. Лучше, если ты будешь на подхвате.

Линда быстро приняла душ и оделась, но, когда она вышла из спальни, он уже ушел. На полях газеты было коряво написано, что он очень торопится. Он так же нетерпелив, как и я, подумала Линда.

Она посмотрела в окно – было по-прежнему очень тепло, двадцать два градуса. Шел мелкий дождь. Она побежала в полицию. Как будто в школу, решила она. Вечно боишься опоздать.

Отец говорил по телефону. Он знаком пригласил ее зайти. Она села на стул для посетителей. Фарфоровые осколки по-прежнему лежали на столе. Он положил трубку.

– Пойдем.

Они зашли в кабинет Стефана. Анн-Бритт стояла прислонившись к стене с чашкой кофе в руке. Первый раз она, кажется, заметила, что Линда тоже здесь. Кто-то ей, наверное, что-то сказал. Отец? Вряд ли. Скорее всего, Стефан.

– Где Мартинссон? – спросила Анн-Бритт.

– Только что звонил, – сказал Курт Валландер. – У него заболел ребенок, он немного опоздает. Но я попросил его посидеть на телефоне и побольше разузнать насчет этой Сильви Расмуссен.

– Насчет кого? – удивилась Анн-Бритт.

– Что мы здесь теснимся? Пошли в комнату для совещаний, – сказал Валландер. – А где Нюберг?

– Все еще возится с этими церквами.

– Интересно, что он там хочет найти?

Последние слова принадлежали Анн-Бритт Хёглунд. Линда догадывалась, что она из тех, кто ждет не дождется, когда же Нюберг уйдет на пенсию.

Совещание заняло три часа и десять минут. Наконец кто-то постучал в дверь и сказал, что Анита Тадеман спрашивает Курта Валландера. Линда не могла понять, завершена оперативка или нет. Но никто не удивился и не выказал недовольства, когда отец поднялся. Проходя мимо Линды, он остановился.

– Анна, – сказал он. – Встречайся с ней, говори с ней, слушай, что говорит она.

– Я не знаю, о чем говорить, – сказала Линда. – Она тут же догадается, что я за ней наблюдаю.

– Будь как всегда.

– А не лучше будет, если ты сам поговоришь с ней еще раз?

– Обязательно поговорю. Всему свое время.

Линда вышла из полиции. Дождя уже почти не было. За спиной ее загудела машина, так близко, что она отскочила в сторону. Но это был Стефан. Он открыл дверцу:

– Я подвезу тебя.

– Спасибо.

В машине играла музыка. Джаз.

– Любишь музыку?

– Очень люблю, – отвечал Стефан.

– Джаз?

– Ларс Гуллин. Один из лучших саксофонистов Швеции всех времен. К сожалению, очень рано умер.

– Никогда о нем не слышала. И мне не особенно нравится эта музыка.

– Позволь мне решать самому, что слушать у себя в машине.

Он, похоже, обиделся. Линда пожалела, что это сказала. И это тоже отцовское наследство – редкостная бестактность.

– А куда ты едешь? – спросила она мягко, чтобы разрядить обстановку.

– В Шёбу, – односложно ответил он. Видимо, все еще дулся. – К слесарю.

– А туда далеко?

– Не знаю. А что?

– Возьми меня с собой.

– Если вытерпишь музыку.

– С этой минуты я влюблена в джаз.

Он расхохотался. Лед был сломан. Он ехал на север, причем очень быстро. Линде опять захотелось его потрогать, погладить плечо или щеку. Она давно не испытывала такого желания. Мелькнула идиотская мысль, не остановиться ли им в гостинице в Шёбу. Но там наверняка и гостиницы-то нет. Она попыталась думать о чем-то другом, но ничего из этого не вышло. Непрерывно работали дворники, саксофонист играл что-то быстрое на очень высоких нотах. Линда попыталась уловить мелодию, но не смогла.

– Если ты едешь в Шёбу к слесарю, значит, это связано со следствием, – сказала она. – С одним из следственных дел. Сколько их, кстати?

– Биргитта Медберг – раз. Харриет Болсон – два. Горящие звери, потом еще церкви. Твой отец хочет заниматься всем сразу. И прокурор согласился. Пока, во всяком случае.

– А слесарь?

– Его зовут Хокан Хольмберг. Он не простой слесарь, который на станке за две минуты сварганит запасной ключ. Он еще и кузнец-виртуоз. Он делает копии старинных ключей. Когда он по телевизору услышал, что полиция не понимает, каким образом удалось открыть церковную дверь, он вспомнил, что несколько месяцев тому назад делал ключи, которые вполне могли быть от церкви. Попробую выяснить, что он еще помнит. У него мастерская прямо в центре. Мартинссон тоже о нем слышал. Он даже приз какой-то выиграл – за самый красивый ключ. К тому же он весьма начитан. Даже сам ведет летние курсы философии.

– В мастерской?

– У него есть сад. Мартинссон даже подумывал, не записаться ли ему на эти курсы. Слушатели учатся кузнечному делу, а все остальное время обсуждают философские вопросы.

– Это не для меня, – сказала Линда.

– Может быть, для отца?

– Еще того меньше.

Характер музыки изменился. Теперь звучал медленный блюз. Линда вдруг поймала ускользавщую мелодию. Она слушала и думала про гостиницу, которой в Шёбу наверняка нет.

Они остановились у красного кирпичного дома, где в качестве рекламы висел огромный кованый ключ.

– Может быть, мне тебя подождать?

– Мне казалось, ты уже начала работать.

Они вошли. Какой-то мужчина стоял перед горном. Было очень жарко. Он кивнул им, вытащил раскаленный кусок железа, положил на наковальню и начал обрабатывать.

– Одну минутку, только закончу вот этот ключ, – сказал он. – Когда делаешь ключи, прерываться нельзя. Металл теряет уверенность. Такой ключ никогда не будет счастлив в своем замке.

Они как завороженные наблюдали за его работой. Наконец на наковальню лег готовый ключ. Хокан Хольмберг вытер пот со лба и вымыл руки. Они вышли во двор, где на столе стояли термос и чашки. Обменялись рукопожатиями. Линда почувствовала себя по-дурацки польщенной, когда Стефан представил ее как коллегу. Хокан налил кофе и надел старую соломенную шляпу. Он тут же заметил, что Линда с любопытством смотрит на его головной убор.

– Одна из немногих краж, совершенных мной на своем веку. Каждую весну я уезжаю куда-нибудь за границу. Несколько лет назад был в Ломбардии. Как-то вечером оказался в Мантуе и провел там несколько дней, дабы почтить память рожденного там великого Вергилия. На лугу стояло пугало. Какую ягоду или какие фрукты было оно призвано защищать от ненасытных птиц, понятия не имею. Я остановился и понял, что впервые в жизни у меня возникло непреодолимое желание совершить преступление. Мне захотелось стать вором. Вор-кузнец. Я пошел и обокрал пугало – стянул у него шляпу. Иногда мне снится по ночам, что это было не пугало, а человек, просто он стоял неподвижно там, на лугу. Он, должно быть, сообразил, что я совершенно безвредная и трусливая личность и никогда в жизни не смогу украсть что-то у живого человека. Поэтому он из милости притворился пугалом и позволил себя обокрасть. Может быть, это был забытый кем-то францисканский монах? Он стоял там на лугу в отчаянной надежде, что ему удастся совершить богоугодный поступок. В общем, это для меня было целым событием – украсть эту шляпу.

Линда покосилась на Стефана – интересно, может быть, он знает, кто такой этот Вергилий? А Мантуя? Где это? Это местность или город? Должно быть, в Италии. Была бы здесь Зебра, тут же бы сказала. Она могла часами сидеть, рассматривая свои многочисленные атласы.

– Давай про ключи, – сказал Стефан. – Расскажи нам.

– Мне особенно нечего сказать. Разве что я узнал про эти сгоревшие церкви по чистой случайности.

– Как это так? – удивился Стефан. – Это же была главная новость!

Хокан Хольмберг покачался на стуле и достал из нагрудного кармана синего комбинезона трубку.

– Я не смотрю телевизор, не слушаю радио и не читаю газет, – сказал он, раскуривая свою трубку. – Некоторые устраивают себе несколько недель здоровой жизни в году, воздерживаясь от спиртного. Это разумно. А я устраиваю себе несколько недель жизни, называйте ее как хотите, когда не обращаю на окружающее внимания. Просто не обращаю, и все. Потом, когда это отшельничество заканчивается, всегда оказывается, что ничего по-настоящему важного я не пропустил. Мы живем под градом дезинформации, неподтвержденных слухов, по-настоящему же важных новостей почти нет. В эти недели меня гораздо больше интересует другая информация, та, что заложена во мне самом.

Интересно, подумала Линда, он на каждый ерундовый вопрос отвечает целой лекцией. И в то же время она не могла не признать, что говорит он очень хорошо, она позавидовала его внятной и четкой манере изложения мыслей. Казалось, ему вовсе не надо думать, как выразиться – нужное слово всегда ожидает наготове. Стефан начал проявлять нетерпение.

– Значит, чистая случайность, – сказал он.

– Один из моих заказчиков пришел за ключом к старинному капитанскому сундуку – этот сундук в восемнадцатом веке плавал на адмиральском корабле английского флота. Он и рассказал мне о пожарах и о том, что полиция подозревает, что поджигатель располагал копией ключа. И я тогда вспомнил, что несколько месяцев назад сделал ключи по образцам. По внешнему виду они вполне могли быть церковными. Я не говорю, что это обязательно должно быть именно так, но определенные подозрения у меня есть.

– Почему?

– Опыт. Ключи от церковных дверей довольно характерны. К тому же сейчас почти не осталось гражданских строений, где подъезды или порталы запирались бы на старинные замки. Поэтому я и решил позвонить в полицию.

– А кто заказывал эти ключи?

– Он представился как Люкас.

– И все?

– Да. Господин Люкас. Очень любезный. Ему нужно было, чтобы я сделал ключи быстро, поэтому он дал хороший задаток.

Стефан достал из кармана пакет и развернул его. Там лежали два ключа. Хокан Хольмберг опознал их сразу.

– Именно с них я и делал дубликаты.

Он поднялся и скрылся в кузнице.

– Это уже что-то, – сказал Стефан. – У парня хорошая память. И наблюдательность не хуже.

Хокан Хольмберг появился вновь. В руках у него была древняя учетная книга. Он поискал нужную страницу.

– 12 июня. Господин Люкас оставил два ключа. Дубликаты ему нужны были самое позднее 25-го. Это очень короткий срок – у меня всегда много работы. Но он очень щедро заплатил. Мне тоже нужны деньги – и кузница должна работать, и я не хочу лишиться возможности раз в год съездить отдохнуть.

– Он оставил адрес?

– Нет.

– Телефон?

Хокан Хольмберг протянул ему журнал. Стефан набрал написанный там номер. Послушал и нажал кнопку.

– Цветочный магазин в Бьерреде, – сказал он. – Сделаем допущение, что господин Люкас никакого отношения к нему не имеет. А что было потом?

Хокан Хольмберг начал листать страницы.

– Я веду учетную книгу, как корабельный журнал, – сказал он. – Кузница, конечно, не корабль, но все же. Постукиваешь по наковальне – можно представить, что работает корабельный двигатель. Двадцать пятого июня он забрал ключи и ушел.

– Как он заплатил?

– Наличными.

– Ты ему выписал квитанцию?

– Никакой квитанции. Она ему была не нужна. Только для моей собственной бухгалтерии. У меня есть правило – исправно платить налоги. Хотя именно такая ситуация идеальна, чтобы их не платить.

– Опиши его.

– Высокий, светловолосый, немного лысеет со лба. Очень и очень любезен. Когда он оставлял ключи, на нем был костюм, когда забирал – тоже костюм, но другой.

– Как он сюда приехал?

– Мне из кузницы улица не видна. Могу предположить, что на машине.

– А как он разговаривал?

– С акцентом.

– Каким?

– Каким-то скандинавским. Точно не финским, вряд ли исландским. Остаются датский и норвежский.

– А почему ты считаешь, что не исландский? Финский – понятно, финский ни с чем не спутаешь, но исландский? Я, по-моему, даже и не слышал никогда исландского акцента.

– А я слышал. У меня есть запись замечательного исландского актера, Питура Эйнарсона, он читает исландские саги в подлиннике.

– Что-то еще можешь сказать об этом человеке?

– Пожалуй, ничего.

– Он сказал, что это ключи от церкви?

– Он сказал, что они от подвала в замке.

– В каком замке?

Хокан Хольмберг нахмурился и усиленно задымил своей трубкой.

– По-моему, он назвал, в каком. Но я забыл. Пытаюсь вспомнить.

Они подождали немного. Хокан покачал головой.

– Случайно, не Раннесхольм?

– Совершенно верно. Бывший винокуренный завод в Раннесхольме. Теперь я вспомнил. Именно так он и сказал.

Стефан Линдман вдруг заторопился. Он одним глотком допил кофе и поднялся.

– Большое спасибо, – сказал он. – Очень ценные показания.

– Если работаешь с ключами, жизнь не может быть бессодержательной, – улыбнулся Хокан Хольмберг. – Запирать и отпирать – это и есть предназначение человека на земле. Вся человеческая история озвучена звяканьем ключей. Каждый ключ, каждый замок имеет свою повесть. И вот теперь – еще одна.

Он проводил их до дороги.

– Кто такой Вергилий? – спросила Линда.

– Проводник Данте, – ответил Хокан. – И сам тоже великий поэт.

Он приподнял на прощанье свою драную шляпу и исчез. Они сели в машину.

– Чаще всего приходится нам иметь дело с людьми напуганными, потрясенными, рассерженными, – сказал Стефан. – Но бывают и исключения. Светлые пятна. Как этот парень, к примеру. Я его забираю в свой архив. Я коллекционирую людей, которых мне будет приятно вспомнить в старости.

Они выехали из Шёбу. На выезде Линда увидела маленькую гостиницу и прыснула. Он посмотрел на нее, но ничего не спросил. Зазвонил его мобильник. Он ответил, послушал, нажал кнопку отбоя и прибавил скорость.

– Твой отец говорил с Анитой Тадеман. Очевидно, выяснилось что-то важное.

– Наверное, лучше, если ты не будешь говорить, что я была с тобой, – сказала Линда. – Он рассчитывал, что я займусь другим.

– Чем?

– Буду с Анной.

– Успеешь и это.

Он высадил ее в центре Истада. Когда Анна открыла ей дверь, она сразу поняла – что-то случилось. В глазах у Анны стояли слезы.

– Зебра исчезла, – сказала она. – Мальчик кричал так, что все соседи сбежались. Он был дома один. А Зебра исчезла.

У Линды перехватило дыхание. Страх поразил ее, как приступ боли. Она понимала, она знала, что произошло, она поняла это сразу, но не хотела понимать.

Она посмотрела Анне в глаза и прочитала в них свой собственный страх.

42

Она отлично понимала – Зебра никогда не оставила бы ребенка одного, ни по небрежности, ни по забывчивости. Значит, что-то случилось. Но что? Что-то такое было, какая-то мысль, какая-то связь, но она не могла ее ухватить. То, о чем говорил отец – всегда ищи связь.

Поскольку Анна была еще в большей растерянности, чем она сама, Линда взяла инициативу в свои руки. Она усадила Анну за стол в кухне и велела ей рассказать все подробно. И хотя та говорила довольно бессвязно, Линде не потребовалось много времени, чтобы понять, что произошло.

Соседка, к которой Зебра иногда обращалась с просьбой посидеть немного с ребенком, услышала через стенку, что ребенок плачет необычно долго. Она позвонила Зебре – никто не брал трубку. Потом она позвонила в дверь, правда, только один раз, потому что была уже уверена, что Зебры нет дома. У нее был запасной ключ. Она открыла квартиру и увидела, что ребенок один. Он перестал плакать в ту же секунду, как ее увидел.

Эта соседка, по имени Айна Русберг, ничего необычного в квартире не заметила. Как всегда, было не особенно тщательно прибрано, но не настолько, чтобы замечался какой-то особенный кавардак. Именно это слово соседка и употребила – «кавардак». Айна Русберг позвонила одной из Зебриных кузин, Тичке, но той тоже не было дома, потом Анне. У них с Зеброй была такая договоренность – сначала Тичке, потом Анне.

– Когда все это было?

– Два часа тому назад.

– Айна Русберг больше не звонила?

– Я ей звонила. Зебры все еще нет.

Линда лихорадочно размышляла. Лучше всего было бы поговорить с отцом, но она знала, что он скажет – рано. Два часа – слишком мало. Почти наверняка есть объяснение. Но с чего бы Зебре исчезать?

– Поехали туда, – сказала она. – Я хочу посмотреть квартиру.

Анна не возражала. Через десять минут Айна Русберг открыла им Зебрину квартиру.

– Куда она могла деться? – спросила соседка взволнованно. – Это на нее не похоже. Никакая мать не оставит так ребенка. А что бы было, если бы я его не услышала?

– Она наверняка скоро объявится, – сказала Линда. – Было бы очень хорошо, если бы вы пока взяли ребенка к себе.

– Ясное дело, – сказал Анна и ушла.

Войдя в квартиру, Линда почувствовала странный запах. Сердце словно бы сжала ледяная рука – случилось что-то очень серьезное. Зебра не ушла из дому добровольно.

– Ты чувствуешь запах? – спросила Линда.

Анна покачала головой.

– Резкий, похоже на уксус?

– Я не чувствую.

Линда села в кухне, Анна – в гостиной. Сквозь неплотно закрытую дверь Линда видела, как та беспокойно пощипывает руки. Линда попыталась призвать на помощь логику. Она подошла к окну и посмотрела на улицу. Попробовала представить себе Зебру – как она выходит из подъезда. Куда она идет – направо? Налево? Одна или с кем-то? Линда посмотрела на табачный магазинчик напротив – в дверях стоял здоровенный продавец и курил. Подошел покупатель, они зашли вместе ним внутрь и через минуту вышли снова. Попытаться стоит.

Анна неподвижно сидела на диване. Линда потрепала ее по руке.

– Зебра вернется, – сказала она. – Скорее всего, с ней все в порядке. Я только спущусь вниз на секунду и сейчас же приду.

Объявление на кассовом аппарате свидетельствовало о том, что Яссар очень рад каждому покупателю. Линда купила жвачку.

– Здесь живет одна девушка напротив, Зебра, вы ее не знаете?

– Зебра? Конечно, знаю. Я всегда что-нибудь дарю ее мальчонке.

– А сегодня вы ее видели?

Он тут же ответил, не усомнившись ни на секунду:

– Часа три назад. Часов в десять, я думаю. У меня как раз флаг сдуло. Не понимаю, как может сдуть ветром флаг, если никакого ветра нет…

– Она была одна? – прервала его Линда.

– Нет, с мужчиной.

У Линды забилось сердце.

– Вы его раньше с ней видели?

Яссар вдруг насторожился. И вместо ответа спросил сам:

– А почему вы спрашиваете? Вы кто?

– Вы наверняка меня видели. Я ее подруга.

– А почему вы спрашиваете?

– Мне надо знать.

– Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Вы его раньше видели?

– Нет. У него маленькая серая машина. Сам высокий. Я потом подумал – с чего это Зебра так к нему жмется?

– Что вы имеете в виду?

– Я же говорю – жмется. Она просто прилипла к нему. Как будто сама не может идти.

– Можете его описать?

– Высокий. Ну что еще… В шляпе. Длинный плащ.

– В шляпе?

– Серая шляпа. Или синяя. У него все было серое или синее.

– Номер машины?

– Не посмотрел.

– Марка?

– Не знаю. Что вы меня допрашиваете? Приходите ко мне в магазин и треплете нервы, как будто вы из полиции.

– Я из полиции, – сказал Линда и вышла.

Анна по-прежнему, не двигаясь, сидела на диване. У Линды опять появилось чувство, что она чего-то не понимает, не видит, хотя должна видеть и понимать, просто обязана. Она присела рядом.

– Тебе лучше побыть дома. Вдруг Зебра позвонит. Я еду в полицию – поговорить с отцом. Можешь меня подвезти.

Анна вдруг изо всех сил вцепилась ей в руку, так что Линда вздрогнула. И тут же отпустила. Странная реакция. Даже не сама реакция, а ее стремительность.

В вестибюле кто-то ей крикнул, что отец в прокуратуре, вход в которую был напротив. Она пошла туда. Дверь была заперта. Проходящий мимо клерк узнал ее и впустил.

– Отца ищешь? Он в малом конференц-зале.

Он показал ей дверь. Над дверью горела красная лампочка. Линда села в маленькой приемной, пытаясь собраться с мыслями. Она старалась не торопиться, пыталась связать все имеющиеся у нее сведения в какую-то более или менее логичную цепочку.

Она прождала минут десять, хотя ей показалось, что дольше. Из конференц-зала вышла Анн-Бритт Хёглунд и глянула на нее с веселым удивлением. Потом повернулась, заглянула в зал и крикнула:

– К тебе важные посетители!

И ушла.

Отец вышел вместе с очень молодым прокурором. Он представил ему дочь, прокурор поклонился и ушел. Они присели в приемной, и она пересказала все, что произошло, не пытаясь придать этому видимость целостности или хотя бы выстроить события в каком-то порядке. Он долго молчал. Потом задал несколько вопросов – прежде всего его интересовал рассказ Яссара. Он несколько раз возвращался к его словам – Зебра «жалась» к этому незнакомому мужчине.

– Зебра из тех девушек, что жмутся к мужчинам?

– Скорее наоборот – парни к ней жмутся. Она девушка крутая, даже если у нее и есть слабости, она их не показывает.

– И как ты можешь объяснить то, что случилось?

– Именно так и могу. Что-то случилось.

– То есть человек, вышедший с ней из подъезда, увел ее из дому против ее желания?

– Не знаю. Может быть.

– Почему она тогда не позвала на помощь?

Линда покачала головой, но он и не ждал от нее ответа, потому что он уже на него ответил сам.

– Она, может быть, не могла позвать, – сказал он и встал.

– Ты имеешь в виду, что она не жалась к нему? Что ее чем-то накачали? Что если бы он ее не держал, она бы просто упала? То есть она к нему не жалась, а висела на нем?

– Именно это я и имею в виду.

Он зашагал к себе так быстро, что ей пришлось почти бежать. На ходу он постучал в полуоткрытую дверь Стефана Линдмана и распахнул ее – Стефана на месте не было. В коридоре появился Мартинссон. В руках у него был большой плюшевый медведь.

– Это еще что? – раздраженно гаркнул Курт Валландер.

– Мишка. Изготовлен на Тайване. Брюхо набито амфетамином.

– Пусть, черт побери, кто-то еще этим займется.

– Я и собирался отдать его Свартману, если бы ты меня не задержал, – сказал Мартинссон со злостью.

Валландер словно бы и не заметил обиду Мартинссона.

– Постарайся собрать как можно больше людей, – сказал он. – Начнем через полчаса.

Мартинссон ушел. Первое, что она увидела, войдя в его кабинет, – осколки фарфорового быка так и лежали на столе.

– Я не собираюсь его склеивать, – ответил он на ее немой вопрос. – Но я загадал – пусть лежат, пока мы не разберемся с этой историей.

Он перегнулся к ней через стол:

– Ты не спросила Яссара, не слышал ли он, как говорит этот Зебрин спутник?

– Забыла.

– Позвони.

– Я не знаю, какой у него телефон.

Он набрал шесть цифр справочного бюро и протянул ей трубку. Линда попросила соединить ее напрямую. Ответил Яссар – нет, он не слышал, чтобы тот разговаривал.

– Я очень волнуюсь, – сказал он. – Что случилось?

– Ничего, – ответила Линда. – Спасибо за помощь.

Она отдала отцу трубку.

– Ни слова.

Он тихо раскачивался на стуле, уставясь на свои руки. В коридоре послышались какие-то голоса и стихли.

– Мне это очень не нравится, – сказал он наконец. – Соседка права – никакая мать не оставит малыша одного.

– Я что-то такое чувствую, – робко сказала Линда. – Что-то… я должна была бы догадаться, что это, такое ощущение, что это самое «это» где-то совсем рядом. Мне все время кажется, что я должна была бы видеть какую-то внутреннюю связь, как ты это называешь, а я не вижу.

Он внимательно на нее смотрел:

– То есть ты как будто бы уже понимаешь, что случилось? И почему?

Она отрицательно покачала головой.

– Словно бы я каким-то образом ожидала что-то в этом роде… Не знаю, как объяснить. У меня такое странное чувство, что это не Зебра исчезла, а Анна. Опять.

Он долго молчал, не спуская с нее глаз.

– Значит, ты не можешь объяснить свою мысль?

– Если бы…

– Мы дадим тебе и Зебре несколько часов. Если она не появится, а ты не поймешь, что это ты такое знаешь, но не понимаешь, надо действовать. Пока ты останешься здесь.

Она последовала за ним в комнату для совещаний. Отец дождался, пока все собрались, закрыл дверь и рассказал о Зебре. Линда заметила, что все слушают с напряженным вниманием.

– Слишком много исчезновений, – закончил Курт Валландер. – Исчезают, возвращаются, опять исчезают. Случайно или же по каким-то пока непонятным для нас причинам, все эти исчезновения крутятся вокруг моей дочери. От этого, как вы понимаете, ситуация нравится мне еще меньше.

Он бросил ручку на стол так, что она подпрыгнула, и рассказал о встрече с Анитой Тадеман. Линде было очень трудно сосредоточиться. Она все время ерзала на стуле, пока Стефан не посмотрел на нее и не улыбнулся. Тогда она вновь заставила себя слушать внимательно.

– Аниту Тадеман приветливой дамой не назовешь. Это скорее пример того, насколько малоприятными и высокомерными могут быть люди из так называемого сконского высшего класса, у которых остались замки и другое состояние. Но она поступила правильно – обратилась в полицию, потому что посчитала это важным. Один из ее родственников – он живет там же неподалеку – видел на опушке леса какую-то странную компанию. Минимум двадцать человек. Появились и исчезли. Это, конечно, могли быть туристы, но уж очень таинственно они себя вели, будто прятались. Непохоже на туристов.

– А на что похоже? – прервала его Анн-Бритт.

– Мы не знаем. Но там рядом есть, как вы помните, избушка на курьих ножках, где была зверски убита женщина.

– Там двадцать человек не поместятся. Если предположить, что они там ночуют.

– Знаю, что не поместятся. И все равно, эти сведения очень важны. Мы уже знаем, особенно после Френнестадской церкви, что преступник не один. А теперь нельзя исключить, что их много.

– Это странно, – сказал Мартинссон. – У меня не укладывается – ты считаешь, что мы имеем дело с целой бандой убийц?

– Это может быть секта, – сказал Стефан Линдман.

– А может быть, и то и другое, – сказал Валландер. – Или что-то третье, о чем мы пока не имеем ни малейшего понятия. К тому же это может быть и просто чепуха. Выводов пока не будем делать, даже предварительных… Ну хорошо, давайте оставим в покое госпожу Тадеман и продолжим.

Стефан рассказал о Хокане Хольмберге и ключах. О том, что Линда была с ним, он умолчал.

– Опять человек с акцентом. Наш норвежский след. Или норвежско-датский. Опять он на горизонте. То есть мы можем предположить, что это ключи от церквей в Хурупе и Френнестаде.

– А что предполагать, когда мы это точно знаем, – сказал Нюберг. – Сравнивали.

Все замолчали.

– Норвежец заказал ключи, – сказал Курт Валландер. – Американку удавили в церкви. Кто и почему. Вот это мы и должны понять в первую очередь.

Он повернулся к Анн-Бритт:

– Что говорят датчане о человеке по имени Вигстен?

– Учитель фортепиано. Раньше работал концертмейстером в Королевской опере, был очень популярен. А сейчас совершенно не в себе, и ему все труднее себя обслуживать. Но никому не известно, чтобы кто-то у него жил, и в первую очередь ему самому.

– А Ларсен?

– Продолжает настаивать на своей версии с наркотиками.

Курт быстро глянул на дочь.

– Задержимся на минутку в Дании, – продолжил он. – Что удалось узнать об этой женщине, Сильви Расмуссен?

Мартинссон покопался в папке и выудил нужную бумагу.

– Она беженка, приехала в Данию после обвала Восточного блока. Тогда ее звали по-другому. Обычная история – наркотики, улица, проституция. Ее, похоже, любили – и подруги, и клиенты. Никто ничего плохого о ней не говорит. Ничего примечательного в ее жизни нет, если, конечно, не считать, что вся ее жизнь – это трагедия.

Мартинссон, прежде чем отложить лист, еще раз пробежал его глазами.

– Никто не знает, кто был ее последним клиентом. Но можем исходить из того, что именно он ее и убил.

– Ежедневника у нее не было?

– Нет. В квартире нашли отпечатки пальцев двенадцати человек. С ними сейчас разбираются. Если что найдут интересное, сообщат.

Линда обратила внимание, как работает отец – он все время пытается понять значение тех или иных появляющихся данных, ничто не принимает пассивно, а ищет в фактах и высказываниях скрытый смысл.

– Женщина в церкви, – сказал он. – На нее поступила еще куча данных – все бы так работали, как эти ребята в Штатах! Мистер Ричардсон просто превзошел самого себя – факсы и письма идут пачками. Жаль только, что все это никуда не ведет. Почему и как она оказалась в шведской церкви, где ее задушили, остается загадкой.

Он попросил всех высказаться. Все поделились своими соображениями. Кроме Линды. Через полчаса они сделали перерыв – проветрить помещение и выпить кофе. Линда осталась в комнате присмотреть за открытым окном. Внезапно порывом ветра со стола сбросило датские бумаги Мартинссона. Собирая их, она наткнулась на фотографию Сильви Расмуссен. Линда внимательно рассматривала лицо – в глазах молодой женщины было что-то настолько жалкое и запуганное, что Линда вздрогнула, подумав о ее страшной судьбе.