Текст книги "Мертвая хватка"

Автор книги: Харлан Кобен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7

Последние лет десять Майк привык просыпаться по будням в пять утра. Так было и сегодня. Собрался и выехал из дома. По мосту имени Джорджа Вашингтона въехал в Нью-Йорк и прибыл в Центр трансплантологии ровно в семь утра.

Надел белый халат и совершил обход пациентов. Были времена, когда этот процесс грозил перерасти в рутинное занятие, но Майк выработал привычку все время напоминать себе, как важно это для больного, находящегося в постели. Человек в больнице. Он чувствует себя ужасно уязвимым. Он болен, он боится и понимает, что может умереть. Единственной преградой между ним и страданием, между жизнью и смертью становится врач.

Как тут не почувствовать себя немножко Богом?

Более того, порой Майку казалось, что иметь комплекс всемогущества даже полезно. Ты так много значишь для пациента. И вести себя надо соответственно.

Есть врачи, пренебрегающие этим. Были времена, когда и Майку хотелось принадлежать к их числу. Но истина заключалась в том, что если ты отдаешь всего себя, на одного больного уходит минута или две, не больше. И вот он слушал их, держал за руку или оставался в отдалении, если требовали обстоятельства, в зависимости от пациента и его состояния.

В кабинет он зашел ровно в девять. Первого пациента уже привезли. Люсиль, старшая медсестра, занималась их подготовкой. Это даст Майку минут десять – просмотреть карты, результаты вчерашних вечерних анализов. Он вспомнил своих соседей и стал искать результаты анализов Лоримана в компьютере.

Но там ничего не было.

«Странно», – подумал он.

И тут Майк заметил узкую розовую полоску бумаги. Кто-то подсунул записку ему под телефон.

Надо повидаться. Айлин.

Айлин Гольдфарб была его партнером, практикующим хирургом, главой отделения трансплантологии Нью-йоркского пресвитерианского госпиталя. На работе они встречались в хирургическом отделении, а теперь и жили в одном городе. Майк считал, что они с Айлин друзья, хоть и не близкие, и это только на пользу совместной работе. Жили они в двух километрах друг от друга, дети посещали одну школу, но общих интересов, помимо работы, не наблюдалось. Они не видели необходимости в более тесном общении, зато в их отношениях нашлось место полному доверию и уважению.

Хотите испытать вашего друга врача, исходя из его рекомендаций? Тогда спросите: «Если твой ребенок заболеет, к какому врачу ты его направишь?» Ответом Майка всегда было: «К Айлин Гольдфарб». Это служило свидетельством ее высочайшей компетенции.

Он зашагал по коридору, бесшумно ступая по серому покрытию. Белые стены украшали рисунки и гравюры, простые, приятные глазу и не отмеченные сколько-нибудь яркой или агрессивной индивидуальностью, характерной для отелей средней руки. Ему и Айлин хотелось, чтобы больничная обстановка словно нашептывала: «Все для пациентов, все только для них».

Кабинеты украшали только профессиональные дипломы и изречения, призванные успокоить больного. В них не было ничего личностного – ни подставки для карандашей, изготовленной ребенком на день рождения, ни семейных фотографий, ничего подобного. Ведь дети часто приезжали сюда умирать. Кому захочется видеть при этом счастливые улыбающиеся мордашки других, здоровых детей?

– Привет, доктор Майк.

Он обернулся. Это Хэл Гольдфарб, сын Айлин. Скоро должен окончить школу, на два года старше Адама. Давно решил поступать в Принстон на медицинский факультет. И получил разрешение в школе три раза в неделю по утрам проходить практику в больнице.

– Привет, Хэл. Как дела в школе?

Паренек широко улыбнулся:

– Дела идут, контора пишет.

– Легко говорить, когда у тебя, старшеклассника, подготовительное отделение, можно считать, в кармане.

– Вы меня правильно поняли.

На Хэле были брюки цвета хаки и голубая рубашка, и Майк не мог не отметить разительного контраста с черной одеждой Адама. Он даже испытал нечто похожее на зависть. Словно прочитав его мысли, Хэл спросил:

– Как Адам?

– Нормально.

– Давно его не видел.

– Может, позвонишь ему?

– Да, конечно. Буду рад встретиться.

Они замолчали, исчерпав резерв нейтральных вопросов.

– Мама у себя? – спросил Майк, чтобы вежливо закончить разговор.

– Да. В кабинете.

Айлин сидела за письменным столом. Стройная тонкокостная женщина, совсем хрупкая с виду, если не считать сильных и гибких пальцев рук. Каштановые волосы туго стянуты в конский хвост. Айлин носила очки в роговой оправе, последний писк моды, но они придавали ей вид строгой ученой дамы.

– Привет, – улыбнулся Майк.

– Привет.

– В чем дело? – Майк показал ее записку на розовом клочке бумаги.

– У нас большие проблемы. – Айлин вздохнула.

– С кем? – Майк опустился в кресло.

– С твоим соседом.

– С Лориманом?

Она кивнула.

– Плохие анализы?

– Просто ужасные, – ответила она. – Но это должно было всплыть, рано или поздно.

– Может, намекнешь, в чем дело?

Айлин Гольдфарб сняла очки, начала покусывать кончик роговой оправы.

– Ты хорошо знаешь эту семью?

– Они живут в соседнем доме.

– Поддерживаете близкие отношения?

– Нет. Но какое это имеет значение…

– Может, и имеет, – перебила Айлин. – У нас возникла дилемма этического свойства.

– Не понял?

– Возможно, дилемма не совсем то слово. – Айлин отвернулась и заговорила будто с собой, не с ним: – Скорее, неясность этического плана.

– Айлин?

– Гм…

– О чем ты?

– Мать Лукаса Лоримана будет здесь через полчаса, – сказала она.

– Видел ее вчера.

– Где?

– В саду перед домом. Делала вид, будто занимается цветами.

– Как же, цветами…

– Почему ты так говоришь?

– Ты ее мужа знаешь?

– Данте? Да, конечно.

– И?..

Майк пожал плечами.

– Что вообще происходит, можешь объяснить?

– Все дело в Данте.

– А он при чем?

– Он не является биологическим отцом мальчика.

«Вот так сюрприз». На мгновение Майк лишился дара речи.

– Шутишь?

– Делать мне больше нечего. Ты же меня знаешь, доктор Шутник. Не слишком подходящий случай, верно?

Майк пытался осмыслить ее слова. И не стал спрашивать, уверена ли она в результатах или следует провести еще несколько тестов. Айлин уже обдумала все аспекты проблемы. Она права, черт возьми, с такой ситуацией они еще не сталкивались.

Двумя этажами ниже располагались лаборатории генетиков. Как-то один из них сказал Майку, что тесты, взятые наугад среди разных слоев населения, показали: около десяти процентов мужчин, не догадываясь о том, воспитывают не своих детей, то есть не являются их биологическими отцами.

– Ну а где реакция на новость? – спросила Айлин.

– Вау!

Она кивнула.

– Всегда хотела, чтобы ты стал моим партнером. Всегда страшно нравилось, какие ты подбираешь слова.

– Данте Лориман – не слишком приятный господин, Айлин.

– Так и знала.

– И вообще все это очень плохо, – добавил Майк.

– Как и состояние его сына, – заметила Айлин.

Они довольно долго сидели молча, оценивая последствия.

В селекторе щелкнуло.

– Доктор Гольдфарб?

– Да.

– К вам Сьюзен Лориман.

– С сыном?

– Нет, – ответила медсестра. – Но с ней муж.

– А ты какого черта тут делаешь?

Лорен Мьюз, главный следователь полиции округа, проигнорировала вопрос и направилась к трупу.

– Боже милостивый, – сдавленно пробормотал один из копов, – вы только гляньте, что он сделал с ее лицом!

Все четверо умолкли. На двоих форма констеблей. Третий – Фрэнк Тремон – детектив из отдела убийств, который и отвечал за это дело, ленивый и медлительный мужчина с выпирающим животиком и сонными глазами. Лорен Мьюз, главный следователь округа Эссекс, женщина одинокая, выделялась на их фоне тем, что была почти на голову ниже остальных в этой группе.

– Дэ-пэ, – пробормотал Тремон. – И я не дорожный патруль имею в виду.

Мьюз вопросительно посмотрела на него.

– Дохлая проститутка, – пояснил он.

Мьюз нахмурилась, ей не понравился смешок в его голосе. Муха взлетела с кровавого месива, которое некогда было человеческим лицом. Ни носа, ни глазниц, даже от рта мало что осталось.

– Будто кто-то перемолол ее голову в мясорубке, – заметил один из констеблей.

Лорен Мьюз снова взглянула на тело. Пусть болтают что хотят. Часто болтовней люди стараются успокоить нервы. Сама она не принадлежала к их числу. Они игнорировали ее. Тремон – тоже. Ведь она – его непосредственная начальница, и этих двоих парней тоже. Лорен почти физически ощущала исходящую от них неприязнь.

– Эй, Мьюз… – произнес Тремон.

Она взглянула на него. Коричневый костюм, над брюками нависает живот – слишком много выпитого вечерами пива, слишком много съеденных днем пончиков. Вот он-то и есть настоящее шило в заднице. В средства массовой информации просочилось немало жалоб с тех пор, как ее назначили главным следователем округа. Большинство исходили от репортера Тома Гаугана, женатого на сестре Тремона.

– Чего тебе, Фрэнк?

– Да все тот же вопрос. Какого хрена ты тут делаешь?

– Я что, обязана перед тобой отчитываться?

– Я занимаюсь этим делом.

– И занимайся на здоровье.

– И еще не люблю, когда мне заглядывают через плечо.

Фрэнк Тремон, некомпетентный урод, иначе не назовешь, считался неприкасаемым благодаря личным связям и долгим годам «службы». Мьюз решила не обращать на него внимания. Наклонилась и продолжала всматриваться в красное месиво, некогда бывшее лицом.

– Удостоверение личности нашел? – спросила она.

– Нет. Ни кошелька, ни сумочки.

– Наверное, сперли, – высказал предположение один из констеблей.

Мужчины закивали.

– Нарвалась на банду, – заметил Тремон. – Вот, гляньте-ка. – Он указал на зажатую в руках трупа зеленую бандану.

– Может, это дело рук новой банды, шайки черных парней, которые называют себя «Аль-Каедой», – сказал один из копов. – Они как раз носят такие, зеленые.

Мьюз поднялась и начала ходить вокруг трупа. Подъехала машина «скорой помощи». Полицейские уже успели огородить место преступления лентой. Зеваки, их нашлось с дюжину, может, чуть больше, стояли прямо за ограждением, тянули шеи, старались получше рассмотреть.

– Пошлите информаторов потолковать с местными девочками, – велела Мьюз. – По крайней мере хоть название улицы, где она работала, пусть скажут.

– Нет, вы видели? – насмешливо воскликнул Тремон. – Неужели думаешь, я этим уже не занялся?

Лорен Мьюз промолчала.

– Эй, Мьюз…

– Что тебе, Фрэнк?

– Мне не нравится, что ты здесь.

– А мне не нравится сочетание коричневого ремня с черными ботинками. Придется нам обоим смириться с этими фактами.

– Это неправильно.

Мьюз понимала: по-своему он прав. Но дело в том, что она обожала новое свое назначение. Главный следователь – это вам не шутки. Мьюз в свои тридцать с небольшим стала первой женщиной, занявшей такой пост. Она страшно гордилась этим. И одновременно скучала по настоящей работе. По сложным делам, связанным с убийствами. Поэтому и выезжала на место преступления при всяком удобном случае, особенно когда расследование поручали старой заднице Фрэнку Тремону.

Подошла медэксперт Тара О’Нил, отогнала парней в униформе.

– Господи Иисусе… – пробормотала она.

– Хорошая реакция, док, – заметил Тремон. – Мне нужны отпечатки пальцев прямо сейчас, чтобы можно было прогнать по базе.

Эксперт кивнула.

– Пойду помогать опрашивать шлюх, здесь, поблизости, где кучкуются эти банды, – сказал Тремон. – Если вы, конечно, не против, босс.

Мьюз не ответила.

– Дохлая проститутка, Мьюз. Не больно-то громкое для вас дело. Не приоритетное.

– С чего ты взял, что убийство этой девушки не приоритетное?

– Не понял?

– Сказал, что для меня не слишком громкое дело. Это я понимаю. А потом добавил: не приоритетное. Это почему?

Тремон ухмыльнулся.

– Ой, пардон, ошибочка вышла. Убитая шлюха – это, конечно, страшно важное дело. Можно сказать, номер один. И мы займемся им, как занялись бы убийством губернаторской жены.

– Это твое отношение, Тремон. Потому я здесь.

– А, ну да, конечно, вот почему. Тогда позволь мне напомнить, как обычно люди смотрят на мертвых шлюх.

– Только не говори, что такие женщины, как она… сами на это напросились.

– Нет. Но ты послушай, может, поймешь. Если не хочешь закончить жизнь в канаве или мусорном баке, не демонстрируй профессиональные навыки в таких местах, как это.

– Вполне подходящая для тебя эпитафия, – ядовито заметила Мьюз.

– Не пойми меня неправильно. Я поймаю этого урода. Только не надо играть в игры касательно приоритетов и прочее. – Тремон придвинулся ближе, стоял, едва не касаясь ее толстым животом. Мьюз не шелохнулась. – Это мое дело. Так что возвращайся к себе в кабинет, предоставь работу взрослым ребятам.

– Или?..

Тремон улыбнулся.

– На кой шут тебе все эти неприятности, маленькая леди? Ты еще нахлебаешься, поверь.

Он резко отошел. Мьюз осмотрелась. Медэксперт возилась со своим чемоданчиком, делала вид, будто никак не может открыть и ничего не слышала.

Мьюз решительно тряхнула головой и вернулась к телу. Так, все по порядку. Факты таковы: жертва – белая женщина. Судя по состоянию кожи и телосложению, ей около сорока, но работа на улицах старит быстро. Татуировок вроде нет. Лица тоже.

Мьюз лишь однажды довелось видеть изуродованный до такой степени труп. Ей было двадцать три, и она проходила шестинедельную практику в отряде полицейских патрульных на главной автомагистрали Нью-Джерси. Грузовик выехал за разделительную линию и врезался в «тойоту». Лобовой удар. Водитель «тойоты», девятнадцатилетняя девушка, ехала из колледжа домой на каникулы.

Бедняжку смяло в кашу. Когда, наконец, удалось отодрать стальную обшивку, все увидели, что у девушки просто нет лица. Как и в данном случае.

– Причина смерти? – спросила Мьюз.

– Пока не знаю. Но тот, кто это сделал, – явный псих, сукин сын. Кости не просто сломаны. Раздроблены на мелкие кусочки.

– Как давно?

– По предварительным прикидкам, часов десять-двенадцать назад. И еще: ее убили не здесь. Слишком мало крови.

Мьюз уже это знала. Она осмотрела одежду проститутки – коротенький розовый топ, узкая кожаная юбочка, туфли на шпильках. Осмотрела и покачала головой.

– Что?

– Как-то это все неправильно. Не так.

– В каком смысле?

У Мьюз зазвонил мобильник. Высветился номер. Прокурор округа Пол Коупленд. Она оглянулась на Фрэнка Тремона. Тот вскинул пятерню, ухмыльнулся во весь рот.

– Привет, Коуп, – бросила она в трубку.

– Чем занимаешься?

– Работаю на месте преступления.

– И отшиваешь коллегу.

– Подчиненного.

– Подчиненного «занозу в заднице».

– Но ведь я над ним главная, так?

– Фрэнк Тремон любит поднимать шум. Натравливать на нас журналистов и телевизионщиков, мутить воду среди своих парней. Нам это надо?

– Судя по всему, да, Коуп.

– Как прикажешь понимать?

– Да потому что он неправильно подошел к расследованию этого дела.

Глава 8

Данте Лориман первым вошел в кабинет Айлин Гольдфарб. Как-то слишком крепко пожал руку Майку. Вслед за ним появилась Сьюзен. Айлин Гольдфарб поднялась со своего места. Снова надела очки. Подошла к посетителям, обменялась с ними рукопожатием. Затем вернулась за стол и открыла лежащую перед ней папку.

Потом уселся Данте. За все это время ни разу не взглянул на жену. Сьюзен робко опустилась на стул рядом с ним. Майк остался стоять в стороне, в дальнем углу комнаты. Скрестил руки, прислонился к стене. Данте Лориман принялся аккуратно подворачивать рукава. Сначала на правой руке, затем на левой. Потом сложил руки на коленях и приготовился выслушать от Айлин Гольдфарб самое худшее.

– Итак? – подал голос Данте.

Майк смотрел на Сьюзен Лориман. Та сидела с высоко поднятой головой, затаив дыхание и застыв в неподвижности. А потом, словно почувствовав на себе взгляд, обернулась и посмотрела на Майка. Тот старался сохранять нейтральное выражение лица. Это было шоу Айлин. А он здесь лишь зритель, не более.

– Мы провели все необходимые анализы, – начала Айлин.

– Я хочу быть им, – перебил ее Данте.

– Простите?

– Я хочу отдать Лукасу свою почку.

– К сожалению, ваша не подходит, мистер Лориман.

– Вот так, – тихо выдохнул Майк.

Он не сводил глаз с красивого личика Сьюзен. Настал ее черед изображать полное спокойствие.

– О… – выдавил из себя Данте. – Но я думал, что отец…

– Все зависит… – Айлин тщательно подбирала слова. – Есть масса факторов, и я, кажется, объясняла все это миссис Лориман во время ее предыдущего визита. В идеале нам нужен заменитель, соответствующий по шести антигенным показателям. Основываясь на этих параметрах, мы заключили, что вы не можете быть подходящим кандидатом, мистер Лориман.

– А я? – спросила Сьюзен.

– Вы ближе. Хотя тоже далеки от идеала. Но ваша почка больше подходит сыну. Обычно наилучшие шансы у близнецов. Каждый ребенок наследует половину антигенов от каждого родителя, таким образом, возможны четыре комбинации наследственных антигенов. Проще говоря, среди близнецов двадцать пять процентов подходят идеально, по всем параметрам, пятьдесят процентов – наполовину, это там, где три антигена. И наконец, еще двадцать пять процентов совершенно не подходят.

– Ну а Том? Он ведь старший брат, пусть двоюродный, Лукаса.

– Вот тут, к сожалению, плохие новости. Пока что лучший кандидат – ваша жена. Мы также занесем Лукаса в банк данных для подбора донорской почки от покойников, посмотрим, может, найдется лучший кандидат, но лично я считаю, это маловероятно. Так что пока рассматривается одна кандидатура – миссис Лориман. Но и она – не идеальный донор.

– Почему?

– Ее антигенный показатель равен двум. Чем ближе к шести, тем больше шансов, что организм вашего сына не отторгнет донорскую почку. Чем больше соответствует донорский орган, тем меньше шансов, что Лукас проведет всю свою жизнь, постоянно принимая лекарства и проходя процедуры диализа.

Данте провел рукой по волосам.

– И что же нам теперь делать?

– Времени немного. Я уже говорила, мы внесем его имя в список. Будем искать, будем проводить диализ. Если не отыщется ничего лучше, придется взять почку у миссис Лориман.

– Но вы хотите найти лучше, – вздохнул Данте.

– Да.

– У нас есть и другие родственники, они готовы помочь Лукасу, если, конечно, подойдут, – сообщил Данте. – Может, их проверите?

Айлин кивнула.

– Составьте мне список – фамилии, адреса, как можно точнее укажите степень родства.

Все замолчали.

– А он очень плох, док? – Данте развернулся в кресле, посмотрел на Майка. – Не скрывайте, скажите прямо: как его состояние?

Майк переглянулся с Айлин. Она еле заметно кивнула.

– Он плох, – ответил Майк. И посмотрел на Сьюзен Лориман. Та отвернулась.

Они обсуждали разные возможности еще минут десять, затем Лориманы ушли. Оставшись наедине с Айлин, Майк уселся на место Данте, вскинул вверх руки. Айлин делала вид, что убирает папки со стола.

– И что теперь? – спросил Майк.

– Думаешь, я должна была им сказать? – Не дождавшись реакции Майка, она продолжила: – Моя работа – лечить их сына. Он мой пациент. А не отец.

– Получается, у отца нет никаких прав?

– Я этого не говорила.

– Но ты проводила медицинские анализы. И узнала из них нечто такое, что утаиваешь теперь от пациента.

– Еще раз повторяю, он не мой пациент, – возразила Айлин. – Мой пациент Лукас Лориман, сын.

– Так что, похороним все, что нам стало известно?

– Позволь задать тебе один вопрос. Допустим, я сделаю вывод по одному из анализов, что миссис Лориман обманывает мистера Лоримана. Обязана ли я сообщать ему об этом?

– Нет.

– Ну а если я узнаю, что она торгует наркотиками или ворует деньги?

– Ты передергиваешь, Айлин.

– Разве?

– Вопрос не в деньгах или наркотиках.

– Знаю. Но в обоих случаях это не имеет отношения к здоровью моего пациента.

Майк обдумал услышанное, кивнул.

– Допустим, анализы Данте Лоримана заставили тебя задуматься о некой медицинской проблеме. Допустим, узнала, что у него рак лимфатических узлов. Ты сообщишь ему об этом?

– Конечно.

– Но почему? Ведь он, как ты неоднократно отмечала, не твой пациент.

– Перестань, Майк. Это совсем другое. Моя задача – помочь своему пациенту, Лукасу Лориману, поправиться. Сюда относится и ментальное здоровье. Ведь перед тем как сделать трансплантацию, мы отправляем больных на консультацию к психиатру, верно? Почему? Да потому, что нас в таких ситуациях волнует и состояние его психики. Разоблачение супруги вызовет в семье Лориманов настоящую бурю, что может отрицательно сказаться на состоянии здоровья моего пациента. Все. Конец истории.

Они помолчали.

– Не так-то это просто, – заметил после паузы Майк.

– Знаю.

– Тайна ляжет на нас тяжким грузом.

– Поэтому-то я и решила разделить его с тобой. – Айлин развела руками, улыбнулась. – С какой стати я одна должна мучиться бессонницей?

– Ты замечательный партнер.

– Майк?..

– Слушаю тебя.

– Если бы это был ты… Если бы я проводила анализы и вдруг обнаружила, что Адам не является твоим биологическим сыном, ты бы захотел об этом знать?

– Адам не мой сын? Ты его огромные уши видела?

Она улыбнулась:

– Просто пытаюсь доказать свою правоту. Ты бы хотел знать об этом?

– Да.

– Неужели?

– Так уж я, чудак, устроен. Сама знаешь. Мне необходимо знать все на свете… – Майк осекся.

– В чем дело?

Он откинулся на спинку стула, скрестил ноги.

– Постараемся не допускать слона в посудную лавку?

– Да, именно. Таков мой план.

Майк вопросительно уставился на нее. Айлин Гольдфарб вздохнула.

– Валяй, выкладывай.

– Если первым и главным нашим кредо является «не навреди»…

– Да, да… – Она закрыла глаза.

– Получается, у нас нет подходящего донора для Лукаса Лоримана, – продолжил Майк. – Но мы все еще пытаемся его найти.

– Да. – Она снова закрыла глаза и добавила: – И самым подходящим кандидатом является биологический отец.

– Правильно. С ним больше всего шансов на благополучный исход.

– Надо бы его проверить.

– Выходит, похоронить тайну не получится, – кивнул Майк. – Даже если очень хочется.

Оба они понимали это.

– Так что будем делать? – спросила Айлин.

– Выбор невелик.

Бетси Хилл караулила Адама на парковке перед зданием школы.

Оглянулась, окинула взглядом «мамочкины ряды», обочину вдоль Мапл-авеню, где мамочки – иногда попадался и папочка, но то было скорее исключением, чем правилом, – сидели в машинах или собирались группами почесать языком в ожидании, когда окончатся занятия, и они смогут отвезти свое потомство на музыку или в спортзал заниматься карате.

Бетси Хилл была одной из таких мамаш.

Ожидания эти начались с детского сада, неподалеку от начальной школы в Хилл-Сайде, затем – у средней школы в Маунт-Плезант и, наконец, здесь, примерно в шестидесяти метрах от места, где она теперь стояла. Бетси вспомнила, как поджидала своего красавца сына Спенсера, слышала, как звенит звонок, всматривалась на улицу через ветровое стекло, видела, как ребятишки вылетают из двери и разбегаются в разные стороны, точно муравьи, после того как кто-то наступил ногой на муравейник. Она улыбалась, заметив в толпе сына. И вообще почти все время улыбалась в те дни, когда Спенсер отвечал ей радостной улыбкой.

Она тосковала по тем временам, когда была совсем еще молодой мамой, наивным существом, родившим первенца. Теперь, с близнецами, все по-другому, еще до смерти Спенсера все пошло не так. Она оборачивалась на этих мамаш, не замечала в их поведении волнения или страха и начинала почти ненавидеть их.

Прозвенел звонок. Двери распахнулись, выталкивая на улицу гигантские волны старшеклассников.

И Бетси уже начала искать глазами Спенсера. Так бывает в один из кратких моментов, когда твой мозг уже не справляется, неадекватен, и ты забываешь, как все теперь ужасно. На секунду кажется, что это кошмарный сон, не более. Спенсер сейчас выйдет: лямка рюкзака переброшена через плечо, сам слегка сутулится, что свойственно подросткам. И Бетси увидит его и подумает: «Что-то он бледен сегодня, и еще: не мешало бы ему подстричься».

Говорят, существует несколько стадий горя – отрицание, гнев, уныние, депрессия и, наконец, приятие неизбежного, – но все эти этапы имеют тенденцию смешиваться и превращаться в трагедию. Ты никогда не перестанешь отрицать. В глубине души всегда негодуешь. А сама идея «приятия» выглядит в твоих глазах едва ли не непристойной. Психоаналитики предпочитают термин «развязка». С чисто семантической точки зрения, может, и лучше, но ей до сих пор хотелось кричать от отчаяния.

«Что я вообще здесь делаю? Сын мертв. Встреча с одним из его друзей этого не исправит».

Но ей почему-то казалось, что встретиться стоит.

«Возможно, той роковой ночью Спенсер все же не был один. Что это меняет? Клише, да, но его все равно не вернуть. Что я надеюсь узнать – какой была развязка?»

И тут Бетси увидела Адама. Он шел один, сгорбившись под тяжестью рюкзака.

«Вес этот давит на всех нас», – подумала она.

Бетси не сводила глаз с Адама и передвинулась вправо, чтобы оказаться у него на пути. Как и большинство подростков, Адам шел, глядя под ноги. Она ждала, прикидывая, куда свернуть, вправо или влево, чтобы неминуемо оказаться перед ним.

Он подошел совсем близко.

– Привет, Адам, – произнесла Бетси.

Он остановился, поднял на нее глаза.

«Симпатичный мальчик, – подумала Бетси. – Все они симпатичные в этом возрасте. Но Адам изменился. Все они переступают некую линию, за которой начинается взросление. Он очень вытянулся, раздался в плечах и больше походил на мужчину, а не на мальчика. А лицо оставалось детским… Хотя в нем проглядывало нечто новое, какой-то вызов».

– О… – выдавил он. – Добрый день, миссис Хилл. – Обойдя ее слева, он двинулся прочь.

– Можно с тобой поговорить? – бросила вдогонку Бетси.

Адам нехотя остановился.

– Ну, да. Конечно.

Он развернулся и легкой спортивной походкой направился к ней. «Адам всегда был хорошим спортсменом. Не то что Спенсер. Может, отчасти дело в этом? Жизнь в городах, подобных нашему, складывается легче, если ты хороший спортсмен».

Он остановился неподалеку от нее. И никак не решался встретиться с ней взглядом. Все товарищи Спенсера, увидев ее, отводили глаза. Несколько секунд Бетси молчала. Просто смотрела на него.

– Так вы хотели поговорить? – нарушил молчание Адам.

– Да.

Снова пауза. Обмен взглядами. Он поежился.

– Мне очень, очень жаль, – выдавил Адам.

– Чего жаль?

Вопрос удивил его.

– Ну, я о том, что случилось со Спенсером.

– Почему?

Он не ответил, снова опустил глаза.

– Посмотри на меня, Адам.

Она взрослая, он до сих пор ребенок. Он подчинился.

– Что произошло той ночью?

Адам нервно сглотнул.

– А что произошло?

– Ты был со Спенсером?

Он покачал головой. И вдруг жутко побледнел.

– Что произошло, Адам?

– Меня там не было.

Она достала последний снимок сына, но Адам снова отвел глаза.

– Это ведь ты фотографировал, верно?

– Не помню. Может, и я.

– Снимок был сделан в день его смерти.

Он опять покачал головой.

– Адам?

– Не знаю, о чем вы, миссис Хилл. Я той ночью Спенсера не видел.

– Да ты посмотри хорошенько…

– Знаете, мне пора.

– Адам, пожалуйста…

– Вы уж извините, миссис Хилл.

И он пустился наутек. Добежал до угла кирпичного здания и скрылся за ним.