Текст книги "Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек"

Автор книги: Ханс Шерфиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Поступив осенью в школу, очередная стайка «сосунков» принимает крещение под водяным насосом, а потом подвергается всевозможным издевательским церемониям. Мучительство продолжается целый год, пока они не получают права в свою очередь измываться над новыми «сосунками». Адъюнкт Шефф, инспектор, дежурящий на школьном дворе, уважает традицию, не вмешивается, когда мучают малышей, и даже не без интереса наблюдает за процедурой.

Харрикейна тоже выталкивают из-под навеса. Да еще нарочно держат под водостоком, чтобы насквозь промок его чистый белый воротничок. Одноклассники Харрикейна обращаются с ним, как с «сосунком».

Амстед и Эллерстрем меняются марками. Они хранят дубликаты в особых самодельных конвертах, прикасаются к ним только пинцетом и рассуждают об их ценности с полным знанием дела. В настоящий момент весь класс увлекается марками. Несколько месяцев назад все собирали цветные стеклянные шарики. Через некоторое время они охладеют и к маркам. Уже сейчас в воздухе носится новый грандиозный план: издание газеты. Это придумали Горн и Неррегор-Ольсен. Газета будет печататься на гектографе по крайней мере в двадцати экземплярах и станет неслыханной сенсацией. Она наверняка даст толчок новой эпидемии – потоку конкурирующих изданий. Поэтому план следует хранить в строжайшей тайне, чтобы слухи о нем не просочились в класс раньше времени. А пока будущие редакторы шепчутся и секретничают.

У Могенсена, Рольда и Гернильда другие планы. Тайный союз. Братство «Черная рука». Банда, которая будет сеять страх и смятение. Мир не слыхал ни о чем подобном со времен Робин Гуда, Свена Ёнге и Рокамболя²⁰.

Толстяк Тюгесен прокрался в уборную с планиметрией Юлиуса Петерсена за пазухой, чтобы подготовиться к уроку математики. Читая мудреные теоремы, он уписывает бутерброды. Тюгесен всегда ест. Как же лектору Бломме не переделать его имя на Толстюгесена – острота сама просится на язык.

Ученики старших классов чувствуют себя взрослыми мужчинами. Они носят пиджаки, из карманов которых торчат авторучки и щегольские карандаши со вставным грифелем. А в глубине карманов спрятаны сигареты и трубки. Юноши степенно беседуют, прогуливаясь под навесом. Малыши уступают им дорогу. А если кто-нибудь из них не успел посторониться, ему достается крепкий подзатыльник.

–      Прочь с дороги, несчастный «сосунок»!

Однако некоторые старшеклассники носят в петлицах круглые значки. Эти возятся с малышами, ласково обнимают их за плечи, говорят с ними дружеским, вкрадчивым тоном:

–      Приходи к нам завтра на собрание скаутов. У нас так весело и интересно. Тебя угостят чаем с пирожным.

Им удается завербовать кое-кого из «сосунков» в Зеленые скауты, отряды которых по воскресеньям выезжают на лоно природы с горнами и в полном снаряжении.

Адъюнкт Шефф тоже прогуливается под навесом, покуривая трубку. Вокруг него ни души. А если ему под ноги вытолкнут какого-нибудь «сосунка», господин Шефф пускает в ход свой тщательно вымытый кулак.

Вверху на карнизах и крышах сидят голуби. Они чистятся, ерошат перышки под дождем и смотрят вниз на двести школьников и адъюнкта Шеффа. А самые смелые слетают во двор и клюют оброненные бутерброды.

Какой-то учитель пробирается через двор, держа в руке на массивном кольце ключ от преподавательского клозета. Он злобно раздает пинки мальчишкам, оказавшимся у него на дороге.

Двое учеников затеяли драку и клубком катаются по грязному асфальту. Взволнованные болельщики поощряют их выкриками:

– Съезди ему по роже! Бей по носу!

Когда зрителей становится слишком много, появляется инспектор и разгоняет их. А драчунов щиплет за щеки и награждает оплеухами.

В противоположном конце двора, где высится дощатая перегородка с дверью, ведущей в гимнастический зал, идут съемки фильма. Оператор Аксель Нильсен неистово крутит воображаемую кинокамеру. Перед невидимым объективом разыгрываются сцены из немого фильма. Маленькая дверь в гимнастический зал – это вход в здание «биржи». У ее портала встречаются «биржевики». Степенные и важные, они курят невидимые сигары и, раскланиваясь, приподнимают невидимые цилиндры. Но что это? Биржа закрылась. Биржевики трясут дверь, возбужденно размахивают руками. Биржа закрыта! «Мы разорены! Миллионные убытки!»

Оператор яростно крутит ручку аппарата. Биржевики бьют себя в грудь, хватаются за голову. Одни из них выхватывает пистолет, приставляет дуло к виску и стреляет. «Ах! Морган застрелился! Все погибло!»

Моргана играет Иоргенсен. Остальные миллионеры – это Мердруп, Меллер и Риге. Иллюзия ничуть не разрушается оттого, что на миллионерах короткие штанишки.

Но тут звонит электрический звонок, укрепленный на стене над окном учительской. Съемки фильма, обмен марок и заседание редколлегии прерваны. Двести мальчишек бегут к узкой каменной лесенке с железными перилами, начинается сутолока и давка.

Тюгесен, крадучись, выбирается из уборной, продолжая жевать и пряча за пазухой учебник математики. Шевеля губами, он пытается повторить теорему, которую никак не может понять.

Глава 19

Урок математики – самый опасный час дня. Когда он миновал, ребята вздыхают с облегчением. Конечно, впереди еще немало неприятностей, но все они безделица в сравнении с паническим страхом, который приходится переживать во время урока математики.

– Макакус зол как черт! – раздается сигнал бедствия, и даже у самых отчаянных по спине пробегают мурашки.

Передаваемая шепотом новость облетает класс, сея вокруг панику и смятение, подобных которым ребятам еще не доводилось испытывать в других житейских обстоятельствах. В присутствии Макакуса сам Мердруп теряет обычную дерзость и хладнокровие.

Только один учитель нагоняет на школьников такой же страх, как Макакус. Это француз Оремарк. Но он преподает в старших классах. Его яростный рев слышен сквозь стеклянную дверь смежного класса. Встречая его в коридоре или на лестнице, младшие школьники, дрожа, жмутся к стене. В глубине души они надеются, что Оремарк умрет прежде, чем они доберутся до первого класса гимназии.

Макакус – человек крошечного роста. Трудно определить, сколько ему лет, но мальчики убеждены, что он преподает со времен глубокой древности. У него седые бакенбарды, которые придают ему сходство со старой обезьяной, и маленькие, злые, близко поставленные глазки.

Говорят, что в частной жизни Макакус добрейшая душа. Ходят слухи, что он играет на виолончели. Рассказывают, что однажды кто-то видел его во Фредериксбергском саду, где он мирно играл со своими маленькими внуками. Но в это невозможно поверить. Гимназисты третьего класса утверждают, что на самом деле математик – умный, славный человек, но это звучит как зловещая шутка. Макакуса вообще невозможно представить в частной жизни. Для третьего класса средней школы он воплощение леденящего душу ужаса.

Вот он вихрем влетает в класс и еще на бегу кричит:

– Тюгесен! К доске!

Под мышкой у Макакуса стопка ученических тетрадей, которые он яростно швыряет на кафедру, злобно тараща маленькие глазки из-под седых кустистых бровей. Вся его крошечная фигурка дрожит. Слух оправдался: Макакус действительно зол как черт. Класс цепенеет от страха.

Тюгесен тяжело поднимается. Его большие глаза беспомощно моргают. Губы подергиваются. Все, что он повторял в уборной, забыто. Он совершенно потерял голову.

Макакус приблизился к Тюгесену и стоит перед ним, уперев руки в бока. Учитель меньше толстяка мальчишки. Он злобно впился взглядом в Тюгесена, содрогаясь от гнева. Тюгесен перестает моргать. Пустым взглядом он как загипнотизированный смотрит прямо в глаза Макакуса.

Так проходит несколько минут. В классе стоит мертвая тишина. Все перепуганы, но каждый в глубине души радуется, что не ему пришлось стоять перед Макакусом у доски.

А Тюгесен не замечает ничего, кроме маленьких разъяренных глаз учителя.

Вдруг Макакус выкрикивает:

–      Мерзавец! Негодяй!

Он кричит во всю мощь своих легких, так, что его слышно почти во всей школе. В двух смежных классах наступает тишина, за стеклянными дверями маячат испуганные лица.

Схватив Тюгесена за вихор, Макакус пригибает его голову к себе так, что мальчик чувствует на лице зловонное дыхание учителя. А потом он больно тычет в затылок Тюгесена маленькими твердыми костяшками пальцев.

Пока еще никто не понимает, в чем дело, меньше всех Тюгесен. На глазах у него выступают слезы, он чувствует, что виновен в тягчайшем преступлении, но понятия не имеет, в чем оно состоит.

Только когда Макакус выпускает, наконец, его голову и, устремившись к кафедре, хватает верхнюю тетрадь из стопки, Тюгесену становится ясно, что, по-видимому, он наделал роковых ошибок в домашнем задании.

Макакус раздраженно смотрит то в тетрадь, то на Тюгесена.

–      И это свинство ты осмелился мне подать? Ты посмел подать мне эту мерзость? Знаешь, кто ты такой? Не знаешь? Ну, так я тебе скажу! Ты мерзавец! Мерзавец! Мерзавец!

И начинается разбор задания, в котором Тюгесен наделал ошибок. Па доске рисуются окружности. Проводятся секущие, касательные и прямые, исходящие из одной точки и пересекающие окружность в разных местах. Теперь надо вычислить произведение секущей на ее внешнюю часть, степень точки и какое-то среднепропорциональное. Потом появляется вписанный в окружность четырехугольник, произведение диагоналей которого, согласно теореме Птолемея, равно сумме произведений противоположных сторон. Теперь надо вычислить какие-то расстояния, площади и углы. Все это, наверно, очень просто, когда понимаешь в чем дело. Но Тюгесен ничего не понимает. Он уставился на прямые и окружности, но в голове у него пустота. Он даже не пытается вникнуть в слова учителя. Страх парализовал его рассудок.

В непонятливости ученика Макакус усматривает злостное упрямство, дурной умысел, хладнокровно обдуманную каверзу со стороны Тюгесена.

–      А, ты еще упорствуешь! – кричит он. – Упорствуешь! Мерзавец! Мерзавец!

Ярость его настолько велика, что он не решается поднять руку на Тюгесена из боязни его изувечить. Поэтому он обращает свой гнев на неживые, бесчувственные предметы. Под руку ему попадается штепсель, и он с нечеловеческой силой хватает его и выдергивает вместе со штукатуркой, проводами и шурупами.

По щекам учителя текут слезы. Он не только разозлен, он огорчен и обижен.

–      Садись! – кричит он. – Садись на место! Ставлю тебе двойку, мерзавец!

Тюгесен кладет мел и, пошатываясь, бредет к своей парте.

–      Меллер, теперь иди ты! Реши уравнение...

Меллер решает. Медленно, осторожно он выписывает формулу, и Макакус следит за ним, дрожа от нетерпения. Наконец, не в силах больше сдерживаться, он выхватывает мел у Меллера и сам продолжает вычисления. В бешеном темпе. Доску заполняют цифры, иксы и игреки. Мел крошится, но учитель продолжает писать, обламывая ногти, скребущие доску.

Меллер понимает, что он спасен. Когда Макакус начинает считать сам, он забывает обо всем и не может остановиться. Он только изредка поворачивается к Меллеру, спрашивая: «Верно?»

–      Да, – отвечает Меллер.

Класс напряженно следит за вычислениями. Многие ученики прекрасно понимают все, что пишет учитель. Но есть и такие, которые бессмысленно таращат глаза на доску.

А доска испещрена цифрами и окружностями.

Потом все стирается тряпкой. Оказывается, то же самое можно доказать другим способом, в чем легко убедиться. Учитель объясняет этот новый простой способ доказательства, доску заполняют новые колонки цифр, новые окружности, новые вписанные многоугольники, опять вычисляются какие-то среднепропорциональные, мел крошится, и ногти скребут о доску.

Глава 20

В три часа уроки кончаются. Двести маленьких образованных граждан складывают свою ученость в ранцы и портфели. Они снимают с вешалки пальто, плащи и шапки и, толкаясь и галдя, устремляются вниз по лестнице.

Их рабочий день еще не окончен. Вернувшись домой, они должны готовить уроки. Зубрить правила, писать сочинения, решать задачи.

Но самая опасная часть дня позади. Поэтому дорога от школы до дому – это оазис посреди длинного трудового дня.

Мальчики гурьбой высыпают из ворот школы и расходятся в разные стороны. Они болтают, кричат, дерутся портфелями. И всегда держатся стайками.

Только Харрикейн постоянно один. За ним на автомобиле приезжает отец. Старомодная машина на высоких рессорах вызывающе подкатывает к самым дверям школы, точно в ней должен уехать сам ректор.

Отец Харрикейна – коммивояжер, разъезжающий по городам с маленьким чемоданчиком, где лежат образцы мыла, духов, заколок и гребней. Но он предпочитает называть себя директором. Когда к нему звонит кредитор, он говорит: «Господина директора нет дома». Пусть кредитор думает, что к телефону подходил секретарь, делопроизводитель или лакей. А если Харрикейну-старшему кажется, что звонит покупатель, он отвечает: «Минутку, я позову шефа!» – и, сидя у телефона, топает ногами, чтобы казалось, будто директору приходится идти по длинной анфиладе комнат. А потом говорит измененным голосом: «Директор Харрикейн слушает».

Заветная мечта фру Харрикейн – чтобы сын вырос более образованным и культурным человеком, чем его отец. Когда он станет взрослым и женится, его жене не придется поправлять мужа на каждом слове, бороться с жаргоном и учить правилам поведения за столом, как это поминутно делает она сама. Сын должен с детства стать культурным человеком и служить примером отцу. Поэтому Харрикейна оберегают от всякого дурного влияния. За ним в школу приезжают на машине: отец уверен, что старомодный автомобиль внушит уважение к его сыну,

–      Где ты так загадил свой воротник, Иорген? Утром он был чистый и выглаженный. Ты опять хулиганил?

–      Я не виноват. Ребята насильно держали меня под водостоком.

–      Ты всегда сваливаешь на других. А мать увидит и огорчится. Она хочет, чтобы ты вел себя, как хороший, послушный мальчик. А ты хулиганишь, как уличный босяк. Сейчас же покажи ей, во что ты превратил воротничок, и попроси прощения.

Директор Харрикейн резко сигналит на повороте и катит с сыном к себе домой.

Учителя тоже расходятся по домам. Выходя на улицу, они становятся обыкновенными людьми. Они уступают дорогу встречным, они вежливы и не бросаются на окружающих. Даже Макакус ведет себя миролюбиво и скромно, как все рядовые граждане. Бломме едет в трамвае, и он уже больше не Цезарь, а маленький седой человек в пальто и калошах. Никто его не приветствует, не уступает почтительно дорогу. Наоборот, его толкают, ему наступают на ноги, и он безропотно все это терпит. Инспектор Шефф, в круглой шляпе, с портфелем и с трубкой во рту, идет домой пешком. Он больше не надсмотрщик, не полицейский. Ему приходится подчиняться указаниям настоящего полицейского и терпеливо дожидаться у перехода зеленого света. Молодой худощавый адъюнкт Лассен, лавируя на велосипеде среди машин, уныло думает, что отец наверняка опять явится к обеду, а жена опять будет ворчать, что ей не хватает денег на хозяйство.

Ректор едет на такси в Христиансборг, где его ждут важные дела. Собственно говоря, у него совершенно нет времени на эту побочную нагрузку – руководство школой. Он по горло занят ригсдагом, комиссиями, комитетами, правлениями... Но зато только в школе он может дать волю своим пухлым рукам.

Одному из учителей приходится задержаться в школе, чтобы надзирать за теми, кто провинился и оставлен после уроков. Всех преступников сгоняют в один класс на первом этаже, а товарищи подбрасывают им в окно мешочки с печеньями и шоколадками, чтоб они не чувствовали себя одинокими и заброшенными, сидя взаперти.

Наказанные не всегда повинны в преступлениях, за которые расплачиваются, но они отказались назвать истинного виновника и поэтому пользуются сочувствием всего класса. «Все – за одного, один – за всех!» Ректор называет это «ложно понятым чувством товарищества» и «преступным сговором».

Пока узники томятся в бездействии, наступает хмурый ноябрьский вечер. Из полуподвальной каморки выходит сторож, а потом его жена, которую ребята прозвали «сторожесса». Она несет ведро, метлу и тряпку, а маленький сутулый сторож – корзину с топливом, которым он наполняет огромные ящики в каждом классе.

Фамилия сторожа Петерсен. Какой-то ученик назвал его однажды «господином Петерсеном».

–      Кто такой «господин Петерсен»? – осведомился ипспектор Шсфф.

–      Господин Петерсен – это сторож.

–      Сторожа зовут Петерсен, а не господин Петерсен.

Так ученики постигают, что классы существуют не только для школьников.

Глава 21

Утром в школу приходится бежать как на пожар. Зато днем по дороге домой можно не торопиться.

Амстед и Могенсен выходят из школы вместе. Могенсен поверх ранца носит плащ внакидку. Он кажется в нем более взрослым и становится как бы шире в плечах. К тому же в этом дождевике он чувствует себя, как в маленькой палатке. Дома у Могенсена так тесно, что у него нет собственного угла. А в плаще он точно улитка в раковине.

Могенсен воображает себя то разбойником, то таинственным путешественником в монашеской рясе. Загадочным незнакомцем, под плащом которого зреют великие планы и дерзновенные замыслы.

Ребята заходят в ботанический сад. Петляют по извилистым боковым дорожкам. Минуют сосновую рощу и мостки, взбираются на холм, поросший альпийской растительностью, спускаются вниз, в пальмовую оранжерею, похожую на тропический лес.

Золотые рыбки мелькают в воде под огромными плавучими листьями виктории-регии. С ветвей деревьев свисают вьющиеся растения. Банановая пальма увешала гроздьями зеленых плодов, а на верхушках высоких финиковых пальм красуются продолговатые яркие цветы. Побеги сахарного тростника, бамбука и папоротника тянутся вверх, к свету, а внизу, в полумраке, свисают крупные, темно-зеленые, блестящие листья. Воздух напоен горячим пряным запахом тропиков. Здесь так жарко, что прорезиненный дождевик Могенсена вот-вот расплавится. Теперь Могенсен уже не замаскированный разбойник. Он Купец Хорн²¹, а Амстед – Стенли²².

–      У нас еще осталось немного провианта, – говорит Стенли, вытаскивая из кармана засохший бутерброд.

Он не успел съесть его на перемене, а мать сердится, когда находит в кармане сына остатки завтрака. Она всегда говорит, что он должен помнить о тех бедных детях, которые в глаза не видят хлеба и были бы счастливы и благодарны, если бы не отдали два засохших бутерброда с яичницей.

Тропическая экспедиция делает привал под пальмами и с аппетитом поглощает съестные припасы. Туземцы-садовники, работающие в оранжерее, настроены миролюбиво и не трогают белых путешественников.

–      Я теперь твердо решил: кончу школу, поеду в Африку, – говорит Амстед.

–      Я, наверное, тоже соберусь туда. Но сначала в Южную Америку. Говорят, там жуки величиной с воробья. Здорово было бы поймать несколько штук.

–      Ты мог бы поднести их в дар школе, и о тебе упомянули бы на выпускном акте.

–      Вот еще! Я буду хранить их в моей собственной коллекции, а когда умру, завещаю зоологическому музею. А тебе я отдам все дубликаты. Но школе их не видать как своих ушей. Тюрьма проклятая!..

–      Хоть бы она сгорела!

–      Знаешь, ее ничего не стоит поджечь, и никто даже не узнает. Накрошить фосфору в химическом кабинете, и пусть он себе там лежит и тлеет. А еще лучше – в зоологическом кабинете, там стоят банки со спиртом. Вот будет пожар!..

Джунгли напоены сладким ароматом. Это цветут орхидеи. А к мимозе стоит прикоснуться, и она сворачивает лепестки. Ребята пробираются каждый своей тропинкой сквозь заросли в большой круглой теплице, и, когда встречаются вновь, Амстед говорит:

–      Если не ошибаюсь, мистер Ливингстон²³?

–      Да, сэр, – отвечает Могенсен. На «мистере Ливингстоне» очки, матросская шапочка и плащ, из-под которого торчат худенькие ноги.

За стенами теплицы идет дождь. Пелена дождя плотно окутала альпийский холм. Но путешественникам необходимо совершить еще одно восхождение по узеньким каменистым тропинкам, серпантином вьющимся вокруг холма. Кактусы и теплолюбивые кустарники уже накрыты еловыми ветками, но маленькие закаленные альпийские растения еще цветут в это неподходящее время года.

Холм – это Гималаи. Пик Эверест. Друзья первыми достигли вершины. У их ног раскинулась половина Азии. Вот Индия, а вот Тибет, а дальше сквозь пелену дождя виднеется зеленый купол городской больницы и какая-то фабричная труба. Портфель Амстеда и ранец Могенсена – это кислородные баллоны, благодаря которым альпинистам легче дышать в разреженном воздухе.

–      На какую высоту мы поднялись?

–      Я забыл точную высоту Гималаев. По-моему, около десяти тысяч метров.

–      Мне очень нравится альпинизм. Как только кончу школу, попробую взобраться на настоящий Эверест. Разве это так уж трудно?

На свете столько интересных вещей, которые предстоит испробовать, как только удастся вырваться из школы. Мир громаден, и ребятам хочется все увидеть и все испытать. Амстед уверен, что поедет в Африку, а Могенсен твердо решил, что будет собирать гигантских жуков в Южной Америке и поднимется на Эверест.

Впереди еще так много времени. Чего только они не успеют совершить! Откуда Амстеду знать, что ему никогда в жизни не придется уехать дальше Северной Зеландии.

Ребята выходят из ботанического сада. На другой стороне улицы расположен Восточный парк, по которому они тоже любят бродить. Огромная территория парка заросла деревьями и густым кустарником. Там рыскают сторожа, которые преследуют тех, кто ходит по газонам.

Могенсен поверяет Амстеду кое-какие планы насчет «Черной руки». Он берет с Амстеда слово, что тот будет хранить молчание. Планы эти – величайшая тайна, но Могенсен употребит все свое влияние, чтобы Амстеда приняли в члены банды.

–      Помни, никому ни слова! Мы будем скрываться здесь, в Восточном парке.

Решение было принято на перемене. Через несколько дней банда начнет свою деятельность. Теперь самое напряженное время.

Амстеду до смерти хочется, чтобы его приняли в банду.

–      Поклянись, что будешь молчать! – требует Могенсен.

–      Амар! – клянется Амстед и проводит указательным пальцем вокруг шеи.

Амстед живет на Упсалагаде. Ему пора домой. Уже пятый час. Дома его ждет овсяная каша, молоко и рыбий жир. Из-за этого у него кусок не идет в горло во время обеда, который начинается два часа спустя, когда отец приходит из конторы. Дома уже приготовлены туфли и шерстяные носки, которые нужно надеть, вернувшись из школы. Дома Амстед уже не Амстед, а Теодор, и мать сокращенно зовет его Тео, хотя он много раз умолял ее не называть его так, особенно в присутствии товарищей.

Могенсен живет дальше, в районе Эстербро, на Виллемоесгаде. Его тоже ждет овсяная каша и рыбий жир. Но родители Могенсена – люди верующие, поэтому, прежде чем съесть кашу и рыбий жир, члены семьи благодарят господа за его дары. Дома Могенсена зовут Микаэль. У него много братьев и сестер. Младшие донашивают одежду старших. Отцу Могенсена нелегко достаются божьи дары. Почтовый контролер – нервный, больной человек. Его многочисленные дети дерутся, плачут и ссорятся между собой.

После еды надо готовить уроки. У Теодора Амстеда отдельная комнатка с письменным столом и книжной полкой. Здесь он сидит по вечерам, читает, считает, перелистывает словари и выписывает слова. Иногда к нему заходит мать посмотреть, чем он занимается. Отец проверяет устные задания, просматривает сочинения, решение задач и рассказывает сыну, что когда-то он тоже ходил и школу и был самым прилежным учеником в классе. Когда-нибудь Теодор тоже станет таким же прилежным учеником, каким был его отец.

Микаэль делает уроки за обеденным столом. Он затыкает уши пальцами, чтобы ему не мешали. Младшие братья играют на полу в железную дорогу, они пыхтят, стучат и громыхают. Старшая сестра сидит за швейной машиной, братишка-школьник зубрит латынь и бормочет себе под нос какие-то гекзаметры. Отец с газетой и трубкой поместился на стареньком диване, обитом красным плюшем. С девяти до шести он работает на почте. А вечером проверяет, учат ли сыновья уроки или, загородившись стопкой учебников, тайком читают Рокамболя. Он шикает на детей, пытаясь водворить тишину и порядок: «Оставь в покое скатерть! Смотри не исцарапай пол своим паровозом! Не ковыряй в носу, Микаэль! Держись прямо!»

Со стены на семейство Могенсенов взирает мученик Христос в терновом венце, с каплями крови на челе.

Глава 22

Стайка школьников зашла в лавчонку на улице Ландемеркет. Это Горн, Тюгосен, Гернильд, Неррегор-Ольсен и Рольд.

В лавчонке на Ландемеркет летом продается мороженое, а зимой желтоватый пудинг с красной подливкой. Покупателей обслуживает хозяйка – толстая блондинка. Мальчики не знают ее имени и называют просто «хозяюшка». Она славная, приветливая, добродушная и от всего сердца смеется, когда ребята рассказывают школьные истории и передразнивают учителей.

–      Мерзавец! Негодяй! Садись! Ставлю тебе двойку! – кричит Горн голосом Макакуса.

И хозяйка весело смеется, хотя слышала все эти выкрики бессчетное множество раз и наизусть знает все, что говорит Макакус.

–      Ух! Ну и злющий он был сегодня! – говорит Неррегор-Ольсен.

–      Какое там злющий, – протестует Тюгесен. – По-моему, просто бешеный, черт его дери! Я никак не мог понять, чего эта скотина от меня хочет. Просто душа в пятки ушла. У меня до сих пор на голове шишки от его проклятых когтей. Пощупайте!

И хозяйке приходится пощупать голову Тюгесена, чтобы удостовериться, что он говорит правду.

–      Господи помилуй, и в самом деле! – ужасается она. – Вот злюка! Какая у вас странная школа! Хорошо, что я была глупой девочкой и меня не заставляли учиться.

–      Он сорвал штепсель со стены, – вспоминает Гернильд. – Просто дикий зверь. Мы думали, он тебя убьет.

–      Еще бы! – бормочет Тюгесен. – Скажите, хозяюшка, можно мне еще одну порцию в кредит до субботы?

–      Пожалуйста, – говорит хозяйка. – Тебе надо подкрепиться после истории с этим вашим Макакусом. – И она накладывает ему на тарелку двойную порцию пудинга.

В лавочке живет настоящая макака. Маленький злой зверек. Это любимец хозяйки. Мальчишки в шутку называют его «Лектор Дюэмосе» – таково мирское имя их собственного Макакуса.

Хозяйка, смеясь, утешает зверька:

–      За что они называют тебя Дюэмосе? Бедное мое сокровище! Тебя обидели!

Мальчикам очень уютно в лавочке на Ландемеркет. Здесь они отдыхают после дневных забот. Иногда учат уроки. Сидя за маленькими столиками, списывают друг у друга сочинения и задачи. И бывает, что на тетрадке остаются пятна от красной подливки.

Датский, история, немецкий, гимнастика, английский, физика. Это расписание на завтра. Хуже всего немецкий. Они проходят глаголы с отделяемыми приставками, и надо запомнить пропасть таблиц и исключений. А потом еще заданы упражнения на существительные и числительные, ради которых приходится учить наизусть целую историю про какого-то путешественника, который приехал на постоялый двор.

–      До чего ж вы ученые, просто жалость берет, – говорит хозяйка.

А Бломме! Еще один светоч науки! Воображает, что очень умно острит. И если не засмеешься, так и кипит от злости. На всех уроках сосет леденцы. Под самым носом у ребят, и хоть бы раз угостил кого-нибудь! Чтоб ему подавиться этими леденцами и сдохнуть от жадности!

Потом надо написать домашнее сочинение на датском языке. О жизни муравьев. Начать лучше всего так: «Еще древние египтяне с изумлением наблюдали за трудовой деятельностью муравьев». Или: «Еще царь Соломон говорил: «Пойди к муравью, ленивец, и будь мудрым!» Господин Ольсен знает точный рецепт, как писать сочинения. Сначала вступление, потом изложение темы, потом заключение. В заключении не худо опять сослаться на царя Соломона. Непонятно, почему господин Ольсен не сделался писателем, раз он так хорошо знает, что и как надо писать.

Уроков хватает на целый вечер. А на игры и забавы времени нет. У школьника третьего класса много обязанностей. Отдохнуть удается только в лавочке на Ландемеркет по дороге домой.

А кругом столько соблазнов! Хорошо бы, например, подразнить двух старушек сестер, что торгуют в кондитерской на Готхерсгаде. То-то смеху, когда они злятся и выскакивают прямо на улицу.

–      Ух! Убить бы вас, негодники! – закричала как-то одна из них.

–      Вот бы я порадовалась, если бы полицейский отрубил тебе голову своей саблей! – крикнула другая Неррегор-Ольсену. Рольд пищит точь-в-точь как старушки кондитерши. Хозяйка узнает голоса сестер и смеется так, что по ее щекам катятся слезы.

–      Ах вы, шалопаи! Всыпать бы вам как следует. Сорванцы вы этакие! Ох-ох! – и она держится за живот от смеха.

А в Королевском парке обитают «козявки», с которыми тоже интересно затеять сражение. «Козявки» – это прозвище малышей, которые строят домики из опавших листьев. Что за удовольствие напасть на них врасплох, затоптать домики и разогнать «козявок» в разные стороны!

Кроме того, в Королевском и в Восточном парках есть сторожа, с которыми мальчики находятся в состоянии непрерывной войны. Сторожам тоже нельзя давать длительную передышку. Врага из Королевского парка зовут Старик Ханс, а из Восточного – Скороход. Скороход более опасен. Он бросает в мальчиков палкой.

–      А помните, как прошлой зимой он гнался за нами по льду? Чуть не поймал...

Но в один вечер со всем не управиться. Съели по куску пудинга, передохнули. Теперь пора домой – обедать.

–      Черт возьми, я проголодался после этой истории с Макакусом, – с трудом выговаривает Тюгесен, еще не прожевав последний кусок желтоватого пудинга.

На улице Ландемеркет зажигаются фонари. Уже поздно, надо уходить. Ребята нехотя отправляются восвояси.

–      До свидания, хозяюшка!

–      До свидания, молодые люди! Позабавили вы меня!

Пять школяров шествуют под дождем каждый к своему дому, где их ожидает обед и домашние задания.

Глава 23

В дни своей молодости директор Харрикейн плавал стюардом на пароходе, который курсировал между Фредериксхавном и шотландским городком Лит. Впоследствии он всегда вспоминал об этом времени, как о годах, когда он «разъезжал по делам коммерции и учился в Англии».

Директор Харрикейн умеет говорить по-английски и старается построить свою жизнь на англосаксонский лад. Он любит рассказывать о роскошной шотландской природе, о том, какое там раздолье охотникам, потому что местным жителям запрещено возделывать землю. Ему нравятся клетчатые шотландские галстуки и носки, и он умеет играть в гольф и в бадминтон. «Олл райт!» – говорит он по телефону с чисто английской интонацией.

Когда пароход стоял в Литском порту, Харрикейн часто посещал воскресную школу для моряков. Но потом, вспоминая об этой школе, он стал называть ее колледжем. «Когда муж учился в шотландском колледже», – говорит фру Харрикейн.