Текст книги "Скорпион"

Автор книги: Ханс Шерфиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В ранний утренний час директор полиции Окцитанус приказал отвезти его к вилле министра юстиции, которому он обязан был доложить, в какой стадии находится рассмотрение дела о так называемом «Скорпионе». Министр пожелал, чтобы совещание по этому вопросу происходило в частном доме, в его собственной вилле.

Без особого подъема тронулся директор полиции в путь. «Дело о Скорпионе» было ему не по душе. Не лежала у него душа и к министру юстиции. Окцитанус был по своей натуре формалистом, поэтому интересовался частными делами других лиц исключительно с полицейской точки зрения. В общении с людьми он выше всего ценил холодноватую сдержанность и предпочел бы такого министра юстиции, который бы не рассказывал в служебное время о своем геморрое.

А «дело о Скорпионе» постепенно приобрело гораздо больший размах, чем ожидали и чем это было желательно. В следственной канцелярии полицейского адвоката Кастеллы росли и росли горы бумаги, грозя заполнить все помещение, но это обстоятельство ничуть не тревожило жизнерадостного адвоката. Арестованный торговец овощами обычно держался со служащими полиции очень скромно и сдержанно и не говорил больше того, что было необходимо; однако в последние месяцы из-за поднятой газетами кампании он стал нервным и неуравновешенным. Во время допросов нередко случалось, что он отпускал необдуманные замечания, которые могли только оскорбить его старых друзей. А один раз даже вышла скверная и бестактная ссора, когда два господина, отбывавшие наказание за кражу со взломом, в присутствии Лэвквиста рассказали подробности о перевозках в ночное время продовольственных карточек, похищенных из пригородных муниципальных управлений.

Все высказывали свое сожаление, когда по ходу дела пришлось арестовать одного полицейского и освободить от должности двух других. Этот факт свидетельствовал об отсутствии в «Ярде» сплоченности. То, что в полицейской среде имелись партии и враждующие группировки, вполне естественно и целиком соответствует демократическому образу жизни; но плохо, когда полицейские начинают арестовывать друг друга.

Этими печальными мыслями и был озабочен директор полиции Окцитанус, проезжая в машине через город, где царило утреннее оживление.

Автомобиль остановился на тихой улице, сплошь застроенной особняками; здесь в своей вилле, обсаженной декоративным кустарником, жил министр юстиции Иероним Ботус. В стене, окружавшей его просторный дом, был устроен целый ряд необычайно хитроумных приспособлений в целях охраны безопасности особы министра. Между декоративными кустами постоянно сидели сыщики, которые каждый раз меняли одежду; целая система электрических проводов связывала виллу с далеким «Ярдом». Как только там начинали звонить колокольчики и загорались световые сигналы, дежурная команда мгновенно вскакивала и с шумом бросалась на вызов, и всякий раз оказывалось, что просто кто-нибудь из обслуживающего персонала виллы во время уборки комнат неосторожно коснулся одной из многочисленных кнопок или педалей, которые по указанию министра юстиции были искусно замаскированы в самых неожиданных местах его огромной виллы.

С глубоким вздохом взял директор полиции Окцитанус свой портфель и вылез из автомобиля.

– Вам придется с часок подождать меня, – сказал он шоферу.

Министр юстиции Ботус еще сидел за утренним завтраком. Он немного задержался, потому что именно сегодня его должны были сфотографировать за завтраком. Снимок будет помещен в журнале, чтобы народ, ожидая в приемных страны, мог видеть, как умеренно питается министр. Немало времени ушло на то, чтобы со вкусом расставить на столе отдельные блюда и сделать такое освещение, чтобы предметы отбрасывали заметную тень. Фотографу и автору заметки, прежде чем приступить к делу, пришлось выслушать небольшой доклад об известном всей стране заболевании кишок, которым страдал министр.

– Не прикасайтесь к проводу под столом, не то явится полиция, – предупредил министр фотографа.

– Постараюсь соблюдать осторожность, – ответил фотограф, расставляя свои прожекторы вокруг натюрморта, состоявшего из вазы с вареным черносливом, яйца всмятку, помидора, стакана молока, двух кусков подсушенной на огне французской булки и двух ломтиков хлеба для диабетиков.

– Вареный чернослив, если съесть его натощак, является вообще хорошим средством против вялого стула, – усталым голосом произнес министр юстиции. – Как действует у вас желудок, господин директор?

– Благодарю вас, хорошо, – ответил Окцитанус.

– Мемуарная литература свидетельствует, что все великие умы страдали вялостью стула, – продолжал министр.

– Интересно! – покорно отозвался директор полиции.

– … вялостью стула, – повторил журналист, который должен был составить тексты под фотографиями и потому тотчас же занес эти слова в свою записную книжку.

Фотограф убрал свой аппарат в футляр и начал упаковывать лампы и провода.

– Спасибо! Мы кончили.

– Это значит, что теперь я имею право принимать пищу? – спросил министр юстиции и потянулся за черносливом. – Не желаете ли чашку чая, господин директор? Он жиденький.

– Нет, благодарю. Я уже пил чай.

– Гм! Значит, вы уже давно на ногах? Привыкли рано вставать? Вы и спортом занимаетесь?

– Да.

– И вы можете спать по ночам?

– Конечно.

– А я никогда не сплю.

– Как это должно быть неприятно!

– Разумеется, в особенности если с тобой рядом храпит жена. Я уж верчусь, верчусь в кровати, все тело ноет, а она храпит!

– Министр юстиции не принимает снотворного?

– Принимаю, и в огромном количестве. Не помогает.

Фотограф и литературный сотрудник «Журнала в иллюстрациях» попрощались; до выхода их проводила красивая молодая горничная в белой наколке. Министр печально принялся за яйцо всмятку.

– Люди думают, что министр юстиции ест столько же, сколько рабочий, – признался он с горечью. – Вот почему я решил заказать эти фотографии. Через «Журнал в иллюстрациях» можно с успехом, хотя бы частично, просветить неграмотных. Инертные широкие массы, как известно, ненавидят знания, которые преподносятся им непосредственно. Зато порой удается хоть немного образумить их, пользуясь тайными и обходными путями. Вот для того и существует «Журнал в иллюстрациях», американцы это отлично поняли много лет назад.

Когда министр принялся за помидор, директор полиции открыл портфель и стал слегка шелестеть бумагами, как бы намекая, зачем он сюда явился.

– Я скоро кончу, – заявил Иероним Ботус с полным ртом. – Я кушаю не потому, что нахожу все это вкусным, а чтобы поддерживать в себе жизнь! Почему вы не хотите чая? Может быть, вы из тех людей, которые пьют только кофе? Могу поведать вам, что Гёте испытывал отвращение к кофе…

– Вольтер очень любил кофе, – заметил директор полиции.

– Верно. Но он не занимался спортом, не участвовал в гребных гонках. А вы занимаетесь гребным спортом, не правда ли?

– Да. Я гребу каждый божий день, невзирая на погоду. Я преклоняюсь перед древним римским учением о здоровом духе в здоровом теле!

– Я всегда считал это выражение вздором, – сказал министр. – Здоровый дух встречаешь вовсе не в здоровом теле – ну, разумеется, вы составляете исключение, господин директор, – но именно болезни делают все душевные переживания более утонченными, как указывает Вассерман. Никогда еще не существовало здорового гения, писал Эгон Фридель. Ницше неоднократно подчеркивал значение, которое имеет болезнь для духовной самодисциплины и выработки характера. Геббель справедливо утверждает, что болезненное состояние гораздо больше сродни истинному и вечному началу, чем здоровое. Новалис делает заключение, что болезнь – интереснейший раздражитель и материал для нашей мыслительной деятельности. Могу вам признаться, что, если бы у меня не было хронического катара толстых кишок, что вместе с нервными болями в предстательной железе заставляет меня не спать по ночам, я никогда не достиг бы той легкости мышления и твердости характера, которые являются предпосылкой для труда всей моей жизни.

– В самом деле?

– Да. Все мы, кто вносит свой вклад в дело страны, страдаем колитом. Не хотите ли курить, господин директор? Сигару?

– Гёте не курил, – с улыбкой ответил Окцитанус. – Впрочем, я с удовольствием. Спасибо!

Министр вытер губы и тоже взял сигару. Затем он встал со стула и, глубоко вздохнув, сказал:

– Да, лучше, пожалуй, перенести нашу беседу в кабинет и покончить скорее со всеми делами. Вот сюда, господин директор! Осторожно, не касайтесь кнопки под крышкой стола, а не то явится полиция!

– Спасибо, я знаком с этим устройством, – ответил директор полиции Окцитанус.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В кабинете министра юстиции были две большие книжные полки; наибольшую ценность представлял восемьдесят один альбом с вырезками из газет – министр сам тщательно наклеивал все статьи, в которых когда-либо упоминалось его имя. Кроме того, на полках стояли переплетенные годовые комплекты «Парламентских ведомостей», которые реферировали его речи; затем собрание протоколов с приложением вырезок из его статей, хроники и остроумные изречения – все, что он когда-либо писал, начиная с заметок в школьной газете, печатавшейся на гектографе. Здесь находилось также собрание цитат, над которым он работал всю свою долгую жизнь. Их было свыше тридцати тысяч!

Министр юстиции Ботус был человеком порядка во всем. Его огромный письменный стол блестел, на нем не было видно ни единой пылинки; помимо антикварного письменного прибора, на столе в серебряной рамке стояла фотография маленького толстого мальчика с открытым ртом, а также шлифованный цилиндрический стеклянный сосуд, внутри которого помещалось нечто похожее на дождевого червя в спирту.

Маленький толстый мальчик на фотографии был сам Иероним Ботус в трехлетнем возрасте, а предмет в сосуде со спиртом – отросток его слепой кишки, который был удален более полувека назад. Министр имел обыкновение показывать его своим гостям, повествуя о страданиях, которые причинял ему этот отросток, пока не был удален, что сопровождалось тяжелыми осложнениями.

– Конечно, он не очень эстетичен, – обычно говорил Ботус. – Но, поскольку это все же часть моего тела, я решил настоять на своем праве собственности и потребовал, чтобы профессор отдал мне этот отросток.

– Он прекрасно сохранился, – вежливо заметил директор полиции и, подняв сосуд, посмотрел его на свет, хотя и прежде много раз видел этот жалкий препарат. А по поводу маленького толстого мальчика на фотографии он сказал, к огорчению министра юстиции: – Да он выглядит совершенно здоровым!

– Я вовсе не был здоровым, – ответил министр. – Это я только кажусь здесь здоровым. У меня уже тогда были аденоиды в носоглотке. Но я был чрезвычайно одаренным. В три года я умел читать, а когда мне исполнилось четыре, я уже писал письма чернилами и научился вести счет в уме.

Директор полиции Окцитанус открыл портфель и, вынув оттуда часть бумаг, положил их на блестящий стол рядом со слепой кишкой. Заметив, что у Окцитануса осыпается пепел с сигары, министр юстиции пододвинул ему пепельницу.

– А вы знаете, когда я лишился аппендикса?

– Вы мне об этом как-то рассказывали, только я не помню точно года, – терпеливо ответил Окцитанус.

– Это было в 1908 году.

– Ах, уже так давно? Да, время бежит!

– А вам ничего не говорит эта дата?

– 1908 год? Это, кажется, тот самый год…

– Да, это тот самый год, который наделал много шума в Европе, потому что наш министр юстиции, к сожалению, был арестован за крупное мошенничество. Помните, какой был тогда скандал? Правда, вы моложе меня, но, быть может, все-таки помните его?

– Да, я прекрасно помню все. Конечно, как не помнить!

– Тогда речь шла об отдельном индивидууме, который, как это ни прискорбно, был министром юстиции. Единичный преступник, такое может приключиться даже в самых лучших семействах. – Тут министр вздохнул. – Это нарост, без которого можно обойтись и который так же легко удалить, как воспаленный отросток, хотя операция эта не из приятных. Но это новое дело о Скорпионах – оно опозорит всю страну! Оно скомпрометирует даже нашу демократию, западный образ жизни! Вот чего ни на минуту нельзя забывать при ведении следствия, которого, по милости безответственной и неосведомленной прессы, теперь избежать уже нельзя. В задачи полиции не входит подрыв авторитета западного демократического общественного строя!

– Я целиком согласен с вами, господин министр! – поспешил заявить директор полиции.

Ботус взял сосуд с отростком слепой кишки и приподнял его, словно хотел провозгласить тост.

– Если человек в течение долгой, мучительной жизни хорошо изучил свою болезнь, как это было, например, со мной, то он уже прекрасно в ней разбирается; хирургическое вмешательство весьма часто обнаруживает, что болезнь зашла слишком далеко и вылечить ее уже нельзя. Господа хирурги в этих случаях удовлетворяют только свое любопытство, тихонечко оставляя все в нетронутом виде, ибо они не в силах что-нибудь сделать – рак разросся до такой степени, какой умники и не представляли себе. Подобная операция способна только ускорить наступление смерти!

Министр Ботус отставил слепую кишку и продолжал:

– Когда эти газетные пачкуны вопят о том, что необходимо предпринять чистку, глубоко копнуть и решительно вырвать крапиву и все в таком же роде, то они даже не подозревают, чем это грозит. Может быть, это известно коммунистам, да, они, конечно, это знают; но ведь не только один фанатичный и разлагающий общество листок коммунистов, носящий название «Народная воля», пишет об этом деле, требуя чистки, ясного ответа и выявления инспираторов. Либеральные газеты, желая угодить черни, вторят этому листку и не знают, что тем самым они пилят сук, на котором сидят. Просто несчастье, что мое дальновидное и разумное предложение относительно издания более сурового закона о печати было в свое время отклонено невежественным правительством. Именно безответственное легкомыслие прессы повинно в том, что мы оказались вынужденными пойти на безнадежную операцию, которая способна только разоблачить и обнажить, но отнюдь не исцелить что-либо. И наша задача – ваша задача, господин директор, сократить размер несчастья, которое безответственность уже успела нам причинить!

– До сих пор я старался так и делать, хоть это не очень легко. Каждый день выплывают новые факты, которых не скроешь.

– Поистине нелегко было в 1945 году, когда кончилась война и наша милая чернь, ее называют народом, хотела отомстить людям, которые в период оккупации страны немцами послушно выполняли призыв своего правительства о выдаче саботажников, – тогда ведь ни один здравомыслящий человек не мог знать, что Германия проиграет войну. По правде сказать, в мае 1945 года создалось опасное положение, когда немцы удирали отовсюду. Мы очутились тогда без всяких средств воздействия на безответственную и необузданную массу. Я признаю, что жертвы неизбежны, ведь и собаке иногда бросают кость, вы знаете это так же хорошо, как и я. Однако нам посчастливилось приостановить это безумие, не допустив, чтобы видные персоны понесли какой-нибудь ущерб. При подобной ситуации важно выиграть время! Мы назначили комиссию, пообещали, что, когда все будет выяснено, мы произведем чистку, и потом начали потихоньку расследование. Наша славная парламентская комиссия так с тех пор все и заседает. Так и со Скорпионом. Если уж эту историю заглушить нельзя и она грозит скомпрометировать выдающихся личностей, то мы должны назначить комиссию по делу Скорпиона, которая поможет нам выиграть необходимое время.

Министр поднялся со стула и продолжал говорить стоя, будто находился на кафедре и выступал перед собранием своих приверженцев:

– Время – это все! Когда в критический период моя партия, мы, социал-демократы, решились на такой шаг, как переговоры с коммунистами, то это было сделано, чтобы выиграть время. А спустя пять лет после шумихи, поднятой в связи с освобождением страны, мы так круто повернули руль, что уже могли посадить в тюрьму редактора газеты «Народная воля», который упрямо продолжал твердить то, что всякому, разумеется, известно, но о чем говорить нельзя! Судьи всегда были сговорчивы, это вы сами испытали во время и после войны! Ни одно собрание не отличается такой уступчивостью, как Верховный суд.

В этом собрании не нашлось никого, кто бы произнес хоть один звук, когда мы готовились к изданию закона о коммунистах. Председатель Верховного суда, так же как и я, совершенно ясно понимал, что этот закон нуждался в соответствующем обосновании, и по собственному почину стал отвергать параграф 85 конституции. Он делал это менее остроумно, чем я, но он руководствовался благими намерениями. Вы, быть может, помните, что я писал тогда?

– Да, разумеется, – ответил Окцитанус.

– Впрочем, я могу вам показать, – предложил министр юстиции, отыскивая на полке красиво переплетенный оттиск. – Здесь все сформулировано особенно остроумно. Я доказывал, что если в конституции говорится: «Ни один союз не может быть распущен правительственным мероприятием», то нет никакого сомнения в том, что коммунистическая партия может быть запрещена в любое время.

– Очень тонкое толкование! – восхитился директор полиции.

– Да, уж самому приходится признать, – сказал министр юстиции. – Как известно, Шопенгауэр считает, что желание человека скрыть свое превосходство над другими нельзя объяснить ничем иным, кроме рисовки.

И так, стоя, он произносил ту речь, которую вчера вечером репетировал перед своей женой. Директор полиции с удовольствием слушал его гладкое выступление. Иероним Ботус был одним из лучших ораторов социал-демократии и, подобно актеру, умел делать в нужных местах свой голос убедительными печальным. Выступая по радио с докладом о своих толстых, кишках, он говорил таким обиженным тоном, что радиослушатели невольно проникались убеждением, что именно политические противники министра коварно навязали ему знаменитый катар.

– Нам посчастливилось остановить безумие, которое вспыхнуло в 1945 году, – продолжал Ботус. – Разумеется, все было бы гораздо проще, не будь «Народной воли». При всей моей скромности не могу не похвастаться, что был первым среди тех, кто последовательно боролся против разлагающего образа мышления, освободительных идей и требований чистки. Я всегда был в достаточной степени хладнокровен и обладал необходимым мужеством. Нелегко было идти против течения, и, конечно, меня поносили и ругали самым подлым образом. Помните, как вела себя тогда наша пресса? Помните то время, когда «Эдюкейшн» была газетой движения Сопротивления? А помните, в каком тоне писал редактор Скаут свои передовицы? Теперь же и я, и правительство, и наши американские советники не имеют более преданных друзей, чем редакторы Скаут и Зейфе! Эти строптивые парни образумились, когда дело коснулось хлеба насущного. С мещанами нужно обращаться по-деловому. Вообще журналисты – более трудный народ, чем судьи, потому что им не хватает воспитания, но это всегда можно уладить. И если такую газету, как «Народная воля», не удалось заставить замолчать, то только потому, что она не подчиняется нормальным экономическим законам, которые действуют в демократическом обществе. Ни одна обычная газета не может продержаться без объявлений даже одной недели. А «Народная воля» все еще жива, несмотря на то, что в течение многих лет проводился эффективный бойкот, лишавший ее объявлений. Более того, газета имеет успех, о чем меня уведомила разведка государственной полиции. И, насколько нам известно, весь дефицит «Народной воли» покрывают отнюдь не зажиточные люди; гарантийный фонд коммунистического листка поддерживают жалкие рабочие. Когда мы велели Верховному суду присудить редактору газеты штраф в сумме пятидесяти тысяч крон в виде компенсации за упорное повторение вредной правды, то читатели собрали для своей газеты полмиллиона крон! Верховный суд будет требовать специального закона, чтобы зажать рот «Народной воле», и все-таки неизвестно, удастся ли это сделать; ведь даже во время немецкой оккупации мы не могли этого добиться. Однако другие газеты следует все же утихомирить! Вы должны понять, что на карту поставлены наши национальные интересы. К тому же те, кто пишет в «Дагбладет», отнюдь не фанатики, с ними можно договориться. Один Скорпион уже назван – ну и хватит, больше не надо!

– Я боюсь, что торговец овощами Лэвквист лишь очень маленький Скорпион, господин министр, – возразил директор полиции Окцитанус.

– Как сказать! Он ведь, кажется, миллионер. Миллионер за решеткой! Уже сам факт его ареста является уступкой народу, который сможет теперь излить на него свое злорадство и ненависть.

– Все говорит о том, что вскоре ему составит компанию еще один миллионер, – сказал директор полиции. – И при сложившихся обстоятельствах я не вижу способа этому помешать.