Текст книги "Скорпион"

Автор книги: Ханс Шерфиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Да, школьные годы много значат. По-настоящему хороший учитель может оставить след в душе своих учеников на всю жизнь, не правда ли, господин Карелиус?

– Совершенно верно. Поэтому-то преподавательская деятельность и является благодарной, хотя подчас приходится довольно-таки трудно. Я не представляю себе, как бы я стал заниматься чем-нибудь другим. А здесь действительно чувствуешь, что ты содействуешь духовному росту людей, формированию их характера.

– Да, это огромное дело. К сожалению, его не всегда ценят по заслугам. По правде говоря, оно никогда по заслугам и не вознаграждается, если принять во внимание ту ответственность, которая на вас возложена. Если только представляется возможность, учитель старается достать себе небольшой побочный заработок, не так ли, господин Карелиус?

– Да, это почти что необходимо.

– Хорошо! Я понимаю вас. Вы также стремились отыскать возможность побочного заработка?

– Да.

Человек за машинкой снова начал сочинять: «…утверждает, что жалованья ему не хватало, поэтому было необходимо обеспечить себе доход иным способом…»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сотрудник уголовной полиции Розе, играя пугачом, выглядел очень глубокомысленно. Натянув резинку и сжав рукоятку, он прищурил один глаз и прицелился в сочинителя за пишущей машинкой.

– Ну и ловко же она сделана, эта штучка! Да ведь мы, когда были мальчишками, тоже мастерили такие, мы были ничуть не лучше других, ха-ха! А вы, наверное, сами, господин Карелиус, не раз делали такого рода вещи?

– Не совсем такого рода, – ответил лектор. – Но не буду отрицать, что когда-то у меня были самые разнообразные пугачи – знаете, эти, с пробками. Я убежден, однако, что пугачи более безобидны, чем эта вещичка.

– А что вы, собственно, намеревались сделать с этим пугачом, господин Карелиус, раз вы не желали отдать ее директору?

– У меня было намерение сжечь его. Я ни в коем случае не собирался возвращать эту вещь владельцу.

– Почему же вы все-таки не сожгли ее, господин Карелиус?

– По правде сказать, не знаю. Может быть, потому, что мы уже довольно давно не топим печку. Ведь сейчас стоит великолепная летняя погода.

Взглянув в окно, лектор с огорчением убедился, что на улице действительно настоящее лето. Подумать только! Ведь еще сегодня утром он совершенно свободно разъезжал по городу на велосипеде.

– Ну, разумеется, поэтому. И что же, вы так и держали пугач в кармане, господин Карелиус?

– Да. Боюсь, что у меня вообще склонность носить в карманах слишком много вещей. В самом деле, моя жена часто жалуется на это, когда чистит или штопает мое платье.

Полицейский Розе с добродушной улыбкой смотрел на внушительную коллекцию вещичек, разложенных на столе: револьвер, нож, связку ключей, портсигар, записную книжку, портмоне, кольца для кур, глиняные шарики, пилку, свинцовую гирю и т. д. Розе брал по очереди один предмет за другим, и Карелиус объяснял, зачем каждый из них ему понадобился, а его слова старательно записывались на пишущей машинке. По поводу револьвера он сказал, что он тоже конфискован на уроке истории, во время которого и в самом деле речь шла о войне и убийствах, однако это вовсе не означало, что ученики должны были являться в класс вооруженными. Игра в револьвер стала слишком распространенной, это знамение времени.

– Мальчики играют теперь в американских гангстеров, – заявил Карелиус. – А заимствовали они эту игру из американских иллюстрированных журналов, радиопередач и фильмов. Просто поражаешься, когда видишь, какие ужасные формы принимают порой игры мальчиков, но, вероятно, полиции слишком хорошо известны эти факты.

Разумеется, полиция накопила довольно большой и печальный опыт в связи с этой новой модой на гангстеров, которая распространилась и среди детей и среди взрослых.

– Но ведь это не что иное, как прогресс, господин Карелиус! Мы не можем остановить прогресс, – заявил полицейский. – Мы сами, когда были детьми, играли в разбойников. Тогда нашим героем был Рокамболь, а теперь это парни вроде Трумэна и Макартура.

– Рокамболь выражался более изысканно, чем Трумэн. Он не употреблял таких выражений, как набить грыжу, своротить нос, изрубить в котлету… Теперь другое время, господин Карелиус! Мы не можем остановить прогресс. А револьвер вы тоже собирались сжечь?

– Нет. Я не думаю, что такая штучка может гореть. Мне даже отчасти кажется, что было бы жалко сжечь револьвер. Ведь это все-таки дорогая вещь. Насколько я разбираюсь, сделана точь-в-точь, как настоящий револьвер.

– Может быть, вы думали оставить его себе?

– Ей-богу, не помню.

– А вам нужна такая вещь?

– Нет. Вряд ли она вообще годится на что-нибудь.

– Для чего же вы все-таки хотели использовать ее?

– По правде сказать, не знаю.

– А у вас самого есть дети, господин Карелиус?

– Да. У меня двое детей: мальчик тринадцати и девочка пятнадцати лет. Дочка очень хорошо учится в школе, у нее по всем предметам пять с плюсом.

При мысли о детях на глазах лектора показались слезы: ведь его домашние все еще ждут, что отец скоро вернется и привезет пеклеванный хлеб и булочки из придворной пекарни.

– Может быть, вы хотели подарить револьвер вашему сыну?

– Да, пожалуй. Во всяком случае, в следующем месяце день его рождения.

– А вы часто дарите своим детям предметы, которые забираете в школе у учеников?

– Нет, нельзя сказать, что часто. В большинстве случаев вещи возвращаются ученикам по прошествии определенного срока, если только они не были конфискованы при сугубо серьезных обстоятельствах, как, например, вот с этим револьвером: владелец вытащил его посреди урока и выстрелил, помешав таким образом занятиям. В подобных случаях, когда конфискация должна быть в педагогических целях окончательной и бесповоротной, я охотно брал эти вещи себе – если только они были сравнительно новыми и пригодными – и дарил их своим детям ко дню рождения или на рождество.

Человек за машинкой все писал и писал, а полицейский Розе продолжал вести допрос. Нож с лезвием в 8,4 сантиметра длины был самым законным образом куплен в магазине, а не взят у какого-нибудь невнимательного ученика. Лектор не смог толком объяснить, для какой цели он приобрел этот громадный нож. Покупка была сделана четыре года назад, и до сих пор не представлялось случая использовать этот предмет Полицейский вел допрос в неизменно вежливой и осторожной манере; он считал ее наиболее целесообразной, ибо после всего того, что Карелиус натворил, его следовало расценивать как человека горячего и раздражительного.

– Извините, что я задаю этот вопрос, но скажите, господин Карелиус, зачем вам нужно столько ключей? В связке у вас четырнадцать штук! – И полицейский потряс ключами.

Лектор мог распознать только шесть ключей: от наружных ворот и от парадного входа, потом показал на ключ от письменного стола, от учительской и ключ от одного из шкафов в той же комнате. Остальные восемь были, конечно, старые ключи, которые ни к чему не подходили и назначение которых стерлось в памяти. С давних пор они болтались на кольце вместе с другими. Может быть, лектор думал, что огромная связка ключей должна внушать к нему уважение, каким, например, пользуется надзиратель у арестантов. Во всяком случае, у Карелиуса была привычка бренчать ключами всякий раз, когда он дежурил в школе и ходил по всем коридорам. И ученики дали ему за это прозвище «Гремучая змея».

Полицейский позволил себе заглянуть в маленькую записную книжку, но не мог разобраться в таинственных значках и числах, которыми были исписаны все страницы.

– Вы записываете свои расходы каким-нибудь кодом, господин Карелиус?

– Да, пожалуй что так. Этот код придумал я сам.

– А зачем вам понадобился код?

– Чтобы посторонний человек не мог прочитать, – откровенно признался Карелиус.

Полицейский за машинкой зафиксировал его ответ.

– А кто именно этот посторонний человек? – продолжал Розе.

– Пожалуй, слово «посторонний» тут не совсем подходит. Речь идет прежде всего о тех, кто проявляет любопытство, – загадочно ответил Карелиус.

Очередь дошла до кофейных талонов. Оказалось четыре талона на кофе, всего на пятьсот граммов. Что здесь такое, в чем он должен признаваться? Нет, это были самые настоящие, его собственные, законные талоны, он не покупал их на черной бирже.

– Боже ты мой! – сказал полицейский Розе. – Какой человек не любит выпить чашечку кофе! Да разве не случается, что кто-нибудь из нас достанет себе лишний талончик? Признайтесь положа руку на сердце!

Нет, никогда! Может быть, это покажется неправдоподобным, но лектор Карелиус в жизни не брал в руки талона, добытого на черной бирже. Ему не известно даже, где эта биржа помещается.

Хуже обстояло дело с пятнадцатью шведскими кронами. Как объяснить, почему они лежали в бумажнике? Где лектор достал их?

Карелиус покраснел, как мальчишка-школьник. Он прекрасно знал, что иностранная валюта при любых обстоятельствах не могла быть приобретена законным путем. Если даже в свое время она была официально получена в банке для поездки за границу, а потом не была истрачена, то ее следовало при возвращении предъявить на таможне и сдать или же обменять на местные деньги. Человек записывал все на машинке, а полицейский Розе сыпал успокоительными словами. Дело обстоит вовсе не так плохо. Право, все люди совершали такого рода проступки. Обычно к нарушениям постановления от 21 июня 1949 года о немедленном возврате иностранной валюты относятся не очень строго.

– Я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы помочь вам, господин Карелиус! Не желаете ли еще сигарету?

– Нет, спасибо. У меня очень сильно болит голова! – Тут лектор пощупал шишки. – Я думаю, мне не следует слишком много курить.

– Не хотите ли принять таблетку от головной боли? Вот, господин Карелиус, таблетка «альбюль». Лучше принять сейчас же штуки две-три! Хотите, я принесу вам стакан воды? А может быть, желаете кофе, тут еще немного есть в кофейнике! Вам удастся запить таблетку, даже если кофе совсем остыл.

– О, спасибо! Вы, право, очень любезны!

– Не за что, господин Карелиус, тем более, что мы были вынуждены причинить вам все эти неприятности. Но, пожалуй, теперь со всем этим уже покончено. Не стоит волноваться из-за иностранной валюты. Во всяком случае, очередь до нее дойдет не скоро. Это пустячный вопрос. Что же касается обвинения вас в насильственных действиях и членовредительстве, то вы узнаете об этом завтра у судебного следователя.

– Обвинение в насильственных действиях?

– Да, согласно параграфу 199. Насильственные действия по отношению к должностным лицам. Маленькая стычка сегодня утром.

– Но боже ты мой милостивый! Это ведь на меня напали!

Розе милостиво улыбнулся и сказал:

– Да успокойтесь же наконец, господин Карелиус! Я совершенно не знаю, что у вас там произошло. Показания расходятся. Завтра вы сможете побеседовать с вашим защитником. У нас никого не судят прежде чем не выслушают.

– С защитником? Разве меня надо защищать?

– Ну, разумеется. Это ваше право, господин Карелиус?

– Вы в самом деле думаете, что я буду вынужден остаться здесь до завтра?

– Нет, не здесь. Вы будете ночевать в «Ярде».

– Это невозможно! Мне надо быть в школе в девять часов утра!

– Очень хорошо понимаю вас, господин Карелиус. Но в данном случае решение зависит не от меня. Лично я желаю вам всего самого лучшего и сделаю для вас все, что в силах сделать человек, когда долг ему это позволяет. Впрочем, я убежден, что такая маленькая неприятность может быть улажена без особой сенсации, стоит только обеим сторонам проявить добрую волю и не слишком упрямиться.

– Вы были со мной очень любезны, надо отдать вам справедливость! – В голосе лектора прозвучало отчаяние. Он сидел сгорбившись и глядя прямо перед собой, если только может что-нибудь видеть близорукий человек с заплывшими глазами и без очков.

– Ну, а теперь будем надеяться, что пресса не раздует вашего дела!

– Пресса? Нет, неужели об этом напечатают в газетах?

– Трудно сказать. Ни в чем нельзя быть вполне уверенным, когда имеешь дело с этими газетными писаками, но если мы оба проявим осторожность, то вряд ли им удастся что-нибудь разнюхать, – заявил полицейский, умолчав о том, что у него был небольшой побочный заработок – обычно он давал в газеты информацию, а в данном случае полиция была прямо заинтересована как можно раньше сообщить газетам свою точку зрения на дело.

Карелиус вспомнил о трех газетах различного политического направления, которые он купил сегодня утром, – он был человек свободомыслящий. Теперь ему никогда, наверное, не удастся прочитать их, тем более, что очки разбиты. Он не мог знать, что эти три воскресные газеты послужат ему во вред.

– Ну, сейчас я поеду к вашей супруге, господин Карелиус, а вас отправят в «Ярд». Завтра утром все будет улажено. Прочтите вот это, господин Карелиус, и поставьте внизу подпись, если вы одобряете содержание.

Розе протянул лектору протокол, который во время беседы печатал на пишущей машинке другой полицейский.

Карелиус уставился на строчки, но ничего не мог разглядеть: не было очков, да и голову совсем разломило. Он с трудом разобрал отдельные фразы – замечания по поводу отвеса и пилки для ногтей. В общем все было как будто правильно, да и как оно может быть неправильно, раз бумага составлялась представителем власти. Лектор не был ни бунтовщиком, ни критиком. Он всю жизнь полагался на власти и авторитеты. Ему никогда бы не пришло в голову, что можно питать недоверие к властям страны, которая, как сказано в учебниках, является самой передовой и просвещенной страной в мире. Карелиус взял самопишущее перо, которое протянул ему Розе, и, поставив свою подпись, вежливо поблагодарил.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Полицейская крепость «Ярд» была архитектурной достопримечательностью, которая пользовалась известностью и вызывала восхищение даже за пределами страны. Образцом для этого здания послужил знаменитый дворец царя Миноса в Кносе[13]13
  Дворец, построенный во втором тысячелетии до н. э. на острове Крит. – Прим. перев.


[Закрыть]; затейливая архитектура этого дворца дала повод для создания мифа о лабиринте, в центре которого жило чудовище Минотавр, пожиравшее юных девушек. Известно также, что строивший этот дворец архитектор по имени Дедал был вынужден приделать себе искусственные крылья, чтобы удобнее было наблюдать за строительством и проверять замысловатую симметрию, которую можно рассмотреть только с высоты.

Как и все прочие официальные здания в стране, здание «Ярда» было с самого начала слишком маленьким; вот почему на соседнем с ним участке возведено несколько выкрашенных в красный цвет деревянных бараков, в которых помещаются различные отделения.

В этих бараках, где находится так называемая «полиция по борьбе со спекуляцией», шла своеобразная и отчасти даже веселая жизнь, хотя обитатели здешних бараков не могли наслаждаться ни архитектурным замыслом, ни изяществом построек, то есть были лишены всего того, что превращало в настоящий праздник жизнь полицейских в главной крепости.

Снаружи здание «Ярда» выглядело суровым и простым, серой крепостью, которая при случае могла бы обороняться против восставших и выдержать осаду. Расставленные на плоской крыше пулеметы могли бы господствовать над близлежащими улицами. Немногочисленные входы в здание можно успешно забаррикадировать при помощи специально устроенной системы подъемных решеток и дверей и непроницаемых для пуль стальных щитов. Но в истории страны лишь один-единственный раз выпал случай проверить все эти меры предосторожности. Это был тот самый случай, когда немецкие солдаты в течение пяти минут взяли ее при помощи фальшивых документов: этого оружия архитектор, строивший здание, не предусмотрел. Второй попытки завоевать крепость, по-видимому, никто никогда не предпринимал, но имеются все основания полагать, что подобная попытка была бы с успехом отражена.

Внутренняя жизнь «Ярда» протекала между античными колоннами и статуями языческих богов. Символические барельефы из известняка вдохновляли канцелярских служащих. Орнаменты в виде лотосов и морских звезд скрашивали существование сыщикам. В затененных дворах с колоннадами и под очаровательными портиками полицейские могли подкрепить свои силы перед очередным нарядом. Замысловатые бронзовые решетки на окошках камер несколько оживляли открывающийся вид.

Позади портала из сиполина[14]14
  Сиполин – кристалловидный камень сероватого оттенка. Добывается главным образом в Италии. – Прим. перев.


[Закрыть] и гипса в обрамлении черного полированного мрамора с зелеными и красными прожилками, за дверью с наличниками из голубоватого известняка пребывал директор полиции. Подобно Минотавру в глубине лабиринта, он распространял вокруг себя ужас и внушал благоговение. Звали его Эдвард Окцитанус.

Он сидел в бронзовом кресле, и его фигура четко выделялась на фоне пестрого мозаичного пола удивительно замысловатого рисунка: звезды, пальмовый орнамент и символические двойные топоры окружали изображение из восьми рук, и с каждой руки неусыпно смотрел широко открытый глаз. Стены были обиты деревянными панелями, отделанными под цветной мрамор, чтобы лучше гармонировать с целой серией грубо написанных портретов бывших директоров полиции.

Против этого мрачного тронного зала был расположен «храм паролей», стены и потолок которого были выложены коричневыми плитками из искусственного мрамора. Потолок поддерживали красные колонны с белыми капителями и основаниями. Пол был из черного и серого мрамора, а дверь и своеобразный алтарь – он мог быть использован также в качестве камина на случай, если откажет центральное отопление, – были обрамлены голубоватым известняком. Мало кому было известно о религиозном культе и церемониях, которые в особо торжественных случаях совершались в этом «храме паролей» под знаком двойного топора. Все, что происходило в темных недрах «Ярда», было по большей части скрыто от взоров общественности.

Жизнь «Ярда» носила странный отпечаток какой-то двойственности. В устройстве коридоров и лестниц заметно сказались и мудрость строителей пирамид и восточная мистика чисел. Все галереи и винтовые лестницы имели причудливое двойное устройство, так что рядом с движением, которое совершалось явно, на глазах, могло происходить тайное, скрытое от глаз человека. Такая двойственность была вообще характерна для деятельности «Ярда», символом чего служили аллегорические украшения, в которых неизменно повторялся критский знак – двойной топор, как в лабиринте дворца в Кносе.

Ни один живой человек не знал до конца всех тайн «Ярда». В его лабиринтах были такие места, куда не заходили даже высшие полицейские чины, где никогда не ступала нога ни одного адвоката. Существовало, например, отделение, которое называлось «разведка государственной полиции»; им руководил в строжайшей тайне близкий приятель торговца коврами Ульмуса. Было также еще одно учреждение – посвященные люди называли его «разведка столичной полиции», – которым так скромно и тактично руководил полицейский инспектор Александер. Даже депутаты парламента в этой стране, хотя формально и ассигновывали полиции средства на ведение дел, ничего не знали о деятельности этих секретных отделений. Зато отсюда регулярно передавались сведения иностранному посольству, которое помещалось против ресторана «Кинг»; нержавеющая входная дверь этого посольства была украшена орлом с распростертыми крыльями и злобным взглядом.

В «Ярде» было много комнат, среди них и потайные, много укромных уголков и темных закоулков. На крыше были устроены «зверинцы», где арестованные могли дышать свежим воздухом и любоваться небом сквозь натянутую сверху стальную сетку. В самой глубине здания, в подвале, находился склад краденых вещей, которые сдавались под квитанцию; оттуда зато они отправлялись уже без регистрации, особенно отрезы материи. Там хранились картотеки, которым находиться в том месте совсем не полагалось, а донесения, которым надлежало быть там, отсутствовали.

Партии и фракции боролись одна против другой, важные полицейские чиновники шпионили друг за другом и жадно подслушивали телефонные разговоры. Весьма странные личности запросто посещали «Ярд», сыщики и доносчики являлись туда за получением гонораров. Все здесь было двойное: двойные ходы, двойная бухгалтерия, двойные картотеки. И налицо было двойное убийство, которое одни хотели раскрыть, а другие – замолчать.

Таков был «Ярд», где вершился суд, где охранялся закон и где гарантировали безопасность тем гражданам, которые жили за счет труда других граждан. Крепость в сердце города, могучая сила общества, опора буржуазного государства. Если она подгнила и начинает рассыпаться, это значит, что пора буржуазного государства миновала.