Текст книги "Скорпион"
Автор книги: Ханс Шерфиг
Жанры:
Классическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лектора Карелиуса отправили в «Ярд» под конвоем того полицейского, который составлял рапорт. Они не торопясь ехали по улицам, где прогуливалась публика, наслаждаясь чудесным послеполуденным солнцем; лектор смотрел на всех этих людей – они ведь могли свободно гулять где только хотели, ехать на трамвае, пить пиво, и это ощущение свободы показалось ему невероятно далеким и прекрасным, хотя он находился под арестом совсем недолго. Вот так и бывает в жизни – вспоминаешь о своих зубах только тогда, когда они болят, и свободу ходить по земле начинаешь ценить, когда тебе это запрещают.
Аксель Карелиус подумал о тех радостях, которые его ожидают завтра утром, когда он снова очутится на свободе. Он сядет за ресторанный столик на тротуаре и угостится пивом и бутербродом с креветками, потом пройдется по городу, заглянет на улицы, которых никогда еще не видел, как турист в чужой стране. А за городом раскинулись леса и поля, тянутся проселочные дороги, которые уводят в далекий мир.
Потом Карелиус вспомнил, что давно, еще зимой, он обещал своим детям отправиться всем семейством в лес, на прогулку, но она без конца откладывалась. В последний раз они решили поехать туда, когда зацветут анемоны, и нарвать по большому букету. Но теперь пора анемонов уже прошла. У лектора слезы навернулись на глаза, ведь он лишил своих детей радости побывать вместе с ним в лесу, полном анемонов; вместо этого он по воскресеньям зачитывался приложениями к газетам. Но уж в следующий воскресный день он непременно отправится с детьми за город, если будет подходящая погода. Нет, при любой погоде надо поехать в лес!
Несмотря на свое грустное настроение, Карелиус все же испытал какое-то странное чувство любопытства и сладкой надежды, когда автомобиль подвез его к «Ярду», где его ожидал новый, незнакомый мир. Однако лектору не пришлось ознакомиться с устройством монументального главного входа в здание. Ему не пришлось подыматься по огромным, симметрично расположенным лестницам из дунайского песчаника, которые вели в четырехугольный двор, где стояла колоссальная, позеленевшая от старости статуя критского божества в образе змеи. Лектору не удалось также пройти через совершенно круглый двор с восьмьюдесятью восемью колоннами из французского известняка; они разделяли двор на секторы, подобно гигантским солнечным часам, в полном соответствии с древнеегипетским культом солнца. Через особые ворота автомобиль въехал в треугольный двор, который, впрочем, не имел особого назначения, но был расположен симметрично с другим треугольным двором в другом конце огромного комплекса.
Карелиус ежедневно читал лекции по истории и, в частности, по одному предмету, который назывался учением об обществе. Этот предмет изучали лишь в старших классах, он трактует, между прочим, о соотношении между законодательной, судебной и исполнительной властями в государстве. Поэтому лектор основательно знал те добрые демократические порядки в стране, которые в мирное время охраняли граждан от произвола и злоупотреблений со стороны органов юстиции. Доверие Карелиуса к этим порядкам не было поколеблено, даже несмотря на его пребывание в полицейском участке, набитые на голове шишки и синяки на теле.
Он знал, что не позже чем через двадцать четыре часа арестованный должен предстать перед судьей, и этот судья будет независимым и честным. Лектору были известны правила относительно заключения в тюрьму, обвинения и судопроизводства. Он знал, что если вопреки ожиданиям он будет обвинен в сопротивлении чинам полиции и в незаконном обладании пятнадцатью шведскими кронами, ему немедленно будет дан защитник, который рьяно возьмется за дело.
Он учил своих школьников, что еще в 1282 году было принято постановление, которое провозглашало, что ни один житель страны не может быть заключен в тюрьму без твердых и доказанных оснований; лектор с восхищением уверял учеников, что Habeas corpus[15]15
Habeas corpus (лат.) – закон о неприкосновенности личности, принятый английским парламентом в 1679 году. – Прим. перев.
[Закрыть] является неиссякаемым источником прав человека и основой жизни общества. В учебники истории еще не успели внести поправок о том, что этот старый закон о неприкосновенности личности был отменен в 1941 году, что парламент принял решение нарушить конституцию, когда она стала неудобной, и что председатель Верховного суда страны взял на себя ответственность, санкционировав отмену этого закона. Однако лектор Карелиус строго придерживался учебника, поэтому его доверие к закону не было поколеблено.
Много было такого, о чем не упоминалось в учебнике истории. Существовали также разные тонкости судопроизводства, которых не знал учитель истории и социологии.
Ни сам он, ни его ученики не имели, например, никакого понятия о том, с какой щедростью фабрикуются приказы о заключении в тюрьму. «Я в грош не ставлю полицейского, который не сумеет взять на улице первого попавшегося человека и не посадит его на четыре недели!» – обычно говорил своим помощникам один из адвокатов «Ярда».
Хотя лектор был хорошо знаком с учением об обществе, о внутренней жизни «Ярда» он не имел ни малейшего представления. Ему никогда не приходилось видеть тюремной камеры, и теперь, несмотря на усталость и головную боль, в нем проснулось любопытство. До сих пор жизнь его текла спокойно, без особых изменений. А теперь ему, как в свое время Леоноре Кристине[16]16
Леонора Кристина – дочь датского короли Христиана IV. В царствование Фредерика III (1648–1670) провела 22 года в тюрьме. – Прим. перев.
[Закрыть], Ричарду Львиное Сердце[17]17
Ричард I Львиное Сердце (1157–1199) – английский король с 1189 года, участник третьего крестового похода, был взят в плен германским императором Генрихом VI. – Прим. перев.
[Закрыть] и другим известным в истории людям, предстоит пережить драматическое событие – заключение в тюрьму хотя бы всего на одну ночь; он предполагал, что наряду с горькими и неприятными переживаниями возникнут значительные и увлекательные, которые несколько скрасят его в общем однообразную жизнь. А впоследствии он даже сможет написать об этом в своих мемуарах.
С формальностями было покончено, и Карелиус наконец узнал, как выглядит тюремная камера. Суровый служитель привел его в один из тайных закутков «Ярда». Здесь ему подали легкий ужин – несколько ломтиков черного хлеба, по маленькому кусочку маргарина, сыра и паштета, который он мог намазать деревянным ножом. В белую кружку, составлявшую вместе с деревянными ножом и вилкой постоянный инвентарь камеры, было налито кислое синее снятое молоко. Лектор поужинал без особого аппетита, но не забыл вежливо поблагодарить служителя, который пришел, чтобы взять обратно жестяную тарелку.
– Хватит языком болтать! – злобно оборвал его служитель. – Нечего мне голову морочить! И когда я вхожу, извольте вставать и стойте прямо, спиной к окну! Никакой дисциплины у вас нет!
Камера, куда попал Карелиус, была устроена не так, как внутренние дворы «Ярда» – четырехугольный, трехугольный или круглый, – но представляла собой смешение всех трех форм. Сводчатые стены придавали камере своеобразный вид. При ее постройке руководствовались исключительно эстетическими соображениями – камеры ведь тоже входят в общий архитектурный ансамбль, возведенный по принципу симметрии.
Среди всех этих круглых линий лектор с некоторым удивлением обнаружил в стенной нише четырехгранный ночной горшок.
С задумчивым видом сидел лектор Карелиус на деревянной скамеечке и разглядывал свою странную камеру. Несомненно, тюремщик, подавший когда-то чашу с ядом цикуты Сократу, заключенному в афинскую тюрьму, был гораздо любезнее, чем здешний тюремный служитель. «Благороднейшей души человек!» – воскликнул тогда Сократ. И лектор подумал о том, насколько изменились с тех пор времена и форма обращения с людьми. Он посмотрел на четырехугольный горшок и с трудом, когда стало уже невтерпеж, приноровился к нему.
Около девяти часов вечера с невероятным грохотом распахнулась дверь, и в камеру вошел тюремщик, гремя ключами. Лектор чинно встал, повернувшись спиной к окну, как было ему предписано.
– Ложитесь спать! – изрек служитель, отомкнул замок на прикрепленной к стене железной койке и опустил ее. – Покойной ночи, – уже уходя бросил он и хлопнул дверью.
– Покойной ночи, – вежливо ответил и Карелиус. Он был не в силах ни возмущаться, ни спорить.
Довольно неумело начал он стелить постель. Он вообще не привык к самостоятельности в быту и никак не мог сладить с простынями из грубого холста и с одеялами; вот бы посмотрела сейчас на него жена! Он снял пиджак и несколько минут стоял, держа его в руке и отыскивая глазами вешалку, но так и не нашел, и ему пришлось положить пиджак на скамеечку. Красиво и аккуратно сложил он там же свое белье, а пока он был погружен в это занятие, лампа на потолке вдруг погасла.
Лектор Карелиус с трудом взобрался на койку – на этот раз без привычной пижамы – и наконец пристроился между холщовыми простынями, насколько позволяли его синяки. Хотел было завести часы, но ведь их у него отобрали. Отпала также необходимость снимать очки.
Усталый и измученный после этого самого удивительного дня в своей жизни, лежал он на тюремной постели и никак не мог заснуть. Отовсюду доносились какие-то постукивания, хотя камеры считались звуконепроницаемыми благодаря тому, что двойные стены были изолированы слоем торфа, а этажные перекрытия – шлакобетоном.
И все же было явственно слышно, что где-то стучат, в коридоре хлопают двери и гремят ключи, а раза два-три до лектора донеслись чьи-то сердитые возгласы и крики.
Через окно проникали звуки с улицы: звенели трамваи, рявкали рожки автомобилей и гудели в гавани пароходы. Совершенно больной и разбитый, Карелиус, лежа на спине, прочел вечернюю молитву, как привык это делать с детских лет:
Ты знаешь все мои пути…
Хранитель-ангел, защити
Меня от бед, греха и горя…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В этот злополучный понедельник дежурный разрешил третьему классу ввиду прекрасной летней погоды открыть одно окно в комнате, где проходили уроки иностранных языков. Когда директор школы Тимиан вошел в класс, чтобы приступить к уроку латинского языка, он с отвращением обнаружил, что в школьную атмосферу проникло какое-то чуждое, свежее веяние.
– Извольте мне сейчас же закрыть окно! – яростно воскликнул он, но, несмотря на свою злость, он все же добавил, что в выражении «мне закрыть окно» слово «мне» следует рассматривать как dativus commocli, то есть дательный падеж, выражающий по смыслу фразы заинтересованность говорящего в том, что делается, происходит, имеет место или обстоит так или иначе по отношению к определенному лицу или вещи.
Окно тщательно закрыли, и директор Тимиан занял свое место на кафедре, испытывая упрямое желание немедленно начать беспощадный разгром древней классической поэзии, что проделывали директора не одного поколения, и не без успеха.
В данный момент директор на все лады комментировал, скандировал и с традиционной жестокостью рассекал на части чудесную поэму «Фаэтон» римского поэта Овидия Назона о сыне бога Солнца; со свойственным юности задором Фаэтон потребовал, чтобы отец дал ему свою солнечную колесницу, на которой ему вздумалось проехаться по небесному своду.
С трудом преодолевая препятствия, ученики добрались наконец до того места в поэме, когда Фаэтон начинает испытывать страх и уже не может уверенно править в воздухе своей четверкой коней. Позади него огромное небесное пространство, но еще большее встает перед ним, колени юноши начинают дрожать и бессильно опускаются руки, которые держат вожжи. В ужасе смотрит он на чудовищные небесные тела и образы огромных животных.
Неуверенным тоном прочел один из учеников три злополучные строчки:
Est locus, in geminos ubi brachia concavat arcus
Scorpius, et cauda flexique utrimque lacertis porrigit
In spatium signorum membra duorum…[18]18
«Место там есть, где дугой Скорпион изгибает двойною руки свои, хвостом и кривым двусторонним объятьем вширь растянулся и вдаль, через два простираясь созвездья»
(Овидий Назон, Метаморфозы, кн. II, перевод С. В. Шервинского, изд. «Academia», 1937).
[Закрыть]
Это было как раз то место, где Скорпион, извиваясь, растопыривая свои кривые клешни и отгибая в сторону хвост, простирается между двумя созвездиями. При виде этого чудовища, сочащегося гноем и ядовитыми испарениями, изогнутое жало которого нацелилось, чтобы поразить жертву, юношу охватывает леденящий душу страх, и он выпускает вожжи…
В этот момент стук в дверь прервал урок, и в класс робко вошел сторож, или, как он здесь назывался, custos[19]19
Custos – страж, надсмотрщик, главным образом в учебных заведениях (лат.).
[Закрыть].
Директор раздраженно посмотрел на скромного служителя.
– Что заставило вас прервать занятия?
– Директор должен извинить меня, – отвечал Кустос, – но там пришел господин, который непременно хочет говорить с директором.
– Господин? Прямо замечательно! Пришел какой-то господин, и мы должны бросать занятия! Я удивляюсь вам, Кустос! Скажите этому своему господину, что он может прийти в приемные часы, и постарайтесь, чтобы во время урока мне больше не мешали.
– Но это не совсем обычный господин, – кротко возразил Кустос. – Это господин из полиции. Я сказал ему, что нельзя беспокоить директора во время занятий, но он потребовал, чтобы я немедленно пустил его к вам, ему надо сообщить что-то очень важное.
– Скажите этому надзирателю, чтобы подождал. Разве есть что-нибудь более важное на свете, чем изучение латыни?
– Простите, но он вовсе не надзиратель, а полицейский комиссар. Он сказал, что ему необходимо сейчас же поговорить с директором, времени терять нельзя.
– Весь мир словно сошел с ума! «Времени терять нельзя!» А я могу, значит, терять время? Нет, не могу и не буду. Ну, а теперь идите, Кустос, и больше мне не мешайте. Скажите полицейскому, что я выслушаю его во время перемены.
Однако вместо того, чтобы уйти из класса, Кустос подошел вплотную к кафедре и шепнул:
– Полицейский комиссар говорит, что вопрос касается лектора Карелиуса; дело это очень серьезное и медлить с ним нельзя, быть может, затронута честь нашей школы.
Директор побледнел.
– Передайте надзирателю, что я сейчас приду. Впервые в жизни я позволю себе прервать занятия. Но скажите ему, что в другой раз я этого делать не буду.
Когда сторож скрылся, чтобы сообщить полицейскому ответ, директор обвел взглядом учащихся и заявил:
– Необходимо на несколько минут прервать урок. Предупреждаю: никаких волнений или шума. Беспорядков я не потерплю. Я знаю, что в этом классе имеются некоторые дурные элементы, которые, к сожалению, способны оказывать влияние на других учеников. Пусть поостерегутся и не подстрекают своих товарищей! Каждый нарушитель спокойствия будет примерно наказан!
И директор Тимиан покинул класс.
В коридоре его ждал человек с длинным свертком подмышкой.
– Здравствуйте, я полицейский комиссар Помпье. Насколько я понимаю, вы директор Тимиан?
– Да, – ответил директор. – Что вам угодно в такое необычное время?
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов, – заявил полицейский комиссар.
Ни один директор не привык, чтобы к нему обращались на «вы», он точно так же, как главный врач, желает слышать обращение к себе в третьем лице с упоминанием официального титула. Вот почему он произнес иронически:
– Полицейский комиссар может пройти сюда!
– Спасибо вам, – ответил комиссар.
– Пожалуйста. Не угодно ли комиссару сесть, – сказал директор, когда они прошли в его кабинет.
– Спасибо, – снова поблагодарил полицейский. – Вот здесь у меня есть одна вещь, которую я хотел бы вам показать. – Он начал распаковывать свой длинный сверток, и наконец из-под вороха бумаги показалась тросточка.
– Вам знакома эта палка, господин Тимиан?
– Нет. Почему вы думаете, что я знаю, что это за палка?
– Посмотрите-ка хорошенько!
– В чем дело, уж не собираетесь ли вы шутить надо мной? – возмутился Тимиан. – Приходите сюда и прерываете занятия латинского языка, чтобы показать мне какую-то палку?
– Я очень просил бы вас внимательно рассмотреть палку и сказать мне, узнаете ли вы ее! Разумеется, я прошу вас это сделать вовсе не ради шутки, дело тут очень серьезное!
Взяв тросточку, директор долго держал ее в руках, будто собирался задать полицейскому комиссару хорошую трепку.
– Безусловно, замечательная палка, – сказал он и угрожающе помахал ею. – Так что же, по-вашему, я должен с ней сделать?
– Прочтите надпись!
Директор посмотрел на тоненький серебряный ободок и прочел: «А. К. 8/1—1945».
– Это вам что-нибудь говорит?
– Нет.
– Вам не известна эта дата?
– Нет.
– Это день рождения Карелиуса.
– Вот как! Но я вовсе не обязан вести учет дням рождения учительского персонала.
– Лектор Карелиус родился в 1905 году. В 1945 году ему, значит, исполнилось сорок лет. Вы в самом деле ничего не припоминаете, господин Тимиан?
– Разве только теперь, когда вы напомнили мне… Я вспоминаю также, что мы… все коллеги по школе преподнесли лектору Карелиусу по этому случаю подарок. Именно вот такую палку с серебряным ободком.
– Да, именно такую.
– Возможно, это и есть та самая палка?
– Да, никакой другой и быть не может, – заверил его полицейский комиссар.
– Почему вам пришло в голову принести ее сюда?
– А вы не знаете, где она была найдена?
– Нет, господин комиссар, этого я поистине не знаю, – заявил директор, раздраженный непочтительной формой обращения, которую полицейский упрямо продолжал применять. – Право, не знаю, это совершенно меня не касается.
– Палка была найдена в одной квартире по Аллее Коперника, – торжественно заявил полицейский комиссар и уставился на директора Тимиана.
– Вот как! Ну что же, мне кажется, вам следует вернуть ее лектору Карелиусу, который, быть может, уже хватился ее, и в дальнейшем не мешать работе нашей школы!
– Палку нашли вместе с двумя трупами.
– Какими трупами?
– Двумя трупами. Двумя убитыми людьми. Что вы скажете теперь?
– O tempora, о mores! – воскликнул директор.
– Что такое?
– Какие времена, какие нравы!
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
– Лектор Карелиус на основании неопровержимых данных обвиняется в убийстве! – торжественно заявил полицейский комиссар Помпье.
– Боже милостивый! Неужели он убил полицейских? – испугался директор.
– Нет. Он обвиняется в том, что убил в пятницу оптового торговца Шульце и его жену.
– Вот этой палкой? – спросил директор Тимиан и быстро отбросил палку в сторону.
– Нет, каким-то тупым орудием.
– Слава богу! – облегченно заметил директор. – Мне было бы неприятно, если бы наш подарок послужил для чего-нибудь подобного. Кстати, палку вполне можно назвать тупым орудием.
– Палка лежала поперек тел обоих убитых.
– Весьма странно, – промолвил директор.
– Вам не известно, был ли Карелиус масоном или членом какой-нибудь секты или братства?
– Нет, не известно. Я с трудом могу поверить этому. Мне не известно также, чтобы лектор Карелиус вообще имел какие-либо скрытые наклонности. Впрочем, не мое дело контролировать, что лектор Карелиус представляет собой вне стен школы.
– Вам не известно, коммунист Карелиус или нет?
– Думаю, что с полной уверенностью могу ответить отрицательно. А разве коммунисты всегда кладут палки поперек мертвецов?
– Вполне допустимо.
– Почему же они так поступают?
– Ну, может быть, по приказу из Москвы, – глубокомысленно изрек полицейский комиссар.
– Весьма странный приказ. Какие же он преследует цели?
Полицейский комиссар пожал плечами. – Тут много еще более странных вещей, господин Тимиан!
– Без сомнения. А для чего, собственно, лектор Карелиус убил этих людей?
– Этого я пока не имею права вам сказать. У нас имеются на этот счет некоторые предположения.
– А не может ли тут быть какой-нибудь ошибки?
– К сожалению, нет.
– Все это кажется мне чрезвычайно странным.
– А вам не кажется, что от такого вспыльчивого человека, как Карелиус, вполне можно ожидать подобной выходки?
– Лектор Карелиус ни в коем случае не принадлежит к вспыльчивым людям.
– Каким же образом вы объясните его необузданность?
– Я никогда не замечал у лектора Карелиуса проявлений необузданности.
– Ну, знаете ли! А приступ буйства в воскресенье утром, когда он на улице напал на полицию!
– Это тоже представляется мне очень странным, и пока не поступят достоверные данные, я не могу поверить газетным сообщениям.
– Имеется подробное донесение полиции о его необузданных поступках.
– Удивляюсь!
– Но вы, вероятно, обратили внимание на его вспыльчивость на уроках?
– Я уже имел возможность заявить вам, что лектор Карелиус вовсе не вспыльчив.
– Разве он не бьет детей?
– Нет, надо признаться, лектор Карелиус неохотно наказывает своих учеников. Не буду скрывать от вас, что мне часто казалось даже, что лектору Карелиусу в какой-то мере не хватает твердости, что, по-моему, необходимо для поддержания дисциплины в среднем учебном заведении, подобном нашему.
– Так, значит, он не мог наладить дисциплину?
– Я никогда не слыхал, чтобы во время уроков лектора Карелиуса в классе происходили беспорядки. Но дело, конечно, не только в его уроках. Ведь школа – единая организация, в ней должен проводиться принцип твердой руки.
– Вы считаете Карелиуса чересчур слабохарактерным?
– Я бы не назвал его слабохарактерным. Скорее он мягок. Очень мягок, могу прямо сказать. К сожалению, среди преподавателей есть люди, которые, по-видимому, придерживаются фантастических идей в вопросах воспитания. В какой степени лектор Карелиус был подвержен влиянию этих идей, я решить не в состоянии, также не могу сказать ничего определенного и о его характере.
– Питает ли Карелиус пристрастие к вину?
– Учителя нашей школы пристрастия к вину не имеют!
– Во всяком случае, позавчера утром он был пьян.
– Позволю себе усомниться, господин комиссар!
– Очень жаль, что вы так неохотно даете мне объяснения. Трудно поверить во всю эту мягкость и кротость, которую вы непременно хотите приписать Карелиусу. Разумеется, вы говорить не обязаны, если не желаете, но могу пообещать, что вам придется повторить ваши слова как свидетельские показания, и тогда для вас будет хуже, если вы не станете придерживаться истины.
Директор поднялся со стула, как бы намекая, что беседа слишком затянулась. Но полицейский комиссар спокойно продолжал сидеть, играя тросточкой Карелиуса.
Голос директора немного дрогнул, когда он снова заговорил:
– Мы здесь, в нашей школе, придаем большое значение вежливости. Мне кажется, я знаю свои обязанности перед государством и не нуждаюсь в напоминаниях!
– Но, дорогой господин Тимиан, – любезно заметил полицейский комиссар, – дорогой мой…
– Я вам не дорогой! – отрезал директор.
– Да вы не так все воспринимаете, господин Тимиан! В конечном счете даже в интересах самого Карелиуса, чтобы правда выплыла наружу. Если у него обнаружатся признаки сумасшествия, это ему только на пользу пойдет.
– Я вовсе не собираюсь приносить пользу Карелиусу.
– А чего же вы, в таком случае, хотите?
– Я хочу возобновить занятия, которые были прерваны из-за вашего вторжения.
И директор распахнул дверь.
– У меня есть еще несколько важных вопросов, – заявил полицейский.
– Можете представить ваши вопросы по окончании занятий в школе. Нельзя приостанавливать занятия только потому, что совершено убийство.
– Двойное убийство, – вставил комиссар.
– Обыкновенное или двойное – в данном случае не имеет никакого значения. Прощайте! Проводите этого господина к выходу! – сказал директор Кустосу, который ждал в коридоре.
В классе воцарилась тишина, когда вошел директор и занял свое место на кафедре.
– Signorum duorum – это двойное созвездие, которое Скорпион, по Овидию, образует, когда сгибает свои клешни двумя дугами, geminos arcus, откуда потом образовалось особое созвездие Libra – Весы…
Cuspide curvati – это кривое жало, которое находится на кончике хвоста скорпиона.
