Текст книги "Болото"

Автор книги: Гюрза Левантская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Путь как-то удивительно быстро закончился. Оказавшись на земле, Ира какое-то время лежала, уткнувшись лбом в мёрзлую слякоть и восстанавливая дыхание. А потом встала и побежала что есть силы. В деревне она нырнула в тень первого попавшегося дома и упала на коленки. Дыхание вырывалось с облачками пара, срывалось и снова шло полной грудью. Чтобы успокоиться, потребовалось время.

Куда же подевалась вся охрана? Обычно и шагу не шагнуть, чтобы на них не наткнуться. Где вездесущие арбалетчики, которые просматривают каждый угол территории? Где «кнутоносцы»?

Воспоминание о последних вызвало в Ире приступ ледяного страха. Может, бежать – не столь хорошая мысль? Забиться бы в угол, притвориться спящей: ну потерялась в суматохе, отстала – с кем не бывает? Пришлось хлопнуть себя по рукам, чтобы вернуть стремительно расползающееся по пяткам мужество. Единственный шанс – об этом надо помнить. Кстати… она же в деревне, может, удастся что-нибудь раздобыть? Нет, соваться в сараи и дома – слишком рискованно. Куда теперь? К бараку? А дальше? Как перелезть через стену минимум в два метра? И стоят ли там сейчас охранники? А плавучий мост, который ещё надо преодолеть? Так же на брюхе? Он прогибается под весом идущего и черпает при этом воду. Мокрым будешь, едва начнёшь ползти. Пешком они проходили его минут за двадцать-тридцать, а сколько это будет, если ползти? Да и надо ли? Может, на мосту сейчас никого нет. Или, наоборот, полно народу, если её хватились? Может, пересечь его по-человечески, а если увидят, изобразить что потерялась и шла к бараку сама. Никто и не узнает, что она пыталась бежать. Но это на крайний случай. Если допустить, что её хватились, придётся прятаться, пока всё не утихнет, но как долго ей это удастся делать? Дроу ничего не стоит прочесать деревню по миллиметру. Со всех сторон болото – убеги тут… Причём нельзя забывать и о рабах – вряд ли они окажутся союзниками, скорее сдадут при первой возможности, если случайно заметят. Карра уж точно.

Внезапно она услышала голоса и резко прижалась к стене дома. Жители и воины шли единой толпой, тихонько переговариваясь. Они возвращались со стороны кладбища. Что они там забыли? Неужели кто-то ещё…

Ира молча смотрела на процессию, которая постепенно редела, поскольку часть дроу расходилась по домам. Все рабы тоже были тут. Никто не злословил. Лица не то чтобы мрачные, но одухотворённые, что ли… Ветер донёс запах чего-то горелого вперемешку со странным растительным ароматом. Остановившись в паре домов от неё, хозяин Утёса, возглавлявший процессию, обратился к охранникам с коротким вопросом. Они покачали головой, широким жестом указывая на рабов. Командир прошёлся вдоль людей, задержался возле Карры и кивком головы отослал всех в сторону барака. Но тронуться процессия не успела, потому что к начальнику, усиленно перебирая ногами, насколько это было возможно в её состоянии, подбежала женщина-дроу, которую Ира узнала даже в темноте. Это была мать Ринни-то, и вид у неё был донельзя перепуганный. Она заговорила, сбиваясь и тяжело дыша. Ире не было слышно их разговора, но сердце пропустило пару ударов, предчувствуя нехорошее. Где мальчик?

Сегодня их в очередной раз поставили в паре. Отпахав, как положено, отмеренное время, они двинулись в сторону тележки. Потом… что же было потом… кажется… точно! Они выбежали из пещеры вместе, последнее время они часто так делали, чтобы согреться, и когда почти добежали до места сбора, Ринни-то внезапно побледнел, о чём-то вспомнив, шлёпнул себя по плечам и, развернувшись, убежал. Плащ с тёплой подкладкой, в котором ходили дроу, остался в пещере. Его отсутствие так перепугало подростка, что он даже «до свидания» не сказал и понёсся обратно. Иру в тот момент не сильно удивило такое поведение. Тепло было «пунктиком» дроу. Это несколько раздражало в отсутствие у людей нормальной одежды. Даже во время работы дроу не расставались со своим облачением, позволяя себе скинуть только плащ, хотя те же люди радовались, что трудятся в одной рубахе, – пот лился в три ручья. Жгучие укусы холода ощущались, только когда смена заканчивалась. Дроу же словно боялись замёрзнуть от случайного дуновения ветра. Ринни-то вернулся за плащом в пещеру, где они работали… Ира на минуту перестала дышать. Эта пещера находилась недалеко от того куска Утёса, который сегодня «уплыл» в болото!

Весь план побега забылся в мгновение ока. Только не Ринни-то! Только не паренёк, ставший для неё в последние месяцы центром вселенной! Она выбежала из укрытия и бегом кинулась к его матери. Практически налетела на неё, перепугав до нельзя:

– Ринни-то?! Где он?! Он не вернулся?

Глаза женщины были ошалевшие, равно как и у окружающих дроу: вид у Иры после путешествия животом по земле был живописный. Начальник нахмурился, проследив взглядом, откуда она прибежала. Один из «кнутоносцев» потянулся было взять её за руку, но, вопреки его ожиданиям, обычно покорная местным правилам рабыня шарахнулась от него, как безумная.

– Он не вернулся? Скажите мне! – она переводила глаза с одного на другого дроу в поисках ответа. Мать мальчика сделала шаг к ней навстречу, точно так же стараясь найти ответ на вопрос, знает ли что-нибудь рабыня о судьбе её сына. Поняв, что нет, она покачала головой. Ира побледнела. Ринни-то не было среди дроу. Он был в пещере на момент оползня. Или… может… Она должна проверить! Сама убедиться!

Уже было собравшись бежать, она почувствовала, как чьи-то пальцы схватили её за плечо. Нет! Только не сейчас! Извернувшись, вырвалась из хватки, ослабшей только потому, что никто не ожидал сопротивления. По воздуху просвистела цепь, которой она отмахнулась от охранника. Тот еле успел отскочить в сторону, чтобы она не полоснула его по лицу. Ира бросилась бежать по дороге, обратно к Утёсу, преследуемая криками. Цепь болталась и больно била по ногам. Добежав до края холма, она споткнулась и кувырком проехалась по склизкой грязи прямо к его подножью. Отерев лицо грязной рукой, бросилась к мосту. Буквально какие-то полчаса-час назад она просчитала животом все его доски, выверяя каждое движение. И вот теперь неслась по ним как угорелая, не замечая, что он дрожит под ногами, впервые не обращая внимания на топь, ранее не внушавшую ничего, кроме ужаса. Споткнувшись, она одной ногой погрузилась в воду, но даже не заметила этого, выбравшись на коленки и пробежав дальше. Дождь усилился и вовсю хлестал по лицу. На вершину Утёса удалось забраться не сразу. Мокрые комья земли под ногами не давали нормально бежать, и она несколько раз падала, пробираясь вперёд чуть ли не на четвереньках. Камни больно впивались в пятки и коленки. Когда она была почти у цели, слякоть под ногами в очередной раз расплылась, и она упала. До края Утёса оставалось совсем немного, и она поползла на животе, разгребая руками земляную кашу. Рубашка моментально испачкалась насквозь, сама в глине была по уши, но это последнее, о чём сейчас думала. Подобравшись к краю обрыва, образованного оползнем, Ира на секунду зажмурилась и, резко открыв глаза, посмотрела вниз, боясь увидеть самое страшное – трясину и ничего, кроме неё. Благодарственная молитва и укол ужаса родились в груди одновременно.

Ринни-то был там. Он прижался к стене и с трудом стоял, поливаемый дождём, на маленьком уступчике, вцепившись в каменные выступы заледеневшими пальцами. Второй рукой он придерживал злополучный плащ, укутавшись, насколько это возможно. Отсюда не было видно, что не дает ему упасть, но, видимо, это нечто было очень маленьким и неизвестно, насколько надёжным. И как у него сил хватило продержаться столько времени!

– Ринни-то!!! – крикнула на максимально возможных для её голоса децибелах, перекрывая рёв ветра.

Мальчик вскинулся, увидел её и испуганно замер, почувствовав, как под сапогом поехала в сторону земля от его движения.

– Не шевелись! Стой!

Услышав повелительные нотки, мальчик замер, стараясь удержать равновесие.

Слишком низко и высоко. Слишком низко он – если упадёт, то лететь до болота совсем близко. Слишком высоко она – руки не подать. Ира заметалась глазами по сторонам. Вот где жерди, когда они так нужны?! Никаких идей не было. В этот момент очередная струя дождя полоснула по лицу, и она машинально утёрла его рукой, чтобы вернуть видимость. По щеке царапнул браслет цепи. Вслед за бряцающим звуком звеньев в голову пришла безумная мысль. Рядом с обрывом рос небольшой дохлый, куцый куст какого-то растения. И полезным в нём был разве что ствол, который можно обхватить пальцами одной руки. Сантиметров пять в диаметре. Корни куста бугрились под ногами и частично вылезли за стенку Утёса, нависая над топью. Ира прикинула в голове длину цепи, мысленно поделила пополам и постаралась правильно оценить свой рост, что трудно сделать в принципе. Снова посмотрела вниз, на заледеневшего в своей неподвижности дроу. «А как будто есть иные варианты». Всё так же на животе, это казалось безопасней, она подползла к кусту и, держась за него, поднялась в полный рост. Встав поустойчивее, развела руки и накинула цепь на растение, дёрнув её вниз, к основанию ствола. В сторону полетели ломаемые ветки, посыпались листья. Благо куст был небольшой, компактный. Когда оковы оказались внизу, получилась петля. Ира подтянула к себе цепь, упёрлась ногами в землю и начала по сантиметрику, полуприсев на корточках, пятиться назад, пока не остановилась у самого края обрыва. Упереться ногами в мокрую отвесную стену и так спуститься – задачка для Человека-паука. Сигануть вниз и повиснуть на цепи – повырывает, повывихивает запястья, в конце концов, эти кандалы в данную минуту – неотделимая её часть. Оставалось только плюхнуться на брюхо и потихоньку скатиться, стараясь плавно распустить цепь на всю длину. Ладони горели, обдираемые о грубые металлические звенья. Когда она закачалась рядом с мальчиком, боль в руках была уже почти невыносимой, но ей и не нужны были сейчас руки.

– Ринни-то! Цепляйся! Лезь наверх! – прокричала она, стараясь перекрыть шум ветра.

Мальчик не сразу сообразил, что именно она ему предлагает. А когда понял, его передернуло от мысли, что придётся воспользоваться ею как живым канатом. Но глядя на топь, он медленно кивнул и начал потихоньку разжимать закоченевшие пальцы. Резкий и неуклюжий бросок рукой, и вот он уже держится за её талию. Вторую руку отпустить решился не сразу: последние часы именно она удерживала его от падения вниз. Рискнул. Давно не стриженные ногти больно впились в кожу, не спасала даже рубаха. Ринни-то боялся упасть и потому цеплялся за неё, как испуганный кот всеми когтями. Пара мелких, осторожных шагов по уступу, и вот они уже вплотную друг к другу. Мальчик полез наверх. Ира взвыла от боли в запястьях, Ринни-то замер. Она рявкнула:

– Быстрее же! Лезь!

Он понял, и его колено больно пришлось в рёбра, когда нашёл точку опоры. В несколько движений он оказался наверху, по дороге оставив ей несколько памятных синяков сапогом. Ринни-то совсем замёрз, двигался неуклюже. Благо в конце он всё же решился повиснуть на цепи, доверившись рукам, а не опереться на её плечи всем весом. Висеть стало легче, но запястьям уже было всё равно. Их, судя по ощущениям, так травмировало, что куском боли больше, куском меньше – уже не имело значения. Ринни-то, тяжело дыша, упал на твёрдую землю. Едва выровняв дыхание, попытался подтянуть цепь наверх и вытащить Иру, но это привело только к тому, что она собрала носом очередную партию глины с отвесной стены и упала обратно, поскольку мальчик не смог долго удерживать её вес. Шипя от боли и отплёвываясь от земли, Ира услышала, как Ринни-то кричит. Не ей, а куда-то в сторону. Минута, и послышались хлюпающий топот дюжины сапог и голоса.

На сей раз Иру буквально выдернуло с обрыва. Её подняли и положили. Оказавшись на земле, она даже не пыталась подняться. Всё. Это был предел. Дождь? Пусть его. Грязь? Привет, родная. Было больно, глаза слипались, ещё чуток времени, и вот оно – царство Морфея. В тумане мыслей, плавно сменяя друг друга, то появлялись, то исчезали Трудяга, падающий с обрыва, призрачная надежда оказаться по ту сторону стены, Ринни-то и безумные глаза его матери. Не верилось, что прошло всего несколько часов. Не день, а целая жизнь. И судя по тому, что её не грубо, но безоговорочно подняли на ноги, он ещё не закончился. Поддерживаемая под плечо чьей-то сильной рукой, она плелась сама не зная куда, находясь на расстоянии всего в одну ниточку от провала в сон. Почти не фиксировались лица, хотя то, что Ринни-то куда-то в буквальном смысле унесли на руках, закутав в три плаща, одолженных охраной, – запомнилось. Вот он – мост. Вот он – холм. Деревня. Небольшая толпа серых неузнаваемых лиц. Звон цепей. А… Сотоварищи по камере. Её передали из рук в руки другому охраннику. Долгие полчаса через плавучий мост. Вода и дождь, но почему-то тепло. Барак. Тут уже нагрето: порух в печках положили без отрыва от графика, пока их не было. Рухнула бы на половик, если бы охранник не помог лечь аккуратно и стянуть мокрую одежду. Сверху положил одеяло. Ни единый мускул не хотел двигаться, только напоследок мутным взглядом обвела соседей.

Она знала, что сегодня ей будут сниться кошмары. Ведь Карра улыбался.

***

Хозяин Утёса сидел у окна своей комнаты и пустым взглядом смотрел на бумагу перед собой. Иногда его глаза фокусировались, и их выражение в своей глубине приобретало злой оттенок. Он смотрел на пустой лист и чернильницу с пером так, будто это были его личные враги. Если бы не понимание того, что злость ничего не даст, они бы давно валялись на полу, попав под горячую руку.

Командиру предстояло написать два абзаца в общем-то стандартного текста, главной составляющей которого было последнее предложение – вынесенный приговор. Он люто ненавидел эту часть своей работы. Потрясающий организатор и ответственный управленец, роль судьи, которая шла в комплекте с его должностью, не выносил на дух. И что-то зачастили последнее время события, требующие от него выполнения именно этой роли. Если в случае с судом над рабом Минэ у него почти не было колебаний касательно принятого решения, то ситуация с «немой» рабыней полностью вывела его из равновесия.

Во-первых, её «немота», неспособность дать чёткие объяснения, опровергнуть обвинения или постоять за себя. С Минэ всё было просто – его схватили на месте, при куче свидетелей, и даже соврать у него бы не получилось. Но женщина… Её не оказалось при пересчёте рабов, она явно пряталась в деревне. Попытка побега налицо. Она наблюдала за ними, прежде чем выбежала из укрытия, поняв: что-то случилось с её напарником по смене. И идти обратно к рабам явно не собиралась. Если бы мать мальчика не прибежала на его поиски, она бы так и продолжала прятаться. Неподчинение, ещё непонятно, как она вообще умудрилась остаться без присмотра. Хотя последние события… Надо подумать, как сделать, чтобы подобного не повторилось. Но это потом.

Попытка побега. Самое тяжёлое преступление, которое мог совершить пленник болот. Случаи такого неповиновения редки – всем достаточно пару дней провести на Утёсе, чтобы понять, что такое вообще нереально. И за всю его карьеру на этой должности ещё ни разу не нашлось того, кто бы решился на подобное. Ведь помимо нереальности, всем прекрасно известно наказание за саму попытку: смерть. И вот именно на этой мысли начальника начинала с аппетитом есть собственная совесть. Всем известно. Всем, кому возможно объяснить правила. Всем. Но не ей. Не женщине, которая два слова не может связать на всеобщем!

Законы у всякого народа разные. Люди говорят: «Незнание не освобождает от ответственности». Их предки эйуна: «Кровь за народ смоет любой грех». У авери на всё ответ: «Традиция». Подземные жители вообще крутят пальцем у виска: «Какие преступления? Некогда! Работать надо, и вам советуем!» Чешуйчатым и перевёртышам при принятии решений помогает заложенный в них инстинкт зверя и особые способности. Из обычаев ведьм видно только то, что они сами пожелают показать. Сквирри живут столь обособленно, что никто толком не знает, как именно. Ну, а основа закона дайна-ви: «Справедливо и достаточно».

Взять хотя бы закон о побеге. Для стороннего наблюдателя он чрезмерно жесток. Но не для их народа, который знал, что побег с Мрекского болота – это самоубийство. Не один десяток дайна-ви во времена Эпидемии подтвердил эту истину. Смерть на болоте для существа, не приспособленного и не обученного передвигаться по нему, неминуема, жестока и до жути медленна. Сменилось не одно поколение, прежде чем они научились жить бок о бок с вечно голодной Топью. Когда первый в истории отряд ловцов привёл в поселение партию рабов, они пытались бежать. И те, что были после них, тоже рано или поздно предпринимали подобные попытки. Никто не выжил. И ни капли крови пленных не было на руках их поработителей. Топь сама всё расставила по местам. Закон о побеге родился как раз в те времена. Он защищал пленных от самих же себя. Отбивал желание бежать и умирать медленно и мучительно. «Раз уж смерть неминуема, то пусть она будет быстрой» – так думали Отцы народа. Возможно, их логика никому из остальных обитателей страны не покажется гуманной, но они давно уже присвоили себе право иметь на всё собственное мнение. Искренне считали, что Эпидемия и Изгнание дали им такую возможность.

Дайна-ви потёр переносицу, смежил уставшие глаза и снова уставился на бумагу. Он крутил случай с рабыней и так и этак, стараясь, чтобы его внутреннее чутье и мотивы сошлись, как детали витража, с принципом «справедливо и достаточно». Казнить живое существо, которое не знало о том, что её ждёт за ослушание, – не справедливо. А спустить попытку побега с рук – не достаточно. Значит, должно быть наказание, но какова его мера? Особенно для человека, спасшего жизнь одному из их народа. Ребёнку. Это очень многое значило. Равно как и то, что она была женщиной. К последним дайна-ви относились очень трепетно, какой бы расы ни было существо. В те годы, когда их ещё не сформировавшийся народ умирал десятками, каждая женщина, способная подарить жизнь, оберегалась как сокровище. Со временем такое отношение к противоположному полу стало прививаться мальчикам с молодых ногтей, и мужчины-дайна-ви глубоко почитали женщин. И как теперь быть? Как выносить приговор? Ему в голову не могло прийти, что когда-нибудь придётся этим заниматься! Человеческие рабыни были не приспособлены для выживания и борьбы. Людские законы и обычаи подчиняли женщин мужчинам, строго требуя с последних защищать их и обеспечивать. Жёнам, сёстрам, матерям, дочерям отводилась роль хозяек дома, и вне его они не были способны жить без опоры и поддержки мужчины. Потому ожидать глупостей в виде побега или неподчинения от человеческих рабынь не приходилось. Что касается женщины-эйуна, то здесь всё было наоборот. Они делят с мужчиной тяжести похода, защищают спину в бою, именно поэтому способны оценить возможность или невозможность побега. Женщины народа-прародителя редко попадали в сети дайна-ви, за всё время их было три-четыре, не больше. И даже эти стоили многой пролитой крови. И лишь одна из них решилась остаться в живых, приняв статус рабыни с поднятой головой. Остальные твердо следовали военным кодексам, которые обязывали бороться и запрещали становиться покорной жертвой в руках врага. Все они погибли в столкновениях с охраной и предпочли смерть бесчестью.

Начальник вздохнул и уронил голову на руки. Может, осудить её по закону о неподчинении, как Минэ? Хотя нет, это ещё хуже… Он некстати вспомнил её горящие глаза во время исполнения приговора и машинально провёл рукой по запястью, где раньше красовался синяк от жёсткой хватки. Синева прошла, но тот взгляд до сих пор ворочал ему душу. Поставить к столбу? Морозно передёрнуло от одной мысли.

Он услышал, как кто-то тихонько постучал и вошёл в комнату.

– Можно?

– Входите, дядя Дарн, – ответил он, с облегчением отрываясь от созерцания пустого листа.

Вошедший имел статус правой руки начальника. Командир Дарно-то был сильно старше его, но ниже должностью, и к дальнейшему росту по служебной лестнице не стремился. На виду они строго блюли субординацию, а вот стоило остаться наедине, и наружу выходили тёплые отношения, как у отца и сына.

Руководитель Утёса был сиротой. По обычаям дайна-ви это означало, что его «отцом» формально становится владыка – «Отец всем сиротам народа». Это была старая красивая традиция, поддерживающая семейные отношения и взаимовыручку внутри общины, хотя все понимали, что полноценно выполнять родительские функции один на всех владыка, конечно же, не мог. Сироток воспитывали сообща, пока они не вливались в рабоче-военизированную систему и не уходили под опеку командиров и старших по званию. Учитывая среду, в которой они обитали, это происходило в очень раннем возрасте. Офицеры зачастую заменяли отцов своим подчинённым, становились первыми друзьями и старшими товарищами. Командир Дарно-то и был таким «отцом», пока его талантливый ученик не превзошёл своего учителя. Они поменялись ролями, но для него он всё ещё оставался «дядей», когда прочие дайна-ви не видели.

– Всё думаешь?

– Да… – начальник опустил глаза, словно застигнутый за чем-то постыдным. Другой на его месте уже давно бы принял решение.

Он сел на постель и посмотрел на собеседника. Дарно-то молча оглядел воспитанника и тоже присел – на скамейку.

– Приговор не складывается?

Кивок.

– Да… тяжёлый случай. Очень неординарный. Даже среди воинов разброд и шатание.

Командир Утёса удивлённо посмотрел на него. Дарно-то часто помогал ему, принося вести «снизу». Он был близок с воинами, многие считали его за «отца-командира», и, в отличие от руководства, он не отгораживался от них статусом. Свято храня все секреты, ему доверенные, всё же считал себя вправе приносить весточку в виде «довольны» или «недовольны» нижестоящие действиями начальства. При этом никогда не позволял себе раскрывать чужие тайны или имена соратников, от которых получал новости. Поэтому низшие чины без страха делились своими мыслями, а Дарно-то обрёл славу честного посредника. В итоге все были в выигрыше.

– Очень многие… жалеют её. И дело не в том, что она спасла ребёнка, женщина… Им жаль, что может погибнуть первый человек, который не испытывает к ним ненависти. За эти месяцы охранники так и не смогли привыкнуть к такому отношению. А про того оболтуса, что ей сонный порошок из чаги скормил, я вообще молчу. Ходит пришибленный. Мать мальчика прибежала ко мне, едва выяснилось, что паренёк в нормальном состоянии… Да и сам он в бреду только о ней и лепетал.

– Оказывается, нам немного надо, чтобы вывести из равновесия.

Дарно-то серьёзно кивнул.

– Да уж. До сих пор не понимаю, откуда такое отношение. Обычно смотришь на людей, у них даже глаза норовят тебе в душу плюнуть. А когда она к тебе повернётся, всё так и кричит внутри. Словно не она пытается быть понятой, а тебя понять пытается. А сколько ты знаешь рабов, способных в наших обстоятельствах на улыбку?

Начальник снова кивнул. Смех, улыбка… Правда всё это кончилось с уходом сая, но вот в память врезалось, хоть и с некоторой долей непонятного раздражения, которому он никак не мог найти обоснования.

– Я все законы в уме перебрал. Не заслуживает она смерти. Но оставить без наказания не считаю себя вправе.

– Понимаю. Остаётся закон о неподчинении, да?

– Да… Но пять ударов шейбо-плетью… Женщине? Это смерть. Истечёт кровью, мучаясь от ран. Казнить милосерднее. Она спасла ребёнка… Как? Как я могу осудить её этим законом? Дядя Дарн, я в полной растерянности…

Старший командир был озадачен не меньше. Не столько самой ситуацией, сколько видя своего воспитанника в таком состоянии. Он был одним из немногих, кто посвящён в небольшую тайну командира: наедине с близкими тот позволял себе эмоциональность, не свойственную и осуждавшуюся дайна-ви. Знал он и о ненависти, которую питал его ученик к судейским обязанностям, однако впервые видел его столь поглощённым эмоциями. В принципе ничего плохого в них не было, просто так исторически сложилось, что им было проще выжить, взяв волю в кулак, не разбрасываясь на яркие проявления чувств. Они все также умели любить, сострадать, ненавидеть, но были приучены подчиняться холодному разуму ради общего блага, считая погружение в чувства потерей времени и душевных сил. В своё время он потратил не один месяц, пытаясь вдолбить тогда ещё юному ученику основные принципы сохранения душевного спокойствия и волевого стержня. И вроде бы всё получилось, но позже он понял, что это была лишь маска. Знания, которые командир передавал своим ученикам, обычно впитывались в кровь и становились повседневной привычкой. Он до сих пор не мог понять, в чём именно ошибся в данном конкретном случае. Но поскольку владыка счёл, что характер его воспитанника может быть полезен, смирился и принял это как данность.

Дарно-то задумался, взвешивая варианты. Закон он знал не хуже начальника.

– Не хочешь наказывать пятью ударами? Ну, а что если ты используешь своё право «долга за жизнь»?

Начальник моментально собрался, превратившись в слух.

– Моё право?

– Она спасла жизнь мальчику. Он сирота, его мать вдова. Если бы был жив его отец, то он бы отдавал «долг за жизнь», поскольку Ринни-то ещё ребёнок. Или мать, если бы она не была на сносях. Другой родни у него нет. Сейчас, согласно закону, он находится в твоём кругу ответственности как твой подчинённый. Он хоть ещё и не дорос до статуса воина и даже ученика, но ты его командир и наставник здесь на Утёсе. И имеешь полное право отдать пленнице «долг за жизнь» за своего подопечного, смягчив ей наказание до минимального. До одного удара.

Дарно-то про себя отметил, как выпрямилась спина ученика, будто он разом сбросил с плеч тяжелый мешок с порухом. Он резко подошёл к столу, и перо затанцевало по бумаге. Стандартные два абзаца превратились в пять, и хотя его рука дрогнула на последней строчке, но всё же дописала до конца и взлетела, выводя отрывистую подпись в конце страницы.

Он передал бумагу наставнику.

– Отнесёте?

– Да, конечно. Когда ты назначил наказание?

– Завтра. И на работу сегодня не водить. Толку всё равно ноль будет.

Дарно-то приподнял бровь, но комментировать последнее замечание не решился. С каких пор отсутствие сил стало основанием для свободного дня? Но затем он подумал, что в принципе это неплохое дополнение к смягчению наказания. Жизнь, что она спасла, бесценна. Пускай.

***

Ира проснулась поздно. Осознание времени и пространства навалилось и внесло разлад в ощущения. Наверное, это был первый день в её жизни на болоте, когда она реально выспалась. И это заставило вскочить с постели. За окном была середина дня, рядом никого – ни одного сокамерника. На посту сидел дроу, погружённый в свои мысли. Ира тряхнула головой. Что бы всё это значило?

Потихоньку поднявшись, прошла мимо охранника, проводившего её взглядом, который она не решилась расшифровать. В нём было что-то тяжёлое и сочувствующее, что сразу наводило на мрачные мысли. Сделав все свои утренние дела, она вернулась на половичок, достала лепёшку и принялась думать. Думы были невесёлые. Что теперь будет? Как там Ринни-то? Первая мысль потихоньку овладевала сознанием, оттесняя даже беспокойство о друге, о котором наверняка уже позаботились должным образом. Если в рутинном потоке что-то меняется или идёт не так, – жди беды. Пожалуй, это была первая придуманная ею самой примета о жизни на болоте. Тут всё было тип-топ, пока рутину не разбивали переменами. То, что она посередине рабочего дня сидит на кровати, – перемена более чем заметная, и ждать хорошего не приходится. Её вчерашние приключения, воспоминания о которых яркими всполохами блистали перед глазами, не могут пройти просто так. Здесь не оставляют без внимания подобного поведения, и осталось только дождаться, как именно проявится это самое внимание. Улыбка Карры, которая врезалась в её память, пугала больше всего. Означать она могла только одно, что он дождался, когда исполнится его желание отомстить за спину друга. Надо быть очень наивной, чтобы полагать, что за непослушание здесь просто поставят в угол. О том, как её проступок будет расценен хозяевами, думать не хотелось. Равно как и о последствиях. Но что ещё делать в абсолютной тишине пустого барака? Начинался самый длинный день на болоте.

К вечеру Ирины нервы натянулись так, словно готовы были вот-вот порваться. Она сидела, обхватив руками коленки, вздрагивая от каждого шороха, сомневаясь в собственной способности встать на ноги. В назначенный час привели остальных рабов, барак моментально наполнился мелодией речи, шумом. Карра сиял словно пятак, только что вышедший с монетного двора. У него было такое настроение, что от него старались держаться подальше не только другие рабы, но даже Минэ, который отсел в сторонку, после того как пара его замечаний не произвела на Карру никакого впечатления. Было что-то безумное в его поведении, и заметили это все. Пришёл один из «капитанов», тот, что вечно сопровождал начальство. Его появление встретили разом оборвавшимися разговорами. Он оглядел помещение и сказал витиеватую фразу. Карра разразился громким хохотом. «Капитану» пришлось рыкнуть на него, чтобы тот замолчал. Смех обрубило, Карра, шатаясь, дошёл до своего места и уселся на него в вальяжной позе, с улыбкой глядя на окружающих. Народ попятился. Эта сцена прозвенела на нервных струнах Иры несколькими тяжёлыми аккордами, и она нашла единственный способ уйти от подступающего ужаса. Распрямилась и улеглась на половике, тщательно укрывшись со всех сторон простынкой, по недоразумению зовущейся одеялом. Методичная поправка складок вернула некоторые крупицы душевного равновесия, ровно столько, чтобы плюнуть на всех и забыться глубоким сном. Это было несложно после целого дня пытки тишиной.

Утро началось с побудки задолго до гонга. Охраны было больше, чем обычно, рабов разбудили и куда-то повели, не дав ни позавтракать, ни умыться. Возле Иры шли двое дроу, аки почётный караул. Сердце колотилось. Чтобы хоть как-то умерить стресс, Ира залезла в сумку и отломила кусочек махи, жуя его прямо на ходу. Никто не возражал, скорее были в шоке, что у неё ещё сохранился аппетит. В голове сквозняком гулял ветер и зияла чёрная дыра. Фантазии одна другой краше и живописнее были уделом дня вчерашнего, а на сегодня остались только неровное сердцебиение и дрожь в коленках. Её ничуть не удивило, что процессия, придя в деревню, сразу свернула к кладбищу. С отрешённым вниманием она смотрела на могилы, на которых в свете сезона красовались не свежие цветы, а букеты из веток и листьев. Невдалеке она заметила изрядно подмокшее пепелище, которого раньше не было. Вокруг него валялись дрова. Самые настоящие дрова, которых она не видела с момента попадания на болото. Что же тут жгли? Ответ, моментально пришедший в голову, ввёл в глубокую печаль, и она не сводила глаз с кострища, пока оно находилось в пределах видимости. И вот оно: место экзекуций. Маяти, стоявшая среди зрителей, посмотрела на неё и отвела взгляд, резко вдохнув. Ринни-то тоже присутствовал здесь. Укутанный по самые уши в тёплую одежду, он держался, словно оловянный солдатик, сразу став визуально ещё худее, чем был. Тонкий и звонкий. Здесь стояло много дроу, которых она знала в лицо, не было видно только матери Ринни-то.