Текст книги "Болото"

Автор книги: Гюрза Левантская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Девушка потихоньку вела её к настилу между утёсом и холмом, где располагалась деревня. После того как Карру скрутили, всех рабов поспешно увели, и дорога была пустая. Вопреки ожиданиям, они направлялись не в лазарет. Маяти привела её в домик на самом краю поселения и толкнула дверь. Этот дом был едва ли не самым маленьким. Одна комнатка с окошком, стол и пара лавок, шкаф, кровать, «буржуйка» для поруха, полка на стене и полное воды корыто на странном подобии табуретки. Ира зацепилась за эти предметы глазами – уже три месяца мебели не видела, если не считать стола на охранном посту да тех столов, на которых женщины разделывали таллику.

Маяти подошла к тазику и достала из-за него тряпку, которую Ира поначалу не приметила. Она смыла с себя грязь и пыль, умылась. Ира предпочла последовать её примеру. Тряпкой пользовались по очереди вместо полотенца. Даже пытаться говорить жестами не хотелось. Что с ними будет? Достанется ли ей наказание? В какой форме оно будет выражено? Ира, шаркая ногами, приблизилась к кровати и без сил повалилась на неё. И чёрт с ним, что нет ни матраса, ни тряпки. Не до них сейчас. Было страшно. Опять это жуткое чувство ожидания и неизвестности. А ведь ей казалось, что самое страшное из подобных ощущений она пережила тогда, в первый день, когда ждала своих охранников сразу после поимки. Сейчас было ещё хуже. Она ощущала, что невидимый для глаз гарпун заряжен в арбалет и только и ждёт, чтобы пробить ей сердце.

Маяти присела рядышком на кровать, гладя её по голове и не сводя глаз с потолка. Ира свернулась калачиком, пододвигаясь ближе. Хорошо, что не одна. Ей вспомнился Карра. Как он бросился на помощь своему другу. «Друг». Вряд ли она ошиблась. И правда. Кто сказал, что эти вожаки друг другу только лидер и приспешник? И Минэ – он ведь не просто так вышел из себя. С какой стороны ни посмотри, а он разозлился, что лекарство выдали только дроу, а рабыне-человеку не досталось. Ира защищала Маяти, но Минэ тоже не просто на пустом месте взбеленился. С её точки зрения лишать лекарства ребёнка было преступно. Насчёт детей у неё всегда был «пунктик». Какого бы цвета кожи и длины ушей детишки не были. Но… и мужчину понять можно. Он защищал члена своей стаи, которого лишили средства к выздоровлению. И Карра… ну не бросаются так на защиту, если людей связывают только дела. Впервые за время пребывания в рабстве она увидела в этих людях хоть одну человеческую черту. Или это фантазия, и она просто пытается разглядеть человечность там, где её нет? Вот бы хоть словом перемолвиться. Узнать про каждого окружающего человека хотя бы минимум информации. Кто они? Кем были до того, как стали рабами и скатились до такого жестокосердного состояния? Почему их и дроу связывает ненависть?

Что же будет утром…

***

Прохладная ладошка Маяти, коснувшаяся щёки, разбудила её. Вот тебе раз! В сон ушла, сама не заметила. Да и такого глубокого уже давно не было.

Девушка махнула рукой в сторону корыта, и Ира пошла умываться. В голове было пусто, как всегда бывает, когда чего-то ждёшь, но все мысли уже передумал, а решить проблему так и не получилось. Она зевнула и прислушалась к себе. Странно. Несмотря на глубокий сон, чувствовала себя совсем не выспавшейся. Подошла к входной двери и открыла её. Первая звезда только-только начала подниматься. Было темно. Почему же разбудили так рано? Сердце кольнул холодок дурного предчувствия. Да и Маяти ходила совсем мрачной, чего раньше никогда за ней не замечалось.

Они умылись, наскоро перекусили остатками вчерашней лепёшки, вышли из дома и тихонько пошли. Глубокие тени делали дома зрительно выше и рельефнее, чем они были. Ставни захлопнуты, шторы задёрнуты, двери заперты. И никого вокруг. Они прошли все селение, миновали последние дома. Ира судорожно схватила Маяти за руку. Впереди среди теней маячили высокие, явно рукотворные холмики с каменной верхушкой на каждом. Холмики были ухожены, кое-где стояли в деревянных стаканчиках или просто лежали свежие цветы. Ира пыталась прогнать из головы первую возникшую ассоциацию.

Кладбище.

Холодно. Они шли вдоль этого мрачного места, а когда Ира всё-таки смогла оторвать от него глаза, то увидела группу людей и дроу. Рабы, мужчины и женщины, «кнутоносцы», несколько арбалетчиков, доктор. Начальник. Карра, связанный по рукам и ногам, под охраной, не прекращающий попыток выпутаться из верёвки. Его руки в районе запястий были все синие от попыток разорвать узлы, местами виднелась кровь. Охрана не обращала внимания на его попытки освободиться, видимо, хорошо знала своё дело, когда связывала.

И… Она встала как вкопанная.

В центре поляны стояла конструкция, напоминающая виселицу, только пониже и без петли. За верхнюю балку был привязан за руки Минэ, он висел в воздухе, едва касаясь большими пальцами ног земли. Рубаха была снята, обнажая мощную грудную клетку и не менее рельефную спину. Маяти пришлось с силой потянуть Иру за руку, потому что двинуться сама она была не в состоянии. Белое полотно вместо мыслей в голове и искреннее желание развидеть увиденное обратно. Немой ком в горле, ноги движутся на автомате. Маяти подвела её к остальным рабам, но она даже этого не заметила, не сводя с мужчины широко раскрытых глаз. Минэ был белее мела, зрачки сужены до предела, с лица крупными каплями падал пот. Но он молчал. Она видела, что он прикусил губу. Карра тоже не издавал ни звука, и это обоюдное, полное внутреннего взаимного согласия друг с другом, молчание заставило её волосы зашевелиться на затылке.

Начальник сделал шаг вперёд, когда они с Маяти заняли свои места, и молча кивнул одному из «кнутоносцев». Последний обошёл Минэ сзади, но встал так, чтобы того всем было видно. Холодный пот потёк у Иры по спине, подобно змее, под звук снимаемого с плеча кнута. Словно живое существо, это страшное оружие упало к ногам охранника и под управлением ловких пальцев взвилось в воздух, оставляя за собой след из режущего слух скрипящего звука. Резкий свист и крик Минэ, огласивший окрестности и способный взорвать перепонки. Он задёргался в верёвках и, повиснув на них, на мгновенье развернулся к зрителям спиной, стараясь спрятаться от кнута. Вид его спины Ире никогда не забыть. Плётка с иглами впилась в кожу, металлические пластины прошли под неё вдоль зацепившихся иголок и под кожей раскрылись, разрезая её и создавая кровавые цветы. Щелчок, и пластины вышли из тела, оставив за собой след из крови, разодранную кожу, мясо и рисунок, который никогда не исчезнет. Плётка снова легла, как послушный зверь, к ногам хозяина.

Охранник ждал, когда стихнут стоны и крики раба.

Потом последовал второй круг раскручивания плети, и вместе с этим звуком к Ире вернулась способность дышать и чувствовать. Она не могла отвести взгляда от процесса, не в состоянии закрыть дрожащего рта и поднять руки, чтобы стереть слёзы с глаз. Краем глаза она заметила, что Карра чуть ли не ползком пытается подобраться к Минэ, окончательно разодрав руки о верёвки. Мужчина плакал, сжимая зубы. Сзади раздался неприятный звук: кого-то вырвало.

Свист. Крик. И кровавые цветы ложатся крест-накрест на спине. Тишина и снова пауза.

Нет! Это неправильно! Всё существо цивилизованного городского человека, женщины, противилось увиденной картине. Нельзя так поступать с живым существом! Просто нельзя! Она посмотрела на начальника, ожидая увидеть там равнодушие и жестокость, но увидела всё то же холодное и каменное лицо, что и всегда. Он стоял в напряжённой позе, крики Минэ явно не могли заставить его остаться спокойным. Он глубоко дышал и в какой-то момент прикрыл глаза, вздохнул ещё глубже и …кивнул. Ира в третий раз услышала звук раскручивающейся плети. Хрип Минэ донёсся до её слуха, кричать он уже не мог, сорвав голос. Начальник уже снова открыл глаза и, стоя неподвижно, словно статуя, тяжело дышал. Потом выровнял дыхание. И Ира увидела, как он прямо сейчас готовится снова прикрыть глаза и кивнуть палачу.

Она сама не поняла, как оказалась возле него и когда успела схватить его за руку. Не осознавала, как жутко выглядит её заплаканное лицо, когда он посмотрел на неё. И совершенно не знала, как и что сказать, чтобы остановить этот кошмар. Они смотрели друг другу в глаза. Ира не знала, что видит он, но зато ей было ясно, что видит она. Перед ней был Закон во плоти. Тот самый, что един для всех. От начальника исходила аура того, кто не хочет, но обязан. Она достаточно провела времени, наблюдая за дроу, чтобы сейчас увидеть за серой кожей могильную бледность, а за офицерской выправкой напряжённость человека, которому предстоит прыжок с вышки без страховки. Ледяное спокойствие, которое не было естественным, а вытекало из понятия Долг.

Его маска-лицо застыла у неё перед глазами, и она опять забыла, как дышать. Он отвернулся. Она почувствовала, как заледенели кончики пальцев, пока следила за его дыханием. Он глубоко вдохнул и… покачал головой.

Охранник аккуратно свернул плётку и повесил на плечо. Вдвоём с ещё одним «кнутоносцем» они сняли тело Минэ с балки, разрезав верёвки и положив его на подоспевшие носилки на живот. Подошёл врач. Накинув сверху на раны в чем-то вымоченную тряпку, кликнув Маяти, дал охране приказ двигаться, и Минэ унесли. К тому моменту он уже потерял сознание.

Ира стояла, наблюдая за происходящим, не способная на какую-либо реакцию, пока не почувствовала, как начальник отдирает её пальцы от своей руки. Дёрнулась, расслабила руку, и она тряпкой повисла вдоль тела. Карру развязали, когда носилки скрылись за поворотом. Он рыдал, глядя в землю. И поднял глаза только для одного – посмотреть на неё. Жажда убийства читалась неприкрыто. И винить не за что. Если бы у неё с кем-то из близких сотворили подобное, она бы тоже ненавидела того, кто прямо или косвенно был причиной. Или соучастником, которого миновала подобная участь.

Сил не осталось. Она упала коленки и впилась взглядом в какую-то кучку травы под ногами. Её не интересовали ни окружающие, ни небо надо головой, ни наступающий рассвет. Она ничего не слышала, кроме криков Минэ, которые ей услужливо подкидывала жестокая память. Ничего не видела, кроме раз за разом мелькающей в голове картины: спина с кровавыми цветами. Холод и полная неспособность взаимодействовать с окружающей средой.

Совсем не помнила, как снова оказалась в лазарете, куда всех вернули после… И то, что её поселили отдельно от остальных рабов, восприняла тоже только ближе к вечеру. День шел по заведённому порядку, как будто и не было этого ужаса перед рассветом. Гонги, еда, вода, осыпающаяся порода, влажная трава под ногами. Она не видела окружающих лиц. Все они слились в одно, раз за разом стоявшее перед внутренним взором: Минэ. Лицо, крики, кровь и спина в цветах. Краем сознания ощутила, как кто-то ведёт её после работы обратно в комнату. Только оставшись одна, осознала, что вокруг больше никого нет. Тишина, темнота, одиночество, холод. Нет даже «буржуйки» с неизменным огоньком. Это ещё одна часть наказания? Вряд ли. Скорее всего, предосторожность: Карра слишком явно показал свои намерения. Он убьёт её, если она останется вместе со всеми. Его рукам достаточно сделать одно движение, и шея хрустнет, как у цыплёнка. Хозяева не хотят терять рабочие руки, но отапливать ради одного человека целый дом не будут.

Её внутренний мир стремительно кренился и рушился. Она так и не понимала, на чьей хочет быть стороне и куда податься со своими стремлениями. Кто же здесь плохой, а кто хороший? Самое яркое впечатление – сегодняшнее утро. Ей хотелось прямо сейчас пройтись по комнатам лазарета, найти, где лежит раненый Минэ, и… что собственно? Извиниться, наверное. Да разве ж такое прощают? И тут же билась мысль: а за что извиняться? Ведь она считала себя правой, что бросилась на защиту Маяти. Жаль было обоих. Девушку, которой не пойми за какие грехи достаётся такое жестокое отношение. Из памяти не шла звонкая пощёчина, влепленная ей мужчиной, и слёзы на нежном лице. И мужчину, которого исполосовали и наградили пожизненными шрамами за то, что попытался отстоять справедливость и защитить «своего». Для дроу тоже не получилось однозначной оценки. Были бы они жестокими ублюдками, как в фильмах показывают, всё было бы понятно, и, скорее всего, решение о дальнейших действиях пришло бы намного быстрее. Но они таковыми не были. Как бы описать словами то, что увидела сегодня? Наверное, так: ни начальник, ни охранник, приводивший в исполнение приговор, не являлись ни садистами, ни мясниками. Им не доставляло удовольствие участвовать в утренней сцене. Просто выполняли свою работу. Не забыла она ни заботу паренька, который напоил её снотворным, ни внимательного ко всем доктора, ни охранников, которые всеми силами старались понять, когда она изъяснялась жестами. Это были те же дроу, что так спокойно использовали свои бесчеловечные плётки, когда предписывали правила.

Был страх. Ощущение волшебства растворилось, как утренняя дымка. Это не сказка. Это средневековый по своему уровню развития с вполне себе средневековыми законами мир, где есть рабство и бесчеловечные наказания. Смертная казнь наверняка тоже есть. И неважно, какие народы его населяют, – они не делятся на белых и чёрных. Нет «светлых», чистых, возвышенных эльфов, коварных дроу, злых, обязательно злых троллей или кого там ещё. Есть народы, где каждый личность, которая не бывает одного цвета. И даже «серый» – сказать неуместно. Нет существа, способного быть золотой серединой. В разрушенном внутреннем мирке, на руинах сказки жило осознание: неважно, чью сторону принять, идеала и быстрого решения не будет. Придётся продираться через пучину отношений, деление на «хороших» и «плохих» было изначально ошибочным.

Комментарий к Глава 5. Проступок и наказание

Иллюстрация: https://vk.com/albums-184628256?z=photo-184628256_457239052%2Fphotos-184628256

Группа в ВК, посвященная циклу: https://vk.com/rahidetel

========== Глава 6. Ринни-то ==========

Жизнь в рабстве шла своим чередом. После утра, которое забыть было невозможно, рутина вмешалась в сознание и заставила снова влиться в её поток. Будто и не было ничего. После телесных наказаний остались только шрамы: у Минэ на спине, у Карры – на запястьях, у Иры – на душе и в памяти. Да ещё очередная порция странных снов, где розы, облитые кровью, сменялись железной плёткой, изгибающейся в воздухе, словно танцовщица стриптиза у шеста. Жуткие воспоминания вперемешку с подсознательными образами и ассоциациями.

Врач констатировал конец эпидемии, и всех постепенно вернули жить на прежние места, её в том числе. Карра не сбавил своей открытой ненависти, но почему-то хозяева сочли возможным оставить их в одном помещении. Жить стало тяжелее. Карра не упускал возможности поглумиться над ней – поставить подножку, уронить её еду на пол. Мелочно, но после случая с Минэ он будто не хотел переходить определенную черту. Его отношение выражалось исключительно в незначительных, но от этого не менее неприятных издевательствах, на которые охрана не обращала внимания. Ире было всё равно. Она спокойно собирала с пола свои лепёшки, поднималась на ноги, молчала в ответ на грубую речь. В ней что-то перегорело. Потерялись все крупицы боевого запала, которые она с удивлением обнаруживала в себе с момента попадания в этот мир. Теперь не стало и их. Она боялась идти на поводу у своих инстинктов и эмоций, опасаясь, что её действия опять причинят кому-то непоправимый вред.

Через некоторое время Минэ вернулся в барак. Выражение его лица растеряло всю былую заинтересованность в окружающем. Он двигался очень аккуратно, было заметно, что ещё не зажившие раны на спине причиняют ему боль.

Ира до мелочей помнила, как он вернулся. Он медленно шёл, сопровождаемый всего лишь одним охранником. Плечи поникшие, пустой взгляд. Когда они вошли в комнату, Карра подскочил со своего места и кинулся к нему, хотел обнять, но в последнее мгновенье вспомнив, что это причинит боль, просто положил руки на плечи. Они обменялись говорящими взглядами, и Минэ без сил опёрся на его плечо. Карра помог ему дойти до места. Вокруг моментально сгрудились мужчины, потекла неспешная, сочувствующая речь, которая через некоторое время сумела выдавить из Минэ слабую тень улыбки. С соседнего половика поднялась женщина, которой в тот день не досталось лекарства. Она медленно подошла к нему, не поднимая глаз, и упала на колени, что-то говоря сквозь слёзы. Карра попытался было рыкнуть, но Минэ остановил его и взял женщину за руку, сказав пару спокойных слов. Та кивнула и, пряча глаза, вернулась на своё место.

Ира, сглотнув ком в горле, тоже подошла. Карра угрожающе поднялся, но Минэ и тут его удержал. Глядя ему прямо в глаза, она сказала:

– Мне жаль. Я знаю, что ты меня не понимаешь, но я хотела извиниться. Если бы я знала, чем это кончится, нашла бы другой способ… Мне правда жаль… Прости.

Она развернулась и вернулась к себе. Минэ не ответил.

С того дня издевательства Карры прекратились. Он всё ещё не переставал грубо разговаривать и плевать ей вслед, но вернувшийся Минэ пресёк первую же попытку Карры навредить ей. Тот был удивлён решением друга, Ира слышала, как он высказывался, тыча в неё пальцем, но Минэ остался непреклонен. В итоге Карра ограничился только словесным выражением своего отношения. Понял ли Минэ, что она хотела ему сказать, она не знала, и чем была вызвана такая перемена – тоже. Просто приняла это как новую данность.

Ира не могла не заметить, как рады были люди в бараке возвращению своего лидера. Она поняла, что изначально неверно истолковала отношения между Каррой, Минэ и остальными. Может, сыграло роль время, которые они провели в рабстве, и, увидев отсутствие отклика на рыки и крики главарей со стороны людей, восприняла их как бессловесное стадо. Но, скорее всего, эти люди просто отвыкли от нормальных отношений. Сейчас она убедилась, что все до единого рады видеть Минэ живым и условно здоровым. С учётом того, как он вступился за женщину, можно предположить, что… их просто уважали. И прощали им обоим способ выражения мыслей. Это была новая, более «тёплая» теория, наблюдение, которое шокировало её. Только что делать с этой новой информацией? Она уже растеряла все возможности сблизиться с людьми, даже если изначально в них ошиблась. Ей не простят спину Минэ.

Это открытие и последние события напрочь лишили её аппетита. Не спасали ни адский труд, ни свежий воздух. Кусок в горло не лез, и всё тут. В сумке стали скапливаться лепёшки. После окончания эпидемии норму еды опять чуть повысили – в сутки получалось три-четыре штуки. Ира понимала, что разбрасываться едой в данных обстоятельствах преступно, потому, когда всё-таки припирало поесть, ела самые старые и сухие, оставшиеся с предыдущих дней. Зубы чуть не ломались о закаменевшее тесто, но она почти не чувствовала вкуса и ела просто потому, что была должна.

Её состояние заприметила Маяти, и в скором времени Иру навестили доктор с начальником охраны. Врач тщательно осмотрел её и пожал плечами. Ну да, а что тут ещё скажешь? Когда болезнь в голове, лекарь – не помощник. Она здорова как лось, просто нет аппетита. Доктор ушёл, а начальник долго смотрел на неё сверху вниз. Этот взгляд было вынести невозможно, и она опустила глаза. Внезапно увидела перед собой колени и с недоверием посмотрела из-под ресниц. Он сидел перед ней на корточках и рылся в её сумке. Там было уже восемь лепёшек, он достал две из них. Потом непререкаемым жестом ткнул в неё булками. Сказал короткое слово, прозвучавшее как приказ и понятное без перевода:

– Ешь.

Ира вздохнула и покорно взялась за хлеб. Под пристальным взглядом она ела крошку за крошкой, старательно пережёвывая и думая о своём.

Вот она – возможность рассмотреть начальство повнимательнее. Его личность интересовала её с первого дня, и сейчас, когда он сидел так близко, что-то типа застенчивости трепыхалось в районе горла. В ужасе от самой себя, она почувствовала, что краснеет. С чего был этот стыд, непонятно, но, поглощая еду под его пристальным взглядом, она ощущала себя маленькой девочкой, которую отчитали за несъеденную кашу. Их столкновения нос к носу были редкими, фактически, кроме первого утра в плену, случая со снотворным, когда она вступилась за охранника, и инцидента с Минэ, они не пересекались. Но вот что Ира знала точно – это существо ей нравилось. Несмотря ни на что и где-то даже вопреки. Он хорошо знал своё дело, был уважаем своими людьми. Внимателен. Последний эпитет стал смутно зарождаться у неё в голове ещё в первый день их знакомства, когда он отослал охрану из камеры, увидев, какую панику нагнали на неё плётки. И ей искренне хотелось верить, что в то утро именно её бессловесная мольба заставила его остановить наказание, и что ей не привиделось его нежелание проводить этот процесс. «Наверное, я слишком много наблюдала за дроу без возможности поговорить», – подумалось ей. Что если она ошибается? Что если приписывает себе навыки наблюдения, которых нет? Но внутренний голос шептал о верности увиденного. Прожевав очередной кусок, она подняла глаза и постаралась рассмотреть его повнимательнее, но ткнулась в тяжёлый взгляд и снова спрятала лицо за лепёшкой. Суров и непререкаем. Спокоен. Ровное дыхание. Нельзя сказать, чтобы красив, внешность дроу вообще была специфичной. Не всякий будет в восторге от серой кожи: вживую она смотрится куда менее эстетично, чем на картинках. На её вкус, слишком худой. Его рост, сантиметров на семь выше её собственных метра шестидесяти пяти, совершенно не сочетался с его телосложением. «Да, месяцок на бабушкином борщике тебе бы, босс, не помешал», – подумала она, пряча лицо, поскольку не могла не улыбнуться возникшей в воображении картинке дроу с борщиком. А потом снова стало грустно. Этому народу подобная еда явно и не снилась, судя по их здоровью. Мозолистые руки, не мышцы, а жилы в основе силы и выносливости. Да и откуда взяться мышцам на этой лепёшечной диете? Да уж, образ, далёкий от сказочных эльфов. Но всё-таки было в нём что-то. Что-то, чему пока не было названия.

Когда она доела последнюю крошку, он кивнул и поднялся. Его длинная шевелюра, собранная в хвост, как и у прочих дроу, скользнула по камзолу. Ей безумно нравились волосы у жителей Болота. Они были почти поголовно брюнетами, только у женщин иногда попадались пепельные волосы. Говоря честно, она питала слабость к длинным волосам. Среди сокурсников было некоторое количество металлистов и байкеров, и она никогда не уставала любоваться их шевелюрами. Интересно, а мужчины-эльфы тоже носят такие или нет? Вот бы увидеть соотечественников сокамерницы-эльфийки! Но это пока было несбыточной мечтой. Равно как и свобода.

Не сказать, чтобы настроение улучшилось с того визита, но она взяла за правило есть через силу хоть сколько-нибудь. Не хотелось снова попасть под этот осуждающий взгляд, равно как и нервировать начальство. Всё вернулось на круги своя, разве что Карра и Минэ стали выражать своё отношение к дроу менее агрессивно, явно не желая снова провоцировать опасные для здоровья ситуации. Но старые привычки уже въелись в кровь, и они всё ещё выказывали своё недовольство в словах и жестах.

Погода портилась. Сквозняк всё чаще гулял по бараку, маленькие клочки поруха уже не спасали. Люди жались друг к другу, вся «стая» собрала свои половики вместе и теперь спала одной кучей. Исключение составляла только эльфийка, которая ни при каких обстоятельствах не желала приближаться к людям. Да ещё близняшки часто предпочитали общество друг друга, спя с остальными только в самые холодные ночи. Рабам выдали по тоненькой простынке, которые даже с натяжкой трудно было назвать одеялами, но на безрыбье и рак – рыба, поэтому жаловаться никто не стал. В очередной раз начали мелькать панические мысли – а что же будет зимой?

Ира спасалась зарядкой. Приходя в барак, она давала себе немного времени отдышаться после работы и, нехотя поднимаясь, разогревала мышцы в наклонах и приседаниях. Разогревшись как следует, закутывалась в простынку. Ночные вылазки ради любования звёздами прекратились совсем, ветер снаружи барака отбивал всякую охоту идти искать приключения под лунами. Всё чаще вспоминался тёплый дом с центральным отоплением, мысли были приправлены благодарностью изобретателям такой полезной штуки. Она уже не плакала. Ей довелось увидеть зрелище, которое было пострашнее обычной разлуки. Она искренне надеялась и безумно хотела верить, что, несмотря на тревоги и переживания, с её семьей всё в порядке. Что они все вместе, дома, найдут, как пережить её потерю, а она при первой возможности сделает всё, чтобы к ним вернуться. Они в безопасности, им не грозят ни болезни, ни телесные наказания, у них всё хорошо. Да, они печальны, скорее всего, тоскуют, но им ничего не грозит. «И это главное!» – думала она, согреваясь этими мыслями лучше, чем одеялом. Изредка, когда лица родных перед мысленным взором появлялись особенно часто, позволяла себе одну слезу. Потом глубоко вздыхала, брала себя в руки и… продолжала жить, раз за разом напоминая себе о необходимости не погружаться в рутину с головой, наблюдать, видеть и учиться.

***

Дверь отворилась, впустив в комнату уличный ночной холод и укутанного в тёплый плащ посетителя, под верхней одеждой которого угадывалась форма гвардейца Болотной стражи. Начальник надсмотрщиков обернулся и склонил голову набок.

– Брат, – произнёс он, вложив в это короткое слово всё почтение, которое испытывал.

– Ну, здравствуй. Давно не виделись, малыш.

Начальник хмыкнул. Только у старшего брата хватало храбрости называть его «малышом». Конечно, у них была серьёзная разница в возрасте. Но проблема состояла в том, что это слово он использовал и к месту, и не к месту, иногда игнорируя нижестоящих, что не добавляло авторитета. Правда на отсутствие последнего начальник не жаловался и в принципе не возражал, когда его люди после этого слова прятали глаза вниз – смех в открытую был несвойственен его соотечественникам. Пускай. Он не сомневался в преданности своих подчиненных и собственных силах, а потому не возражал, чтобы они хотя бы внутренне могли иногда посмеяться над руководством.

– Какими судьбами на Утёсе, Кэйхо-ри?

– Заехал проведать, – ответил гость, осматривая комнату и присаживаясь на свободную лавку.

Начальник задумчиво смотрел на него. Кому как не ему знать, что для одного из лучших бойцов личной гвардии владыки «просто заехать» – нонсенс. Даже к брату. Кэйхо-ри был влюблён, и его любовью была служба. Он посвящал ей всю свою жизнь, почитая Честь и Долг лучшими из невест. Звёзды должны были встать в правильное положение, чтобы он вспоминал хоть иногда, что нужно заскакивать к родным.

– Да уж вижу, что не веришь. Мало́й ещё на Севере?

– Ещё не вернулись.

– А, ну да… он же с твоим приятелем.

– Другом.

– Хорошо. Другом.

Они помолчали.

– Брат… я хотел спросить. Слышал, ты сократил наказание рабу за драку и нападение. Могу я узнать причину?

Начальник резко поднял взгляд. А вот это было впервые. Обычно брат не вмешивался в дела Утёса.

– Зачем?

– Это не касается дел в твоем ведении. Это касается лично тебя. Я не понимаю мотивов твоего поступка. Закон предписывает…

– Я знаю.

– Так почему?

– Посчитал достаточным. Он усвоил урок.

– А вот я слышал иное. Что одна из рабынь умоляла тебя остановить наказание.

Начальник хмыкнул.

– Эта рабыня не знает нашего языка. И всеобщего тоже.

– Так значит, она всё же имела место быть? – подловил его Кэйхо-ри.

– Да. Женщина, которая вступилась за Маяти.

– И она же… погоди, ничего не понимаю…

– Она вступилась за Маяти, когда раб Минэ напал на неё. Она же вцепилась мне в руку, – начальник слегка сдвинул ткань рукава, демонстрируя чернеющий синяк на запястье. – Очевидно, для женщины это зрелище было уже слишком.

– И ты… остановил? – Кэйхо-ри не сводил глаз с руки брата, глубоко недоумевая, почему тот так спокойно говорит об этом.

– Да.

– Но…

– Кэй, я просто понял, что этого и вправду достаточно. Ты сам знаешь, что делает шейбо-плеть с телом, не запомнить урока невозможно. На самом деле хватило бы и одного удара, – раздражённо проговорил начальник, скрещивая руки на груди. Ему не нравился этот разговор и осуждающий тон брата тоже. Равно как и вмешательство в свои дела.

– Но Закон… ты понимаешь, что позволил себе отступить от Закона?

– Владыка поставил меня здесь, дав чёткие указания насчёт ведения дел. Первостепенная задача – поддержание порядка и сохранность рабочей силы. Я выполнил все данные мне распоряжения, ты хочешь ещё что-то спросить?

– Хотел бы, но, боюсь, встречу такой же жёстокий отпор. Не хочу лезть в твои дела, малыш, не думай. Мне своих хватает. Меня лишь беспокоит, что ты так легко отошёл от предписанных правил. Ты стараешься быть хорошим офицером, но я один из немногих, кто знает, что тебе всегда претило приводить приговоры в исполнение. Хорошо, что о твоей чувствительности мало кто догадывается.

– Отец в курсе, если ты об этом.

– Но это не значит, что он одобрит твой поступок. Он всегда заботился о нас, и ты…

– Кэй, Отец – прежде всего Владыка народа. И нам он «отец» только потому, что наши родители ушли на Ту сторону. Как и прочим десяткам сиротам дайна-ви. По обычаю. Да, он принял в нашей судьбе немалое участие, но прежде всего он – Вождь. Не надо к его делам добавлять ещё и наши личные переживания. Если Старший-среди-Отцов спросит, я отвечу ему, как полагается офицеру отвечать своему повелителю.

Кэйхо-ри вздохнул.

– «Личные переживания». Речь, не свойственная дайна-ви. Ты слишком много общаешься со своим странным …другом. Ты стал… эмоциональнее. Пока не знаю, к добру это или к худу.

– Не одобряешь?

– Не понимаю. Как и все. Не понимаю его поведения. Хотя откуда в нём столько эмоционального огня – знаю. Главное: не понимаю тебя – что ты в нём нашёл? Вы же даже спутниками толком не стали, но иногда мне кажется, что он тебе ближе, чем я или мелкий. Твои родные братья.

– Кэй, он сумел показать мне: мы, дайна-ви, много потеряли, живя такой жизнью. Мы стали бояться эмоций, а ведь они – сокровище. Ты – разумный офицер, наверное, не поймёшь, что я имею в виду. А он понял. Вернее, я понял, общаясь с ним. Не печалься. Он – это он. Ему вас не заменить, у меня нет других братьев, кроме тебя и Лина.

Кэйхо-ри улыбнулся едва заметным движением уголков губ, как умеют только его соотечественники.

– Эх… жениться бы тебе, брат. Может, хозяйственная жена заставит тебя чуть спуститься с чувственных высей на землю. Не нашёл ещё спутницу?