Текст книги "Болото"

Автор книги: Гюрза Левантская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Внезапно в ней проснулось вдохновение. Она поймала собравшуюся было уйти ушастую красавицу за руку, не терпящими возражения жестами поманила к себе и указала на место рядом, требуя сесть. Эльфийка растерялась. Мечтала выдернуть руку, захоти – и сил для этого у неё было предостаточно, но… видимо, догадка оказалась верной. Чувствующая себя обязанной, она просто подчинилась распоряжениям. Ира торжествующе улыбнулась, устраиваясь у неё за спиной и роясь в сумке в поисках расчёски. Когда гребешок коснулся волос, женщина под её руками замерла настолько, что её неподвижность можно было сравнить с неодушевленным предметом. Только волосы в руках казались живыми. Они, несмотря на грязь, спутанные узлы, обкромсанные кончики, ложились под зубчики, как прирученные. Стоило провести гребнем, и они разбирались на прядки, будто их только что вымыли шампунем с кондиционером. Узлы словно расплетались сами собой. Пыль слезала комьями, оставаясь на руках, и пару раз Ире приходилось тянуться за тряпкой, чтобы смыть её с ладоней. Изумительные волосы! Когда с них чуток сошла грязь, то стало ясно, что они более рыжие, чем казалось по первому впечатлению, хотя да, достаточно светлые. Ира было потянулась за лентой, чтобы заплести их, у неё оставались запасные в коробке, но в последний момент передумала. Не будем лезть в чужие обычаи, не знаючи. Если эльфке надо заплести волосы, она сделает это сама. Последний раз провела расчёской, откровенно наслаждаясь тактильными ощущениями от прикосновения. Надо заканчивать, хотя процесс был весьма приятным. А то глядишь, модель всё-таки превратится в статую, вон, уже почти не дышит.

Эльфийка просидела неподвижно ещё некоторое время. Потом начала поворачиваться, но в итоге остановилась на полдороге, глядя в пустое пространство. Еле слышное «спасибо». Она ушла в свой угол, ничего больше не сказав, села, обхватила коленки руками, расчёсанные волосы упали вокруг, заслонив её от зрителя. Ира разглядела подрагивающие плечи: плакала.

Утром эльфийка проснулась с красными глазами и не поленилась умыться по этому случаю. Что же, в одном сказки не врали: эльфийская красота – это то, на что можно смотреть, теша всё чувство прекрасного, какое в тебе есть. Женщины-дроу перед «светлыми» эльфами по части внешности проигрывали однозначно. Их облик был более простой и не столь изысканный, хотя общие черты налицо. Эльфийку любопытство не трогало, она продолжала гнуть свою обособленную линию поведения, но что-то в ней сломалось. Кто знает, какие струны вчера дёрнулись в её душе и вызвали столь искреннюю реакцию. Плакала ли она хоть раз с момента попадания в плен? Обычные вещи, как правило, имеют способность напоминать о том, что дорого сердцу. Может, ей вспомнился дом, большое зеркало, где она каждое утро приводила себя в порядок, а может, тот, ради кого стоило это делать и стараться. Так или иначе, Ира не смогла добиться того результата, на который внутренне рассчитывала. Изменилось только одно: теперь эльфийка с ней здоровалась. Но на все попытки сблизиться всё ещё реагировала отрицательно.

Ирин бой с сая и эльфийка, принявшая более приличный облик, какое-то время были местными диковинами. Два дня, не больше. Затем градус любопытства упал – все кости перетёрли, и все, что надо, обсудили. Подобное отношение ожидаемо в маленьком населённом пункте, как большая деревня, где совсем нет новостей. Хотя, скорее всего, пересуды в обычных деревнях длились бы дольше. Здесь же работа отбирала львиную долю сил на пару с борьбой за выживание. И, наверное, именно поэтому спрессованное в рамках ограниченного промежутка времени внимание окружающих чувствовалось острее и где-то даже навязчивее.

Прошло несколько дней с инцидента в бараке. Утром после «кольцевого полнолуния» Ира видела сая лишь мельком, но даже этого хватило, чтобы понять, что приём огромной дозы снотворного не прошёл для него бесследно. Его шатало, реакция была заторможенной. Парень дополз до Утёса только к «обеду». Ко всему прочему, его за долгим разговором задержал начальник, после которого сая ходил, повесив нос. Некоторые глядели на него сочувственно. На неё он косился не менее пристально, чем в своё время Ринни-то, только было в этом что-то такое звериное, что мороз бежал по коже. Как и прошлый раз, Ира решила не обращать внимание на взгляды до тех пор, пока их обладатель чётко не даст понять, что ему нужно. Долго ждать не пришлось.

Как-то утром, когда она заканчивала причёсываться, сая подошёл к ней. Вернее, он пытался подойти, но на его лице застыло выражение смущения, и он прям на глазах, достаточно стремительно, «забурлил» желеобразной субстанцией и перекинулся в «волка». Иру до чёртиков изумило то, что его штаны тоже исчезли. «Они что, вместе с ним превращаются, что ли? Всё чудесатее и чудесатее. И про биологию с генетикой можно забыть. Это магия как она есть. Вряд ли законы природы включили в круговорот шкур и личин портки». Он приблизился, прижав уши. «Ага. Кто-то пришёл извиняться», – подумалось ей. Она сомневалась, что здешние животные по своим поведенческим качествам отличаются от привычных, а прижатые уши семейства псовых – знак весьма показательный. Он поднял глаза. Они находились нос к носу, «волк» был здоровенным. Иру аж передёрнуло от мысли, что не удайся её манёвр с кулаком во время драки, и эта зубастая пасть запросто могла бы с одного движения перегрызть ей глотку. Однако сейчас зверь молча смотрел на неё грустными глазами. Ира не задумалась о том, как это выглядит со стороны или как это может быть воспринято разумным животным, когда протянула руку и, слегка улыбнувшись, потрепала его по голове и почесала за ухом.

– Не злюсь, – сказала она.

Он аж присел от этой ласки и машинально подставил морду. Ирины движения тоже были вызваны скорее рефлексом, чем осознанным решением. В детстве у неё была большая, до одури любимая собака. Чёрный терьер, не менее крупный, чем сая в зверином облике. Ностальгия прошила её иглой, и она запустила руки глубже в шерсть. В свете всех переживаний, когда такая большая псина ластилась, не почесать и не потискать было просто нереально. Под конец зверь так разомлел, что лизнул её в щёку. Потом замер на месте и, растопырив уши, умчался в сторону Утёса.

С того дня он стал прибегать каждый день. Словно соблюдая странный ритуал, сая-парень делал несколько шагов по направлению к ней, обращался и приходил уже зверем. Ни разу не подошёл в своём человечьем облике, и ни одним словом или жестом они не обменялись. Что бы это ни значило, но она просто приняла это. Тем более что волчья шкура больше привлекала её в этом создании. Порой корила себя за такое отношение, но поделать с собой ничего не могла. Ира никогда не отказывала себе в том, чтобы почесать его за ухом, поперебирать шерсть или погреть в ней руки. Зверь от такого количества ласки выглядел совсем ошалевшим. Как-то раз с недосыпу она неудачно встала и пошатнулась. «Волк» перелетел через неё и подставил спину. Она поблагодарила и засмеялась. Зверь начал прыгать, демонстрируя свои способности. Завязалась игра. Которая тоже стала традицией, приведшей к тому, что Ира забросила утреннюю зарядку и стала выходить на улицу задолго до первого гонга. Сая, будто чувствуя её нетерпение, тоже стал прибегать раньше. Они играли вместе, и это было куда эффективнее любых упражнений. Прыгали друг через друга, катались по земле, догоняли, падали и снова вставали. Дрались, несколько раз сая даже несильно прихватывал её зубами. Сначала игра была спонтанной, но потом он стал намеренно её учить, показывая прыжки и перекаты, которые Ира повторяла, не замечая набиваемых синяков и шишек. В школе ей легко давались кувырки, но вот правильно падать не умела, а теперь её ловкость росла с каждым днём. Они вместе катались кубарем с холма, а однажды сая загнал её на крышу барака и не отстал, пока она не сиганула с неё, трясясь от возбуждения, страха и применяя на практике всё, чему он её учил. Перебудили весь барак своим топотом. Карра даже высказал что-то парню потом, во время работы, когда он снова превратился в человека, но тот только отмахнулся, белозубо скалясь во весь рот. В такие игровые моменты Ира почти забывала, что это существо разумно. А как-то раз вообще схватила палку, подкинула вверх, сопроводив командой «апорт». Зверь как ни в чём не бывало поймал игрушку, и это тоже вошло в привычку. Он не знал такой игры и не оскорбился предложением в неё поиграть. Эта мысль пришла уже позже, на свежую голову, когда она в очередной раз напомнила себе, что зверь – это лишь вторая шкура разумного существа. Но за игрой забывалось всё.

Путешествия оборотня к баракам каждое утро не остались незамеченными. Начальник лично пришёл проследить за происходящим. Нет, он не вмешивался в их общение, но неотрывно наблюдал каждый божий день до первого гонга. Сначала это нервировало, а потом Ира и сая перестали обращать внимание на зрителя. Но если бы пришлось описать ощущения, когда вольно или невольно их глаза сталкивались, то Ире становилось весьма и весьма не по себе. Что-то жуткое, сокрытое глубоко внутри, заставляло её быстро отводить глаза и снова бросаться в пучину игры. С «волком» не нужно было думать о последствиях поступков, изображать политес. Так сложилось с самого начала: если больно, Ира грустила, если весело, – хохотала до слёз. Впервые с момента попадания в рабство она позволила себе такую забытую на многие месяцы эмоцию, как искренний смех. Утром резвилась с оборотнем, день, если могла, посвящала общению с Ринни-то и кратким встречам с его матерью и Маяти. Дышать стало легче. Незаметно пролетело больше трёх недель.

Со временем Ира стала замечать, что зверь с каждым днём становится всё более вялым и играет менее охотно. Пытаясь понять причину, она старалась растормошить его вопросительными жестами и взглядами, даже нос потрогала, пытаясь убедиться, здоров ли он. Но всё было напрасно. Заметив её беспокойство, зверь вновь бросался в игру с головой, будто пытаясь отвлечь. А в человека, для нормальной беседы, так и не превращался, хотя пару раз Ира недвусмысленными жестами предлагала ему это. Странное поведение нового друга не на шутку встревожило её.

Всё разрешилось в тот день, когда у Иры лопнуло терпение и она решила добиться правды. Полночи продумывала речь из жестов, с которыми обратится к нему, чтобы быть понятой. Её безумно беспокоило, что именно в этот день сая не прибежал играть. Сидя на камне, она с тревогой вглядывалась в направлении, откуда обычно появлялся «волк», ожидая вот-вот увидеть его. Но он так и не пришёл. Прозвонил гонг. Рабы потихоньку выходили из бараков, как обычно, собираясь на работу. Иру хватило только на причёску. Неосознанный страх заставил её забыть обо всём остальном. В толпе народу у телеги она искала его глазами, хотя понимала, что это лишнее, – среди серокожих дроу он выделялся, как взорвавшаяся нефтяная вышка. Наконец он появился, но почему-то не встал в очередь, а остался стоять в стороне. Ира зашагала к нему, собираясь поведать о своём возмущении. Немного не дойдя, остановилась. Что-то было не так. Обычно парень был одет в одни только рабочие брюки, а сейчас на нём красовались толстые штаны и безрукавка с меховой оторочкой. На плече висела сумка. Другая сумка, не та, что обычно носили работники. Она была из толстой кожи с карманами и несколькими ремнями. Это не был костюм для работы. Подошёл начальник и передал сая небольшой мешочек. Ира узнала его, в таких хранили порух. Сая низко поклонился и что-то ответил, убрал мешок в сумку. Повертел головой. Увидел. Поставив сумку на землю, медленно приблизился, не меняя формы. Ира даже растерялась от такого, общаться с сая в его человеческом облике, кроме как тогда в бараке, ей не доводилось. Да и то вряд ли можно назвать общением. Сая долго глядел на неё, а потом сказал какую-то короткую фразу. Его голос вблизи она слышала впервые, и он напомнил ей немецкую речь. Естественно, этого языка она не знала, в школе и институте мучили «спик-инглишами», но чёткую ассоциацию со «шпрехен-дойч» этот говор вызвал. А ещё сразу стало ясно, что оборотень обратился к ней не на том языке, который звучал здесь повсеместно, и даже не на том, которым пользовались охранники между собой. Его родной язык? Ещё один камушек на весы версии, что сая – это отдельное племя или нация. Или ещё правильнее – другой вид. Ира ещё раз оглядела его. Ткнула ему пальцем в грудь, показала на сумку и на ворота, ведущие в сторону селения и далее – прочь с болота.

– Уходишь?

Парень проследил за её жестами и грустно кивнул. Всё ясно. Сая не просто так был здесь. Он не раб, свободный. Наёмный рабочий. Срок его службы закончился, и он, получив «зарплату» порухом, направлялся домой. Больше не будет игр по утрам и ластящегося пёсика. Да и шансы увидеться снова близки к нулю. Вот в чём причина его грусти и почему он не хотел это обсуждать. Ира не знала, какая ещё новость может ударить больнее. Трясущимися губами она едва слышно произнесла:

– Тогда… удачной дороги, что ли. Береги себя.

Она положила руку ему на плечо.

– Было весело.

Её душила ярость. Опять! Снова терять! Мало семьи и друзей! Теперь даже новые знакомые исчезают из жизни быстрее, чем ты успеваешь к ним привыкнуть! Ну что за…

Её лицо оставалось напряжённым, слёз не было, а в глубине бушевала злоба. Когда сая неожиданно ткнулся в её губы поцелуем, она со всей дури его оттолкнула. Сая смотрел на неё непонимающими глазами. Было в них что-то обиженное и вызывало ассоциацию с побитой собакой. Иру словно ледяной водой окатили, и она пришла в себя. Потом так же непонимающе посмотрела на него и коснулась рукой рта. Её лицо выражало изумление. Сая, видимо, подумал, что его поступок просто напугал её, и потянулся к ней снова. Но она решительно вытянула руку вперёд, преградив ему путь. Ира ещё не пришла в себя от неожиданного происшествия, была шокирована, но чётко знала, что именно хочет сказать этому парню. Она подняла руку и коснулась его груди. Там, где билось сердце. Потом коснулась своей груди и, подняв обе руки, скрестила их перед собой, качая головой. Во всех мирах любой понял бы эти знаки без переводчика. Сая впервые с тех пор, как она увидела его, выглядел потерянным, как дитя. Она взяла его руку в свои и чуток потрясла, несколько раз кивнув. Не любовь. Дружба. Понял ли? Сая молчал и смотрел на их сцепленные руки. Поднял влажные глаза, положил свою руку сверху и молча опустил голову. Потом развернулся, побежал, схватил сумку, закинув её за плечо. Пустился дальше к воротам, на ходу меняя обличье. Вместе с одеждой и сумкой. Достигнув ворот, он прыгнул на них, оттолкнулся от стены и перемахнул через острые зубья частокола, исчезнув с глаз. До неё донеслись испуганные крики тех, перед чьим носом выскочил оборотень.

Ира какое-то время не могла пошевелиться. Из ступора её вывел очередной гонг. Ему ведь безразличны переживания и происходящие события. Равнодушный гонг, напоминающий о необходимости наплевать на свои чувства и идти пахать до седьмого пота. Она невидяще огляделась вокруг. Смотрела, но никого не замечала. Потом перевела глаза под ноги. Там, где минуту назад стоял сая, лежал маленький кожаный шнурок с оборванным концом и синей бусинкой. Принадлежал ли он оборотню или кому-то ещё, не знала, но предпочитала думать о первом варианте. Единственная оставшаяся на память вещь. Почти не задумываясь над тем, что делает, подняла его и повязала на руку. В тот день, который она практически не запомнила, оглушённая смятением и горем, её выработка поруха составила тройную норму. Вонзая в породу кирку, она вымещала всю накопившуюся за это время злобу на судьбу, а отборный многоэтажный русский устный до вечера заставлял вздрагивать остальных работников.

Комментарий к Глава 7. Сая

Иллюстрация: https://vk.com/photo-184628256_457239083

Художница: Kitsune Choh

========== Глава 8. Оползень ==========

До чего же медленно тянется здесь осень! Ирин внутренний будильник на пару с подсчётами дней, которые она не бросала даже в самые тяжкие минуты, говорили о том, что вообще-то уже середина сезона. В родном мире и первый внезапный снежок утром мог бы быть. Здесь осень иная. «Бабье лето» продлилось больше трёх недель, трава и листья ещё много где оставались зелёными. За общением с сая, Ира меньше уделяла внимание наблюдениям. Но сейчас, когда он ушёл, снова вернулась к ним с полной силой, глуша тоску в натуралистическом досуге.

Медленно. Так, что даже противно.

Первые дожди были встречены со страхом всем населением Болота. Это не был тот спокойный затяжной дождичек, который вывел из строя добычу поруха летом на пару недель. Это были настоящие осенние дожди с промозглым ветром, хлещущими по лицу струями, лишающими видимости. Они были коротки, но их частота била по нервам.

Тяжелее всего приходилось тем, кто работал вне пещер. Передвигаясь по скользкой грязи, мокрые насквозь рабы и свободные ни на минуту не прекращали работу, наоборот, вкалывали усерднее – чтобы согреться. Если летом дождь привёл к остановке работ, то сейчас, в преддверии зимы они продолжались даже с риском для жизни. Достаточно вместительных полостей в утробе Утёса было немного, потому пищу принимали, набиваясь в пещеры так, что не всегда находилось место присесть. Зато дыхание множества существ делало их теплее. Работающие в укрытии тоже страдали от дождей – просачивающиеся сквозь камни маленькие ручьи, текущие на голову и за шиворот, не лучшее подспорье тяжёлому физическому труду. Влажность душила не хуже удавки. На вспыхивающие то у одного, то у другого простудные хвори уже никто не обращал внимания. Стук инструментов периодически разрывался чьим-нибудь чиханьем или кашлем и снова возобновлялся с удвоенной силой.

Работать стало опасно. Утёс был крут, надёжных ограждений мало, камни и земля хлюпали под ногами. Выверять приходилось каждый шаг, стоило сунуть нос из пещеры. Ира поглядывала на балки под потолками, гнилостный смрад, исходивший от них, пробивался сквозь запах пота и удушливые испарения болота.

С деревом тут вообще было туго. Откуда бы ни брали дроу материал для построек, производился он явно не здесь. Если она правильно помнила, то, чтобы что-то строить, доски необходимо просушить, а в болотистом климате это почти невозможно. Их дома были сооружены из материалов явно не местных – цвет древесины сильно отличался от той, которую добывали поблизости и использовали на ежедневные нужды, вроде посидеть на пеньке во время перерыва. Балки, подпиравшие низкие своды пещер, были такими же, как те, из которых построены дома, но куда в более плохом состоянии, чем последние. Влажность – бич строительства. Наверное, по этой же причине в качестве горючего тут использовался порух, ведь получить дрова было феноменально тяжело: древесину не просушишь в таких количествах. Даже если и сумеешь, то найдётся куда более полезное применение этой ценности, чем костёр. Да и спилить дерево, уходящее корнями в зыбучую топь, тоже то ещё приключение. Росли они редко и далеко друг от друга, поди ещё подберись к ним. Ира как-то видела этот процесс: зацепиться при помощи арбалета и верёвки, подобраться, подобно Тарзану, раскачиваясь над болотной жижей, закрепить верёвку на дереве, зафиксировать тело лесоруба, спилить, раскачиваясь над топью, повалить в правильном направлении, быстро вытащить сначала пилильщика, потом подтянуть ствол, который уже наполовину потонул. И это одно. А сколько таких надо, чтобы греть деревню круглый год? Нет, порух добыть было проще. Иногда Ира размышляла, почему они не пользуются деревом из леса, где её поймали. Но это был один из сотен вопросов, ответов на которые взять неоткуда.

С дождями в болоте начал расти уровень воды. Она уже поднялась практически до мостков, по которым рабочие передвигались каждое утро. По мокрым доскам шагали медленно и осторожно, держась за единственные перила. Страх перед топью не смогли выгнать месяцы проживания бок о бок с ней, и Ира всегда старалась встать в конец очереди, подальше от других рабов, страдая от паранойи. Ей всё мерещилось, что при стечении удачных обстоятельств Карра или кто-то ещё не поленятся столкнуть её с настила, будь на то желание. Это ведь так просто… С каждым дождём вода всё больше и больше заливала мостики, но другого пути между бараком и Утёсом не было, поэтому ими продолжали пользоваться, рассекая воду. Будить утром стали раньше, поскольку дорога занимала больше времени. В кои-то веки выдали более тёплую одежду. Новые штаны и рубаха из более плотной ткани имели второй тряпичный слой, в «гардеробе» появились шапочки из тонкой кожи с завязками и плащи с шерстяной подкладкой, весьма тонкой. У Иры начали сильно болеть ступни после передвижения между холмами туда-обратно. Обувью рабы так и не обзавелись, а вода в болоте теплее день ото дня не становилась. К зарядке прибавился разогревающий массаж – без него выдержать адские ежевечерние боли в ногах не получалось.

Ринни-то в эти мрачные дни стал её верной опорой. Но и он тоже с каждым днём всё больше нервничал, стал рассеянным. Тому была вполне серьёзная причина – его мать вот-вот должна родить. Она почти не бывала на Утёсе, а когда всё-таки приходила, то её ковыляющая походка не оставляла сомнений – до появления на свет маленького дроу оставалось совсем немного времени. Ира сначала не понимала, в чём причина подобной тревоги, ведь прибавление в семье обычно повод для радости. А потом поправила сама себя: у неё дома. А здесь… Неизвестно, был ли у Ринни-то отец, она никого похожего в его окружении не заметила. Мальчик находился всё время возле матери, и мужского плеча, поддерживающего эту семью, рядом не наблюдалось. Вдова ли его мать или просто одинокая женщина, а может, отец семейства нёс службу вдали от родного дома, но, так или иначе, она была одна. Единственный сын работал как проклятый на раскопках, силясь заработать лишний кусок лепёшки-махи. Женщине не привыкать рожать, и в старые времена детей рожали много, но часто ребятишки даже детский возраст не переживали – это из уроков истории она точно помнила. Смертность была не менее высокой, чем рождаемость. Рассчитывать на врачебную помощь здесь… Ну да… компресс из таллики на все места, и будет вам счастье. А ведь малыши так уязвимы! На носу зима, адски холодно уже сейчас… И дай боже, чтобы роды прошли хорошо, ведь жизнь матери тоже… Да, у Ринни-то определённо был повод для страхов. Осознав причину, Ира стала уделять мальчику внимания больше обычного, и он, почувствовав поддержку, лип в ней, как бездомный котёнок к руке, что накормила.

Очередное подтверждение тому, что начальство не упускает из вида мелочей, не заставило себя ждать: их начали ставить с Ринни-то в одну смену практически каждый день. С утра они вдвоём до седьмого пота крошили пещеры, днём ели лепёшки, прижавшись друг к другу под широким плащом мальчика, которым он щедро делился. И говорили, говорили. О чём? Просто проговаривали монологом всё, что скопилось на душе, не понимая друг друга, но утешаясь самими интонациями, самим желанием высказаться и быть услышанным. Холодными осенними днями это дорогого стоило.

Погода становилась всё злее. Вода была всюду – хлюпала под ногами, стекала по телу, капала сверху, душила лёгкие, точила всё вокруг – от стойкости и терпения живых существ до камней и земляных комьев. И в конце концов взяла верх.

День, когда Утёс решил внепланово уменьшиться в размерах, ничем не отличался от предыдущих. Это произошло ближе к концу смены, в осенних сумерках, при плохой видимости под косым дождём. Жители и рабы как раз выбирались из пещер, чтобы направиться к Трудяге и сдать инструмент. Тихо, без лишнего шума кусок Утёса просто поплыл вниз. Слегка поскрипывая трущимися камнями, он опустился на топь, принявшую его в свои мягкие лапы. Люди и дроу, заметившие происходящее, застывали в ступоре один за другим. И пока кусок Утёса медленно погружался в болото, оставшуюся его часть волной накрывала звенящая тишина. Она продолжалась довольно долго, оттеняя всеобщую неподвижность. Боялись шевельнуться. Дышали лишь потому, что не могли иначе. Когда последний клочок земли ушёл под воду, сзади раздался противный трущийся звук, и, словно единый организм, обернувшаяся толпа увидела с высоты, как ещё одна часть почвы точно так же откололась от соседнего холма. Брёвна, из которых была сложена стена, в одном месте не выдержали, потеряв опору. Это крушение было громогласным: плеск, треск, стук брёвен и предсмертный крик Трудяги, которого унесло вниз так быстро, что охрана, дежурившая у ворот, ничего не успела сделать. Следом в болото укатилась его тележка с остатками инструментов, упав сверху и лишив своего хозяина надежды на спасение. Пришедшие встретить членов своих семей жители деревни шарахнулись от остатков стены, цепляясь друг за друга. И только чудом никто больше не последовал за Трудягой, хотя с высоты было видно, что совсем без жертв обойтись не удалось: падающие брёвна зацепили нескольких дроу.

Тишина была полна нервного напряжения, и она бы продолжала звенеть и натягиваться, если бы голос начальника не привёл всё окружающее в движение. Отрывистая команда охранникам, и толпа сдвинулась с места. Их уводили с Утёса, потихоньку подталкивая зазевавшихся и ещё не отошедших от шока. Уйти с этого жуткого места, поскорее вернуться в деревню, под защиту домов и стен. Мысли над головами летали явные и ощутимые, не нуждающиеся в толковании. Одни на всех: «хорошо, что мы живы», «хорошо, что не я».

Когда дошли до стены, по толпе прошла волна дрожи. Вблизи разрушения выглядели более страшными, чем с высоты Утёса. Раздавались стоны раненых, которых к тому моменту почти всех успели вытащить из-под обломков. Некоторые дроу из числа работников Утёса бросились к ним, признав в пострадавших родных. Начальник подошёл к охраннику, лежавшему на земле, схватившись за живот, и, присев на корточки, заговорил с ним, взяв за руку. Вскоре прибежал запыхавшийся лекарь и, окриками разогнав родственников, начал давать распоряжения. И вот уже появились импровизированные носилки для лежачих, кого-то подхватили под руки и помогли идти, кто-то поковылял сам… Раненых уводили через мост первыми.

Во всей этой суматохе Иру накрыло непреодолимым приступом слабости. Сцена внезапной смерти Трудяги никак не хотела уходить из головы. Скорее интуитивно, чем осознанно, она отошла в сторонку и, найдя закуток среди упавших и покосившихся брёвен, похожий по размеру на большую коробку, залезла туда, свернувшись клубком и спрятав нос в коленках. В «ящике» скоро стало тепло от её дыхания, а шок от событий последнего получаса и внутренняя усталость были столь велики, что, едва успокоившись, она провалилась в сон.

Когда проснулась, стало уже совсем темно, дождь прекратился, из «коробки» было видно, что ярко светят луны. Сначала накрыла паника: не соображала, где находится. Тишина оглушала. Она вылезла наружу, огляделась и замерла в глубоком изумлении: где все? Вокруг неё всё те же обломки стены, но никого из дроу и людей не было. Ни единого охранника. Медленно поднявшись в полный рост, Ира посмотрела через мост. На той стороне, в районе холма тоже никого! Нахлынул страх. Тот страх, который бросает на необдуманные поступки. Она понимала, что после оползня произошло невероятное, сказочное, совпадение: о ней забыли. Нет, обольщаться не будем. Скорее всего, пока она дрыхла за брёвнами, о её отсутствии в бараке стало известно. Но её забыли забрать отсюда в суматохе с ранеными и сейчас… Одна. Никем не охраняемая. Мысль о побеге возникла перед внутренним взором неоновой вывеской, затряслись руки. Другого шанса может не быть. Это понимание сейчас перекрыло разумный довод, что бежать осенней холодной ночью, без подготовки – самоубийство чистой воды. Или сейчас, или можно застрять на этом болоте до конца жизни! И никогда не найти дороги домой! Лица членов семьи всплывали в сознании, отрубая одну за другой все попытки внутреннего голоса призвать к здравомыслию. Так соскучилась! Так истосковалась!

Адреналин согревал не хуже одежды, и о припасах и подготовке быстро забылось, об этом можно подумать и после. Ира стояла, спрятавшись за бревном, и глазами сверлила мост. Как пересечь его, чтобы даже случайный прохожий не мог её заметить? Луны давали более чем достаточно света для этого. Если обнаружат – да здравствует барак. А другого пути нет. О том, как пересекать плавучий мост по ту сторону деревни, по которому пешим шагом полчаса до барака, а потом ещё и преодолевать стену, пока думать не решилась. Главное, попасть сейчас в деревню. Там, правда, полно жителей, но в темноте среди домов хоть и сложно, но возможно прятаться, в отличие от открытой местности. Оставаться здесь нельзя – утром придут дроу, будут наводить порядок и найдут нечаянную беглянку. Единственный способ убраться из этого селения – ворота возле барака, потому что со всех остальных сторон – болото. Но если есть ворота, значит, за ними есть и путь. И главное, туда добраться. Пока непонятно как, но об этом после.

Медленно обойдя брёвна, Ира легла на живот, подобрала цепи и поползла к мосту. Почти ткнувшись носом в воду, она опустила в неё руку. До самого локтя – вода. Просто вода. Ледяная. Но терпеть можно. Она потерпит. Ради дела потерпит. План был простым. Как казалось. Безумным тоже, но это детали. Переползти мост на брюхе, чтобы не сразу бросаться в глаза прохожим. В случае опасности – упасть в воду и тихо плыть вдоль моста или даже нырнуть. Затяжные дожди подняли уровень воды, и теперь в ней можно было плавать. Если не пытаться встать ногами на дно, то никакая трясина тебя не съест. Просто плыть. Может, даже спрятаться под мостом. Холодно. Плавать совсем не хочется. Но это же на всякий случай, правда? Может, и не понадобится! А значит: поползли, пока не поздно! Цепи мешались, цеплялись за всё подряд и, как казалось Ире, гремели так оглушительно, что на звук должна была уже сбежаться вся деревня. Но этого не случилось. Возможно, хлопоты после обвала были столь многочисленны, что никому дела не было до человеческой рабыни.

Ира выламывала глаза, чтобы различить на том берегу хоть малейшее шевеление. При любом постороннем движении она готова была скатиться в воду. Где-то на середине моста пришла в голову мысль, что цепи не сильно будут способствовать плаванию, но она отогнала это умозаключение, представив, как держится за мост, который, ну конечно же, не даст пойти ко дну.