Текст книги "Боль мне к лицу (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Как ты узнала?

– Голоса, – запинаюсь в ответ. Я нервничаю, и снова словно ощущаю чужую ладонь, сжимающую щеки, будто тиски.

– Рассказывай, – он несется по дороге, заставляя спидометр взлетать вверх.

Я открываю рот, но не успеваю – в кармане вибрирует телефон. Прерываюсь, чтобы посмотреть на номер звонящего, но не узнаю высветившийся телефон.

Под хмурый взгляд Ивана отвечаю:

– Алло, – и слышу взволнованный голос отца:

– Аня? Аня, это папа. Мама в больнице, на нее напали!

И мир вдруг превращается в черную дыру, в которой исчезают свет, звук и мое сознание.

Глава 21

Иван разговаривает с отцом, забрав у меня мобильный.

Слышу его как сквозь вату: голос Доронина доносится издалека, с трудом пробивается в сознание, но я все равно не понимаю ни слова.

Перед глазами возникает мамино лицо, – не с прошлой встречи, а такой, какой она живет в моих воспоминаниях – с темным каре волос, всегда подведенными глазами, маленькими гвоздиками сережек в ушах. Глядя на них, я всегда мечтала о похожих, и когда в пять лет мне прокололи уши, мама подарила мне серьги – золотого цвета, с малиновыми камнями. Они до сих пор хранятся в коробке с моими вещами.

Мне страшно думать о том, что с мамой. Как бы я не была обижена на нее, потерять родного человека, едва снова найдя общий язык… одна мысль о ее смерти невыносима. Я пытаюсь думать о хорошем, но не знаю, за что зацепиться.

Иван трясет меня за плечо:

– Аня, слышишь, нет?

Я поворачиваюсь, концентрируясь на его губах, пытаясь понять, что он говорит мне.

– Аня!

Наша машина останавливается, Иван проводит ладонью по моему лицу, и я вздрагиваю, вспоминая, как совсем недавно меня так же касался чужой человек. Тихий неживой голос снова шепчет о глупой бабочке, которой сейчас трепещет сердце.

Глаза Доронина темнеют, он тянется ко мне и осторожно целует. Я греюсь в его тепле, оживая, подаваясь на встречу. Держусь, как за спасательный плот, снова ощущая твердь под ногами.

– Все будет нормально, – обнадеживает Иван, только он не бог и не всемогущ. Его обещания лишь для утешения, хотя сейчас довольно и их.

– Поехали, – я отрываюсь от него с трудом, но терять время – страшно. Лишь бы успеть, лишь бы все обошлось…

Через тринадцать минут я переступаю больничный порог, ежась. Стены, выкрашенные светло-зеленой краской, то сужаются, то расширяются, пульсируя. Мы подходим к небольшому окошку, – сначала Иван, за ним я, не понимая, как действовать дальше.

Если бы я приехала без него, то не решилась бы войти, преодолеть самостоятельно двери, отделяющие меня от людей в белых халатах. Я незаметно беру Ивана за руку, и он крепко сжимает мои пальцы, вселяя уверенность.

– Посещения уже прекращены. Она в реанимации. Дождитесь, когда переведут в палату, – сообщает девушка в медицинском колпаке, не отрываясь от монитора.

Я вижу только верхнюю часть ее лица, со светлыми редкими бровями, белесыми ресницами с почти выгоревшими кончиками.

– А когда ее переведут?

Во рту сухо. Хочется пить, но воды поблизости нет.

– Не знаю, женщина, – устало отвечает медсестра, скользя по мне быстрым взглядом.

Иван достает удостоверение, просовывая руку в окошко. Я жмурюсь, считая медленно до десяти.

Раз. Мама в реанимации.

Два. Интересно, папа рядом с ней?

Три. Надеюсь, ее скоро переведут.

Четыре. Может, все не так плохо?

Пять.

– Надевай бахилы, – полицейский протягивает мне два синих полиэтиленовых комочка, прерывая счет.

– Пускают? – вопрос кажется бессмысленным, и я торопливо натягиваю на ноги шуршащие пакеты, следуя за Иваном. Он идет уверенно, будто все ему тут знакомо. Когда мимо провозят женщину лет шестидесяти на каталке, провожающую окружающих пустым, мутным взглядом, я спешно отвожу глаза.

Идем длинными коридорами, и никто не интересуется, что мы тут делаем. Вижу большие часы, показывающие без десяти девять – бесконечный, полный странных событий день, конца которому не видно.

– Аня? – я поворачиваю голову на звук и вижу отца. В белом мятом халате, шатающийся, он не решается шагнуть ко мне, – так же, как и я.

Иван толкает меня в спину, заставляя двигаться вперед.

– Не сейчас, – тихо говорит на ухо.

Действительно, не время думать о прошлом.

– Где она?

– В интенсивной терапии, – я подхожу к папе, ощущая неловкость. Он прячет руки в карманы, – мы оба не знаем, как себя вести. – Идете?

Папа с любопытством посматривает на Ивана, не решаясь задавать вопросы. Я не представляю Доронина, и он понимающе кивает, оставаясь в коридоре, за пределами отделения интенсивной терапии:

– Я приеду за тобой позже. Позвони, как освободишься.

Отец проводит до палаты, в которой находится мама. Толкает дверь, заходя первым, я, чуть помедлив – следом.

… Она кажется такой маленькой, – закрытые глаза, в обрамлении двух темных синяков, смотрятся темными провалами на черепе. От левой руки тянутся провода, присоединенные к пикающему аппарату над головой. Правая – в гипсе.

Когда я тихо прикрываю за собой дверь, мама распахивает глаза, пытаясь сфокусироваться сначала на папе, а потом – на мне.

– Ты… пришла, – вижу, как больно даются ей слова. Частота пульса, высвечивающаяся на табло, взлетает до цифры «131».

– Все хорошо, – я подхожу ближе, касаясь ее плеча и присаживаясь на корточки возле кровати. – Ты помнишь, что произошло?

Возможно, сейчас еще рано задавать такие вопросы.

Возможно, их вовсе не стоит произносить вслух, но мне важно знать: не связано ли это как-то с расследованием Ивана.

Не я ли косвенно причастна к тому, что она лежит сейчас, беспомощная, в палате интенсивной терапии, рядом с отцом, который постарел, кажется, еще лет на десять?

Мне важно.

– Не очень… Шла с сумками из магазина… Вдруг – резкий удар по голове… А дальше… дальше…

Пульс становится еще выше, и я уже жалею, что подняла эту тему, видя, как по маминому лицу скатываются слезы.

– Все, все, успокойся, мама, – я глажу ее по здоровой руке, вытираю осторожно слезы, боясь причинить боль.

– Я вышел встречать ее, – подхватывает разговор папа, – увидел, как мама арку прошла. Пока спустился, думал, что Наина дошла уже до подъезда, а ее нет. Пошел на встречу… А на меня парень бежит, я уже сейчас, задним умом, думаю, он, наверное, и напал. Высокий такой, здоровый, натянул капюшон, что лица не видно… За угол свернул– смотрю, лежит кто-то, вокруг головы кровь. Я ведь даже не понял, что это мама твоя поначалу…

Папа останавливается, и я понимаю, что вот-вот, – и он сам заплачет, вслед за женой.

Ком подступает к горлу, и мне хочется рыдать вместе с ними, обняв обоих за плечи, позволить себе быть слабой, переложить проблемы на плечи других людей. Но кто-то сейчас должен быть сильнее, и, кажется, наступает моя очередь.

«Какие они беспомощные, – с ужасом понимаю я. – Уже старики, пенсионеры. Может, им обоим осталось не так много жить. Ведь сегодня мамы могло бы не стать…»

Мне становится страшно: от того, что так быстро летит жизнь; от того, как бездарно мы ее тратим, не думая о главном. Сколько лет потеряно по глупости, – а смогу ли я наверстать все недосказанное, недополученную любовь?

Шептуны рыдают во мне вместе с отцом и мамой, но я держусь. Так надо.

– Ладно, девушка какая-то помогла, «Скорую» вызвала. Я ведь вообще не соображал, что делать – как упал на колени возле Наины, так и сидел сиднем, старый дурак.

Папа успокаивается, берет себя в руки.

Почти незаметно вытирает уголки глаз, и продолжает рассказывать, как приехала «Скорая», как их везли в больницу. Мама перебивает, хотя ей и тяжело говорить, говоря про операцию – падая, сломала кисть руки. Ударилась затылком – вот поэтому огромные синяки, сотрясение.

Мы сидим еще час, пока мама не утомляется настолько, что засыпает посреди фразы. Пару раз заглядывает медсестра, недовольно посматривая на нас с отцом, и я понимаю, что пора идти.

– Папа, а тебе здесь как разрешили? – уже собираясь уходить, уточняю у отца.

– Анестезиолог тут – сосед наш бывший. Договорились…

Я отправляю смс Ивану, и после короткого, неловкого прощания с папой, выхожу через приемный покой на улицу.

Дождь снова льет, размывая пятнами свет от уличных фонарей. Я вглядываюсь в темноту, сквозь мигающие огнями машины «скорой помощи», заезжающие одна за другой на территорию больницы. В каждой – кому-то плохо, больно.

Порывистый ветер, холодный не по сезону, пробирает до костей. Я тру ладони друг об друга, пытаясь согреть руки, но не захожу обратно, с периодичностью в пару минут доставая телефон и ожидая ответа от Ивана.

К крыльцу бежит высокая фигура, прикрывающая голову зонтом. Я отхожу, чтобы пропустить человека, но он внезапно останавливается рядом, демонстрируя улыбку:

– Привет, мы за тобой, – и делает шаг на встречу.

Я не сразу признаю в незнакомце Антона, спутника Елены. Молча вглядываюсь, смущая его:

– Только не говори, что не узнала, – улыбается он. – Лена в машине, не хочет портить прическу под дождем. Иван занят, попросил нас забрать тебя.

– Привет, – с запозданием здороваюсь, но не двигаюсь вперед. – Ваня мне ничего не говорил.

– Так, – он хмурится, набирая чей-то номер, – Лен, ты сказала, что созванивалась с Дорониным. Тут рядом стоит Аня и не верит мне. И я ее прекрасно понимаю. Позвони-ка своему другу, пусть он сделает одолжение, наберет нас сам.

Я не слышу, что отвечает ему Прокопенко, но мне становится стыдно, после того как мужчина озвучивает мои страхи.

– Я сама могу ему позвонить, – достаю сотовый телефон, набираю номер Ивана, но слышу короткие гудки. Проверяю сообщение – не доставлено. – Не доступен.

Мы продолжаем топтаться напротив друг друга. Антон стряхивает зонт, аккуратно складывая его, и улыбается:

– Да не переживай, все нормально. Лучше лишний раз проявить осторожность. Правда, ситуация складывается патовая, а мы заказали столик в ресторане. Лена не готовила, и я жутко хочу есть.

Я вдруг понимаю, что тоже давно не ела. Предложение Антона кажется все заманчивее, но я так и не решаюсь согласиться.

– Аня! – к крылечку бежит Лена, на тонких шпильках, прикрывая голову папкой. Я вижу, что она надела нарядное платье до колен, подчеркивающее ее грудь. Темные волосы, уложенные кудрями, заплетены в слабую косу – видимо, чтобы не намочить их под дождем. – Пойдем в машину, я не могу дозвониться до Вани, но поверь мне, здесь нет никакого подвоха. Посмотри, как я вырядилась, – она останавливается возле ступеней, демонстрируя свой наряд, – для похищения я бы предпочла что-то поудобнее.

Антон спускается со ступенек, раскрывая над ней зонт. Оба смотрят на меня выжидающее, а я решаю, что мы уже достаточно засветились возле приемного покоя. Да и кого из них мне бояться? Шептуны молчат, не комментируя приглашения, и я, наконец, решаюсь.

Антон протягивает нам зонт, а сам спешит в автомобиль, не обращая внимания на дождь. Идти с Леной так близко довольно странно, к тому же я готова к тому, что она снова выкинет один из своих привычных фокусов.

– Как мама? – Лена берет меня под руку, направляя в сторону парковки. Я ищу ее машину, но нас освещает фарами большой джип, чем-то похожий на Ванин.

– Я ожидала худшего, – признаюсь ей, осторожно обходя глубокую лужу под ногами. – Перелом и сотрясение.

– Конечно, родители восстанавливаются медленнее, чем мы, но думаю, все будет в порядке.

– Спасибо, – искренне благодарю ее. – Я надеюсь на это.

– Иван сказал, ты опять видела маньяка, – Лена переключается резко. Я киваю:

– Да, он снова вышел на связь. Не понимаю, почему именно со мной?

– Возможно, ты кажешься ему интересной, – мы садимся на заднее сиденье, и Лена хлопает дверью, – или он выбрал тебя своей жертвой.

Я дёргаюсь – и от ее слов, и от звука, – и с ужасом смотрю на нее.

Теперь я чувствую себя в ловушке; хочется выбежать, выпрыгнуть из машины, сбежать отсюда. Лена с Антоном вдруг кажутся страшными чудовищами, тянущими ко мне свои когти.

– Аня! – девушка щелкает пальцами возле лица, и монстры, окружавшие меня, снова превращаются в нормальных людей, – я не хотела тебя напугать.

– Не хотела – но напугала, – делает замечание Антон, поглядывая на нас через зеркало заднего вида. Он смотрит на меня вполне сочувствующе, но Лене не перечит.

– Это может звучать страшно. Но значит, нужно тщательнее относиться к собственной безопасности.

– Например, не садиться в машину к малознакомым людям? – интересуюсь у них обоих, вызывая улыбку.

– И это тоже. Я думаю, завтра нам с тобой стоит встретиться, обсудить по полочкам весь сегодняшний день. Согласна?

– А есть выбор? – я слышу тихий смешок, раздающийся с переднего сиденья, но Лена сидит с серьезным лицом:

– Я делаю это для тебя, поверь.

Я киваю, отворачиваясь к окну. Антон прибавляет звук, и по салону разливается приятная мелодия. После всего пережитого, меня начинает клонить ко сну в тепле, но мы доезжаем до конечной точки маршрута до того, как я решаю закрыть глаза и немного вздремнуть.

– Приехали, – хлопает в ладоши Лена, и выбирается первой, не дожидаясь, пока ее спутник подаст руку и поможет.

– Вот всегда она так, – жалуется мне Антон. – Не женщина, а сгусток энергии.

Мы поднимаемся по ступенькам и заходим в уютный ресторан. Я осматриваю свою одежду и понимаю, что выгляжу ужасно, особенно на фоне Елены. И если сейчас здесь окажется Иван, вряд ли сравнение с его бывшей окажется в мою пользу. На фоне профайлера и Яны я явно проигрываю.

– Не стесняйся, – Лена хватает меня за руку, и мы проходим следом за администратором вглубь зала. Он приоткрывает занавеску, за которой прячется небольшая кабинка, рассчитанная на четверых:

– Пожалуйста.

По крайней мере, никто не сможет увидеть, в каком неряшливом виде я пребываю.

Официант протягивает меню, и я открываю толстую книгу в кожаной упаковке. Листаю страницы, понимая, что здесь представлена грузинская кухня, в которой я совсем не разбираюсь.

– Готовы сделать заказ? – вежливо обращается мужчина, записывая что-то на телефон.

– Я не знаю, – беспомощно смотрю на Лену. Названия блюд в меню без фотографий, поэтому я почти не нахожу знакомых слов.

– Закажу на свой вкус? – предлагает она, и я благодарно киваю. – Тогда нам хинкали с телятиной, хачапури по-аджарски, натахтари…

Кажется, что профайлер говорит на незнакомом языке, но я так хочу есть, что готова на все, что мне принесут. В любом случае, еда здесь должна быть в разы вкуснее больничной.

Пока готовится заказ, Антон с Леной пытаются вовлечь меня в беседу, но я отвечаю им довольно вяло. Мне не хватает Ивана, чтобы чувствовать себя чуть увереннее и не такой чужой в их обществе.

Антон рассказывает о своей работе, связанной с рекламой, вспоминая смешные моменты, и я улыбаюсь вполне искренне, но все больше отмалчиваюсь. Лена смотрит на него с таким обожанием, что я не выдерживаю, и, извиняясь, покидаю их.

Иду мыть руки, несколько раз проверяя сообщения, но полицейский по-прежнему недоступен. Острое ощущение надвигающейся беды холодными пальцами скользит по позвоночнику. Внезапно мне кажется, будто за спиной кто-то стоит. Оборачиваюсь, чтобы развеять страхи, еще раз набираю номер Вани, и иду обратно к кабинке.

– Мы тебя потеряли, – Лена так быстро отодвигается от Антона, будто я застукиваю обоих за чем-то неприличным. Мужчина улыбаясь, салфеткой протирает губы от следов ее помады, но мне снова неловко.

– Я так и подумала, – усмехаюсь, занимая свое место. Почти следом появляется официант, расставляя подносы с едой, и теперь мое молчание становится уместным. Мы желаем друг другу приятного аппетита, прежде, чем начать есть.

Наверное, в сложившихся обстоятельствах, после визита Кирилла, встречи с маньяком, происшествия с Толей, нападения на маму, аппетит у меня должен пропасть напрочь, но я, наоборот, не могу остановиться. Тянусь к высокому стакану с зеленым тархуном, и не успеваю сделать глоток, когда занавески резко распахиваются, а перед нами предстаёт Петр с неизменной ехидной улыбкой на губах:

– Вечер добрый. Не ждали?

Тонкая голубая жилка на левом виске бьется так быстро, что я ощущаю вкус ее крови на языке.

Испуг в глазах приносит удовольствие.

Боишься? Правильно делаешь.

Мы смотрим друг на друга, но она не понимает, кто перед ней.

Не понимает, глупый мотылек, насколько я близко.

Я отвожу взгляд, – еще не время.

Остается всего ход перед ее партией.

Когда она отворачивается, я улыбаюсь.

Глава 22

– Свали, – занавеска распахивается шире, и я вижу Ивана. Тень от руки падает на его лицо, и мне кажется, что там синяк – почти такой же, как у мамы. Дергаюсь испуганно навстречу, забывая об окружающих, но под насмешливым взглядом Петра вдруг останавливаюсь, будто налетая на стену.

– Ваня? – полицейский протискивается мимо брата, и плюхается на диван рядом со мной. Правая щека красная, будто Доронин спал, лежа лицом на чем-то твердом.

Иван сжимает мою ладонь, но обращается не ко мне:

– Ты долго тут маячить будешь? Или садись, или дуй обратно.

– Братец изволит гневаться, – Петя паясничает, но сам при этом не упускает ни единой детали. Я вижу, как взгляд его скользит по переплетению наших с Ваней рук. Он прищуривается на короткое мгновение, и мне безумно хочется узнать, что в этот момент творится в его голове. – Не буду портить аппетит, поеду и я прогуляюсь. Предамся разврату, вдохновившись примером старших, – он отвешивает шутовской поклон, исчезая.

– Никогда не любила твоего брата, – Лена первой начинает разговор, нарушая молчание. – Клоун.

– Ты знаешь, что все это – показуха, – возражает Иван, позволяя мне по-кошачьи прильнуть к его плечу.

– Ваня, Ваня, сколько можно прикрывать этого оболтуса? Он уже не малолетка, а ты – не его отец.

– Проехали, – Доронин отмахивается от замечаний своей подруги.

– Лен, в каждой избушке – свои погремушки, – Антон мягко притягивает к себе девушку, отвлекая ее внимание от нас. Я пользуюсь случаем и шепчу на ухо Ивану:

– Вырубился в кабинете, – так же тихо признается он. – Голова трещит, попросил Петьку довезти.

– Я не смогла до тебя дозвониться.

Иван достает из кармана сотовый, нажимает на экран, но тот не реагирует:

– Похоже, села зарядка. Ань, все в порядке, я жив и здоров. Не волнуйся.

– Делай заказ, товарищ полицейский, – напоминает профайлер, наливая себе тархун. – Успеете еще нашептаться.

– Ленаа, – Антон закатывает глаза, – ты невозможная.

Остаток вечера проходит в спокойной обстановке. Я расслабляюсь, насколько возможно, прижимаясь к Ивану. Мыслями то и дело возвращаюсь к нападению на маму, пытаясь нащупать связь с маньяком. Шептуны молчат, будто их никогда и не было, и в последнее время я начинаю привыкать к тому, что голоса почти не слышно. Может, это и есть путь к исцелению?

Антон с Иваном играют в нарды; Доронин побеждает дважды, один раз – проигрывает. Под голоса их неспешной беседы, в которой они обсуждают то автомобили, то мировые новости, я расслабляюсь, зевая несколько раз подряд.

Лена, которой их темы кажутся скучными, пытается начать разговор со мной, но я останавливаю ее:

– Прости, я очень устала. Сегодня был слишком насыщенный день.

Когда мужчины оплачивают счет, мы выходим на улицу, где от ночного тумана весь мир становится смазанным, неясным. Неоновые надписи вывесок превращаются в цветные пятна, и кажется, что стоит протянуть вперед руку, и она растворится в густоте молоке.

– Мы вас довезем, – заявляет Антон, и не слушая наши вялые сопротивления, заводит машину, подгоняя ко входу в ресторан.

На заднем сиденье мы с Иваном обмениваемся быстрым поцелуем. Я кладу голову на его плечо, закрывая глаза, мечтая как можно скорее оказаться в кровати, укрыться одеялом и вытянуться. Эта картина кажется настолько притягательной, что ни о чем другом думать больше не хочется.

– Эй, соня, мы доехали, – я открываю глаза, ощущая, как останавливается машина, и несколько раз моргаю, пытаясь понять, где мы. Иван улыбается уголками губ.

– Прости, сама не заметила, как уснула, – я благодарю Антона и Елену, прощаясь с ними.

В подъезде темно, мы поднимаемся почти наощупь. Я открываю дверь, захожу первой, снимая обувь, не глядя по сторонам. Иван проходит за мной, и когда он включает люстру в прихожей, я уже захожу в комнату, мечтая скорее лечь.

… Сначала темная тень на диване кажется мне черной дырой, но когда я отступаю назад, падающий из-за спины свет освещает незнакомый предмет.

Мгновение я соображаю, что передо мной, а потом закрываю глаза и ору во весь голос.

Траурный венок, с темными цветами, с черной лентой, надпись на которой я не хочу видеть, но знаю, что адресована она – мне лично.

– Б**ть, – Иван отодвигает меня в сторону, проходя вперед. – Аня, успокойся. Это всего лишь венок. Дебильная шутка, ничего больше. Посмотри на меня, – он берет мое лицо в ладони, пытаясь заставить открыть глаза, но я не могу. Темнота прячется не здесь, за закрытыми веками. Она дышит, пульсируя, прячась в бордовых цветах на венке, шелестя шелковой похоронной лентой, поглаживая мое имя, выбитое на ее полотне.

Темноте нравится, что я могу принадлежать ей, что я боюсь ее. Она питается моим страхом, и сегодня я кормлю ее досыта.

– Нет, Ваня, нет, я не хочу видеть, я боюсь, – слезы текут ручьем, щекотя подбородок. – Когда это кончится? Я не выдержу, не выдержу!

Я словно в фильме ужасов, где не знаешь, чем все закончится и когда. Меня трясет мелкой дрожью, зубы начинают выстукивать нервное стаккато.

– Хорошо. Стой здесь.

Иван отступает, шагая на встречу темноте. Я прячусь в ладонях, ухожу в себя.

Он проходит вперед, шуршит венком, пронося его мимо. Хлопает наружная дверь, и я вдыхаю, наконец, полными легкими.

Открыть глаза тяжелее всего. Комната, ободранная мною еще днем, кажется одиночной камерой, холодной темницей. Я подхожу к дивану, откидывая в сторону свою кофту, понимая, что больше не надену ее никогда.

На пол передо мной падает змея.

Я спотыкаюсь, пятясь назад, готовая снова сорваться на крик, но вовремя понимаю, что она – ненастоящая. Муляж, имитация, призванная добить меня.

«Кто это мог сделать? Маньяк?»

«Жена твоего любовника»

«Чокнутая мстительная бабенка»

«Янка, сука»

Брезгливо хватаю гадину двумя пальцами, запихивая ее в кухонное ведро. После мою руки, лицо, засовываю под кран голову. Волосы отросли сантиметров на пять; массирую кожу и выпрямляюсь, давая воде стечь по лицу, плечам. Теплые капли скатываются за воротник, капают на пол. Стараясь не смотреть на отражение, выхожу в коридор, одновременно с тем, как Ваня заходит домой.

Он прислоняется к косяку, впираясь в меня тяжелым взглядом. Белки покрыты красной сеткой полопавшихся капилляров. Темные круги под глазами выделяются еще сильнее, будто подрисованные гримером. Я хочу стереть темноту, поселившуюся на его лице, но не шевелюсь.

– Ань, это Яна.

– Я знаю, – киваю в ответ. – Месть обиженной женщины всегда страшна.

– Я не ожидал от нее такого, – он проходит мимо, качая головой.

– Она, наверное, тоже. И от себя, и от тебя.

– Что? – Доронин оборачивается, непонимающе глядя на меня.

Я сажусь на пол посередине коридора, вытягивая ноги. Вода, капающая с волос, успевает остыть, становясь неприятной, но я терплю. Как обычно, как всегда.

Усталость, моральная и физическая, давит с невероятной силой. Я ощущаю себя столетней развалиной, еле ворочающей языком.

– Ты все понимаешь, Вань. Пока мосты не сожжены, ты так и будешь метаться меж двух берегов.

Он опускается напротив, запрокидывая голову и прислоняясь макушкой к стене.

– Что же мне делать?

Я молчу.

Вопросы, на миг застывающие между нами, обрушаются об пол острыми осколками, раня нас обоих, но мы терпим боль.

Я – по привычке.

Ваня – еще не понимая, откуда она берется.

Ему только предстоит все понять.

– Иди ко мне, – он подзывает меня словно кошку, похлопывая по бедру. В голосе – тоска и усталость, и мне снова хочется наполнить его силой, вдохнуть жизнь. Я дохожу до Вани, сажусь рядом. Полицейский прижимает меня к себе, утыкаясь носом в висок.

– Обои тоже она? Или твоя работа?

– Моя, – отвечаю я, и начинаю хохотать, а Ваня – следом за мной, выпуская скопившееся напряжение.

Насмеявшись до слез, мы перебираемся в гостиную. Пока я расправляю постель, Иван раздевается, ставит на зарядку телефон, включая его. Почти сразу мобильный оживает, разливаясь стандартной мелодией, но отчего-то в гулкой темноте комнаты она кажется тревожной.

– Незнакомый номер, – хмурится полицейский, после чего принимает вызов, нажимая на громкую связь. Сначала мы слышим лишь непонятный шум, а после раздается припев знакомой песни

– «Пять минут, пять минут – бой часов раздастся вскоре. Пять минут, пять минут – помиритесь те, кто в ссоре. Пять минут, пять мину, разобраться, если строго, даже в эти пять минут можно сделать очень много. Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре, помиритесь те, кто в ссоре…»

– Выключи! – я дергаю полицейского за руку, выводя из оцепенения. Взгляд его кажется стеклянным, обращенным куда-то сквозь меня. – Ваня, Ванечка!

– Пять минут, – медленно тянет он, не реагируя на мои слова. – В прошлый раз были часы – без десяти двенадцать. Теперь – без пяти. Помиритесь те, кто в ссоре. Янка!

Он уже срывается, чтобы бежать, но тут вспоминает обо мне.

Я отхожу назад, качая головой. Как легко Ивану покинуть меня, оставить одну. Так было всегда, было и будет.

– Аня… Черт, – Доронин трет лицо рукой, ерошит волосы нервными движениями, мерит комнату шагами. Он – порыв ветра, ураган. – Кто следующая жертва, Аня?

Я закусываю губу, с отчаяньем глядя на него.

– Не знаю, Иван, не знаю!

Мужчина дергает мобильный, выдираю зарядку из розетки, набирает номер жены, но она не отвечает.

– Вань, ты видел, сколько время? Третий час ночи, она спит.

Я чувствую горечь во рту, говоря о его супруге. Не стоило ждать, что карточный домик простоит долго.

– Ань, мне ехать надо. Я должен проверить…

– Конечно, – киваю головой.

– Аня, если это маньяк…

– Не оправдывайся. Это твоя семья.

Он переминается с ноги на ногу, глядя исподлобья, словно я виновата во всех бедах. Возможно, в чем-то так и есть.

– Завтра Романцеву хоронят. Пойдешь?

– Пойду, – киваю я. Всю неделю она снится мне, сломанная и мертвая. Попрощаться – лучшее, что я могу сделать. Для нее ли, для себя – не важно, но знаю, – это именно то, что нужно.

Ваня срывается, исчезая за порогом квартиры, оставляя меня одну.

Все логично, все так, как должно было быть. Я ложусь спать, ожидая его приезда, но ни сегодня, ни завтра Иван не появляется.

Я жду его с самого утра, просыпаясь непривычно рано, но понимаю, что зря. Мой телефон молчит, сама я не решаюсь позвонить первой. Тревожные сны, терзающие на протяжении ночи, оставляют на лице печать скорби и тоски.

Умываюсь, долго и тщательно чищу зубы, надавливая на них щеткой так сильно, что из десен начинает сочиться кровь. Сплевываю под волнительные возгласы шептунов, набираю полный рот холодной воды, и долго держу ее, не дыша.

«Отстаньте», – мысленно отмахиваюсь от голосов, сплевывая.

Без Вани мне не хочется красить лицо, наряжаться. Натягиваю темную одежду, открываю паспорт, извлекая на свет медальон Лили. Раздумываю, поглаживая холодное золото, но все же надеваю на шею, пряча за ворот футболки. Перед выходом из дома прячу глаза за темными очками.

Солнце, которого не было последние дни, ярко светит, заливая все вокруг теплым светом. Солнце в день похорон Солнца…

Сажусь в такси, чтобы поехать по адресу, присланному Ваней в сообщении вчера ночью. Сверяюсь еще раз с названием улицы, отпечатавшимся навсегда в памяти, но не успеваю убрать телефон обратно в карман: раздается звонок. Долго не отвечаю, видя незнакомый номер. Голос Гурченко всплывает из памяти, перебивая мелодию сотового.

– Алло, – произношу осторожно, не ожидая ничего приятного. Впрочем, так оно и есть.

– Привет, чокнутая. Понравился мой подарок? – узнаю голос Яны, и неожиданно стыд начинает разъедать изнутри. Каков бы не был ее поступок, я ее понимаю. Роль любовницы оказывается куда тяжелее, чем шизофренички. – Чего молчишь? Язык проглотила? Кто тебя просил лезть в чужие отношения? В дурдоме трахаться было не с кем? – лицо горит алой краской стыда, я накрываю мобильный второй ладонью, не давая звонкому женскому голосу выбраться за пределы заднего сидения. Водитель с любопытством поглядывает на меня через зеркало заднего вида, и я забиваюсь в угол так, чтобы не пересекаться с ним глазами. – Ты ему не нужна, понимаешь? Мне даже жаль тебя, дурочка. То, что вы пару раз переспали, еще ничего не значит. Не строй на него планов, ничего у тебя не выйдет. Знаешь, где он был вчера ночью? Со своей женой? Знаешь, чем мы занимались?

– Догадываюсь, – не желая развивать тему, отвечаю я, в чем-то согласная с Яниными словами. Все так и есть. Вот она, цена моего недолгого, хрупкого счастья.

Доронина еще кричит что-то, распаляясь от собственных же слов, но я отпускаю телефон ниже, не выключаюсь, и прижимаю его к груди. Туда, где сейчас больше всего болит. Яна делится своим страданием, завернутым в обличительные слова, и я принимаю часть его на себя. Глаза жжет сухим жаром, но слезы никак не соберутся.

Когда такси подъезжает к дому, где жила Солнце, в трубке уже ничего не слышно. Я аккуратно выключаю звук, убирая телефон в карман. В груди жжет огромная черная дыра, выросшая на месте обуглившегося сердца.

Я пытаюсь затеряться среди пришедших попрощаться с Лилей, страшась предстоящего зрелища. Мне хочется помнить ее живой, пусть с испуганными оленьими глазами, нервно грызущую ногти, когда Иволга рассказывает страшные истории, прозрачную, – но с бьющимся сердцем.

Когда выносят гроб, понимаю, что никакие силы не заставят меня подойти ближе, туда, где разрывая сердце криком, плачет ее мать. Темный платок скрывает такие же светлые волосы, как у дочери, широкие рукава платья напоминают вороньи крылья, хлопающие в отчаянье над телом своего ребенка.

Ее пытаются успокоить, отводя в сторону, давая попрощаться выстроившимся в очередь людям в черных одеждах.

Теряясь в конце процессии, я прихожу к выводу, что последние события ослабили мое внимание. Я позволила чувствам затмить все остальное. Так не может продолжаться дальше, нужно найти способ отыскать маньяка и вытрясти из шептунов правду. Может ли убийца быть здесь, в толпе? Я уверена, что это не совпадение, и личность Солнце не была для него тайной. Более того, он убил ее не по наитию, а согласно своему плану. Вот только являлось ли для него сюрпризом мое появление на кладбище или он ждал меня? Мог ли серийник следить? Я шла, влекомая голосами, за мной – полиция, а если еще и убийца – одновременно? Ведь кто-то вывел из игры Толика.

Парень с кладбища и маньяк – один и тот же человек или два разных? Мысленно я не делаю между ними разницы, но ведь он уверяет, что настоящий убийца куда ближе. Только кто он?