Текст книги "Особое обстоятельство (СИ)"

Автор книги: Гузель Магдеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Была.

– Развелись?

– Нет. Его убили.

Байсаров не сказал на это ничего; отвернулся, думая о чем-то своем, завел машину.

– Пора ехать.

– Ага, – я кивнула, чувствуя, как настроение медленно сползает к отметке «ноль».

Вскоре вдали показались горы; я с удивлением оглядывалась, понимая, что мы поднимаемся вверх. После дождя все казалось умытым, словно цвета стали ярче.

– Где прячется Коган? Такое ощущение, что мы уехали заграницу.

– Здесь есть клубные дома, в сосновом лесу.

– Ты был здесь?

После заминки, Байсаров кивнул.

– Слушай, я не собираюсь выпытывать из тебя что-то важное. Ты каждый раз замираешь, прежде чем ответить мне. Можно подумать, я интересуюсь кодом от сейфа, где лежали твои бабки.

Тимур полыхнул взглядом:

– Если светская беседа нам не дается, всегда есть вариант помолчать.

– Ну и пошел ты, – обиделась я.

Еще часа два мы петляли по извилистой дорожке, проходившей между сосен. В лесу стелился туман, облака спускались к вершинам горам, и складывалось ощущение, что мы плывем в молоке.

Вскоре мы притормозили возле высокого забора. К нам вышел охранник, который попросил пропуск, Тимур протянул ему паспорт:

– На наше имя снят домик, – пояснил он. Мужчина в военной форме вежливо кивнул, пропуская внутрь. Массивные ворота отъехали в сторону, и мы оказались в одном из самых шикарных загородных клубов, которых я только видела.

– Ох-ре-неть, – выпалила я.

Деревянные дома с огромными панорамными стеклами во всю стену, большая игровая площадка, теннисный корт, ресторан с шезлонгами, расставленными на крытой террасе, и в довершении всего – большой бассейн. Что было дальше, отсюда я не видела, но мне хватило и того, что перед нами.

Мы доехали до небольшого одноэтажного домика, с гаражом, рассчитанным на одну машину. Здесь тоже было панорамное окно, тонированное, через которое невозможно разглядеть того, кто внутри.

Я заглянула в комнату, останавливаясь перед стеклом. Рядом, на подиуме, находилась низкая кровать, из которой можно было любоваться сосновым лесом и подножием невысокой горы.

– Картинами не заработать столько денег, чтобы жить здесь, – констатировала я.

– Коган—старший антикварщик, – напомнил Тимур. Байсаров сел на подиум, опираясь локтями о колени. Скрестив длинные пальцы, муж глядел на меня исподлобья, словно решаясь на что-то.

Я прислонилась напротив, скрещивая руки:

– Говори.

– Вы очень проницательны.

– Не первый день замужем.

Он хмыкнул, слегка скривив губы.

– Вы из-за мужа попали к … Бро?

– Во многом это связано с ним, – кивнула я, догадываясь, к чему он клонит, – и уж точно – против своего желания. Ты тоже?

– Возможно, – осторожно ответил Байсаров.

– Хочешь стать моим союзником?

– Да.

– После того, как ты вел себя со мной все эти дни? Как настоящий козел? – я изогнула бровь, демонстрируя удивление.

– Я Вам не верил.

– А сейчас вдруг поверил?

– И сейчас не до конца, – признался мужчина, а я горько засмеялась:

– Тогда какого хрена?

Тимур поднялся, подходя ближе и опираясь одной рукой о стену, рядом с моим виском. Я пялилась на него не меньше минуты, не позволяя телу реагировать на его близость привычным образом.

– Язык проглотил? – вышло хрипло, а он, наконец, решился:

– Вы мне нужны.

И от этого признания по спине пробежались мурашки.

– А ты мне?

Бежевый плащ застегнут на все пуговицы. Осенний ветер треплет полы, забираясь под юбку, и я стучу зубами, проклиная себя за то, что решила пройтись пешком.

Я иду, чувствуя, как впиваются в ладони ручки тяжелого пакета с продуктами. Каблуки сапогов дробно стучат по асфальту, но вскоре к ним прибавляется еще один звук, от которого тянет страхом где-то в области затылка.

Чужая поступь сравнивается с моим темпом, подстраивается под мою скорость. Я трушу. Вечерние фонари освещают улицу оранжевым, и я останавливаюсь возле одно из них, зачем-то задирая ногу и оглядывая набойку, к которой прилипли желтые листья.

Я вижу его, затаившегося за полосой света. До дома еще один квартал, а улица пустынна и тиха, не считая звуков, издаваемых чужими ботинками.

Перевожу дыхание, и двигаюсь вперед, стараюсь держаться света.

Я не знаю, что он загоняет меня, словно охотник – лисицу. Когда шаги становятся резче, я оборачиваюсь, пытаясь бежать – но зря. Рядом, словно возникая из ниоткуда, оказываются еще двое, и быстро натянув на голову черный мешок, они тащат меня, не позволяя кричать. Колени то и дело касаются асфальта, чиркая по нему кожей, прикрытой лишь тонким слоем капроновых колгот. Спустя мгновение от них остаются только обрывки.

Меня пихают в автомобиль, а я думаю, что апельсины, оставшиеся в пакете, раскатятся, как мячики, по мокрым лужам на асфальте, и так не окажутся в больнице, в Пашкиной тумбочке.

Я мирно сижу между двух мужчин, ощущая, как давят на меня чужие тела. В салоне пахнет кожей и сигаретами, а меня укачивает и мутит. Я не ела двое суток, – все время, проведенное рядом с Белогородцевым. На фоне нагноения у него начался сепсис, и я виню себя. Усталость давит на плечи, заставляя склонять голову в мешке еще ниже, но длится это недолго: машина останавливается, и меня вытаскивают.

На смену аромату салона приходит запах моря и рыбы.

Порт, понимаю я, ощущая, как меня бросает в дрожь. Не нужно спрашивать, чтобы понять, что происходит, но я все еще надеюсь, что отделаюсь малой кровью.

Когда с меня срывают мешок, я смирно стою, зажмурив глаза. Мне страшно, но я не позволяю себе кричать или показывать врагам свое состояние.

Нельзя, Тина, держись. Пока жива я и Паша, все можно пережить.

… Белогородцев сидит напротив меня: бледный, в бинтах на голой груди, поверх которой накинута куртка.

Я чувствую, как перестают слушаться ноги: делаю шаг вперед, но оседаю в чужие руки мужчины, равнодушно держащего меня за предплечье.

– Пашка, – шепчу беззвучно, протягивая руку. Он рвется навстречу, но ему не дают, и только сейчас я вижу наручник, пристегнутый к ящику, на котором он сидит.

Мы стоим в большом ангаре, и из света здесь – только включенные фары джипов, освещающих нас, загнанных в ловушку.

– Мы тебя просили, – начинает седовласый, глядя на Белогордцева, – но ты решил нас кинуть. Так нельзя.

Я будто смотрю сериал, что-то вроде «Бандитского Петербурга», и все, творящееся рядом – неправда, неправда, неправда.

Неправда то, что Пашку бьют по лицу, заставляя падать на колени, с вывернутой назад рукой.

Неправда то, что меня раздевают перед десятком мужчин, но я вижу глаза лишь одно из них – того, кто не может мне помочь, как отчаянно он не хотел бы.

Неправда то, что меня насилуют, и я прошу мысленно только одного – чтобы он не отворачивался.

И Паша не отворачивается, до последнего смотря на меня глазами, в которых не остается ничего живого. Мы умираем оба, одновременно, в том самом портовом ангаре, куда не доплыли корабли с грузом, на грязном полу.

… Они уезжают, оставляя нас двоих, но мы понимаем: это еще не конец. Я прикрываюсь бежевым плащом, на котором разводы грязи и крови, и медленно ползу вперед.

Опустошение не дает вырваться наружу боли, которую я испытываю, но сейчас не об этом: мне нужно вытащить любимого человека, пока ему не стало хуже. Нащупав мобильник, я вызываю скорую, укладываясь рядом с ним под одну куртку.

– Ты никогда не сможешь меня простить, – говорит Паша, – и правильно сделаешь.

Я глажу его лицо, заставляя молчать, но он продолжает:

– Но не дай себя сломать никому. Поняла?

Я безвольно киваю, сжимая сухие до рези глаза.

– Прости меня, – шепчет он, и не замолкает до тех пор, пока за нами не приезжает «Скорая» и полиция. Отстегнуть наручники самостоятельно нам не удается, и мы ждем, когда полицейский откроет их универсальным ключом.

Нас увозят на разных машинах в разные больницы; я до своей доезжаю, а Паша – нет.

Его сердце останавливается в 22.17, четвертого октября, по дороге в реанимацию.

И сейчас, понимая, что хочет от меня Тимур, я вдруг снова вспоминаю тот страх, который хоронила в себе много лет.

После Паши, не считая одной неудавшейся попытки, я не спала с мужчинами. И каждый раз, отправляясь на задание Макса, я давала себе мысленно клятву – если они насильно заставят переспать хоть с одним из тех, под кого подсовывал меня Бро, я лучше распрощаюсь с собственной жизнью.

И до встречи с Тимуром эта уверенность в своем решении была абсолютной. Но теперь, глядя в его темные глаза, я понимала, что если все время ходить по краю, то однажды – сорвешься. И сорваться я хотела именно с ним.

Глава 22

– И я Вам – тоже, – ответил Тимур на мой вопрос. Я ощутила, как его теплое дыхание касается моей кожи, и она начинает гореть. Мыслей в голове не осталось, только пальцы, сцепленные в замок, подрагивали от напряжения. Нужно было решаться: делать шаг навстречу ему, пока он предлагает помощь, или…

Я посмотрела на его губы и зажмурилась, решая, что в этот раз точно все получится…

– Черт, – у Байсарова в кармане джинс завибрировал телефон, настойчиво, намекая, что стоит ответить звонящему. Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша и стоя близко, так, как никогда, и я чувствовала, как отдается в бедро вибрация сотового, словно пытается нас взбодрить, привести в чувство.

– Надо ответить, – отчего-то шепотом произнесла я.

– Надо, – не стал он спорить, имея в виду совсем другое, и все же рявкнул в трубку, – да!

Я скатилась по стене вниз, ощущая, что от волнения не могу стоять самостоятельно. Разглядывая мужа сквозь пальцы, думала, что нет ничего удивительного в химии, возникшей между нами. Широкие плечи, узкие бедра, двухметровый рост – одна только фигура чего стоила. И даже нудноватый временами характер только добавлял Байсарову харизматичности. Плюс загадка из прошлого, которая могла бы из любого парня сделать героя романа. А у меня секса не было столько лет, что порой даже огурец выглядит возбуждающе. Все в порядке, это потребность организма и ничего более. Мы просто нравимся друг другу, и не надо так бешено стучать сердцу.

Байсаров, по всей видимости, пытался не поругаться с Максом, говоря загадками, а я мечтала сбежать, чтобы не возвращаться к нашему незаконченному диалогу.

– Вставайте, – договорив, мужчина остановился рядом, протягивая мне руку. Я подняла голову, пытаясь понять, что у него на уме, но от помощи отказываться не стала. – Идемте гулять. И имейте ввиду, мы не закончили.

– Я так и поняла, – многозначительно ответила ему.

Мы снова оказались на улице. День близился к обеду, выглянуло солнце, и былая духота вернулась с удвоенной силой. Было липко и дышалось с трудом.

– Макс сказал, что в номерах установлены камеры. Они работают без записи звука.

Я выругалась, вспоминая, не делали ли мы ничего такого, что могло нас выдать. Ну разве что не довели до логического конца разговор…

– Можем притворяться, – предложила я, – накрыться одеялом и симулировать отчаянный секс.

– Я не симулирую секс, – отрезал Тимур, и я покраснела еще сильнее, – и ни одна женщина не будет симулировать его со мной.

– Что еще сказал Макс?

– На обеде можно найти Когана-старшего.

Мы вышли на центральную улицу, где находился ресторан. На столе лежало меню с одним из трех вариантов обедов, я ткнула в тот, что без мяса.

– У Вас бледные губы, Вы любите запах железной дороги. На Вашем месте я бы начал есть мясо, – тихо, чтобы нас не услышали другие, заговорил Тимур.

– И как это связано?

– Недостаток железа в крови делает кожные покровы бледными и меняет восприятие ароматов. Вам нравится запах краски, метро, лака для ногтей?

– Допустим, – я была крайне удивлена разговорчивостью Байсарова.

– Это один из признаков анемии.

– Спасибо за краткий экскурс по медицинскому справочнику, но мясо я не могу есть.

Он пожал плечами, словно разочаровавшись от моей несознательности. Нам принесли первое, и я пошла мыть руки, оглядывая гостей.

Никого, похожего на нашего старика, в зале не было. Я не видела фотографии антиквара, лишь догадывалась, как он может выглядеть. И совсем не представляла, как вести себя с ним. Никаких инструкций, по крайней мере, для меня. Тимур-то наверняка знает больше, – почему-то его ставили выше меня, и если поначалу это просто бесило, то теперь бесило еще сильнее.

Хотелось позвонить Белогородцеву, убедиться, что с Пашкиным братом все в порядке, но я еще не придумала, как сделать это втихаря.

Обедали мы долго, я пересказывала Тимуру одну из прочитанных недавно книг, он терпел, но слушал, изображая искренний интерес. Воодушевившись, я решила рассказать о еще двух, но Байсаров, допив компот, поставил громко стакан на стол:

– Пойдем?

Я пожала плечами, поднимаясь. Тарелки за нами унесла официантка, сервис здесь организовали на высшем уровне.

Тимур услужливо открыл дверь, пропуская меня первой, и в этот момент я столкнулась с мужчиной, входившим в ресторан. Худой, высокий, со знакомыми чертами лица – я сразу поняла, кто передо мной.

Антикварщик выглядел уставшим и не совсем здоровым – может, это семейная черта? Они были очень, очень похожи с сыном, словно кто-то в фотошопе состарил фотографию Матвея.

– Извините, – я улыбнулась вежливо, и старик ответил мне тем же, блеснув зубами:

– Разве можно не извинить такую милую девушку?

А мне стало не по себе. Что я должна узнать у тебя, Коган? В курсе ли ты, что произошло с твоим сыном? Судя по всему нет, иначе не улыбался бы тут, разгуливая в клетчатой рубашке и модных джинсах по элитному коттеджному поселку, словно за высоким забором остались все проблемы, а его задача – дожить отмеренные дни, по максимуму наслаждаясь жизнью.

На меня накатила волна такого горького разочарования, что я выскочила на свет, боясь нахамить чужому человеку. Что со мной? Разве сделал он что-то плохое, ответив вежливостью на вежливость? Был ли он виноват в том, что Матвей лежит в больнице со сломанными руками?

Но разве в чем-то была виновата и я? Когда стала жить с Пашкой, который обрекал меня на то, как я теперь живу. Оставив совершенно одну, без близких людей, расплачиваться по его долгам, которые не простили даже со смертью.

Виновата ли я была в том, что происходит вокруг? И могла что-то изменить?

– Остудитесь, – Тимур коснулся плеча, переключая внимание на себя.

Но кажется, мои силы были на исходе. Я смотрела на него, но видела чужое лицо.

У Седого глаза черные – настолько, что кажутся нездоровыми.

Он сидит в кресле нашего с Пашей дома, постукивая пальцами по кожаному подлокотнику, ожидая моего ответа. Я разглядываю его лицо, размышляя о том, каково это, чувствовать себя убийцей? Но он даже близко не думает о том, что стал причиной смерти моего мужа.

– Готово, – я протягиваю ему документы, на которых размашисто стоит моя подпись. Дом, машины, дача – все теперь не мое, все чужое. Я не жалею, оставаясь ни с чем. Мной движет лишь одно желание – покинуть наш город, найти себе другое место, которое не будет ничем напоминать о Белогородцеве. Работать в школе, пойдя по маминым стопам, можно в любом городе, и чем дальше он будет от холодного приморского, тем лучше.

– Ты умная девочка, – кивает одобрительно головой Седой, – но это еще не все.

Я чувствую, как отливает от лица кровь; нервно дергаю себя за конец косы, представляя снова тех, кто издевался надо мной в порту и думаю: было бы неплохо умереть прямо сейчас, на его глазах, чтобы не знать, что он предложит мне дальше. Это даже смешно, – представлять растерянный вид преступника, если меня вдруг резко не станет.

– Ты понимаешь, что все ваше имущество не стоит и трети потерянных нами денег. Но ты можешь отработать их…

– Нет, – я вскакиваю, роняя стул, на котором сижу; бросаю взгляд на окно, мечтая выпорхнуть в него, но Седой, чье имя и прозвище так и остается для меня загадкой, шикает:

– Села!

И я замираю, вглядываясь в его губы, пытаясь понять, что он говорит. Слова доходят не сразу, но когда я осознаю, в чем смысл предложения, вздыхаю почти облегченно: по крайней мере, никакого секса.

Седой дает мне на раздумье два дня. За это время я должна освободить квартиру от своих вещей, не думая о Паше. На похороны я уже не попала: лежала в больнице, приходя в себя. Заявление я не писала: люди Седого, пришедшие меня навестить с пакетом фруктов – словно в издевку, – намекнули, что этого делать не стоит.

– Никто не хотел его убивать, – напоследок заявляет он, а я ненавижу мужчину так сильно, что это чувство почти осязаемо. Оно звенит в воздухе, нарастая и заглушая любой другой звук. Как только за ним закрывается дверь, я иду на кухню, и бью посуду, одну за другой, разбивая ее до мелких осколков. В босые ноги впивается стекло, но я не ощущаю боли и не слышу звуков.

Два дня, чтобы решить, согласиться или нет.

Седой обещает, что в таком случае меня не тронут, а я не понимаю, почему он выбрал именно меня. Что, на свете перевелись бабы, способные безропотно выполнять его задания?

Перебирая варианты, я судорожно решаю сбежать. Хватаю свои пожитки, запихивая все необходимое в спортивную сумку. Прячу волосы под тонкий берет, натягиваю шарф и очки, и через заднюю калитку убегаю из дома.

… Меня находят быстро: высаживают из междугородного автобуса еще до того, как он тронется. Всего три часа я верю в то, что все обойдется, а теперь затравленно смотрю на водителя автомобиля, в котором еду в неизвестном направлении, пытаясь понять, не он ли был одним из тех насильников?

Кажется, я запомнила их троих настолько, насколько это было возможно, но черты лица путаются, и из нескольких разных образов складывается один, который я вижу в каждом мужчине. Такие травмы не заживают быстро, – и я не про физические. Стоит сказать спасибо, что издевались надо мной они без всякой фантазий, и тело мое пострадало куда меньше души.

– И куда тебя несло, дура? – спокойно спрашивает тот, что сидит впереди.

– Ну попробовать-то надо было, – тихо отвечаю я. Наверное, именно в тот момент мне становится понятно, что лучше не сопротивляться. Однажды труп врага проплывет мимо меня по реке, а до тех пор нужно терпеть.

В офисе неизвестной мне фирмы, где в кресле руководителя сидит Седой, притворяясь бизнесменом, я чувствую себя неуютно.

– Это было ожидаемо, – наконец, заявляет он, – поэтомы тебя пасли.

– Понятно, – отвечаю равнодушно.

– В общем-то, ты понимаешь, что выбора у тебя не осталось.

– Зачем я вам? – спрашиваю устало. Меня не обманут его манеры, я слышала речи, лившиеся из его рта, полные блатных слов. И я помню приказ, который он отдавал своим зверям, чтобы те наказали Пашку, насилуя меня. Сейчас он становится главным моим врагом, сосредоточением всего плохого, что может быть.

– Отрабатывать чужие грехи, – коротко отвечает Седой. – Вот с ним тебе придется работать, – и он протягивает фотографию мужчин лет сорока, черноволосого, с острым, хищным носом. – Считай это своим первым экзаменом.

Я забираю из его пальцев снимок, и решаю: если сдам этот «экзамен», то однажды обязательно расправлюсь и с Седым. Помолчав, смотрю ему в глаза:

– Я согласна. Но у меня есть одно условие, – никакого секса.

И он понимающе кивает, отворачиваясь, но я не верю, что в его душе зашевелилось хоть что-нибудь после моих слов.

… Через день меня перевозят в другой город, в однушку на шестнадцатом этаже, из окон которой открывается вид на реку и кладбище. Железная дверь закрывается на ключ снаружи, внутри нет даже ручки. На окнах их тоже нет – боятся, что я улечу, если смогу открыть.

Уже этим вечером я знакомлюсь в ресторане с Давидом, чье фото впечатано в мою память.

– Привет, – улыбается он, присаживаясь ко мне первым в ресторане отеля. Я смотрю на него чуть с ленцой, потягивая коктейль, и представляю, что все это творится не со мной. Это не Кристина, это другая девушка, – чужая, ярко накрашенная, одетая в дорогое, но вызывающее платье.

Я не для дешевых мужчин.

Через два часа Давида ограбят, оставив без денег, которые он привез на покупку нескольких распиленных джипов. Он будет искать меня, но я надежно спрятана: и от него, и от всех последующих кинутых на бабки людьми Седого.

Им удается прятать меня с легкостью, но ровно до тех пор, пока один из «клиентов» не умирает у меня на руках.

Глава 23

Довольно быстро я взяла себя в руки. Мы шли с Тимуром вглубь базы, туда, где виднелся сосновый лес. Набирая воздух полной грудью, я старалась дышать как можно медленнее. Чирикали птицы, солнце жарило через облака, а я мяла сорванную травинку в руках до тех пор, пока она не превратилась в кучку мусора.

– Почему Вы так болезненно отреагировали на Когана? – Байсаров не мог не задавать своих вопросов.

– Устала.

– Где Вы провели ту ночь, когда Матвея избили?

Я остановилась, оглядываясь на него:

– Гуляла.

– С кем?

– Одна.

– Хм…

Взгляд Тимура был красноречивее слов. Он не верил мне, а я не собиралась раскрываться ему. Мы в очередной раз зашли в тупик, – именно тогда, когда лучше всего было бы работать сообща. Но говорить ему о Леше… Нет, что угодно, но признаваться нельзя.

– Я хотела… подумать. Как лучше поступить.

– И что?

– У некоторых ситуаций… нет выхода. Точнее, есть, но только один: плыть по течению и слушаться тех, от кого зависишь.

– Бред, – жестко отрезал Тимур, – всегда найдется альтернативное решение.

– И это ты мне говоришь? – я вскинула брови, – да ты же сам работаешь на Бро против своего желания!

– Такова цена у того, что мне нужно. Да, у меня нет желания сотрудничать с ним, но я знаю, ради чего все затеяно. А еще я знаю, что когда дело закончится, я все равно буду в выигрыше.

– Что тебе нужно? – вышло тихо и испугано. Никогда не задумывалась о том, что Тимур мог попасть к Бро как-то иначе, нежели я. Казалось, что мы оба жертвы обстоятельств, но сейчас выходило, что все совсем не так.

– Информацию. Я хочу найти тех людей, которые виноваты в смерти моих компаньонов.

Нехорошее предчувствие наполняло меня изнутри, но я не стала развивать эту тему, пытаясь пересмотреть все, что знаю о Тимуре в ключе новой информации. Картина выходила печальной. Ну и как ему после этого верить?

Резко засвистела незнакомая птица; я задрала голову, пытаясь понять, откуда идет звук, – слишком громкий, чтобы быть естественным. Она замолкла, но спустя мгновение зачирикала с новой силой.

– Ну конечно, – хмыкнула и пошла вперед, продираясь сквозь кусты. Тимур, хмуро наблюдавший за мной пару секунд, тоже понял, в чем дело. Пройдя немного вперед, туда, где сгущались заросли, мы остановились перед Максом. Он сидел на пеньке, закинув ногу на ногу и придерживая коленку двумя руками.

– Королек – птичка певчая, – словно делясь с нами неизвестной информацией, провозгласил он.

– А Соловей – разбойник, – ответила я. Макс похлопал мне, легко спрыгивая с пенька, а Тимур наблюдал за нами так, точно пытался понять, в какой дурдом попал.

– Планы меняются. На то, чтобы кому он передал интересующие нас бумаги, времени отвожу вам ровно до завтрашнего обеда. Старику позвонили из больницы, и завтра он уезжает со своим другом домой.

– Как Матвей? – задала я привычный вопрос.

– Пациент скорее жив, чем мертв.

– Погоди, – заволновалась я, – с ним же вчера все было нормально?

– Ты меня утомила.

Я смотрела на его лицо, мечтая врезать. Не время, Тина, сейчас не до эмоций. Отвела взгляд вниз, сосредоточившись на его груди, но неожиданно даже для себя шагнула вперед:

– Жук, – и коснулась ворота рубашки, приоткрывая его шире. Кулон был на месте, на черной цепочке висел треугольник. Лицо Макса тут же переменилось, приобретая настороженное выражение. Он схватил меня за руку, но я тут же отошла назад, выдергивая ее, – поняла, поняла, пусть он лучше тебя сожрет.

Я чувствовала на себе его взгляд, но стояла, ковыряя носком кроссовок землю под ногами.

– Времени тянуть нет, поэтому держи, – в его руках появилась пистолет, который он протягивал Тимуру, но тот не торопился брать его:

– Зачем он нам?

– Если старик не захочет говорить. Или если придется его защищать.

Мы переглянулись с супругом, но я молчала, не влезая в чужой диалог.

– От кого?

– От всех, – Макс был краток. Тимур вытащил из кармана носовой платок, удивив меня, и взял пистолет за ствол. Молодец, не хочет оставлять отпечатки на чужом оружии. – Я смотрю, ты подготовился. Но если решишь выстрелить мне в спину, за территорию базы выбраться тебе все равно не дадут. Смекаешь, Итан Хант?

– Почему именно мы? С оружием любой дурак сможет выбить признание у кого угодно, – устав от паясничаний Макса, спросил Тимур. Пистолет он спрятал в джинсы за спиной, прикрывая ремень футболкой.

– Потому что так дешевле и надежнее. А другой вопрос мы обсудим с тобой отдельно, – он ткнул в Байсарова пальцем, подмигнул мне и скрылся в лесной чаще.

Мы же не торопились, стояли на месте, общались, переглядываясь.

Если пистолет есть в игре, то он обязательно выстрелит. Вопрос – в кого?

– Нам нужно решить, что делать.

– Есть два варианта: либо поговорить сейчас, либо дождаться утра. Ночью базу охраняют куда тщательнее, и если Коган засядет в номере, мы привлечем к себе лишнее внимание.

– Меня волнует не только это, – сказала я прямо, – когда сейчас у нас окажется нужная информация, ты отдашь ее Максу и уйдешь, а меня продолжат использовать дальше.

– Что у него на Вас?

– Видео с камер наблюдения, на котором видно, как я совершила преступление, – призналась я, отворачиваясь. Вспоминать об это особо неприятно.

– Давайте поищем старика, и будем решать по ходу, как действовать.

– Ты предлагал помощь.

– В ответ я ждал откровений. Молчите?

– Как тебя зовут на самом деле? – перебила я. Он смотрел испытывающее, точно решаясь, но ответа я так и не дождалась, – вот то-то и оно, Тимур, – усмехнувшись горько, я повернулась к нему спиной.

Мы не спеша обошли всю базу трижды, но старик нам так и не попался. Тимуру был известен номер его домика, но мы решили не заваливаться к Когану вот так, с бухты—барахты.

– Может, стоило придумать подходящую ситуацию, – размышляла я вслух, – например, как с Матвеем.

– Если на антиквара нападут, боюсь, он умрет раньше, чем мы с Вами что-нибудь узнаем, – резонно заметил Байсаров.

– А если мы не узнаем, где эти чертовы документы, умрем мы с тобой. Что в них, кстати?

Он не ответил на мой вопрос, останавливаясь:

– Думаю, пока мы можем подождать его в номере, а к ужину отправиться в ресторан. Возможно, старик придет туда.

– Пойдем, у меня уже ноги гудят от бесконечного хождения, – согласилась я.

Наш домик уже показался впереди, когда сбоку промелькнула светловолосая девушка. Она стояла чуть дальше развилки, на узкой дорожке, ведущей к озеру. Подняв голову, улыбнулась. Ну, конечно, Света, блин.

Помахав рукой, она позвала нас к себе. Тимур, не оглядываясь, пошел вперед, а я еще балансировала, раскачиваясь вперед-назад на пятках, думая, как меня бесит эта девица. И этот хорош, повлекли, и побежал.

Светка, заметив мою нерешительность, поманила меня пальцем.

– Да пошла ты, – пробормотала под нос, нехотя двигаясь к ним.

– Будьте осторожны, – зашептала она, когда мы сравнялись, – здесь появился кто-то из тех людей, что напали на Матвея. Его еще не вычислили, а вот он вас, скорее всего, знает в лицо.

– А если он нападет на старика? – задала я логичный вопрос.

– Его пока здесь нет, он уехал в город, но вернется.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Тимур, сверля взглядом Свету.

– Его водитель наш человек.

– Ему можно доверять?

– Это Макс, – лениво ответила девушка

– Может, нам стоит пересечься со стариком там же, в городе?

– Просто не светись до его приезда. Чао!

Света быстрым шагом направилась к озеру, а я хмурилась, ощущая, что что-то здесь не то. Нас водят за нос, разыгрывая дурацкий спектакль.

– Я не понимаю, – покачала головой, – почему именно мы. Если с ним Макс, и если ему настолько доверяют, что взяли в качестве водителя, почему мы?

– Не знаю, – Тимур хмурился, напряженно думая о своем. Хотелось бы мне верить, что в его голове зреет правильное решение. Чужие тайны порядком достали, и мне начинало казаться, что это – подстава, и живой из операции я вряд ли выйду. Нужно срочно связаться с Лешей, тем более, если в игру вмешивается кто-то еще, будет лучше, окажись я здесь не одна.

Когда мы оказались в номере, я устало плюхнулась на край кровати. Солнце уже склонялось к верхушкам высоких сосен, – таких же, что окружали домик на базе, с которой началось мое путешествие. И сейчас я больше всего хотела оказаться там, на веранде, с чашкой чая и интересной книжкой. А еще лучше – в Барселоне, в уютной квартире Луизы, с ее двумя кудрявыми детьми, такими же, как ее муж. Мы списывались с ней раз в полгода, и только она знала, что я все еще жива.

– Что с Вами?

Я открыла глаза, возвращаясь в реальность. Мечты казались такими сладкими, такими… живыми, что мне на мгновение стало даже больно.

Солнце освещало нашу комнату, и на фоне большого окна я видела лишь очертания Тимура, но никак не его лицо.

– Ничего.

– Ничего?

– Ничего хорошего. Мне не по душе творящееся вокруг. Раньше я всегда знала, что делаю и с какой целью, а сейчас двигаюсь впотьмах. На это дело Бро выделил уже столько денег, что я не представляю, какова цена того, ради чего все затевалось.

– Разве цена так важна?

Он присел рядом, и теперь пейзаж за окном смотрелся как одна большая картина. Солнечный свет окрашивал верхушки деревьев и часть горы рыжим, теплым цветом, и в другой момент я бы готова была любоваться тем, что вижу, но не сейчас.

– Важно то, что будет потом Я думаю о том, что мне делать дальше – и не знаю. Что будет со мной после – и этого не знаю. Я жить хочу, понимаешь?

Я чувствовала, что не могу сдержаться. По щеке предательски медленно катилась слеза, а Тимур следил за ней взглядом, до тех пор, пока капля не упала на мою руку.

– Не плачьте, – он потянулся вперед, касаясь моего лица рукой. Кожа на подушечках пальцев была твердая, горячая и сухая. Он провел по щеке, осторожно стирая влагу, а я задохнулась от ощущения, вызванного его движением.

– Тимур, – прошептала я, но он перебил:

– Тсс, – и двигаясь вперед добавил, – если хотите жить – живите.

– Но как? – я уже не сдерживала слезы, чувствуя, как меня потряхивает от нервов.

– Вот так, – ответил Байсаров и притянул меня к себе, касаясь губ. Я чувствовала соль на них – должно быть от моих слез.

– Не надо, – прошептала тихо, сопротивляясь из последних сил, но он не слушал – и в чем-то я была благодарна ему за это.

Его твердые губы впиваются в мой рот, и секундная нежность сменяется такой страстью, что у меня отключается мозг. Рука байсарова надавливает на мой затылок, запутываясь в волосах, притягивая меня ближе к себе. Не сдерживаясь, кусаю его за нижнюю губу, и из его рта вырывается вздох, тихий, низкий, но настолько чувственный, что в ответ по спине бегут мурашки.