сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
— Спасибо! Но только не забывай, Валентин, что без твоей помощи все мои труды пропали бы даром… Хотя акционерами в Atrevida , то есть Отвага, — как называется основанное мною общество — вошли самые крупные капиталисты и высокопоставленные люди Мексики, никто из них не дал мне до сих пор ни одного очаво. Все расходы легли на меня одного.
— Ловкий ход, брат!.. Тебе приходится иметь дело с хитрыми лисами, а не с акционерами.
— Тем лучше! Я докажу, как жестоко они ошиблись, не доверяя мне.
— Для них это будет выгодным, но тем не менее мне очень нравится твой способ мести. Но вот что я хотел тебе сказать…
— Что такое?
— В числе твоих акционеров есть влиятельные люди?
— Что ты имеешь в виду под словом «влиятельный»?
— Dame! Такого человека, который по своему общественному положению мог бы оказать известную помощь в борьбе с врагами — а враги у тебя не только будут, но уже наверняка есть и теперь; они всеми силами постараются вредить тебе и, если возможно, даже погубить твое дело…
— Я не боюсь никого.
— Тем лучше.
— Суди сам: в числе акционеров у меня посланник Франции в Мехико, французский консул, губернатор Соноры и много других важных лиц…
— Ты сейчас назвал губернатора Соноры?
— Да.
— А-а!
— Ну?
— Ничего, ничего.
— Ты что-то скрываешь от меня.
— В самом деле, зачем мне скрывать это? Ты знаешь губернатора Соноры?
— Нет. Я слышал, что он колоссально богат, что его зовут дон Себастьян Гверреро и что он генерал.
— И это все?
— Да.
— Так я могу прибавить, что ты его знаешь, хотя и уверен, будто не знаком с ним.
— Не может быть!
— А я говорю, знаком! И даже, судя по твоим словам, оказал ему большую услугу.
— Шутишь! Я никогда не видел его.
— Вот в том-то и заключается ошибка… Ты его не только видел, но даже помог ему отбиться от разбойников, как настоящий странствующий рыцарь, ты ведь очень смахиваешь на него.
— Ничего не понимаю!.. Расскажи все по порядку!
— Я и сам давно жду этого случая. Дело вот в чем: ты спас жизнь ему и его дочери.
— Я! Ты, брат, сошел с ума!
— Боже сохрани! И сам отец, и в особенности молодая девушка, правду сказать, очаровательная, до сих пор с благодарностью вспоминают о тебе.
— Какому дьяволу пришло в голову рассказать тебе такую чепуху?
— Черт возьми! Да мне говорил сам генерал.
— От него я этого никак не ожидал.
— Выслушай, что я тебе скажу, и вспомни хорошенько: три или четыре года назад, при выезде из Гвадалахары…
— Подожди, — перебил его граф. — Как странно! Неужели действительно это тот человек, которого я спас от смерти?
— Странно или нет, но это так.
— А знаешь, это ведь очень и очень может нам пригодиться.
— Да, черт возьми! У нас там влиятельный друг, который защитит от всех видимых и невидимых врагов. Нам покровительствует само небо.
— Я и не подозревал, что у мексиканцев такая хорошая память.
— Мне сдается, что хорошей памятью отличаются скорее мексиканки.
— Это совершенно ничего не значит. Во всяком случае, это очень хорошее предзнаменование.
— Надеюсь, ты воспользуешься этой протекцией?
— При первом же удобном случае.
— Браво! Теперь почти со всеми делами покончено и можно уезжать. Когда ты рассчитываешь отправиться?
— Мне нужно отдать еще кое-какие распоряжения, так что раньше, чем через десять дней, я не могу покинуть Сан-Франциско.
— Я могу быть чем-нибудь полезен?
— Здесь абсолютно ничем, а там — очень многим.
— То есть…
— Ты очень устал?
— От чего?
— Dame! Ну, хотя бы от того, что не слезал с лошади несколько дней.
— Запомни раз и навсегда, что я никогда не устаю, и, пожалуйста, не говори со мной больше об этом.
— Хорошо! В таком случае ты можешь оказать мне услугу?
— Какую?
— Я не могу уехать отсюда раньше, чем через десять дней, повторяю тебе еще раз, но это вовсе не означает, что и тебе нужно сидеть здесь все время. Ты можешь сесть на лошадь завтра утром?
— Что за вопрос!
— Нужно отправиться сушей в Сонору и отвезти три письма, — одно дону Антонио Паво, консульскому агенту в Гуаймасе, другое губернатору Соноры, а третье — одному канадскому охотнику, которого ты, по всей вероятности, найдешь на асиенде дель-Милагро, в окрестностях Тепика.
— Хорошо, я найду его. Это все?
— Да. Надеюсь, ты понимаешь, почему я прошу об этом: я хочу подготовить почву, прежде чем явиться туда.
— Это ты хорошо придумал. Я еду!
— Завтра.
— То есть сегодня утром — сейчас уже два часа пополуночи.
— Ах, черт возьми, совершенно верно. Как незаметно идет время.
— Где я тебя увижу?
— В Гуаймасе.
— Хорошо. Пиши письма, а я с Курумиллой отправляюсь седлать лошадей.
— Ты возьмешь с собой испанца?
— Да, он мне может быть там полезен.
— Как хочешь.
Валентин и Курумилла вышли из комнаты, а Луи принялся за письма.
Валентин, оседлав лошадей, отправился в ту комнату, где спал дон Корнелио. Надо заметить, что испанец оказал охотнику самое упорное сопротивление и только после долгих споров, чуть ли не силой последнему удалось заставить испанца покинуть удобную постель и подняться. Но Валентин не ограничился этим и с той же настойчивостью заставил испанца сесть на лошадь, а затем, оставив его на попечение индейца, отправился в комнату, где занимался корреспонденцией его молочный брат.
Письма были готовы.
Валентин взял их и протянул графу руку:
— До свиданья, брат, желаю успеха! Молочные братья крепко обнялись.
Луи слишком хорошо знал охотника и не стал даже просить его хоть немного отдохнуть. Граф проводил уезжавших до дверей, в последний раз они пожали ему руку, а затем по знаку Валентина пустили лошадей с места в карьер.
Скоро они скрылись во мраке, но стук лошадиных копыт по твердой земле слышался еще довольно долго.
Луи стоял у ворот, пока топот лошадиных копыт не затих совсем, а затем вернулся в свою комнату, говоря про себя:
— Надо быть проклятым Богом, чтобы не иметь успеха с такими преданными друзьями.
Граф проработал всю ночь и, по-видимому, совсем забыл, что ему необходимо отдохнуть.
Солнце уже высоко стояло над горизонтом, а Луи все еще сидел, склонившись над столом, занятый какими-то вычислениями.
Дверь комнаты отворилась, и вошел человек, который уже раньше разговаривал с графом.
Луи повернулся. Довольная улыбка озарила его суровое лицо, когда он узнал вошедшего.
— Добро пожаловать, господин консул, — весело проговорил он, протягивая посетителю руку, которую тот крепко пожал. — Бели бы вы знали, как я рад вас видеть… Вы, наверное, зашли ко мне, чтобы напомнить, что пора завтракать?
— Конечно, дорогой граф, а потом мне нужно еще поговорить с вами.
— Тем лучше. Я подольше задержу вас у себя… садитесь, пожалуйста, и простите, что застали меня в таком виде, но я всю ночь приводил в порядок свои дела… Какой дурак выдумал буквы и цифры!
Консул, так как вновь прибывший был представителем Франции в Калифорнии, улыбаясь, опустился в кресло, и вслед за тем по приказанию графа слуги подали завтрак.
Хозяин и гость с аппетитом принялись уничтожать расставленные на столе кушанья.
— Ну! — сказал через минуту Луи. — Какие вы принесли новости?
— Дурные, — отвечал консул.
— А-а! Честный Джонатан 80 кричит, не правда ли?
— Сильнее, чем когда-либо.
— Вот как! А почему, скажите, пожалуйста?
— Вы можете догадаться и сами.
— Отчасти могу, но все-таки лучше расскажите.
— Вам, конечно, нечего говорить, что вы нажили себе здесь множество врагов.
— Что же с этим делать! Одно только радует, что это произошло не по моей вине.
— Да, это правда! Но враги ваши волнуются, кричат, шумят.
— По какому поводу?
— Pardieu! Они сами хорошенько не понимают, из-за чего… Вы знаете, для того чтобы начать кричать, всегда можно найти причину, и вот теперь все они вопят, что ваша экспедиция не состоится, что у вас нет средств ивы не знаете, как выйти из затруднительного положения, в которое сами себя поставили.
— И это все?
— Нет. Они уверяют еще, что вы наделали массу долгов и вам никогда не удастся расплатиться с ними.
— Так, так.
— Вы понимаете, что подобная клевета производит весьма невыгодное впечатление.
— Pardieu! Конечно.
— Я пришел к вам по делу, дорогой граф. Я не богат, к сожалению, но в настоящую минуту я имею в своем распоряжении двадцать тысяч пиастров. Я тоже состою акционером общества и поэтому считаю себя обязанным помочь вашему делу. И вот я пришел сказать вам… возьмите эти деньги, они вам все-таки пригодятся на что-нибудь.
Граф протянул руку своему гостю.
— Большое вам спасибо! — сказал он с явным волнением, тронутый деликатностью этого благородного и великодушного предложения.
— Да, — продолжал консул, доставая из кармана пачку кредитных билетов. — Необходимо сейчас же заткнуть глотки этим мерзавцам. Вот деньги.
И он протянул деньги графу. Последний с улыбкой тихонько оттолкнул их.
— Вы не так поняли мои слова, господин консул, — возразил он, — я благодарю вас не потому, что принимаю ваше великодушное предложение, но за участие, которое вы принимаете во мне.
— Но… — настаивал консул.
— Большое вам спасибо, повторяю вам еще раз. Все мои долги будут уплачены меньше, чем через час. В настоящую минуту у меня на руках около двухсот тысяч пиастров.
Консул изумленно посмотрел на графа.
— Но вчера?.. — заметил он.
— Да, — перебил его граф, — вчера у меня не было ничего, а сегодня я богат. Я вам сейчас в нескольких словах расскажу, как случилось это чудо.
Когда граф окончил свой рассказ, консул весело пожал ему руку.
— Милостивый Боже! — вскричал он. — Вы представить себе не можете, как вы меня обрадовали. У вас хорошие друзья.
— В числе которых я считаю и вас, господин консул.
— О! Что касается меня, — отвечал тот с тонким юмором, составлявшим отличительную черту его характера, — тут нет ничего удивительного, ведь я состою акционером вашего общества.
После завтрака граф отправился удовлетворить своих кредиторов или, лучше сказать, своих компаньонов, чтобы прекратить дурные толки и заткнуть рты клеветникам.
Наконец-то граф получил возможность приобрести все необходимое, и, если станут нападать на него, он сумеет защитить себя.
Французская печать в Калифорнии проявила в этом случае прекрасный пример патриотизма и независимости — она поддерживала графа не только энергично, но и весьма остроумно.
Мимоходом следует упомянуть еще, что некоторые французские журналисты, которых привела в Сан-Франциско страсть к приключениям, сумели своим благородным и безупречным поведением с честью поддержать репутацию французов и заставить уважать себя. Но важнее всего то, что они геройски устояли против охватившего всех опьянения и всевозможных соблазнов.
Нам очень приятно воздать должную хвалу всем этим труженикам, скромным, честным и талантливым, из которых многие мужественно пали в неравной борьбе с нуждой и лишениями: труд честного журналиста плохо оплачивался в то время.
Граф, не теряя ни минуты, занялся окончательным устройством своих дел и спешил скорее завербовать нескольких недостающих человек.
Прощаясь ночью с Валентином, он сказал, что почти все сборы окончены, через несколько дней он посадит весь отряд на корабль и отправится в путь.
День отплытия французского отряда в Сонору был великим днем для Сан-Франциско.
Североамериканец под своей холодной и сдержанной внешностью скрывает сердце горячее и способное к энтузиазму.
Когда французы сели в шлюпки, которые должны были отвезти их на корабль, отправлявшийся в Гуаймас, все враждебные чувства смолкли как бы по волшебству, и возбужденная толпа, стоя на молу, махала в воздухе шляпами и платками и провожала отъезжающих громкими криками «ура!» и пожеланиями удачи.
Граф, как и подобает, сел в шлюпку последним. Многие из его друзей, в том числе и консул, приехали проводить Луи.
Перед тем как прыгнуть в шлюпку, граф обернулся к ним и, пожимая руку консулу, сказал:
— Прощайте! Или я буду победителем, или Сонора послужит мне могилой.
— До свиданья, друг мой, — отвечал консул, — до свиданья, а не прощайте! Вы победите, я убежден в этом!
— Дай-то Господи! — прошептал Луи, прыгая в шлюпку и задумчиво покачивая головой.
Громкое «ура!» раздалось в толпе. Граф с улыбкой поклонился, и шлюпка отчалила.
Через час белые паруса корабля, увозившего экспедиционный отряд, казались издали крыльями зимородка.
Консул, который до последней минуты оставался на берегу моря, покинул мол и медленными шагами направился домой, говоря про себя:
— Что бы с ним ни случилось, но человек этот никогда не сделается жалким искателем приключений, — он герой! Он гениальнее Кортеса. Вопрос только в том, насколько будет он счастлив.
ГЛАВА XVI. Два негодяя
Теперь мы попросим у читателя позволения перенести его в Гуаймас. Мы всего на несколько минут опередили французскую экспедицию, которая, как мы знаем, покинула Сан-Франциско под
— — предводительством графа Луи де Пребуа-Крансе .
Все главнейшие события нашего рассказа должны произойти в Гуаймасе, и поэтому мы считаем необходимым в нескольких словах описать этот город.
Мексика владеет несколькими открытыми рейдами на Тихом океане, но из них в сущности только две гавани заслуживают этого названия — Гуаймас и Акапулько.
Благодаря множеству островов, которые окружают залив со стороны океана, и высоким берегам его рейд в любое время года так же безопасен и спокоен, как поверхность озера.
Волны океана с тихим рокотом разбиваются о берега, покрытые густым лесом манговых деревьев, бледная зелень которых резко выделяется на красноватой почве побережья и придает заливу печальный и дикий вид, усиливающийся всегдашней пустынностью рейда, куда лишь изредка заходят корабли, останавливаясь под защитой острова дель-Венадо. Обычно же в заливе стоят одни каботажные суда 81 и грубые, выдолбленные из ствола дерева пироги индейцев яки.
Маленькие, низенькие домики и мазанки с плоскими крышами, вытянутые линией по берегу, образуют город, окруженный валом из красноватой земли, на котором стоят несколько заржавевших и непригодных ни к чему пушек.
Гуаймас, как и все городишки Мексики, грязен, с неправильными и немощенными улицами. В глаза бросаются неряшливость и нерадивость, составляющие отличительную черту мексиканцев.
На заднем плане города поднимаются высокие, изрытые оврагами обнаженные горы, защищающие его от холодных ветров с Кордильер.
Однако, несмотря на это, Гуаймас, основанный сравнительно недавно, с населением, не превышающим пяти или шести тысяч жителей, благодаря полной безопасности своей гавани и прекрасному положению в недалеком будущем должен приобрести значение важного коммерческого порта.
В день, когда мы продолжаем наш прерванный рассказ, через час после oration , то есть около семи часов вечера, какой-то человек, плотно закутанный в плащ и с надвинутой на самые глаза шляпой, остановился у дверей довольно красивого дома и, бросив вокруг себя подозрительный взгляд, чтобы удостовериться, что за ним никто не следит, трижды с большими промежутками постучал в дверь.
Очевидно, это был условленный сигнал, человека ждали, потому что дверь отворилась как бы сама собой. Незнакомец поспешно проскользнул в дом, и дверь в ту же минуту бесшумно захлопнулась за ним.
Незнакомец очутился в одном из внутренних патио, обычных при всех домах в Гуаймасе. По всей вероятности, ему хорошо было известно расположение этого дома, потому что он, не задумываясь ни на секунду, повернул налево, взбежал на крыльцо и постучал во вторую дверь тем же способом, что и в первый раз.
— Войдите! — крикнул голос изнутри.
Незнакомец толкнул дверь и вошел в довольно большую комнату, которая для Мексики и в особенности для такой отдаленной провинции, как Сонора, могла считаться меблированной с претензиями на роскошь. Но роскошь эта была дурного тона и обнаруживала полную безвкусицу.
Мебель и картины, украшавшие комнату, были скорее всего куплены или выменены у капитанов судов, иногда заходивших в Гуаймас, и вообще вся обстановка была какая-то разнокалиберная.
Почти посреди комнаты на бутаке сидел человек и небрежно курил сигару.
Когда незнакомец вошел, хозяин дома приветствовал его кивком головы и, жестом указав на другое кресло, бросил:
— Заприте дверь и садитесь.
Незнакомец, сняв плащ и шляпу, швырнул их на ближайший стул и, заперев дверь, со вздохом облегчения опустился в кресло.
В нескольких словах мы опишем наружность двух новых персонажей.
Первый, хозяин дома, был субъект невысокого роста, очень полный, с самыми обыкновенными чертами лица, красным носом и с маленькими серенькими глазками, точно просверленными буравчиком, которые придавали его слащавой физиономии выражение лукавства и низкой злобы.
