сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
— Послушайте, мой друг, но ведь это невозможно. Вы уезжаете из страны, чтобы больше никогда уже сюда не возвращаться, так как, несмотря на все наши старания, вам не удалось найти того, ради кого вы сюда приехали. Человек, которого вы сегодня встретили, один из высших офицеров мексиканской армии и, по всей вероятности, никогда не; покинет свою родину… Где же можете вы с ним встретиться?
— Не знаю, Весельчак, не люблю загадывать вперед. Я, например, твердо решил, проводив вас до асиенды дель-Милагро, отправиться в Гуаймас, сесть там на первый попавшийся корабль и уехать из Мексики навсегда. А между тем, повторяю вам, я убежден, что еще раз встречу этого человека и встречу как врага. Встреча эта будет роковой для одного из нас.
— Хорошо, хорошо, пусть будет по-вашему, я не стану больше спорить по этому поводу. Нам пора уже и отправляться, так как сегодня предстоит длинный переезд.
— Да, правда, нам пора ехать… Забудьте, милый друг, мою болтовню о разных предчувствиях. Как Бог даст, так и будет.
— Аминь! — отвечал Весельчак. — Вот таким я хотел бы вас видеть всегда. В такие минуты вы похожи на храброго Рафаэля, на моего дорогого друга Чистое Сердце, с которым я хочу вас познакомить.
— Вы доставите мне этим величайшее удовольствие.
Они вскочили на лошадей, заплатив трактирщику за постой и за корм и покинули месон де-Сан-Хуан. Друзья поехали шагом по дороге к ущелью дель-Маль-Пасо.
Они довольно долгое время ехали молча, не обмениваясь ни одним словом. Наконец, канадец решился нарушить это молчание и, обращаясь к своему спутнику, сказал:
— Послушайте, дон Луи, если полковник сказал нам правду, то двое таких людей, как мы с вами, могли бы оказать ему, в случае надобности, большую услугу.
— А какое нам дело до него? — грубым тоном спросил дон Луи.
— Конечно, никакого, если бы речь шла только об этом — почему-то антипатичном вам — полковнике. Я предоставил бы ему выпутываться, как он сам знает, если на него нападут сальтеадоры.
— Ну?
— Вы меня не понимаете?
— Нет, клянусь честью.
— Разве вы не видели молодой девушки, которая отправилась вместе с ним?
— Конечно, видел.
— Подумайте!… Какое это было бы несчастье!..
— Клянусь Богом! — живо перебил его граф де Пребуа-Крансе (таково настоящее имя старшего из путешественников), — как это раньше мне не пришло в голову? Бедная молодая девушка! Вперед, Весельчак, вперед! Ее надо спасти! Во что бы то ни стало!
— А! — вскричал канадец. — Я знал, что, в конце концов, сумею задеть вас за живое!
Всадники пригнулись к шеям лошадей и, как вихрь, помчались по следам, оставленным кавалькадой.
Не проехали еще и мили — как до них уже донеслись громкие крики и выстрелы.
— Вперед! Вперед! — закричал граф, пришпоривая лошадь.
— Вперед! — повторил за ним Весельчак.
Ураганом влетели они в ущелье и, как два демона, смело бросились в самую гущу схватки.
Разрядив винтовки, они схватили их за дула и принялись направо и налево наносить удары прикладами.
Неожиданно явившаяся помощь подоспела вовремя: трое из слуг, составлявших конвой, были убиты, дон Корнелио лежал раненый на земле, а сам дон Себастьян, прислонившись к гранитной скале, отчаянно отбивался от пяти или шести бандитов.
Эль-Бюитр схватил донью Анжелу и, несмотря на ее крики и сопротивление, успел уже перекинуть через седло.
Дон Луи налетел на похитителя и сильным ударом приклада по голове свалил с лошади, бандит замертво грохнулся на землю. Молодая девушка была свободна.
Весельчак, со своей стороны, тоже не терял времени даром, он без милосердия избивал попадавшихся ему под руку бандитов.
Сальтеадоры, застигнутые врасплох внезапным нападением и не знавшие числа нападавших на них новых врагов, сразу лишились мужества и, охваченные паническим страхом, бросились бежать в разные стороны.
Эль-Бюитр — и на этот раз — избежал петли, благодаря Эль-Гарручоло. Тот, рискуя собственной жизнью, взвалил на плечи своего капитана и спас его от заслуженного наказания.
Разбойники потеряли две трети всей шайки. Когда восстановилось спокойствие, дон Себастьян горячо поблагодарил обоих незнакомцев за оказанную помощь, которая явилась так вовремя.
Дон Луи вежливо, но очень холодно выслушал благодарные слова полковника и в ответ сказал дону Себастьяну, что лучшей наградой для него служит сознание, что он поступил хорошо. Несмотря на усиленные просьбы категорически отказался назвать свое имя, причем отказ объяснил тем, что он навсегда покидает Мексику и потому не желает взваливать полковнику на плечи такое тяжелое бремя, как благодарность.
При последних его словах Анжела подошла к дону Луи и с улыбкой кроткого упрека сказала ему:
— Я нахожу естественным, что вы, человек, спасший нам жизнь, не придаете этому никакого значения, но мы с отцом всегда будем помнить вас.
И прежде чем дон Луи мог что-либо возразить, очаровательная девушка подпрыгнула, как молодая лань, обняла его за шею и, подставляя свой чистый лоб, сказала со слезами в голосе:
— Поцелуйте меня, мой спаситель!
Граф, видимо, сильно взволнованный таким поступком наивного создания, запечатлел почтительный поцелуй на лбу девушки, отворачиваясь, чтобы не заметили, какую нежность и грусть чувствует он.
Донья Анжела, улыбаясь и краснея, бросилась в объятия к отцу, оставив в руках у дона Луи маленький образок, который обыкновенно носила на шее.
— Сохраните его на память обо мне, — сказала она. — Он принесет вам счастье.
— Да, я сохраню его, сеньорита, — ответил граф, пряча образок на груди, — как воспоминание о той минуте счастья, которую вы, сами того не зная, заставили меня сегодня испытать. Оказалось, что я ошибался, и сердце мое не совсем еще умерло.
Затем все занялись приготовлениями к отъезду. Дон Себастьян, лишившийся своих слуг, не мог и думать о продолжении путешествия. Он хотел возвратиться в Гвадалахару, чтобы там набрать другой конвой, который дал бы ему возможность не подвергать дочь опасности. При этом полковник оказался в сильном затруднении: как быть ему с доном Корнелио, которого он не хотел бросить, но не имел возможности взять с собой.
— Я беру на себя заботу об этом человеке, senor caballero, — сказал ему дон Луи. — Не беспокойтесь о нем, мы не особенно торопимся и отвезем его в месон де-Сан-Хуан, где будем ухаживать за ним до тех пор, пока он совсем не поправится.
Два часа спустя оба отряда расстались перед воротами трактира Сакаплаты , который испуганно наблюдал за их возвращением. Но полковник счел более подходящим, учитывая интересы дона Корнелио, сделать вид, что ему ничего не известно об участии трактирщика в нападении сальтеадоров, чуть не стоившем жизни ему и его дочери.
Дон Себастьян и дон Луи на прощанье обменялись холодными поклонами, убежденные, что им больше никогда не придется встретиться.
ГЛАВА I. Ночь в пустыне
До открытия богатых россыпей в окрестностях Сан-Франциско, Калифорния была совершенно дикой и неизвестной страной. Порт Сан-Франциско, самый красивый и самый большой в мире, которому в ближайшем будущем суждено сделаться центром всей торговли в Тихом океане, посещался тогда одними китоловами — они заходили в эти места в определенное время года ловить китов.
Незначительное число индейцев из племени Плоскоголовых бродили в обширных лесах, покрывавших побережье. В стране, которой теперь овладела промышленная лихорадка и которая на всех парусах идет вслед за прогрессом, в то время только хищные звери чувствовали себя полноправными хозяевами.
Бывший офицер швейцарской гвардии короля Карла X 38 основал маленькую колонию на территории Сан-Франциско и занимался заготовкой строевого леса, который он распиливал на доски на нескольких водяных мельницах.
Вот каковой была эта страна, когда внезапно, как удар грома, разнеслась весть об открытии богатых золотых россыпей в Калифорнии.
С этого момента все, точно под влиянием волшебной палочки могучего волшебника, моментально преобразилось. Со всех частей света сюда стали стекаться авантюристы, принося с собой и лихорадочную деятельность, и ту безграничную смелость, которая не знает никаких препон и храбро преодолевает все препятствия.
Там, где тянулись мрачные таинственные леса, старые как сам мир, вырос город и всего через несколько месяцев количество жителей исчислялось десятками тысяч. В его гавани, до сих пор пустовавшей, виднелись многочисленные вымпелы кораблей всех величин и всех наций, — это все вызвала золотая лихорадка.
В погоне за россыпями тут происходило настоящее столпотворение: бездомные бродяги и знатные дворяне, солдаты и священники, дипломаты и врачи, — все они стремились сюда. Их одинаково влекло магическое слово «золото», и ради него они, не задумываясь, пускали в дело кинжал или револьвер.
За золото эти люди готовы были продать и совесть, и честь, и даже самих себя!
В эпоху, которой посвящен рассказ, золото только что было открыто и Калифорния находилась, так сказать, в самом разгаре золотой лихорадки.
Это было года три спустя после событий, описанных в предыдущих главах…
В Сьерра-Неваде, на живописных склонах, полого спускающихся к морю, в чаще огромного девственного леса, в ста милях от Сан-Франциско, между этим городом и Лос-Анджелесом, весь день стояла удушливая жара. К вечеру с моря подул легкий ветерок и немного освежил атмосферу. Но ветер скоро совсем стих, и снова наступила та же удушливая жара.
Пернатое население лесов, забившись в густую листву, тоже, видимо, сильно страдало от жары и только изредка давало знать о себе резкими нестройными криками. Отвратительные аллигаторы, мокнущие в болотной грязи или же растянувшиеся вблизи высохших пней, видневшихся там и здесь, были единственными живыми существами, оживлявшими пейзаж. Мрачное, гнетущее впечатление усиливалось слабым, бледным и дрожащим светом луны, лучи которой едва пробивались сквозь зеленый лесной купол.
На одной из бесчисленных тропинок, протоптанных хищниками во время их ежедневных странствований на водопои, послышался топот лошадиных копыт, и из чащи показались два всадника. Они остановились на прогалине, образовавшейся благодаря тому, что на этом месте упало на землю несколько десятков деревьев, покрытые мхом стволы которых уже представляли собой одни гнилушки.
Оба всадника были одеты так, как одеваются охотники или лесные бродяги. Составлявшие их вооружение американские карабины, длинные ножи — мачете и, кроме того, свернутые и привязанные к седельным лукам реаты говорили, что принадлежат они к числу так называемых пограничных бродяг. Оба были людьми уже не молодыми.
Но на том и кончалось все сходство между ними, потому что один из них был, несомненно, европеец, а его спутник, со своим оливковым цветом кожи и резкими, грубоватыми чертами лица мог служить превосходнейшим типом индейца из Чили, где туземцы известны под именем арауканов 39 . Арауканы, пожалуй, единственное из всех туземных племен Нового Света, сумевшее даже до настоящего времени сохранить чистоту своей крови и заставить уважать свою независимость.
Выехавшие на прогалину были не кто иные, как Валентин Гилуа, или Искатель Следов, и Курумилла, его молчаливый и самый преданный друг и товарищ с тех пор, как судьба много лет тому назад привела Валентина в Арауканию.
Годы почти не повлияли на их внешность: они держались прямо и казались очень сильными.
И только на лице француза прибавилось несколько новых морщин, да несколько серебристых нитей примешалось к его волосам. Черты лица стали как будто острее, а смелый и открытый взгляд как будто еще глубже проникал в душу собеседника. Было заметно, что над головой этого человека пронеслось немало бурь и победа досталась ему не даром.
Индеец был все так же, как и прежде, угрюм и сосредоточен. Годы оказали еще меньшее влияние на его могучую натуру, они лишь увеличили его обычную молчаливость и накинули на его темное лицо более густое покрывало того невозмутимого внешнего спокойствия, которое так свойственно почти всем туземцам Америки.
Хотя всадники ехали рядом, они не разговаривали, и каждый молча думал про себя свою думу.
По временам Валентин Гилуа останавливался и внимательно осматривался, затем продолжал продвигаться вперед, с сомнением покачивая головой.
Каждый раз, как охотник останавливал своего коня, Курумилла сейчас же следовал его примеру, но при этом ни одним словом, ни одним жестом не показывал, что хоть сколько-нибудь интересуется, зачем так часто останавливается его друг.
Между тем лес с каждым шагом становился все гуще, а тропинка все уже, и, по-видимому, лошади скоро уже не смогут продвигаться вперед из-за лиан, которые образовывали здесь почти непроходимую зеленую завесу.
Наконец, оба всадника достигли, хотя и с большим трудом, прогалины, о которой мы только что говорили. Добравшись до этого места, Валентин Гилуа остановил лошадь и, облегченно вздохнув, сказал своему спутнику:
— А знаете что, милый друг Курумилла? Я поступил как настоящий сумасшедший, когда поверил вам и согласился ехать с вами сюда… Теперь я ясно вижу, что мы заблудились.
Индеец отрицательно покачал головой.
— Гм! Я знаю, что никто лучше вас не сумеет обнаружить следы и идти по ним, что вы почти всегда сумеете отыскать настоящую дорогу даже там, где никогда не бывали раньше… Но так темнеет, что я, например, почти ничего не вижу в двух шагах от себя… Сознайтесь, что мы заблудились. Pardieu! 40 Это ведь может случиться со всяким. По-моему, нам лучше всего оставаться здесь и дожидаться, пока взойдет солнце, а уже потом, днем, продолжать наши поиски. Почти два часа мы пытаемся доказать себе, что все еще идем верной дорогой.
Курумилла, не отвечая ни слова, соскочил с лошади и принялся исследовать прогалину во всех направлениях. Через несколько минут он вернулся к своему другу и сделал жест, который означал, что он хочет снова сесть на лошадь.
Валентин Гилуа внимательно следил за всеми его движениями.
— Ну! — сказал он, кладя руку на плечо индейцу. — Вы до сих пор еще не убедились?
— Еще один час, — отвечал индеец, мягко высвобождаясь и вновь садясь на лошадь.
— Parbleu! 41 — проговорил Валентин. — Признаюсь вам, мне сильно начинает надоедать эта игра в прятки в непроходимом лесу, и, если вы не дадите мне убедительного доказательства, я не сделаю дальше ни одного шага.
Курумилла нагнулся и, показывая ему небольшого размера вещицу, которую он держал в руке, сказал:
— Посмотрите.
— Э-э! — с удивлением проговорил Валентин, тщательно осмотрев вещь, которую ему передал ему спутник. — Что это за штука? Ба-а! Да как же я сразу не узнал? Это портсигар, и даже очень красивый, честное слово!.. В нем осталась одна сигара.
Охотник с минуту молча рассматривал портсигар, а затем продолжал:
— Правда, я уже давно не видел этих предметов роскоши, от которой я отрекся, чтобы вести жизнь вольного охотника. Где вы нашли это, Курумилла?
— Здесь, — отвечал индеец, указывая рукой на то место, где он обнаружил находку.
— Отлично! Владелец портсигара не должен быть особенно далеко от нас, а поэтому едем дальше.
Валентин Гилуа спрятал портсигар, и оба всадника продолжали путь.
Миновав прогалину, они свернули на тропинку, которая, постепенно сужаясь, тянулась почти на целую милю. Затем она стала понемногу расширяться, и вскоре, благодаря пробившемуся сквозь поредевшую листву лунному свету, они увидели на тропинке массу свежих следов, оставленных большими животными с раздвоенными копытами, которые, проходя, сильно помяли кусты и поломали ветви.
— Вперед! — весело крикнул Валентин Гилуа. — Я ошибался, Курумилла. Мы, оказывается, все время были на верной дороге, и теперь скоро нагоним тех, кого так давно ищем.
Нечто вроде улыбки готово было промелькнуть на угрюмом лице индейца, но попытка эта не удалась, и вместо улыбки получилась только гримаса. Вдруг Курумилла схватил за узду лошадь своего спутника и, нагнувшись вперед, сказал ему:
— Слушайте!
Валентин Гилуа стал внимательно прислушиваться, но прошло несколько минут, прежде чем он стал в состоянии различить что-либо другое, кроме тех смутных, таинственных звуков, которые никогда не прекращаются в лесу. Наконец ветер донес до него некий новый слабый звук.
Охотник удивленно выпрямился.
— Pardieu! — вскричал он. — Этот музыкант выбрал самое подходящее время для концерта. Мне очень интересно поближе взглянуть на этого чудака. Вперед! Вперед!
Проехав еще около четверти мили, они смогли разглядеть сквозь деревья свет костра и отчетливо услышали звучный мужской голос, который пел под аккомпанемент хараны.
Охотники в удивлении остановились и стали слушать.
