Текст книги "Седьмое небо"
Автор книги: Гурам Панджикидзе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Элизбар прижался к стенке, чтобы не помешать им, а молодые шли, шли, шли, будто и не замечали его…
Разбудил Элизбара дождь. Оказалось, он сидит в сквере на скамейке. Улица пуста, вокруг ни души. Дождь тихий, теплый, приятный. На асфальте в маленьких лужицах пузырятся и сверкают отсветы электрических фонарей. Он подставил под капли лоб. Все тело горит. Во рту горько. Стало тоскливо: как мог он напиться! Ни о чем не хотелось вспоминать. Он медленно, трудно поднялся и побрел домой. Вышел на середину улицы. Запрокинул голову и, как, бывало, в детстве, стал глотать дождевые капли. Потом спохватился, как бы кто не увидел, и заторопился дальше. Дождь припустил, с крыш доносилось приятное постукивание капель, а пустые освещенные витрины сияли за мокрыми стеклами еще ярче.
На перекрестке Хундадзе заметил милиционера, который до глаз натянул капюшон плаща, спрятался под старый платан и закурил.
Он обрадовался живой душе и тоже нащупал в кармане папиросы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Пять лет, не меньше, прошло с тех пор, как Хидашели последний раз был в опере. Сегодня партии Кармен и Хозе исполняли гастролеры – румынские певцы. Но тщательность, с которой оделся Леван, объяснялась, конечно, не этим. Он шел в театр с Натией.
У подъезда толпился народ, спрашивали лишний билетик.
– Очевидно, хорошие певцы?
Натия кивнула.
В фойе Леван взглянул в зеркало. Сначала на Натию, потом на себя. Натия перехватила его взгляд и улыбнулась.
– Не волнуйся, Леван, вечерний костюм тебе очень идет.
– Меня интересует совсем другое.
– Что?
– Идем ли мы друг другу?
– Это, между прочим, и меня интересует. – Натия бросила быстрый взгляд в зеркало, потом повернулась к Левану и рассмеялась.
Они были красивой парой и привлекали общее внимание. Левана это радовало, хотя он сдержанно здоровался со знакомыми. Натия тоже была в радостном настроении и тоже старалась скрыть свое волнение.
Во время первого же акта Леван понял, что опера – это не для него. Он даже удивился задним числом, вспомнив, как в школьные и студенческие годы постоянно бывал здесь, знал наизусть все оперные партии.
Теперь он предпочитал слушать музыку в записи на пластинку или пленку, а главное – в одиночестве.
Оживился Леван только во втором акте, когда Хозе исполнил свою знаменитую арию.
Рядом с Леваном щуплый лысый старичок с галстуком-бабочкой хлопал своими маленькими ручками и тихо приговаривал:
– Браво, браво!
Леван взглядом показал Натии на старичка. Натия огорчилась и так поглядела на Левана, как будто говорила: зачем же смеяться над пожилым человеком! А он, словно угадав, что она хотела сказать, тихо прошептал ей на ухо;
– Я не зря смеюсь над такими людьми. Они словно рождены для того, чтобы самим ничего не делать и лишь наслаждаться тем, что создано другими.
Оживленно разговаривая, все высыпали в фойе. У Натии порозовели щеки, засверкали глаза.
– Не жарко ли тебе? – спросил Леван. – Пойдем на веранду.
Натия отрицательно покачала головой. И вдруг улыбка исчезла с ее лица – она увидела Маринэ с подругами и пожалела в душе, что не вышла на веранду. Теперь уже было поздно, теперь это смахивало бы на бегство.
Леван заметил замешательство Натии, обернулся, следя за ее взглядом, и тоже увидел Маринэ. Он сделал вид, что ничего не произошло, и попытался продолжить беззаботную беседу, но это ему не удалось.
Маринэ прошла за его спиной, снисходительно кивнув Натии.
– Леван, уйдем.
– Почему? Что случилось?
– Ничего не случилось, мне действительно жарко, и я предпочитаю выйти на улицу. – Натия постаралась улыбнуться.
Леван молчал. Он понял, что между Маринэ и Натией что-то произошло. Почему же Натия не захотела ему сказать об этом?
Когда они вышли из оперы, Леван остановил девушку, нежно взял ее за руки и заглянул в глаза.
– Натия, ничего не скрывай от меня, прошу.
– Ничего особенного не случилось. Мне просто не хотелось, чтобы этот хороший вечер был испорчен чем-нибудь, пусть даже совсем незначительным,
Они молча пошли до Руставели.
– Леван, прошу тебя, не теряй чувства юмора.
– Трудно, но другого выхода нет. Постараюсь.
– А сейчас, раз все кончилось благополучно, если ты очень попросишь, я немедленно отвезу тебя к бабушке!
– Я, честно говоря, уже потерял надежду, что когда-нибудь познакомлюсь с ней. – Леван окончательно преодолел дурное настроение.
– Только имей в виду, времени у нас не очень много.
– Сейчас же поймаю машину.
– У первого же цветочного магазина остановимся, купим гвоздики.
– А розы нельзя?
– Только гвоздики. Бабушка очень любит гвоздики.
Леван остановил такси.
– Ты сядь первым, я выйду у цветочного магазина.
– Я тоже выйду, ты одна не сможешь выбрать. А бабушка любит сладкое? Я куплю что-нибудь. Теперь уж зубы у нее не будут болеть.
– Бабушка любит, когда человек говорит мало и не говорит беззубые остроты.
– А ты похожа на бабушку?
– Как две капли воды.
– Тогда я навеки онемею.
– На это я не надеюсь.
После недолгой паузы Леван снова заговорил:
– А как ты все-таки думаешь, понравлюсь я бабушке?
– Посмотри на меня! – деловито распорядилась Натия.
Леван повернулся. Натия лукаво оглядела его.
– Мне кажется, что понравишься.
– А как мне об этом узнать?
– Если она протянет тебе руку, значит тебя можно поздравить.
– А я должен поцеловать руку?
– Конечно, только не теряйся, ради бога! Бабушка старая музыкантша и привыкла к вежливым людям.
– А как я должен вести себя?
– Это зависит от создавшегося положения. Если я почувствую, что ты себя ведешь не так, как надо, тогда я указательный палец левой руки приложу к подбородку. Понял?
– Понял! – рассмеялся Леван.
2
Ольга Дмитриевна с удивлением смотрела на молодых людей.
– Знакомься, бабушка, мой друг Леван Хидашели.
Леван стоял молча. Ждал, когда бабушка протянет ему руку. Но та не протянула, даже слова не произнесла и, молча повернувшись, пошла в комнату.
– Я погиб! – вырвалось у Левана, он с трудом сдерживал смех.
– Крепись! – прошептала Натия. – Знай, бабушка не переносит смеха без причины.
Ольга Дмитриевна надела очки, вернулась и бесцеремонно принялась разглядывать Левана. Парень ей понравился, и она протянула ему руку, которую Леван с подчеркнутой галантностью поцеловал.
– Прошу! – вымолвила старушка и повела гостей в комнаты.
Они уселись за круглым столом.
Бабушка пристально смотрела на Левана, и он под ее взглядом невольно заерзал на стуле, засмущался, машинально достал сигарету.
Натия подняла указательный палец к подбородку. Леван поспешно смял сигарету и полошил в карман.
– Да, так что ты сказала мне про этого молодого человека? – спросила Ольга Дмитриевна внучку.
– Он мой очень хороший друг.
– Видно, что хороший, но чем он занимается?
Натия подмигнула Левану. Это уже означало серьезную победу.
Леван приободрился и снова достал сигарету. И только собрался спросить, можно ли курить, как Натия снова поднесла к подбородку указательный палец. Леван опять смял сигарету и засунул ее в карман.
– Он инженер, работает в Рустави,
– Эта профессия любит серьезных людей.
– А разве Леван не серьезный человек?
– По теперешним парням трудно определить, кто из них серьезный, а кто нет. Теперь все хорошо одеты и у всех хорошая внешность. А кто твои родители? – неожиданно спросила Ольга Дмитриевна у Левана.
– Мать врач. Отец профессор, преподает в институте электромеханику, – Леван рукой указал на электролампу. – Они политически хорошо подкованы и морально устойчивы, – добавил он серьезно и выразительно поглядел на Натию: видишь, мол, какой я молодец.
Натия, смеясь, покачала головой.
– Бабушка, не напоишь ли нас чаем? Уже поздно, мы должны скоро ехать.
Бабушка что-то проворчала и вышла на кухню.
– Натия, по сравнению с 1913 годом уровень моего терпения стал в пять раз выше, но если я сейчас не закурю, то просто с ума сойду.
– Когда вернется бабушка, ты попроси, может быть, она и разрешит.
Натия села к роялю, который занимал почти всю комнату, Леван встал из-за стола и подошел к ней.
А Ольга Дмитриевна украдкой разглядывала молодых из кухни и довольно качала головой. «Хороший парень», – решила она наконец и вернулась в комнату с сахаром и печеньем в руках.
– Ольга Дмитриевна, вы разрешите курить?
Разрешение было получено. Леван закурил и прислонился к стене, так было удобней смотреть на Натию. Она играла и все время чувствовала его взгляд. Не смогла сдержать улыбки, потом подняла голову и взглянула ему прямо в глаза.
Леван растерялся. Он и сам не понимал, что с ним происходит. Еле сдержался, чтобы не подойти к ней и не поцеловать.
– Чай готов.
От голоса бабушки Ольги молодые очнулись. Натия перестала играть. Леван взглянул на потолок и вздохнул, будто говорил: «Боже, и в чем я провинился перед тобой?..» Натия поднесла к подбородку указательный палец, оба рассмеялись и сели к столу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
День выдался знойный. Такие и в июле редко случаются. Жарко было на улице, а в мартеновском цехе воздух накалился, как в духовке. Сталевары беспрестанно пили воду, подбегали к вентиляторам, расстегивали комбинезоны и рубахи, подставляя ветерку вспотевшие тела.
– Что вы делаете? Воспаление легких захотели схватить? – закричал Леван, обходивший печи. У одной из них заметил Васо Хараидзе, жестом спросил, как, мол, дела.
Васо улыбнулся и поднял вверх большой палец в знак того, что все идет отлично. Лексо Арчемашвили тоже сиял, Леван никогда не видел его таким счастливым.
– Лексо, чему радуешься? – на ухо крикнул ему Леван и немного отошел от печи.
– Жена завтра приезжает, вот и радуется, – ответил за Лексо второй сталевар.
– Выздоровела?
– Спасибо вам, товарищ начальник, теперь здорова. Если не я, так мои дети отблагодарят вас за все.
Леван хлопнул по плечу сталевара.
– Работай хорошо, дорогой Лексо, это и будет твоей благодарностью!
Лексо Арчемашвили не умел выразить свою благодарность за то, что Леван помог устроить его жену в лучшую больницу, а потом выхлопотал ей бесплатную путевку в Гагры. Зато на работе он старался изо всех сил, чтобы потрафить Левану.
К Хидашели подбежал сталевар третьей печи.
– Просят к телефону!
– Кто еще… – пробурчал Леван и пошел в будку.
Звонил Хундадзе, приглашал его к себе.
Начальник цеха был в кабинете один. Перед ним лежал раскрытый журнал с паспортами сталеварения. Когда вошел Леван, он отложил журнал в сторону.
Помолчали. Потом Элизбар тихо сказал:
– Сегодня мы советовались с директором и главным инженером и решили представить тебя на звание Героя Социалистического Труда.
Хундадзе прищурил один глаз и испытующе поглядел на Левана. У молодого начальника смены по всему телу пробежала приятная дрожь. Он чуть было не охнул от радости, но вовремя сдержался. Только улыбнулся и спокойно сказал:
– Огромное вам спасибо, Элизбар Иванович!
– Только знай: никому ни звука, я не должен был тебе говорить об этом, но…
Хидашели еще раз поблагодарил и вышел из кабинета. Начальник цеха проводил его взглядом.
«Парню двадцать восемь лет, он уже, считай, Герой Социалистического Труда, а скоро будет и начальником мартеновского цеха», – подумал Элизбар.
Он окончательно решил, что в октябре уйдет с завода, и как будто даже успокоился. А радость жены его была безгранична. Только одного она боялась: вдруг муж передумает? Но боялась она напрасно – Элизбар был человеком с твердым характером и никогда своих решений не менял.
«Мне было пятьдесят, когда меня назначили начальником мартеновского цеха», – горько подумал Элизбар. Он достал папиросу, сунул ее в рот и задумался, потом, очнувшись, начал шарить в карманах. Шарил по столу, искал под бумагами, открывал ящик. Но коробка со спичками нигде не было. Хотел позвонить секретарше, передумал, махнул рукой и бросил папиросу в корзину для бумаг. «Завидую? Нет, нет, не завидую. Просто наша жизнь была гораздо сложнее и труднее. Нелегкая была жизнь!..»
Леван почти бежал по цеху. Хотелось лететь, он чувствовал прилив безграничной энергии. Арчил Хараидзе сразу же почувствовал, что у начальника произошло какое-то радостное событие. Он никогда не видел Хидашели в таком состоянии, но все же не посмел спросить, что случилось.
Хидашели с трудом держал себя в руках. Он подскочил к третьей печи. На заправочной машине к задней стене подвезли доломит и ссыпали его. Хидашели показал машинисту, чтобы он уступил ему свое место. Потом подбежал к кому-то.
– Как ты лопату держишь, это тебе не палка, – закричал он, улыбаясь, выхватил лопату и принялся работать. Немного успокоившись, вернул лопату хозяину и подошел к Арчилу. Мастер читал анализ пятой печи, серы было больше нормы. Леван приказал шлак до полировки посыпать рудой и металл подогреть до тысячи семисот градусов.
В работе время шло быстро. На оперативной летучке он сидел уже совершенно спокойно, как будто ничего не произошло.
Начальник мартеновского цеха был поражен его хладнокровием. «Современная молодежь не умеет радоваться, – подумал он, – потому что легко всего добивается, она не знает цены победе».
2
Весть о представлении Хидашели к званию Героя Труда облетела весь завод, узнали об этом и в цехе. Когда начальник смены появился, к нему сбежались все, окружили и радостно поздравили. Один Лексо стоял в стороне. Он не осмеливался подойти к Левану, только издали ему улыбался. Хидашели хорошо знал, что Лексо застенчив, поэтому сам подошел к сталевару и пожал ему руку.
– Подожди, ребята! Это все разговоры, даже не думайте об этом. Лучше займемся делом, а то не только Героя не дадут, а и в шею погонят.
Металлурги рассмеялись и разошлись к своим печам.
Важа Двалишвили, узнав радостную весть, примчался повидаться с другом. Вскоре в цехе появился и Резо Кавтарадзе и бросился обнимать Левана.
– Да брось ты, я же еще не Герой!..
– Хватит тебе ломаться!
– Лично я ничего не слыхал, если ты что-нибудь знаешь, расскажи.
– Ну хорошо, я верю, что ты ничего не знаешь. И скажу тебе по секрету, это чистейшая правда. Я уже звонил Нодару, он на радостях через полчаса будет здесь.
– Ты с ума сошел, он ведь всю ночь работал!
– Ничего, и вообще, я думаю, это событие нужно сегодня отметить.
– Это дело доверьте мне, – сказал Важа, – дома у меня стоит двадцать бутылок имеретинского. Сейчас позвоню своей княгине, и она добавит к вину другие необходимые вещи. Сегодня у меня настроение кутить. Скоро три месяца, как я капли в рот не брал.
– А своим ты сообщил? – спросил Резо Кавтарадзе.
– Зачем? Если мне действительно дадут Героя, они и без меня узнают. В конце концов, пока еще ничего не случилось. Меня хотят представить, но представление это еще не присвоение.
– Ах вот как, хитрец, ты же говорил, что ничего не знаешь? – рассмеялся Резо. – Все равно, повод выпить есть. После оперативки все мы соберемся около твоей машины…
Леван издали заметил, что Лексо как-то неловко действует лопатой, и подошел ближе.
– Что с тобой, не заболел ли ты? – прокричал Леван. «Нет», – показал жестом сталевар и смутился.
– Что-то ты не в форме. Если плохо себя чувствуешь, иди домой, отдохни.
– Нет, – Лексо упрямо покачал головой.
– Тогда хорошенько забей порог, работай быстрее…
Левану захотелось пить, он подошел к будке с газированной водой.
– Вчера из деревни к нему товарищи приехали, малость перебрали, видно, – сказал ему сталевар третьей печи. Он догадался, о чем беседовали начальник смены и Арчемашвили. – Бедняга! Наконец-то и у него радость в доме!
Леван смолчал. Выпил залпом воду и не торопясь закурил.
Сегодня смена работала с особым старанием. Леван понял, что они горды за него и хотят отличиться в этот радостный для начальника день.
В третьей, четвертой и седьмой печах шихту засыпали в рекордные сроки.
Арчил принес анализ чугуна из миксера и что-то сказал. Они стояли слишком близко у печи. От страшного грохота ничего не было слышно. Хидашели взглянул на анализ. Углерода много, да черт с ним, с углеродом, а вот количество фосфора и серы слишком уж велико. Он выругался и направился к миксеру. Мастер пошел за ним, но прежде они завернули к Хундадзе, и Леван молча положил анализ перед Элизбаром на стол: что, мол, ты на это скажешь?
Элизбар заглянул в бумагу и подчеркнул красным карандашом две цифры. Потом взялся за телефон.
И как раз в этот момент в цехе завыла сирена. Леван вздрогнул. Элизбар уронил телефонную трубку. Они переглянулись – лица их словно окаменели. Первым опомнился и выскочил из кабинета Леван. По лестнице он бежал через две ступеньки и как ошалелый ворвался в цех.
Народ толпился у второй печи. Леван растолкал сталеваров и остолбенел – на полу лежал Лексо Арчемашвили. Вместо его левой ноги торчала обуглившаяся кость. Леван закрыл глаза, а когда снова открыл их, рабочие уже суетились возле печи. Все было ясно: сталь прорвала порог и выплеснулась Лексо на ногу.
«Все погибло, все», – это была первая мысль, промелькнувшая в голове Левана.
– Черт возьми, почему я его не выгнал! – шептал он в отчаянии.
За все эти годы никогда у него ничего не случалось, кроме нескольких простых, незначительных неполадок. Он как бы забыл, что во время единоборства с металлом может произойти авария, может пострадать человек. А ведь он знал много примеров, да и сам бывал свидетелем подобных аварий. Но чтобы все это произошло у него!.. Левану показалось, будто он стоит у пропасти и вот-вот рухнет туда.
Вокруг Лексо уже столпились приехавшие врачи…
«Погибло, все погибло», – монотонно стучало в голове у Левана. А в это время Арчемашвили уже увозили, потом появились директор и главный инженер, Иорам Рухадзе спрашивал, сильно ли пострадал сталевар, а ему кто-то отвечал, что если кость не повреждена, то, может быть, ногу не ампутируют, но, во всяком случае, работать парень больше не сможет…
Все это было где-то далеко от Левана, мысли которого были заняты только одним: «Пропало, все пропало…»
– Леван, что с тобой? – встряхнул его кто-то. Рядом стояли Важа и Резо.
– Я сам виноват! – проговорил Леван с усилием.
– Чушь какая, в чем же ты виноват? – начали успокаивать его ребята.
Они не поняли, о чем он думал…
«Почему сегодня, почему именно сегодня?» – места себе не находил Леван.
Все собрались в кабинете начальника цеха для составления акта.
– Вот бедняга, только жена поправилась, из больницы выбралась, и такое несчастье! – вздохнул Арчил Хараидзе.
Рабочие стояли возле кабинета и тихо разговаривали. Они ждали решения начальства.
– Интересно, что запишут в акт, какую назначат пенсию?
– Если начальник смены скажет все как надо, зарплату полностью оставят.
– Все-таки как же это случилось, кто виноват? – спросила секретарша. На ее стуле кто-то сидел. А она ходила вокруг стола и только охала.
– Кто его знает… К печи он подошел прикурить, именно в этот момент и прорвалась сталь. Он даже отпрыгнуть не успел. Хорошо еще, что в лицо не попало.
– В акте должны записать, что он не виноват. Иначе даже пол-оклада не дадут на пенсию.
– Надо было предупредить начальника смены!
– Хидашели в таких делах не ошибается, вы же видели, как он переживает. Даже если ему грозит выговор, он не поставит под удар Арчемашвили, – уверенно сказал Васо Хараидзе.
Никто ему не ответил, все только закивали, ты, мол, прав…
Леван Хидашели сидел в кабинете, опустив голову, уставившись в пол.
– Как это случилось? – спросил главный инженер. Хидашели очнулся, взглянул на Георгадзе, потом оглядел остальных. Директор перебирал бумаги.
«Кто знает, может быть, и не все еще погибло, – подумал Леван. – Во всем нужно обвинить сталевара. Это единственный выход… Хотя нет, почему обвинить, ведь он действительно виноват, ведь это так и было! Да, во всем виноват сам Арчемашвили. И он, Леван Хидашели, с чистой совестью скажет сейчас истинную правду».
Леван с надеждой посмотрел в глаза главному инженеру и громко, уверенно начал:
– В ту минуту, когда сталь прорвала порог, я был у начальника цеха. Говорят, что Арчемашвили подошел к печи прикурить… Сталь именно в ту минуту прорвала порог…
– Вы считаете его виновным или нет? – резко перебил Иорам Рухадзе.
– Конечно, в этом нет никаких сомнений.
Леван почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Оглянулся и увидел Важу. Он все понял, освободил руку и уже спокойно продолжал:
– С утра уже было заметно, что он не в форме, не может как следует работать, с трудом передвигается. Я подошел и предупредил его, что, если он болен, пусть идет домой. Он категорически отказался. Тогда я сказал: в таком случае работай побыстрей. И порог хорошенько замажь. Как потом мне рассказали, он, оказывается, накануне пил до утра. И вот, выпивший, невыспавшийся, порог он заполнил небрежно. Это он, наверно, и сам подтвердит… если…
Хидашели достал из кармана сигарету. Все молчали.
– Сразу же после смены собрание, – сказал директор и встал.
Когда они остались одни, Важа тихо спросил:
– Зачем ты это сделал, Леван? Ты же знаешь, что после твоих слов он получит гораздо меньшую пенсию. А у него большая семья, каждая копейка на счету.
Леван посмотрел в глаза Важе и ответил:
– Я не мог иначе, я сказал правду.
3
Они сидели втроем – Важа, Резо, Нодар. Настроение было отвратительное. Ели без всякого аппетита, пили без тостов.
– Где же все-таки Леван? – недоумевал Важа.
– Вряд ли у него есть настроение кутить, – и Нодар махнул рукой.
– А мы что, кутим? – усмехнулся Важа.
– Попробую еще раз позвонить, может быть, уже дома. – Важа встал, взял трубку, набрал номер. Немного подождал. Положил телефонную трубку и вернулся к столу.
– Может быть, уехал в Тбилиси? – предположил Нодар.
– В Тбилиси? Не думаю, – ответил Важа. – Я знаю, что он занимал у кого-то деньги, собирался в больницу идти.
– Если он действительно хотел помочь Лексо, так не сказал бы того, что сказал, – наконец-то заговорил Резо.
– Так нельзя рассуждать, – возразил Важа.
– Ты всегда заступаешься за Левана, – заметил Нодар.
– Я не оправдываю Левана и не виню его. Это такое дело, что нельзя говорить, не подумав.
– Я много думал, но не нашел оправдания поступку Левана! – упрямо твердил Резо.
– Тогда давай рассуждать: по закону Леван правильно поступил или нет? – спросил Важа.
– По закону – да! – согласился Нодар.
– Это тоже еще вопрос! – отмахнулся Резо.
– Нет, тут никакого сомнения быть не может. По закону он поступил совершенно правильно. – Важа говорил убежденно.
– Да, что правда, то правда, по закону он поступил правильно! – снова подхватил Нодар.
– Еще раз повторяю: надо проверить, был сталевар виноват или нет. Кроме того, что случилось бы, если бы в данном случае встали на позиции не только законные, а и человеческие? Что потеряли бы громадный завод и все государство, если бы Лексо Арчемашвили получил пенсию на тридцать или на сорок процентов больше? Скажи, Важа, что ты молчишь, разве разрушился бы от этого Руставский металлургический завод? А я утверждаю: ничего бы не случилось. Видишь, ты не знаешь, что и сказать. Не хочешь обвинить Левана, но другого ответа быть не может. Не так ли? Почему же молчит болтливый твой язык?
– Ты не прав! Он поступил так, как считал нужным. Поступил правильно, по закону. Это дело совести. Одни умеют лгать во спасение, другие не умеют.
– А как бы ты поступил на его месте? – У Резо странно изменился голос, он стал тоньше.
– Я?.. – растерялся Важа.
– Да, ты!
– Трудно так сразу ответить… Не знаю, как бы я поступил. Заранее ни один человек не может знать, как бы он поступил в критический момент своей жизни.
– Ты просто не хочешь сознаться, упрямишься, а сам прекрасно знаешь…
– Может быть, но не надо забывать и о том, что я – Важа Двалишвили, а он – Леван Хидашели. Мы можем по-разному смотреть на одно и то же явление жизни. Факт, что Леван поступил законно.
– Ты Левана любишь и никак не хочешь здраво посмотреть на это дело. Ну хорошо! Я поставлю вопрос иначе. Как ты думаешь, месяц тому назад Леван поступил бы так же?
– При чем тут месяц? – удивился Важа.
– Так и быть, разжую тебе: как бы он поступил, если бы не был представлен на звание Героя?
– Резо, ты понимаешь, что говоришь? – вскочил Важа.
– К сожалению, понимаю!
– Резо, нельзя говорить о таких вещах, не имея веских доказательств, решать так, одним махом… – замотал головой и Нодар.
– Я знаю, о чем говорю, и отвечаю за свои слова. Налей, выпьем еще…
– Левана я знаю восемь лет, – сказал Важа. – Я видел его и в худших переплетах. Он бы не пошел на такой шаг из-за звания Героя Труда. Может быть, он ошибается, но верит, что поступает правильно.
– Вот не думал, что ты такой наивный! – насмешливо сказал Резо и выпил залпом вино. – Для него самое главное сейчас – получить Героя.
– А может быть, ему важно не само по себе звание Героя, а все, что из этого вытекает? У него большие планы.
– Какие же это у него планы?
– Я сам не знаю.
– А если не знаешь, так лучше молчи.
– Не знаю, но верю! – Резо ударил по столу кулаком. – Однажды Таль пожертвовал Ботвиннику ладью. Кто-то в зале спросил у Лилиенталя, видит ли он цель в этой жертве? Лилиенталь ответил: не вижу, мол, но верю. Понятно?
– Медико! Если собираешься дать нам жаркое, так давай наконец! – вдруг, разозлившись, закричал жене Важа.
Медико принесла жареное мясо с картофелем на большой сковороде, молча поставила на стол и снова ушла на кухню.
– Берите, ребята, пока горячее.
Нодар взял только картошку.
– Ты что, вегетарианец? – пытался шутить Важа.
– А ну, позвони еще раз, может быть, пришел? – сказал Нодар вместо ответа.
Не успел Важа встать, как зазвонил телефон.
– Слушаю! – сказал Важа громко и тут же поднял руку, давая знать ребятам, что это Леван. – Хорошо, приезжай скорей…
4
В больницу Леван явился поздно, от усталости почти совсем перестав волноваться. Он вошел в кабинет дежурного врача.
Тот отложил газету и не торопясь оглядел Хидашели.
– Кого вы хотели бы навестить?
– Лексо Арчемашвили, сталевара, которого привезли к вам несколько часов назад.
– Он на этом же этаже, можете пройти, только имейте в виду, что больного волновать нельзя.
– Не стоит, наверное, идти в палату. Я просто хочу знать, каково его положение?
– По словам главного врача, ногу, наверное, не ампутируют, но работать по специальности он больше не сможет.
Леван встал и, не попрощавшись, вышел из комнаты. В коридоре он увидел Арчила и Васо. Здесь же на диване прикорнула жена Арчемашвили.
Увидев начальника смены, Васо смутился, капли пота заблестели на его лбу. Когда Васо прочитал в акте заключение Левана, он не поверил своим глазам. В представлении мастера Хидашели был каким-то удивительным, сильным человеком, способным взять на себя всю вину. А теперь это божество спустилось на землю. И Васо показалось, будто он потерял что-то очень дорогое. Он даже не мог понять, чем больше огорчен: трагическим случаем с Лексо или поступком Левана? Васо стоял молча, глядел на Хидашели, но не сдвинулся с места. На глазах у него выступили слезы. Ему было стыдно за Левана. Арчил тоже жалел Лексо, но не считал возможным осуждать начальника смены, ведь тот сказал правду. Арчил подошел к Левану, шепнул ему, что главный врач обещал, будто ногу не будут ампутировать. Леван кивнул. Потом взял Арчила под руку и повел в конец коридора.
– Теперь ему понадобится много денег. В семье-то, наверное, никаких накоплений нет?
– Эх, да что у него может быть? Он один кормил всю ораву!
– В цехе соберем что-нибудь.
– Завтра сделаем. Сегодня не до того было.
– Кто сколько может, пусть столько и внесет. Упрашивать не надо. А моя доля вот!
Леван достал толстый конверт и отдал Арчилу. Мастер, не открывая конверта, понял, что денег много.
В коридоре показался главный врач. Леван оставил Арчила и пошел ему навстречу.
– Очень вас прошу, ничего от меня не скрывайте. Как дела? – спросил Леван тихо, чтобы не услышала жена Лексо.
– Пока трудно что-нибудь сказать. Может быть, удастся избежать ампутации.
– Доктор, если нужна какая-нибудь помощь, я сделаю все, только скажите… Может быть, из Тбилиси нужно пригласить кого-нибудь?
Главный врач улыбнулся, похлопал Левана по плечу.
– Не беспокойтесь, обойдемся своими силами, – и вошел в палату.
Леван остался в коридоре. К жене Лексо он подойти не решился и сказал Арчилу:
– Я уйду, если что понадобится, сообщите сейчас же. И вообще, позвони вечером обязательно.
Арчил кивнул.
Хидашели повернулся и встретился глазами с испуганным мальчиком, старшим сынишкой Арчемашвили. Хотел что-то сказать, но никак не мог вспомнить его имя. Растерявшись, он постоял немного, а потом быстро направился в комнату дежурного врача.
– Можно мне позвонить?
– Звоните.
Хидашели набрал номер Важи Двалишвили.
5
Леван молча сел за стол. Ребята тоже молчали. Только Важа попросил жену, чтобы она принесла Левану большой стакан.
– Покрепче ничего нет? – спросил Леван хозяина, поглядев на вино.
– Сейчас будет. Медико! – окликнул жену Важа.
– Ради бога, не надо, и так хорошо! – Леван взял стакан, медленно выпил и сразу же налил второй и снова выпил до дна. Потом съел немного мяса.
– Как он? – спросил наконец Важа.
– Наверно, не ампутируют. Даже не наверно, а точно знаю, что не отрежут. Но работать не сможет. Останется калекой. Дай еще выпить.
Важа схватил бутылку, наполнил стаканы и начал:
– За этого несчастного человека…
– Прошу тебя, прекрати, пожалуйста, не могу… – прервал его Леван.
– Да какой я вам тамада! Пейте за что хотите! – Важа разбавил вино нарзаном.
Резо Кавтарадзе курил папиросу за папиросой. Видя печальное лицо Хидашели, он подумал: «Кажется, лишнее я сказал».
– Теперь не время тостов. Но выпить надо, – предложил он и поднял стакан.
Бутылки опустели. Важа принес из кухни новые. Леван пил жадно и скоро охмелел. Он очень устал за этот день, и нервы, видно, сдали.
– Мне мальчишку жалко. Он так прильнул к матери и такими глазами смотрел, – признался он.
Резо тоже был пьян, и ему почему-то показалось, что голос Левана Хидашели звучит фальшиво. Он вдруг обозлился, посмотрел в глаза другу и процедил:
– Жалко, что ты раньше не заметил этого мальчика. Тогда, может быть, не переполовинил бы кусок его хлеба.
Леван так ударил кулаком, что черная сковородка с остатками мяса подпрыгнула на столе.
– Считай, что ты ударил меня! – прохрипел Резо и хотел было вскочить.
Но Важа поднялся первым и толкнул друга на место.
– Тсс! А ну, успокойтесь. Медико! – крикнул он. – Ты, кажется, собиралась в кино!
Медико поняла, что ребят нужно оставить одних. Моментально переоделась и ушла. Важа закрыл двери изнутри, снова сел за стол и сказал Резо:
– Ты сейчас пьян, сам не понимаешь, что болтаешь.
– Ты сам пьян.
– Я не знаю, кто из вас пьян, а кто трезв, но чтобы этого я больше не слышал! – не поднимая головы, твердо сказал Хидашели.
В его голосе сквозила угроза.
– Пусть испугается тот, кто тебя боится. А я все, что думаю, скажу тебе в лицо. В другое время, Леван, ты бы этого не сделал. Не погубил бы человека. Но сейчас ты испугался. Да, испугался, что тебе не дадут Героя!..
