Текст книги "Седьмое небо"
Автор книги: Гурам Панджикидзе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Сталевары привыкают к этой жаре. Все они худощавые, поджарые, ни капельки жира, в их движениях чувствуются сила и легкость, хотя спецодежда их за три дня покрывается солевым налетом. За одну смену на каждого рабочего полагается двадцать шесть литров соленой воды. Когда Леван начал работать мастером в Магнитогорске, он выпивал за смену не меньше сорока литров. Ежеминутно подбегал к будке с газировкой. Потом привык. Он знал, как рабочие смеются над новоиспеченными инженерами, которые не могут подойти к печи. Знал и потому с первого же дня все время крутился около самых стенок. Напрягал волю, терпел ужасающую жару, чтобы, не дай бог, не появились на лицах ребят насмешливые улыбки…
Гогия Немсадзе не мог простить себе, что не сумел ответить начальнику смены. Злился, из себя выходил, думал: «Язык я проглотил, что ли, почему не смог ответить ему? Надо будет разузнать, что за парень этот Хидашели! Много воображает. Ничего, я ему воткну».
Вскоре такой случай представился. Из печи взяли пробу для анализа, и в этот момент подошел Леван. Гогия предложил начальнику смены сигарету. Хотя Хидашели только что курил, но, чтобы не обидеть помощника сталевара, сигарету взял. К тому же ему не хотелось, чтобы Немсадзе подумал, будто он все еще помнит недавний их разговор. Гогия подошел к огромной железной ложке и прикурил от расплавленной стали. Рука Левана, готовая достать из кармана спичку, как будто окаменела. Он понял, чего хочет Гогия. Рабочие уставились на начальника смены. И он принял вызов. Достал из кармана черные очки и, как ни в чем не бывало, взглянул через окошечко в печь. Потом спокойно поднес сигарету к окошку и прикурил. Адский зной ударил в лицо, но он стерпел. Отступил на два шага и дал знак рабочему в будке, чтобы он открыл окошко наполовину. Подозвал Гогию, показал на заднюю стену, сказал, что она плохо починена и небрежно обсыпана доломитом.
В печи кипела сталь. Пламя бушевало на поверхности.
Помощник сталевара не выдержал. Он быстро замахал головой, давая знать начальнику смены, что тот прав, и отпрыгнул назад. Леван не двинулся с места, рукой подал знак рабочему, чтобы закрыл окно.
Огромная стальная створка опустилась. Огонь снова заперли в печи. Леван облегченно вздохнул… Еще немножко, и эту адскую жару не выдержал бы и он. Затянулся сигаретой, выбросил окурок и перешел к третьей печи.
Пристыженный Гогия отер пот со лба, подошел к огромному вентилятору и чуть не сел на него, рискуя насмерть простудиться.
Из шестой выпускали сталь. Она, казалось, с трудом удерживается в печи, вот-вот вырвется. Ковш наполнялся медленно.
Леван стоял неподалеку от желоба и жадно смотрел на вырывающуюся сталь – свою первую плавку в руставском мартеновском цехе. Ему захотелось пить, он подошел к будке. Здесь шум мазутных форсунок был не так силен. Мастер последовал за ним.
– Кажется, дела идут хорошо! – сказал Арчил.
Леван глотнул газированной воды, прополоскал рот, выплюнул воду, затем поставил пустой стакан на прилавок и небрежно подтолкнул его так, что стакан проехал по стойке и стал на место.
– Средне, дорогой Арчил. Что же это за смена? Надо хотя бы шесть скоростных плавок давать.
«Дай тебе бог здоровья», – улыбнулся в душе Арчил Хараидзе.
Вдалеке показалась девушка в белом халате. Леван узнал сотрудницу экспресс-лаборатории – сегодня он уже третий раз встречался с ней. Девушка кого-то искала. Рабочие указали ей в сторону будки с газированной водой. Она повернулась и направилась прямо к Арчилу. Увидев Левана, она растерялась. По правилам она должна была передать заключение мастеру, но, увидев начальника смены, заколебалась: а вдруг Хидашели обидится? Он понял ее замешательство и показал глазами, чтобы она отдала анализ Арчилу.
Хараидзе это понравилось. Он посмотрел на бумагу и сморщился.
– Что случилось?
– Сера увеличилась! – Мастер передал бумагу Левану.
– Ничего, – улыбнулся Леван, – принесите руду, шлак приготовьте до полировки.
В пяти печах дела шли хорошо. Еще до чистого кипения стали удалось выиграть полтора часа. Оставалось наверстать время и провести скоростную выплавку и в шестой печи. Если бы не эта проклятая сера! Леван решил окисление стали произвести не в ванне печи, а в ковше. В таком случае он мог бы выпустить шесть скоростных плавок.
«Вообще-то, и пять неплохо», – успокаивал он себя. Потом обратился к мастеру и поделился с ним своим решением.
Арчил понял, что это вежливая форма приказа.
– Я пойду проверю феросилициум!
Куски феросилициума не понравились Левану. Ему бросилось в глаза множество крупных глыб, а по правилам каждый кусок не должен превышать двух с половиной килограммов.
Леван поднял два больших комка и понес их бригадиру шихтового двора.
Валико Азарашвили сидел за письменным столом. Когда Леван вошел в кабинет, он даже не поднял головы, сидел, уткнувшись в бумаги.
Леван разозлился, бросил на стол, под самый нос Валико, два огромных куска феросилициума.
– В чем дело, товарищ? – Азарашвили подскочил и уставился на Хидашели. «Наверно, это и есть новый начальник смены».
– Взгляни – и поймешь! – отрезал Леван. – Не заставляй меня вторично приходить сюда. Чтобы за полчаса все было готово!
И Хидашели хлопнул дверью. Ровно через полчаса он подозвал сталевара первой печи:
– Борис, прошу ко мне.
Сталевар удивился, что начальник смены так быстро запомнил его имя.
– Слушаю, начальник.
– Я тебя прошу: иди и проверь феросилициум, полчаса тому назад там не все было в порядке.
Сталевар внутренне рассмеялся, когда увидел, что феросилициум заменен.
«Ага, наконец-то пробрало! Теперь мы вам покажем!» – подумал он и вернулся обрадованный.
Воздух через трубы ввели прямо в ванну печи.
Удалось ускорить варку. Сталь окислили прямо в ковшах.
Шесть скоростных плавок в одну смену! Сталевары не верили в собственную победу. Поздравляли друг друга. Хвалили нового начальника.
Леван молчал, будто ничего и не случилось, не хотел показывать своей радости.
Важа Двалишвили поднялся из разливочного пролета, издалека приветствовал Левана. Потом подошел и обнял друга.
– Молодец, браток, крепкую ты нам задал работу!
Обер-мастер Георгий Меладзе зашел к начальнику цеха и крикнул:
– Чего ты от него хотел, он же очень хороший парень, новый начальник смены!
Элизбар ответил не сразу:
– Дорогой Георгий, дай бог, чтобы он продолжал в том же духе.
На оперативной летучке начальник цеха не смог выдавить из себя ни слова похвалы. «Пока рано, время покажет, что ты за птица», – думал Элизбар, хотя в душе радовался успехам нового инженера.
– Что, трудно ему было хоть одно слово сказать? – искренне злился Важа Двалишвили.
– Эх, дорогой Важа, – с беззаботной улыбкой ответил Хидашели, – вспомни Макиавелли: «Неблагодарность – это вежливость королей», садись-ка лучше в машину, и довезу тебя до дому.
2
Леван возвращался домой. На стоянке такси заметил младшего Хараидзе, спорящего с таксистом, остановил свою «Волгу» и подозвал Васо.
– Садись! – Леван открыл дверцу.
Васо сел.
– Чего ты с ним торговался? – спросил Леван.
– В деревню собираюсь завтра. День рождения ребенка, вина надо привезти.
– А он что, не хочет?
– Конечно, хочет, но так дорого, что…
– Машину умеешь водить?
– А как же, в армии служил в авточасти.
– Очень хорошо. Я должен остаться здесь у товарища, а ты возьми мою машину и езжай в деревню.
– Что вы, начальник! – вырвалось у Васо.
– Говорю, бери. Не люблю, когда мужчина ломается.
Леван свернул на узкую улицу и остановил машину у маленького домика.
– Когда поедешь?
– Раз так, вечером сегодня.
– Тогда я сейчас выдам тебе доверенность. Поднимись в милицию. Дежурит мой друг, подашь ему, он заверит.
На другой день Васо вернул Левану вымытую, сверкающую «Волгу». Поблагодарил, но все не уходил, мялся, что-то хотел сказать и не решался.
– Ну, чего ты хочешь, выкладывай смелее, – подбодрил его Леван.
– А вы не обидитесь? Мне хотелось, чтобы и вы пришли на день рождения моего мальчика.
– Почему же нет, обязательно приду! – смеясь, ответил Леван.
Хидашели приехал с опозданием. Братья уже потеряли надежду и сели за стол.
Столом руководил старший Хараидзе – он был избран тамадой. Увидев Левана, все встали.
– Садитесь, садитесь, если вы так будете беспокоиться, я немедленно уеду! – сказал он.
Сели.
Радости Васо не было предела. Его полненькая, краснощекая Анета тоже смотрела на Левана влюбленными глазами. Муж все уши ей прожужжал, хваля своего нового начальника.
Вначале Васо обижался, что Хидашели вмешивается в его дела. «Не доверяет, наверное». Думал об этом без конца, и было обидно до слез. «При Рамишвили мы отставали, может быть, он думает, что в этом виновен я?!» Молча мучился, но своими сомнениями не делился даже с братом.
На третий день после выхода на работу к Левану пришли из руставской газеты. Леван заставил корреспондента упомянуть в статье обо всех без исключения сталеварах. Особенно хвалил братьев-мастеров. А о себе сказал: отложим похвалы в мой адрес до следующего раза. У Васо рассеялись все сомнения. Он облегченно вздохнул и с еще большим усердием взялся за дело.
«Когда человек тебе доверяет, надо в лепешку расшибиться, не подвести его», – думал Васо.
Леван подарил маленькому имениннику настоящий футбольный мяч. Арчил наполнил стакан и протянул его Левану. Вначале он хотел, чтобы Леван выпил штрафной, но быстро передумал – а вдруг обидится! – и не решился.
– Этот бокал давайте выпьем за опоздавшего! – провозгласил Арчил.
Мастер уже успел подвыпить и набрался смелости.
Все встали, встал и Леван.
– Я приношу извинения за свое скромное красноречие, но все же разрешите сказать два слова, – начал Арчил. – За твое здоровье, да здравствует твой приход на наш завод. Кто подведет тебя, пусть отсохнут руки! – Он опорожнил стакан.
За начальника смены выпили единодушно. Леван поднял стакан и ответил Арчилу:
– Благодарю, что вы выпили за мое здоровье. Об одном только я хочу вам сказать. Завод любит честного человека. Как в окопах солдат не может изменить солдату, так и сталевар не должен подводить сталевара. Давайте выпьем за то, чтобы мы никогда не изменили друг другу.
– За твое здоровье! – крикнули за столом.
Леван выпил и перевернул пустой стакан.
– Счастливо! – крикнул Арчил.
– А теперь покажите мне юбиляра! – крикнул Леван.
Васо вскочил и привел мальчика.
Леван подбросил ребенка.
– Сколько исполнилось?
– Шесть, – сказал Васо.
– Как тебя зовут, маленький?
Мальчик впервые видел Левана и застеснялся.
– Каха! Скажи, сынок, свое имя.
Леван опустил ребенка и наполнил стакан.
– Если тамада разрешит, этот бокал я выпью за Каху. Да здравствует Каха, пусть растет большой и радует сердца родных. Пусть будет умным и добрым, пусть будет полезен своим родным!
Кто-то затянул застольную. Но никто не подпевал вторым голосом, только кое-где раздались робкие басы. Запевала упорствовал и знаками просил всех поддержать его. Леван закусил и, когда потерявший поддержку запевала собирался замолкнуть, начал вторить. Басы тоже осмелели, и песня полилась. Из кухни выскочили женщины и встали в ряд у стены. Радость и счастье наполняли Васо.
Арчил молчал, но и его глаза сверкали. Мастер был не в ладах с пением, поэтому и не пытался подпевать. Только временами восторженно выкрикивал:
– Ну, живите, веселитесь, ребята!
Гогия Немсадзе своим ревом мешал петь остальным, и поэтому главный в хоре замахал на него руками. Но Гогия продолжал свое. Тогда Леван взял с тарелки куриную ножку и заткнул ею рот Гогии.
Леван заметил, что сталевар третьей печи Лексо Арчемашвили молчалив и уныл. В глазах его была печаль. Леван не знал, всегда ли Лексо такой тихий и замкнутый или что-нибудь беспокоит его.
– Что скучаешь, Лексо? – весело крикнул ему Леван.
Вдруг неожиданно наступила тишина. Леван оглядел людей. У всех стали грустные лица.
– Сегодня он не в духе, вряд ли пришел бы сюда, но он крестный моего сына и поэтому не мог не прийти, – с какой-то особой нежностью сказал Васо Хараидзе.
– А что случилось?
– Жена у него тяжело больна, – снова сказал Васо,
– Что-нибудь серьезное?
– Не знаю, подозревают опухоль. Врачи до сих пор не могут поставить диагноз, – нехотя проговорил Лексо.
– Дети есть?
– Мальчик и девочка.
– А опытные врачи смотрели ее?
– В Рустави осматривали, все советовали везти в Тбилиси в больницу.
– Давно болеет?
– Вот уже полгода жалуется.
– Ты знаешь мой телефон?
– Откуда мне знать?
Леван на бумажной салфетке написал номер своего телефона и передал Лексо.
– Завтра мы выходим в вечер. Позвони мне утром, я ее устрою в больницу, где работает моя мать.
Лексо положил в карман клочок бумаги, потом с трудом улыбнулся и сказал:
– А теперь не скучайте, друзья!
Выпили еще два-три бокала, Леван извинился, провозгласил тост за общий стол и ушел. Почетного гостя проводили Васо и Анета.
– Вот это человек! – сказал Арчил, когда за Леваном закрылась дверь.
– Не то что плешивый Отар.
– Да, ты прав, из-за того паршивца мы забыли вкус премиальных.
– Дело не в этом, – перебил его Арчил, – главное, человек настоящий!
– Ты прав, Арчил, сердце у него золотое! – согласились остальные.
– Если у него золотое сердце, то и мы не должны остаться в долгу.
– И не останемся! – крикнул от дверей вернувшийся Васо.
– А теперь песню! – приказал тамада.
3
Хидашели получил самую отстающую смену. И вдруг… Ребят как будто подменили: почти каждую смену они делали по пять-шесть скоростных плавок.
Михаил Георгадзе с трудом скрывал свою радость. Он любил, когда его избранник и выдвиженец оправдывал доверие. «По полету узнаю любую птицу», – повторял он.
Леван всегда приходил за два часа до начала работы. Стоял над душой у сталеваров предыдущей смены. Давал почувствовать всем: знайте, с кем имеете дело. Если замечал, что кто-нибудь хочет сдать следующей смене холодную или плохо загруженную шихтами печь, сейчас же бил тревогу.
За загрузку печей, за плавку и за другие операции сталеварам ставят отметки в журнале. С Отаром Рамишвили другие смены не считались, шихтой заправляли кое-как, наскоро, в холодную печь вливали жидкий чугун, сами выполняли план, а Рамишвили терял время, исправляя огрехи предыдущей смены.
Однажды, чтобы выиграть время, пока не принесли металлолом, известняк положили на чистое дно, а это граничит с преступлением. Оценщик выставил за операцию десять баллов. Леван в ярости разорвал журнал над его головой. После этого все боялись Хидашели. Бригадир шихтового двора Азарашвили всегда выбирал для него лучший металлолом и ферросилициум и ни на одну минуту не опаздывал с подачей материалов.
Подчиненные Левана, почувствовав крепкую руку, стали работать охотнее, как бы говоря: вот теперь смотрите на нас, что мы за ребята!
Через месяц после начала работы Левана вызвали к директору. Иорам Рухадзе встал и пожал ему руку, потом хлопнул по плечу.
– Молодец, парень!
Он внимательно посмотрел на Левана.
– Мы с вами, кажется, где-то встречались, молодой человек?
Левана покоробило это: «молодой человек», но виду он не подал.
– Когда я защищал диплом, вы присутствовали и задали мне несколько вопросов.
– Да-да! Вспомнил! – улыбнулся Иорам. В памяти директора завода ясно встал тот далекий день. Огромная аудитория была заполнена студентами. Всем было интересно, как Леван Хидашели будет защищать дипломный проект. Иорам тогда был членом государственной экзаменационной комиссии.
Хидашели он приметил с самого начала, дипломник понравился ему. Он встал и начал рассматривать чертежи дипломного проекта.
– Простите, – неожиданно остановил он Левана, – какой процесс мартена вами был дан?
– Скрап-процесс, – спокойно ответил Леван.
– Хорошо. Продолжайте! – сказал Иорам и провел красную линию на проекте мартеновского цеха.
Леван хорошо видел это, но сделал вид, что ничего не заметил. Продолжал защиту внешне без всякого волнения.
Руководитель Хидашели Зураб Джанашвили встал, подошел к чертежу и посмотрел на то место, где директор Руставского металлургического завода провел красную черту. Он поднес палец к губам, недовольно покачал головой и вернулся обратно.
Аудитория зашумела, все поняли, что Хидашели допустил какую-то ошибку. Но Леван был по-прежнему спокоен. Когда он перешел к экономическому расчету цеха, председатель экзаменационной комиссии дал ему знак: довольно, мол. Потом взглянул на членов комиссии.
– Вопросы есть?
– У меня имеется вопрос! – сказал Иорам Рухадзе. Все затаили дыхание. – Проект этого юноши касается металлоломного мартеновского процесса в условиях Рустави. То есть плавка стали будет происходить только лишь из металлолома. Домны не будут работать. А значит, у мартеновского цеха не будет и жидкого чугуна. Как вам известно, жидкий чугун до заливки его в печь держат в миксерах. Если процесс металлоломный и если нет у нас чугуна, тогда и миксер не нужен, не так ли, молодой человек?
– Да, так! – согласился с ним Хидашели.
– Тогда почему у вас в общем проекте мартеновского цеха вычерчен миксер? Простите, но у меня создается впечатление, будто цеховой проект вы откуда-то механически перечертили.
– Ума не приложу, как это получилось, – вскочил Зураб Джанашвили. – Хидашели не счел нужным показать мне последний вариант, не обратился даже за советом.
– Это потому, – тихо и слегка насмешливо начал Леван, – что задача, данная вами, была бессмыслицей и я постарался сделать ее немного реальней.
– Я этого не потерплю! – побагровел Джанашвили.
– Успокойтесь, выслушаем сначала, – прервал его председатель экзаменационной комиссии профессор Горделадзе.
Аудитория зашумела. Леван переждал, пока установится тишина, и спокойно начал:
– Мой проект, как вам уже известно, был задуман для мартеновского цеха в условиях Рустави, где печи будут работать на металлоломе.
Леван бросил насмешливый взгляд в сторону своего руководителя. Он не выносил Зураба Джанашвили. Тот был старше Левана на три-четыре года, недавно защитил диссертацию, но держался как старый, опытный ученый. С ребятами разговаривал свысока. А студенты саркастически называли его «многоуважаемый Зураб».
Хидашели еще некоторое время смотрел на своего руководителя, а потом повернулся в сторону директора завода, будто объясняя только одному ему:
– Если мы примем во внимание тяжелую промышленность Закавказья и исходящие из этого возможные ресурсы металлолома, то мартеновским цехам через три года угрожает опасность остановиться. Я высчитал расходы, связанные с ввозом металлолома из России. Себестоимость стали увеличится почти в два раза. Как вам известно, Черноморское побережье – курортная зона, и ввоз металлолома будет производиться кружным путем, через Баку.
Делая экономический расчет завода, я учел это и в перспективном плане засчитал две маленькие домны и миксеры. Это дало бы нам возможность увеличить число мартеновских печей до десяти. Если бы мой уважаемый руководитель перелистал мой диплом, он бы там увидел маленькую главу, где у меня был сделан перспективный расчет завода.
Так что, уважаемый товарищ председатель, проект мартеновского цеха я не копировал механически.
Может быть, вы не согласитесь со мной и возразите: студенческие дипломные проекты – не реальные проекты, и возможно дать расчет условного задания. Не спорю, но скажу одно: это не только чистая наука. У нее есть и оборотная сторона. Хотите, назовите эту вторую сторону педагогической, хотите – психологической. Дипломант работает с большим интересом, когда дипломная задача является настоящей, реальной и не висит в воздухе…
– Все ясно! – прервал его, улыбаясь, директор завода и шепнул профессору Горделадзе, что Хидашели прав.
Горделадзе в знак согласия подмигнул ему.
…Иорам Рухадзе вспомнил этот случай трехлетней давности и обнял за плечи Хидашели.
– Помню, молодой человек, очень хорошо все помню. Только я тогда думал, что ты поступил в аспирантуру и остался при кафедре. Профессор Горделадзе возлагал на тебя большие надежды. Он долго беседовал со мной, говорил, что у нас растет настоящий ученый.
– А я предпочел работать на заводе. Для меня вся привлекательность металлургии в единоборстве с печью.
Рухадзе рассмеялся и обратился к главному инженеру:
– Видишь, дорогой Михаил, оказывается, мы с Хидашели старые знакомые.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Был конец июля. Миндадзе собирались в Гагры. Тинатин долго не давала мужу покоя. «Только мы задыхаемся в этой ужасной жаре». Но и тогда, когда уже решили ехать, она целую неделю что-то дошивала, доглаживала, докупала.
В канун отъезда вечером собрались гости. Мебель в комнатах была накрыта серыми чехлами, абажуры и картины затянуты марлей. Только гостиная выглядела как обычно. Был включен магнитофон, танцевали. Леван сидел в углу у маленького столика вместе с приятельницами Маринэ Лелой и Мирандой. Большой стол отодвинули в угол. На нем стояло десятка два бутылок, закуска, фрукты. Домработница разносила кофе.
Леван с интересом разглядывал танцующих, потом встал, взял бутылку шампанского, три бокала и вернулся к столику.
– Мне не наливай, – сказала Лела.
– Это еще почему? – удивилась Миранда.
– Стоит мне выпить шампанского, начинает болеть голова.
– Это хорошая примета, – сказал высокий, худощавый парень, – значит, есть чему болеть. – Он танцевал рядом с ними и услыхал разговор.
– Шутка с бородой, Зурико, – насмешливо ответила Лела.
– Леван, давай лучше потанцуем, – предложила Миранда, но Леван и не шевельнулся.
– Лень что-то.
Он выпил, медленно глотая прохладное шампанское, и закурил.
– Дай мне тоже, – сказала Миранда.
– Не кури, вдруг войдет Платон, – предупредила Лела.
– Ну и пусть входит. Мало ему жены и дочери. Пусть их учит.
Леван протянул Миранде сигареты и достал зажигалку. Девица откинулась в кресле, выпустила дым и взяла зажигалку из рук Левана.
– Откуда она?
– Кажется, американская.
– Покажи и мне, – потянулась Лела.
– Делать вам больше нечего. Все равно ничего в этом не понимаете. – И Леван спрятал зажигалку в карман. В это время в комнату вошла Каринэ. За ней шли две незнакомые девушки.
– Кто это? – кивнула Миранде Лела на одну из них.
– Натия Кипиани, студентка консерватории.
При упоминании о консерватории Леван оглянулся, встретился взглядом с одной из девушек и сразу же догадался, что это ее зовут Натия Кипиани.
Натия двигалась легко, держалась непринужденно, одета была очень просто, со вкусом. Ее светлые волосы были тяжелыми и гладкими, будто она только что вышла из воды.
Маринэ остановилась и представила ее кому-то из гостей. Девушка улыбнулась. Ее полная верхняя губка смешно приподнялась и открыла два больших белых передних зуба. Это показалось Левану очень милым, трогательно-детским. И вообще, вся ее стройная фигурка напоминала рисунок какого-то молодого художника. Леван не смог вспомнить его имя, но сейчас ему было не до этого, он как бы очарованный смотрел на девушку, в нем поднималось буйное, незнакомое чувство.
– Кто она? – спросил Леван, хотя имя ее и фамилия навсегда засели в его памяти.
– Натия Кипиани, – повторила Миранда и с любопытством поглядела на Левана. Женское чутье ее не обмануло. Она безошибочно почувствовала его состояние.
– Что правда, то правда, девушка первоклассная! – прошептала она на ухо Левану.
Появление Натии произвело впечатление. Наступило неловкое молчание. Кто-то даже выключил магнитофон. Ребята бросили играть в карты и подошли к ней знакомиться. Только Леван остался на месте и продолжал маленькими глотками пить свое шампанское.
– Ты не хочешь с ней познакомиться? – удивилась Миранда.
– Успею, – ответил Леван беспечно и вновь наполнил бокал. Он уже взял себя в руки.
Снова включили магнитофон. Высокий парень пригласил Натию танцевать.
– Леван, ты, кажется, что-то рассказывал нам, – напомнила Миранда с улыбкой. Леван понял, что хотя и не глядит в сторону Натии, но чем-то выдает себя.
– Я ничего не рассказывал, – ответил он с раздражением и снова закурил.
– Молодой человек, ты куришь одну сигарету за другой и злишься. Что бы это могло означать? – Миранда опять расплылась в улыбке.
Леван посмотрел на нее презрительно.
– Тебе не стоит со мной ссориться, – продолжала Миранда. – Я близко знаю Натию и могу тебя с ней познакомить…
Леван с удивлением взглянул на эту «добрую» подружку Маринэ.
– И поторопись, – продолжала она, – мальчишки как пчелы кружатся около нее.
Леван подумал, что, пожалуй, действительно ему уже пора пригласить девушку. Он дождался танго. Ритм танца позволял разговаривать.
Сначала Натия не заметила Левана, только во время танцев она отметила: «Вот единственный парень, который не подошел ко мне знакомиться. Он и сейчас не глядит в мою сторону».
Когда же он наконец пригласил ее танцевать, Натия как-то нерешительно положила руку на его плечо, и рука ее легла так легко, будто она боялась до него дотронуться.
А Леван глядел на нее сверху вниз и молчал. Его злило, что он никак не может придумать, что бы сказать. Он волновался и должен был сознаться себе в этом.
Заметила его волнение и Маринэ.
Она подошла к высокому Тимуру, потянула его за рукав. Они медленно двинулись среди танцующих, и Маринэ не сводила глаз с Левана.
– Вы прекрасно танцуете, – выдавил наконец Леван.
– Сегодня я слышу это в пятый раз, – улыбнулась Натия.
Леван побледнел.
– Смею вас уверить, что я не просто шестой, я Леван Хидашели и сказал только то, что я думаю.
– Ради бога, не сердитесь, я не хотела вас обидеть, – огорчилась Натия.
Леван так и не сказал больше ни слова. Танец окончился, он проводил Натию на ее место, а сам вернулся к подружкам Маринэ.
– Ты же не хотел танцевать, – ехидно заметила Миранда.
– Смотря с кем.
– Ну-ну, не воображай слишком!
– Подбери свой длинный язык. И скажи-ка лучше: можешь устроить, чтобы я проводил Натию?
– Нет ничего легче, – засмеялась Миранда.
Она встала, словно нехотя. Заговорила с кем-то, а потом невзначай села рядом с креслом Натии. Девушка в это время танцевала с Тимуром. Она не улыбалась, настроение было испорчено. Было непонятно, чем она обидела этого незнакомого парня Хидашели, и она поискала его глазами.
Леван сидел спиной к танцующим, не оглядываясь, но успел заметить, что после танца Миранда уже перекинулась с Натией несколькими словами.
Натии было как-то не по себе в этой малознакомой компании. Она решила идти домой.
– Леван тоже едет, он на машине, – сказала ей Миранда. – Леван, – позвала она, – иди сюда на минутку!
Он лениво поднялся.
– Натия едет домой. Может быть, ты подвезешь ее?
– С удовольствием…
– Вы что, уходите? – спросила Маринэ у девушки, неестественно улыбаясь.
– Да, мне надо домой.
Маринэ не стала ее удерживать. «Черт меня дернул пригласить эту Натию», – злилась она. Чутье подсказывало девушке, что происходило с Леваном.
– Ты тоже уходишь? – обратилась она к Левану.
– Да, я должен встретиться с одним человеком обязательно…
– Но я ведь уезжаю завтра, а ты в первой смене, значит, не сможешь меня проводить.
Последняя фраза была произнесена специально для Натии: знай, мол, что отношения у нас очень дружеские, очень близкие.
Леван был до того увлечен, что не понял скрытого смысла слов Маринэ, но Натия поняла.
– Я вернусь через часок, через полтора. – Сейчас главное было – отделаться от Маринэ.
Как только они выехали на проспект, Леван включил приемник. Передавали концерт для скрипки.
– Мендельсон… – произнесла Натия.
Машина шла под проводами троллейбуса, и приемник барахлил.
– Почему он хрипит? – огорчилась девушка.
Леван свернул в тихую боковую улицу. Музыка полилась без помех.
– Где вы живете?
– В Ваке, на улице Палиашвили. Вам не по дороге?
– Ну и что из этого?
Они выехали на переезд Ваке Сабуртало.
Леван украдкой взглянул на Натию. Девушка внимательно слушала музыку. Он развернул машину в сторону Цхнети. Натия и этого не заметила. Только когда они проехали кладбище, с удивлением повернулась к нему.
– Куда же мы едем?
– Вы так были увлечены музыкой, мне не хотелось мешать вам. Я свернул, чтобы не ехать по маршруту троллейбуса, а то приемник снова начнет хрипеть под проводами.
Натия рассмеялась.
– Повернуть обратно?
– Нет, давайте дослушаем до конца. Только не очень далеко поедем, хорошо?
Натия предпочла бы ехать домой, но ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она испугалась.
Концерт окончился. Леван выключил радио и повернул машину.
– Любите Мендельсона? – спросила Натия.
– Очень. Только последнее время не до музыки.
– Вы инженер, да?
– Инженер-металлург.
– Я сразу догадалась.
– Почему это вы сразу догадались?
– Не знаю, но почему-то я сразу решила, что вы инженер.
«Значит, она все-таки думала обо мне», – обрадовался Хидашели.
– Вы больше не сердитесь на меня?
– Совсем чуть-чуть. – Леван улыбнулся.
– Я прошу, не думайте об этом.
– Вашу просьбу я обязательно исполню. А теперь куда?
– Пока прямо. На Рижской повернем направо, а там сразу же за углом мой дом.
– Рад исполнить ваше распоряжение.
– Я не очень вас задержала?
– Что вы, что вы…
– Я боюсь, чтоб Маринэ не обиделась. Вы ведь обещали ей, что вернетесь через час.
Леван обернулся и внимательно посмотрел на Натию. Он только теперь вспомнил фразу Маринэ, понял, кому она была предназначена, и вспыхнул.
– Спасибо, что напомнили, а то я уже забыл об этом.
– Никогда не надо забывать того, что обещали, – почти серьезно сказала Натия. – Вот мы и приехали.
Леван затормозил.
Натия попрощалась и пошла к дому. Леван смотрел ей вслед. Сердце его колотилось. Впервые в жизни им овладело незнакомое ему беспокойство.
Когда Натия скрылась в дверях, он взглянул на часы. Около десяти…
«Надо бы действительно вернуться к Маринэ, – подумал Леван. – Нет, не могу, не хочу».
А Маринэ ждала его. После двенадцати гости начали расходиться. Миранда и Лела попрощались последними, они хорошо видели, что их подружка расстроена. Миранда подмигнула Леле: гляди, мол, вот-вот расплачется. Маринэ действительно с трудом сдерживала слезы.
2
Леван въехал во двор. Еще не было и половины одиннадцатого, а свет горел лишь в двух-трех окнах. «Все разъехались на отдых», – подумал Леван.
Он медленно поднялся по лестнице, не спеша отпер дверь и вошел в прихожую. Было душно. Включил свет и поспешил распахнуть окно.
В ванной снял рубашку. Холодная вода была очень приятна. Он долго растирался.
В комнатах стало прохладней. Леван прилег на диван. Перед его глазами все еще стояла Натия. Он видел ее, с прямыми тяжелыми волосами и двумя широкими передними зубами.
Он встал, подошел к зеркалу, придирчиво оглядел себя. Поправил волосы, распрямил плечи. Потом погасил свет и навзничь бросился на диван.
В комнате было серо от зыбкого света уличных фонарей.
Наконец-то он один, совсем один. Никто не мешает ему думать.
Но лежать было невмоготу. Он вскочил и принялся ходить по квартире, снова улегся и снова встал.
