Текст книги "Эпоха и кино"

Автор книги: Григорий Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Вроде бы исходя из сценария, в этой остросюжетной политической картине нет места музыке. Но Шостакович подошел к задаче с большим вниманием и трудолюбием. Сотрудничая с поэтами В. И. Лебедевым-Кумачом и Е. А. Долматовским, он разрешал совершенно новую и потому трудную тему борьбы за мир, призыва к миру. Кроме песни-гимна им были написаны симфоническая музыка к картине и широкая, распевная, необычайно богатая мелодически песня «Тоска по Родине». Ее исполняла Надежда Андреевна Обухова, и это придало звучанию нового вокального шедевра Д. Д. Шостаковича особую красоту и значительность.

В работе над картиной были заняты превосходные актеры. Роль советского коменданта Альтенштадта Кузьмина играл молодой, впервые выступавший в кино Владлен Давыдов. Созданный им образ исполнен искренности и обаяния. В его герое чувствуется непреклонная воля и характер, духовная чистота.

Майор Джеймс Хилл в исполнении превосходного мастера сцены Михаила Названова, актера пластичного, колоритного, предстает человеком честным, живым, одним словом, яркой личностью.

Огромное удовольствие доставила мне работа с артистом Рижского русского драматического театра Ю. Юровским, который превосходно сыграл в фильме роль профессора Дитриха. В ряде сцен Отто Дитрих не произносит ни слова: молча уходит он из советской зоны в американскую, молча там всматривается во все, наблюдает и затем возвращается. Профессор ничего не говорит, но походка, глаза, мимика так выразительны, что и без слов все ясно.

А Владимир Владиславский в роли генерала Мак-Дермота! И бесподобная Фаина Раневская в роли его жены! А вечно пьяный таможенник капитан Томми в исполнении такого мастера гротеска, как Эраст Гарин! А сержант Егоркин, поднятый до символа русского советского солдата могучим талантом Бориса Андреева! А сержант американской армии Гарри Перебейнога, живой и достоверный в трактовке Ивана Любезнова! Гарри звался раньше Герасимом. Он украинец. Судьба давно уже забросила его родителей за океан. Но он не забыл свою родину и, как святыню, хранит горсть полтавской земли.

Любовь Орлова играла в фильме роль американки мисс Ко-линз, скрывающейся до поры до времени под маской журналистки Джанет Шервуд. Резко менялись и внешний облик, и интонации Орловой, когда Джанет преобразовывалась в грозную мисс Колинз. Много сомнений и тревог пережила Любовь Петровна, вживаясь в эту новую, непривычную ей роль, роль отрицательную. Она рассказывала:

«В свое время в одной из ранних своих киноработ мне довелось затронуть тему иностранного шпионажа в СССР. Я имею в виду картину «Ошибка инженера Кочина» режиссера А. Мачерета. В этом фильме я играла роль женщины, вовлеченной в преступление против Родины и с холодной жестокостью раздавленной подлой и безжалостной вражеской силой.

Играя Джанет Шервуд, я и стремилась представить эту силу – холодную, жестокую, циничную. Роль была для меня очень трудна. Если в подавляющем большинстве прежних я сживалась с моими героинями, роднилась с ними, какое-то время словно жила их жизнью, то, играя Шервуд, мне пришлось как бы отрешиться от самой себя, переселиться в чужую и чуждую мне душу. Важно отметить, что, выбирая в памяти те черты, которые должны были характеризовать этот персонаж, мне пришлось обратиться исключительно к наблюдениям, собранным мною за границей – в Иране, Париже, Италии, Германии. Советские люди не давали мне материала для этой роли. Именно за границей наблюдала я таких женщин – выхоленных, красивых, нарядных и одновременно душевно опустошенных, без высоких стремлений, без искренних чувств и привязанностей, холодных, себялюбивых, честолюбивых, верящих в один лишь банковский текущий счет, поклоняющихся одному лишь доллару».

Одним словом, весь съемочный коллектив с подъемом работал над фильмом «Встреча на Эльбе», но когда мы показали художественному совету министерства кинематографии только что смонтированную ленту, выпуск снятой в короткие сроки картины был приостановлен. На этом заседании много говорилось о том, что вчерашние враги – немцы, дескать, показаны чересчур уважительно. Но ведь в фильме «Встреча на Эльбе» речь шла не о немцах вообще, а о представителях разных сословий и классов, о притаившихся после разгрома гитлеровского рейха нацистах и сторонниках свободной демократической Германии.

Художественный совет министерства не стал для этого фильма последней инстанцией, которая окончательно решила бы его судьбу. Буквально через день состоялся просмотр фильма в ЦК партии. Было решено немедленно выпустить его ка экраны страны. Как обычно, решающее слово принадлежало Сталину. Как только в просмотровом зале вспыхнул свет, он встал и ровно, внешне буднично произнес:

– Фильм снят с большим знанием дела.

Пожалуй, эта оценка заключала в себе главное достоинство картины, сделанной на злобу дня. Фильм горячо приняли жители Восточной Германии. Это лучшее подтверждение тому, что в нем не было фальши.

Не знаю, каким образом созрело это решение, но накануне открытия в Бухаресте международного совещания редакторов коммунистических газет я с коробками фильма «Встреча на Эльбе» был отправлен в Бухарест, откуда на том же самолете совершил перелет в Берлин, из Берлина в Прагу, из Праги в Варшаву и, наконец, в Москву. Все путешествие заняло трое суток. Фильм «Встреча на Эльбе» в первые дни его экранной жизни был чем-то вроде газетной передовицы.

Когда четверть века тому назад особенно обострилась борьба двух противоположных направлений в международной политике – мирного и агрессивного, – возникло всемирное движение в защиту мира. Советские люди приняли в этом движении активное участие, потому что идеалы и стремления сторонников мира отвечают нашей политике, потому что политика Советского социалистического государства ставит своей первостепенной задачей сохранение и укрепление мира между народами, полное и всеобщее разоружение, запрещение ядерного оружия, мирное разрешение спорных вопросов.

Высокий гуманизм, ненависть к войне, варварству, фашизму – естественное стремление людей различных политических и религиозных убеждений. Мне близка, бесконечно дорога мысль Л. Н. Толстого о том, что «люди порочные все время объединяются и составляют большую силу и что надо, чтобы люди честные сделали то же самое». Движение за мир объединило честных людей всего мира, и, соединившись в борьбе за мир, они стали большой и действенной силой.

Встреча с театром

В работе над фильмом «Весна» принимали участие артисты Театра имени Моссовета Ф. Г. Раневская, И. С. Анисимова-Вульф и Р. Я. Плятт. После окончания съемок Ф. Г. Раневская стала тянуть Л. П. Орлову в свой театр.

Первой ролью в театре была роль Джесси Смит, одна из главных в пьесе «Русский вопрос». Любовь Петровна стала напряженно думать над ее собственной трактовкой. Пьеса была поставлена одновременно в семи театрах Москвы. Так что начинающей драматической актрисе Орловой было над чем подумать. Работа эта оказалась плодотворной. «Правда» в театральном обзоре отмечала, что образ, созданный Л. П. Орловой, наиболее глубок и содержателен среди других, словно представленных на смотр-конкурс трактовок Джесси Смит.

Летом 1947 года, возвращаясь с Венецианского фестиваля, мы встретились в Париже с Жаном Полем Сартром. А до этого мы уже видели сделанный по его пьесе «Лиззи Мак-Кей» фильм, в котором разоблачался «американский образ жизни» и раскрывалась сущность расовой дискриминации. Писатель заметил, что был бы доволен, если бы его пьеса заинтересовала советский театр, а Любови Петровне он предназначил роль главной героини. Мы дружно высказали писателю свое мнение о пьесе. Нам показалось, что в ней нет четкой позиции самого автора, он как бы оставался в стороне от острейших вопросов современности.

– А что еще, по-вашему, нужно мне сделать? – деловито осведомился Сартр.

– Написать еще одну сцену, в которой будет определенное осуждение лживого поведения представителей правящих буржуазных классов, осуждение расовой дискриминации.

Через несколько дней Сартр прислал в гостиницу 12 написанных его рукой страничек. Мы привезли это дополнение к пьесе в Москву.

Так, вопреки первоначальной – расплывчатой – позиции Сартра мы получили от него дополнение, которое делало пьесу социально направленной.

Ситуация в пьесе весьма острая, даже пикантная. Героиня – проститутка. Но она более честна, более справедлива, чем сенатор и его окружение.

Спектакль был блестяще поставлен Анисимовой-Вульф в Театре имени Моссовета. Орлова сыграла Лиззи Мак-Кей 500 раз.

На четырехсотом представлении присутствовал автор пьесы. Спектакль произвел на него сильное впечатление. «Меня особенно восхитила талантливая игра Любови Орловой, – писал он в газете «Советская культура». – После представления я сказал актрисе, что я в восторге от ее игры. Это не был пустой комплимент. Любовь Орлова – действительно лучшая из всех известных мне исполнительниц роли Лиззи Мак-Кей».

С тех дней и началась наша творческая дружба с театром. Моему непосредственному участию в его работе предшествовала следующая история. Она началась с письма, датированного 31 декабря 1960 года.

«Милая Люба, – простите, что без отчества… – мне хочется, чтобы Вы приехали в Париж посмотреть одну пьесу… Я бы ее для Вас перевела.

Пьеса особенная. Она смонтирована из писем Бернарда Шоу и актрисы Патрик Кэмпбелл, из сорокалетней переписки между ними. Диалог – это их настоящие слова, взятые из писем.

Письма нашли в шляпной картонке под кроватью мисс Пат (так называли запросто знаменитую актрису) после ее смерти в 1940 году на юге Франции. Картонку спасла одна англичанка, которая похоронила актрису и, бросив все ее остальные вещи, увезла письма с собой в Англию за пять дней до того, как немцы заняли Париж. Некоторое время тому назад американский драматург и актер Джером Килти создал из этой переписки пьесу… Ее играли в Америке, Англии. В этом сезоне Жан Кокто перевел пьесу на французский язык, и она идет в Париже с большим успехом в постановке Джерома Килти. Играют Пьер Брассер и Мария Казарез, играют блестяще.

В пьесе всего две роли – для Вас и, скажем, кого-нибудь вроде Черкасова. Ведь все держится на игре, на постановке… У зрителя странное ощущение правды, ни на минуту не забываешь, что это их слова, их разговор, их чувства…

Мисс Пат создала образ Элизы Дулитл из «Пигмалиона»… С этого началось. Потом проходят любовь, жизнь, ссоры, война, смерть, молодость, слава, старость и забвение… Влюбленный циник Шоу у ее ног… Но жены не бросает! Она, может быть, и любит, но не ждать же всю жизнь – она выходит замуж за другого… а переписка, влечение, псевдодружба продолжаются.

Пьеса называется «Милый лжец» или лгун, или враль…

Зря переводить не хочу. Если вам нужна новая пьеса, приезжайте, посмотрите… Может быть, есть такая возможность и желание? А? Пока я не остыла…

Как живете, как играете? Я о Вас всегда справляюсь у приезжающих, их сейчас великое множество. Пора и Вам с мужем – опять я забыла отчество, беда! – вспомнила: Григорием Васильевичем – съездить к нам.

Мы переехали на 56, на улице Варэн.

Я без конца хвораю: годы… не пишу. Развлекаюсь постановкой «Дяди Вани» в «Комеди Франсез» в моем переводе, хожу на репетиции…

Напишите… Будьте, по возможности, счастливы.

Эльза Триоле».

Письмо заинтересовало нас. Вспомнились встречи с Бернардом Шоу в Лондоне и в его загородном доме. Вспомнились вечера у Чаплина, на которых величественно прекрасная актриса Патрик Кэмпбелл услаждала слух гостей чаплинского дома игрой на рояле. Любовь Петровна загорелась мечтой сыграть Пат и предложила мне быть режиссером спектакля. Я сказал, что, во-первых, прежде чем браться за дело, надо получить пьесу Килти и, во-вторых, выяснить немаловажный вопрос: согласится ли театр взять меня в режиссеры даже и на один спектакль?

Любовь Петровна ответила Эльзе Триоле, что ее интересует пьеса Килти, но заказать перевод может лишь дирекция театра, с которой у нас уже состоялся разговор.

Через месяц Эльза Триоле сообщила нам, что перевела первое действие для того, чтобы проверить звучание. «Перевод совсем сырой, – писала она, – и все равно звучит!»

В 1962 году окончательный вариант перевода пьесы Д. Килти «Милый лжец» был получен. Эльза Триоле преодолела большие трудности перевода остроумных, юмористических и саркастических оборотов, которыми полны диалоги пьесы. Получив в руки пьесу и располагая правом постановки «Милого лжеца» в Театре имени Моссовета, я принялся за работу.

Прежде всего, как истый кинематографист, я разбил пьесу на кадры. Это позволило мне заняться разработкой каждого куска, уточнением связей предыдущего и последующего фрагментов пьесы.

Б. Шоу откровенно ненавидел капитализм и ясно различал контуры будущего. В ноябре 1914 года, в разгар империалистической бойни, Бернард Шоу поместил в журнале «Нью стейтсмен» свою статью «Война с точки зрения здравого смысла». Статья эта вызвала бурю возмущения в империалистических кругах. Шоу, в частности, писал: «Героическим выходом из этого трагического столкновения было бы, если бы обе армии перестреляли своих офицеров и отправились бы по домам, с тем чтобы собрать урожай с полей и устроить в городах революцию». Позднее, в 1917 году, Шоу заметил, что «русские солдаты действовали по его совету». «Если другие последуют методам Ленина, то перед нами откроется новая эра, нам не будет грозить крушение и гибель» – это тоже слова Бернарда Шоу.

Всего этого не было в пьесе, а мне очень хотелось воссоздать в театре облик подлинного Шоу. Я стал редактировать те::ст пьесы, вводя в него новые, не использованные письма Бернарда Шоу и Патрик Кэмпбелл, отрывки из политических статей великого драматурга. Это была огромная, но невидимая с первого взгляда работа. Войдя в мир Шоу, я представил себе его сценический облик… Он сочиняет и записывает всегда. Иногда прерывает письмо, чтобы зафиксировать пробужденную этим письмом мысль. Пат, переписка с ней – могучий стимул его творческой энергии. Она его зажигает, одухотворяет, вдохновляет. Конечно же каждое письмо к ней, каждое ее письмо рождают мысли, образы, пополняют поток его творчества. Мысли – острые, парадоксальные – всюду следуют за ним. Шоу пишет и на стойке, и в кресле, положив блокнот на колено, и на ступеньках лестницы, и стоя – где только возможно.

Я предполагал поставить комедию. Моральный и интеллектуальный анализ были теми ключами, которыми мы рассчитывали раскрыть тему.

Сверхзадача спектакля: все должно быть построено на фундаменте доверия к зрителю. Это значит, не учить зрителя, не вдалбливать ему сумму знаний, а зажигать, вдохновлять его. По-моему, это самое верное средство против догматизма.

Что же главное в пьесе Килти? Необычная любовь, одухотворяющая, волнующая захватывает двух человек – умных, благородных, знаменитых и… женатых.

Они ведут постоянную многолетнюю пикировку. Но их споры, их дискуссии – это не перебранка, не раздраженная перепалка, а всегда изящная дуэль, виртуозная дуэль острых умов, дуэль блестящего юмора. Эта нескончаемая дуэль не унижает двух ее участников, а, напротив, воодушевляет их, доставляет им ни с чем не сравнимое удовольствие, еще больше влюбляет их друг в друга. В ней источник радости и вдохновения. Жизнь у них трудна, сложна, но их встречи, их переписка – это светлые и радостные мгновения, импульсы высокой энергии, длящиеся целых 40 лет.

Пат говорит о безмерной радости встреч. И в спектакле каждая их встреча должна быть вспышкой радости, несмотря на конфликты и яростные споры, вопреки житейским горестям, постоянным разлукам, ужасам войны, непредвиденным несчастьям – смерти матери, сына, мужа.

Пат очаровывает Шоу своей артистичностью, женственностью, непосредственностью, сердечностью, теплотой, восхищением блестящим умом великого драматурга. Шоу – добродушный Мефистофель, как о нем отзывались современники, – очаровывает миссис Пат своей самостоятельной, эксцентричной манерой мыслить и действовать. Все это давало мне надежду положить в основу спектакля испытанную и любимую мною форму – комедию.

Так думал я – наивный, «молодой» режиссер театра.

Руководство театра, получив переведенную и отредактированную мною пьесу, сочло возможным заявить, что текст пьесы столь сложен, а монологи и диалоги столь интеллектуально изощрены, что зритель не будет смотреть спектакль, поставленный по этой пьесе. Я, естественно, доказызал свое: для выросшего советского зрителя это будет интереснейший спектакль. Пока мы спорили, Н. П. Акимов в Ленинградском театре комедии и режиссер МХАТа И. Раевский во МХАТе поставили по пьесе Д. Килти спектакли. Пока Театр имени Моссовета колебался, я с готовой к постановке пьесой отправился в Театр Советской Армии. Тотчас возник вариант совместной постановки. Роль Шоу готовил Андрей Попов, роль Патрик Кэмпбелл – Любовь Орлова. Но совместной постановке не суждено было осуществиться. Видя, с каким нарастающим успехом идут представления «Милого лжеца» во МХАТе и в Ленинграде, руководство Театра имени Моссовета, спохватившись, вышло из игры с ЦТСА и предложило мне форсировать работу.

В разгар репетиций в Москве появился Джером Килти, Я ждал встречи с ним с волнением: как-то отнесется Килти к моим переделкам и включению писем и документов, которых не было в оригинале. Но никаких осложнений не произошло. Килти одобрил новую редакцию и предоставил мне право и впредь производить необходимую редактуру пьесы. Оказалось, что он сам постоянно совершенствовал «Милого лжеца». Им написаны девять вариантов пьесы.

Сам Килти сыграл Бернарда Шоу 500 раз – в США, в театрах Латинской Америки, Африки, Испании. «Сидя на представлении во МХАТе, – говорил он нам, – я поразился тому, что одни и те же моменты спектакля вызывают одинаковую реакцию смеха, внимания, печали во всех аудиториях мира».

Отзывы о мхатовском спектакле были самые восторженные. «Известия» писали: «…высокая, стройная, удивительно элегантная А. Степанова – миссис Патрик Кэмпбелл и А. Кторов – Бернард Шоу. Исполнение его – без преувеличения – художественное открытие. Он сыграл такого умного, доброго, сердечного, такого эгоистичного, ироничного, так глубоко чувствующего Бернарда Шоу, что никаким иным его теперь уже представить просто и невозможно».

Да, трудная досталась мне доля. Попробуйте после такого спектакля сделать что-то свое!..

Сначала на роль Шоу был назначен Борис Иванов. Но с переходом в Театр имени Моссовета Михаила Федоровича Романова роль Бернарда Шоу поручили ему.

Первые спектакли были показаны во время гастролей театра в Ленинграде. Премьера состоялась в Выборгском дворце культуры в мае 1963 года. Рабочая аудитория, огромный, на 2 тысячи мест, не театральный зал.

Все мы, участники постановки, очень волновались. Опасались, что камерная постановка, основанная на диалогах, не будет иметь успеха в такой массовой аудитории. Премьера отмела все наши сомнения. Зрительный зал, затаив дыхание, слушал диалоги и реагировал необычайно горячо. Во время спектакля часто вспыхивали аплодисменты. После спектакля занавес для поклонов давали 25 раз.

Когда спектакль начали играть в Москве, я уехал на очередной международный кинофестиваль. В эти дни внезапно скончался Михаил Федорович Романов. Это была огромная потеря для советского искусства. Романов был великим артистом.

На роль Б. Шоу стал пробоваться народный артист СССР Р. Плятт. Характер и стиль этих двух мастеров – Романова и Плятта – совершенно различны. Талант Ростислава Яновича более эксцентричен, комедиен. И мне пришлось переменить режиссерский ключ к спектаклю: с романтических высот повернуть на более комедийный, иронический, отвечающий таланту нового исполнителя путь.

Романов играл накал любви, яркий общественный темперамент Шоу, а с Пляттом мне пришлось открывать путь для стихии остроумного мышления, иронии и сарказмов.

Московский зритель принял новую постановку с энтузиазмом. Состоялось более 200 представлений «Милого лжеца». И каждый спектакль проходил в праздничной атмосфере премьеры.

Перед Л. П. Орловой стояла сложная задача. В постановках Ленинградского театра и во МХАТе спектакль шел как разыгрываемые воспоминания двух знаменитых людей. А я решил поставить спектакль-действие. Действие, всякий раз соответствующее времени происходящих событий. Мысли и чувства Шоу и Кэмпбелл – это живые, современные мысли и чувства. Орлова должна была создать образ не только Патрик Кэмпбелл, но и Элизы Дулитл из «Пигмалиона», сцену репетиции которой я значительно расширил, и Оринтии из пьесы Б. Шоу «Тележка с яблоками». То есть сыграть несколько ролей, чтобы показать артистические возможности Патрик Кэмпбелл.

Молодой композитор Игорь Якушенко написал к спектаклю музыку, художник Театра имени Моссовета А. П. Васильев сделал удивительно лаконичное и соответствующее жанру постановки оформление. Художественный руководитель театра Ю. А. Завадский, доверивший мне постановку, принял ее бег? каких-либо поправок.

С тех пор, когда я в ранней юности работал в театре как актер и режиссер, прошло много лет. Отдав кинематографу много лет, я мечтал попасть в театр, чтобы слышать и видеть зрительный зал, чтобы понять, как он реагирует на режиссерское творчество. Спектакль «Милый лжец» дал мне такую возможность. Большую творческую радость получала от спектакля Любовь Петровна Орлова. Р. Я. Плятт полюбил роль Шоу и не раз говорил мне, что играет в спектакле с большим удовлетворением.

А ведь задачи, стоящие перед участниками спектакля, очень сложны. 75 страниц текста, произносимого в действии, требуют спортивного дыхания. И каждое слово должно быть услышано зрителем, как бы тихо оно ни было сказано.

Для меня работа над спектаклем представляла особый интерес. Я постоянно воскрешал в памяти свое знакомство с Шоу. Когда мы были в Лондоне в 1929 году и приехали в его загородный дом, он принимал американских журналистов. Обращаясь к нам, он сказал: «Посидите послушайте, вам будет интересно». Шоу к тому времени еще не бывал в Америке. Вот их диалог:

Журналист. Почему вы не приезжаете в Америку?

Шоу. Доктор запретил мне смеяться.

Журналист. А почему вы, попав в Америку, должны смеяться?

Шоу. А что мне останется делать, когда я увижу статую Свободы в этой стране?

Именно так отвечает в спектакле Шоу на вопрос П. Кэмпбелл. Кэмпбелл я встречал в Голливуде у Чарли Чаплина. Она не любила Голливуд. Об этом говорится в ее письмах к Шоу. Ее редко приглашали сниматься. Она огорчалась, впадала в уныние, но у Чаплина в доме они (Чарли и Пат) разыгрывали для гостей уморительные комические сцены. Кэмпбелл часто обращалась к Эйзенштейну и ко мне с просьбой, исполненной грустного юмора, что, если мы все-таки начнем снимать фильм, пригласить ее на роль хотя бы посудомойки. Она не любила манеру кинозвезд, мечтала о ролях серьезных, раскрывающих внутренний мир человека. Обо всем этом и говорится в «Милом лжеце».

Когда Чаплин при встрече в Вевее (Швейцария) услышал о моем намерении поставить спектакль «Милый лжец», он пообещал написать музыку к спектаклю и целый вечер разыгрывал Шоу, имитируя его движения, особенно подчеркивая любимый жест Б. Шоу: горячась и доказывая что-то особенно важное, он «отбивал» мысли тыльной стороной правой руки на левой ладони. Чаплин сообщил, что Шоу любил носить жилет с семью пуговицами (что я не преминул ввести в спектакль). Он очень весело, с чаплинской неподражаемой пластикой изображал походку и движения Патрик Кэмпбелл.

Музыку Чаплин так и не прислал, хотя в последнем из писем Эльза Триоле упоминала, что такая музыка существует. Вот несколько любопытных признаний из этого письма:

«Дорогая Любовь Петровна, спасибо Вам за письмо. Должна сказать, что я давно отклонила попечение и даже думать забыла о нашем «Лжеце». А потому радость эта нечаянная и тем более радостная. А если к тому же это Ваша коронная роль, Любовь Петровна, и Шоу – Романов тоже прекрасен, то все необычайно великолепно, и я грущу только оттого, что не могу отпраздновать с Вами со всеми это событие. Может быть, удастся приехать в будущем году, полюбоваться на Вас. Нет ли хотя бы фотографий?.. Любопытно, как поставил Григорий Васильевич? А музыка? Чаплинская не пригодилась?»

Как бы отвечая на предпоследний из этих вопросов, хочу сказать, что в работе над постановкой «Милого лжеца» я руководствовался ставшими в моем творчестве неукоснительными правилами: считать зрителя высокоинтеллектуальным и поэтому ничего ему не объяснять и не разъяснять.

В спектакле запрещались две вещи – крик и сантименты.

Я считал, что свет и музыка должны играть в этом спектакле большую роль. Они как бы материализуют быстротекущее время. Время действия в пьесе – 40 лет. Это большой срок, вместивший в себя несколько разных эпох. Музыка и свет помогли мне их выразить.

В спектакле не было громоздких декораций. Это еще одно режиссерское условие. Главное – дуэль двух ярких умов, двух индивидуальностей, двух достойных друг друга современников. Главное – разговор о времени.

Спектакль был «вынесен» за границы сцены и зрительного зала. Зрителя, входившего в театр, приветствовал «сам Шоу». Фотопортрет великого драматурга, в рост, со шляпой в руке, был помещен у входа в фойе. А в самом фойе мы развернули выставку фотодокументов, связанных с жизнью и деятельностью Шоу и Кэмпбелл, фотографии сопровождали их высказывания и суждения о них современников.

«Шоу не признавал литературы вне пространства и времени».

«Шоу восстал против того, чтобы превращать театр в витрину кондитерских изделий, чтобы изготовлять «сладости из дешевых чувств»».

В 1892 году была поставлена его первая пьеса «Дома вдовца». В ней он показал благопристойных буржуа, жиреющих от доходов со сдаваемых в аренду трущоб, подобно тому как мухи жиреют от нечистот. Вскоре Шоу написал пьесу «Профессия госпожи Уоррен». В ней драматург разоблачил паразитизм и проституцию, свившие гнездо в самом сердце капиталистической системы.

Срывая покровы с неприглядных и позорных явлений, Шоу делал это ярко и интересно. Он беспощадно разоблачал ложь и лицемерие буржуазии, и это доставляло ему величайшее удовольствие, окрыляло его ум, придавало еще большую остроту и иронию его сатире.

В пору, когда сценическое искусство Англии с его приторной слащавостью и сентиментальной фальсификацией опустилось до небывало низкого уровня, когда даже туманные намеки на реальную действительность изгонялись со сцены, Шоу ворвался в театр, требуя, чтобы он стал «фабрикой мысли».

– Я не хочу умереть, не увидав СССР, – говорил великий английский драматург. Он мечтал о поездке в нашу страну, и в июле 1931 года его мечта осуществилась. О его пребывании в нашей стране также рассказывали стенды, заполнившие фойе театра.

И последнее, о чем хочется вспомнить в связи с работой над постановкой «Милого лжеца». В этом спектакле играют два актера, а обслуживают представление около ста человек – невидимый ансамбль ведущих спектакль специалистов. По моему предложению выходящие на поклоны артисты, поблагодарив публику, поворачивались в сторону кулис и аплодировали музыкантам, гримерам, осветителям, радистам, бутафорам, рабочим сцены – всем, всем, кто незримо участвовал в театральном представлении. На поклоны выходили все. Это поднимало дух коллектива и помогало зрителю представить себе, как много труда включает в себя синтетическое искусство театра.

После первых 10–12 представлений администрация, ссылаясь на то, что некоторые работники сцены одеты недостаточно театрально, отменила эти выходы. Думается, зря. Человек труда должен быть на виду. Такой почет укреплял в каждом скромном работнике театра веру в действительную важность его роли. Прав Шоу, сказавший: «Человек не может верить в других, если он не верит в себя».