Текст книги "Приключения 1974"
Автор книги: Григорий Федосеев
Соавторы: Алексей Азаров,Юлий Файбышенко,Владимир Кашаев,Николай Елин,Владимир Туболев,Николай Волков,Анатолий Голубев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)
«Вот тебе и случайно! Вранье плохое начало для откровенного разговора.
– Товарищ Прокофьев, прошу! – Воронов указал на стул. И от него не укрылось промелькнувшее в глазах Прокофьева явное разочарование: инспектор слишком молод.
Алексей тоже с любопытством взглянул в лицо посетителя. Странно, но оно не несло зримых следов тех пороков, которые приписывали Прокофьеву. Живое лицо с такими же живыми глазами. Маленькие усики смешно дергались под носом, словно владелец их все время что-то вынюхивал. Пожалуй, только землистый цвет лица говорил о ненормальном образе жизни.
Усаживаясь, Прокофьев сказал:
– Жаль, не знал, что это вы вчера у нас были. Остановил бы, поговорили...
– У вас хорошая память на лица, – попытался сделать комплимент Воронов, но Прокофьев не принял его.
– У стрелков это профессионально. Глаз как оптический прибор. Иначе на стенде и делать нечего.
Прокофьев внимательно огляделся и снова тень разочарования пробежала по его лицу, когда увидел в комнате Стукова и понял, что тот не собирается уходить. Воронов объяснил:
– Это наш товарищ. Надеюсь, он разговору не помешает?
– У меня нет никаких секретов, – Прокофьев глубоко вздохнул, словно собирался надолго нырнуть, и начал без обиняков: – Вы когда-нибудь ружье в руках держали?
– Положим, держал, – смущенно признался Воронов, явно озадаченный таким активным поворотом разговора.
– И ладно. Тогда знать должны, что современное ружье, да еще такое, как «меркель», от «здравствуйте, пожалуйста» не разорвется. С патронами начудить что-нибудь – не такой Мамлеев человек. Обычно родоновский патрон предпочитал. Сколько бы ни стоил.
Воронов хотел спросить, почему Прокофьев так думает, но тот остановил его грубоватым жестом. Маленькие усики под носом неестественно вздулись:
– Вы меня не перебивайте. Потом, если что, спросите. Хочу изложить все, что думаю. Уж там сами рассудите! – Прокофьев помолчал, как бы вспоминая еще не произнесенную часть заученной роли. – Я говорить о Мамлееве могу долго, потому как он на моих руках в стрелка превратился. Прокофьев, это вам все скажут, и до сборной его довел. Потом он меня, правда, обидел... Очень. За две недели до поездки на игры другого тренера потребовал. Ну да ладно! Вам об этом дед не мог не рассказать... – Прокофьев искоса, как бы проверяя, взглянул на Воронова.
«Итак, Прокофьев и дед действительно недолюбливают друг друга. Дед об этом лишь мимоходом обмолвился, а Николай Николаевич уже считает, что все косточки его перемыты».
Прокофьев достал сигареты:
– Закурить у вас можно?
– Пожалуйста.
– И вы угощайтесь.
– Спасибо, не курю...
– Это по молодости. С годами пройдет. Лучше сигареты ничего душу не отведет. Даже добрая чарка водки.
– Неужто?
– Намекаете на то, что пью? Случается. На это тоже годы нужно, чтобы понять.
Прокофьев давил на молодость собеседника, прекрасно понимая, что это должно по меньшей мере раздражать Воронова, И Алексей не мог взять в толк, зачем собеседнику понадобилось лишний раз вызывать к себе антипатию. А Прокофьев вел себя именно так.
– Должен вам сказать, что Мамлеев не умел жить с людьми, не умел и не хотел быть им благодарным за что-либо... Хотя о покойниках и не принято говорить плохо... Что касается спорта, то стрелял знаменито. Не раз отмечали знатоки его школу, – не без гордости произнес Прокофьев, сделав нажим на слове «школа». – Не было ему равных на стенде. Потому и завистников хоть отбавляй. Странный он был парень, этот Александр Мамлеев. Я его за долгие годы так толком и не смог понять. Но одно скажу: происшествие на отборочных не случайно. Умысел здесь явный. Вот только чей? Это уже скорее по вашей части. Но во имя Сашкиной памяти... – Прокофьев вдруг сбился на сюсюканье и так неожиданно пустил настоящую слезу, что Воронов опешил. Никак не вязалась эта сентиментальность с грубоватым обликом Прокофьева.
«Неужели играет? – подумал Воронов. – Действительно думает, что перед собой мальчишку видит – мол, все проглотит!»
– Николай Николаевич, а вы знаете, что «меркель» Мамлеева был в ремонте незадолго до отборочных?
По тому, как сник Прокофьев, как опустились его плечи и нервно задергался правый ус, Воронов понял, что он не мог нанести более сильного удара. Но вот только вовремя ли?
– Да, знаю, – глухо, как бы нехотя, ответил Прокофьев.
– И имя мастера назвать можете?
– Могу. – Николай Николаевич помолчал. Потом поднял глаза на Воронова. В них было тупое безразличие. – На позапрошлой неделе «меркель» Мамлеева чинил я...
Дальнейший разговор с Прокофьевым не сложился. Беседовали о разном. Николай Николаевич злился все больше, после его слов «набрали мальчишек» Воронов едва не сорвался. Чем бы закончился этот разговор, сказать трудно, если бы в ту минуту Алексей не взглянул на Стукова. Петр Петрович едва заметно успокаивающе кивал головой.
– Да, неприятный человек, – только и сказал Алексей, когда за тренером из «Локомотива» закрылась дверь.
Стуков с наслаждением откинулся от стола, словно давно ждал подходящей минуты.
– У нас профессия такая – чаще с неприятными приходится сталкиваться! А вообще, инспектор Воронов молодец, что давить на него не стал, очень верно поступил. Только в руках себя держать надо.
– Ну, спасибо. Пожалуй, первые добрые слова в мой адрес, – расчувствовался Воронов.
– Ну и язва ты, – ответил ему Стуков.
– Что есть, то есть, – по-стуковски ткнул себя в грудь Воронов и рассмеялся, поддерживая игру. – А теперь, Петр Петрович, серьезно. Как?
– Ничего говорить не буду. Начинаешь правильно. Мягко. Не хочу своим мнением сковывать. Одно замечу: Прокофьев однажды, когда еще сам выступал, лежал в больнице после подобного случая. Приятель пошутил! Хорошо все обошлось. Легким сотрясением мозга отделался.
– Откуда это известно?
Стуков развел руками:
– Секрет фирмы. Ну уж ладно, открою... Приятель случайно рассказал. Есть такой спортивный журналист Сергей Бочаров. Года два назад я это слышал, сейчас припомнилось. Правда, обязательно проверить нужно...
– Ну и память у тебя, Петр Петрович!
– Что есть, то есть, – и он самодовольно, по-мальчишески рассмеялся. – Очень мне хотелось его об этом спросить. Но решил, что такой козырь тебе в долгой игре еще пригодится.
– Думаешь, долгой?
– Долгой, Алексей Дмитриевич. Боюсь, что отведенных законом десяти дней не хватит. Этот факт с прокофьевской больницей... Есть у тебя шанс с треском загнать четвертый шар в лузу. Так, кажется, любишь ты изъясняться, пользуясь бильярдной терминологией?!
Воронов покраснел. Стуков читал то, что казалось Алексею, было спрятано глубоко в душе. – Спасибо, Петр Петрович, за совет.
Воронов отрыл папку и принялся просматривать собранные документы. Прежде всего попалась справка о прецедентах. Подобных происшествий зарегистрировано три и все во время охоты.
«Впрочем, статистические данные не являются доказательством в судебном разбирательстве», – вспомнил Воронов слова своего любимого профессора-правоведа.
Далее шла характеристика оружия, силовые динамометрические измерения, параметры деталей. Воронов пробежал колонки цифр беглым взглядом. В первую очередь его интересовал ответ на вопрос: как сказался ремонт «меркеля» на безопасности оружия? Вывод экспертизы разочаровывал – «никак». Во время ремонта была произведена только регулировка бойка. Сборка ружья выполнена профессионально и очень тщательно.
Но следующая фраза в акте насторожила:
«Разрыв произошел по старому исходу медного винта, удаленного, судя по следам, незадолго до происшествия. Предполагаем, что винт держал у ложи какой-то специальный предмет прямоугольной формы. Возможно, пластину с дарственной надписью».
Неопределенность основного вывода экспертизы огорчила еще больше:
«Как показало обследование, в самом оружии следов дефекта – заводского или внесенного позднее, – приведшего к разрыву, не обнаружено. Хотя невозможность восстановления первоначальной формы патронника и замковой части не исключает наличия конструктивного дефекта – заводского или внесенного позднее, – приведшего к летальному исходу».
Воронов отложил заключение, которое практически ничего не давало. Правда, если поразмыслить, оно в какой-то мере реабилитировало Прокофьева, и появлялся «некто», державший оружие в руках позже тренера из «Локомотива». Этот «некто», по словам Прокофьева Глушко, даже удалял с оружия неизвестную деталь.
Воронов накидал несколько вопросов, ответы на которые следовало найти как у Прокофьева, так и у специалистов по стендовой стрельбе. Он решил позвонить в Федерацию стрельбы.
– Пойдем-ка лучше пообедаем, – предложил Стуков, заглядывая в комнату. – Так и до голодного обморока доработаться можно.
– Что-то есть не хочется. Посижу. Авось что надумаю.
– Может случиться и такое. А я уж пойду. У меня от голода только головные боли рождаются.
Когда Петр Петрович ушел, Воронов еще несколько минут посидел в раздумье. «Что дал осмотр места происшествия и оружия? Почти ничего. Да и кто мог предположить, что Мамлеев погибнет! А оружие...»
Черные вороненые стволы вертикальной посадки выглядели так, словно лишь вчера вышли из цехов завода. Только на месте патронника зияло рваное рыжее вздутие. Ложа также хранила бурые пятна крови. Их не удаляли, поскольку они помогали сориентировать положение оружия в момент разрыва. Боковая кромка тыльного среза стволов, в которую утапливаются инжекторы, была вычурно вырезана. Продолговатый осколок боковой кромки и послужил причиной смерти Мамлеева. Он попал в глаз и прошел в мозговую полость. И именно поэтому все попытки спасти Мамлеева ни к чему не привели. Две долгие операции подряд делал главный хирург клиники Андрей Семенович Савельев...
Алексей вспомнил прошлогоднюю охоту в одном из подмосковных охотохозяйств, когда ему довелось впервые взять в руки «меркель». Ружье «сидело» словно влитое. Воронов, несмотря на непреложное правило не играть с оружием в помещении, даже сделал несколько вскидок. С этим вспомненным ощущением «меркеля» в руках Воронов подсознательно уверовал, что дело не в оружии. Предубеждение всегда плохо. Воронов понимал это, но ничего с собой поделать не мог.
Алексей терпеливо дождался конца тренировки Вишняка. Приняв душ, тот вышел разгоряченный, в приподнятом настроении, но совсем растерялся, когда Воронов представился ему.
– Скажите, товарищ Воронов, я еще не арестован? – шутливо спросил он, закидывая на плечо большую спортивную сумку.
– Пока нет, иначе вам пришлось бы называть меня «гражданин Воронов»...
– Отлично. Не уважите ли тогда? Давайте поедем ко мне домой, там обо всем спокойно и поговорим. Жена должна быть сегодня дома – может, что-нибудь соорудит на скорую руку.
Когда они выходили со стрельбища, им навстречу попался Прокофьев. Воронов перехватил взгляд Вишняка – как тот прореагировал на встречу с Прокофьевым? Реакция показалась Воронову интересной, но он не подал виду, и Вишняк успокоенно зашагал дальше. Они подошли к зеленой «Волге».
– Старенькая уже: двести тысяч скоро накатаю. Сыплется помаленьку. Надо бы новую, да пороху не хватает, – поплакался Вишняк, открывая дверцу.
– Стрелять меньше надо, вот порох и останется, – сострил Воронов.
– В нашем деле как раз наоборот, – отпарировал Вишняк.
Пока они ехали, Воронов наблюдал за Вишняком. Тот вел машину спокойно и решительно. Чувствовался не только водительский опыт, но и точный профессиональный глаз. Вишняк почти не пользовался тормозами. Находя лазейки в потоке машин, он проскальзывал по инерции к перекрестку именно в тот момент, когда давали зеленый свет.
Жены дома не оказалось. И по тому, как недовольно передернулось лицо Вишняка, Алексей сделал вывод, что в этом доме нет мирной супружеской жизни. Алексей смотрел, как нервно заходил по комнате Вишняк, не зная, за что взяться, чем-то долго гремел на кухне и наконец снова появился с открытой бутылкой сухого вина и двумя стаканами.
– Предлагаю смочить разговор. Или согласно... – он хотел, очевидно, что-то сказать о службе Воронова, но Алексей перебил его:
– Ради первого знакомства даже нужно, если есть опасение, что «сухого» разговора не получится.
Алексей испытующе посмотрел на хозяина, но тот спокойно выдержал взгляд и миролюбиво сказал:
– Опасений никаких нет.
Он не успел наполнить стаканы, как входная дверь с шумом отворилась и в комнату вошла маленькая, хрупкая женщина с большими, казалось, во все лицо влажными карими глазами. Они недобро вскинулись на Воронова, но слова были обращены как к нему, так и к мужу.
– Пьете? Прямо с утра?
Вишняк смущенно потер руки. И не нашел ничего лучшего, как сказать:
– Выпьешь с нами, Светлана? Это, познакомься, – спохватился он и закончил какой-то странной, неуклюжей фразой, – следователь по истории с Александром...
Слово «следователь» произвело на Светлану, впечатление какой-то нависшей опасности. Она даже шарахнулась к мужу.
– Солнышко, сооруди что-нибудь для закуски, – Вишняк назвал Светлану ласковым, очевидно, принятым в этом доме прозвищем, по мнению Воронова, так плохо вязавшимся с отношениями супругов.
Светлана, извинившись, ушла на кухню и через минуту принесла две тарелки с крупно нарезанными сыром и колбасой, которые она, очевидно, только что принесла из магазина. Сочтя миссию гостеприимной хозяйки выполненной, она с ногами забралась на диван. Присутствие жены Вишняка при разговоре совершенно не устраивало Воронова, но он счел нетактичным дать это понять, хотя весь смысл приезда домой для откровенного, доверительного разговора сразу терялся.
– Что вы думаете обо всем этом? – Вишняк упорно не хотел произносить слово «смерть».
Воронов неопределенно пожал плечами.
– Не знаю. Я мало знаком с сопутствующими обстоятельствами, если таковые имеются и связаны с делом...
– А уже есть «дело» или это только ваша терминология? – опять первым спросил Вишняк.
– Если все время будете спрашивать вы, – засмеялся Воронов, – то я так ничего нового и не узнаю.
Вишняк смущенно пробормотал:
– Да, да, конечно. Извините. Я готов ответить на все ваши вопросы.
– И вот первый... Что вы лично думаете обо всем этом? – Воронов воспользовался формулировкой Вишняка.
– Откровенно говоря, – Вишняк поднял свой бокал, но, так и не притронувшись к нему губами, поставил на столик, – я тоже не могу ничего понять. С одной стороны, спортсмен такого класса, как Мамлеев, не может сделать глупости. Тем более Александр был осторожен до подозрительности. Стрелял он из «меркеля», хорошо знакомого и обстрелянного. Думаю, сама фирма – достаточная гарантия, что брак в производстве оружия исключен. Да и почему именно в этот раз? – несколько наивно спросил самого себя Вишняк. – Остается чужой патрон... – Эти слова Вишняк произнес осторожно, опять испытующе взглянув на Воронова. Тому показалось, что Вишняк просто не умеет лгать или делает это слишком тонко – уж больно он решительно отметает версию повреждения оружия. Алексей как бы мимоходом спросил:
– А вы хорошо знаете мамлеевское ружье?
– Я знаю эту систему. У меня у самого два «бока», – он хотел встать, очевидно затем, чтобы принести оружие, но Воронов остановил его.
– Вам никогда не приходилось держать в руках мамлеевский «меркель»?
Вишняк обменялся с женой быстрым испуганным взглядом и, слегка покраснев, поспешно ответил:
– Нет, нет... Мы с ним были не в лучших отношениях. Хотя когда-то...
Светлана мягко перебила мужа:
– Ну это, наверно, к делу не относится.
Вишняк потупился. Воронов с огорчением подумал, что жена еще не раз испортит разговор.
– Остается одно. Чужой патрон, – сказал Вишняк. – Но Мамлеев ни с кем практически не дружил. И, как я уже говорил, был человеком подозрительным, которому казалось, что все ему страшно завидуют и только думают, как бы насолить. Он никого не подпускал к зарядам и редко кому давал свои патроны. Даже в долг. А патроны, которыми он стрелял, первейшего качества и свежие...
– Откуда вы знаете? – быстро спросил Воронов.
Вишняк смутился:
– Дело в том, что мы оба стреляли патронами одной и той же фирмы «Родони»...
Воронов посмотрел на Вишняка.
«Он же не может не понимать, что такое признание делает его человеком, на которого в первую очередь должно пасть подозрение. Или это опять-таки стремление увести разговор от оружия? Рискованный способ отвлечения...»
Вишняк как бы угадал мысли Воронова.
– Я понимаю, мне придется теперь многое объяснять. Но я был уверен, что рано или поздно вы узнаете об этом. И тогда будет хуже...
– А что может быть хуже?
Вишняк неопределенно пожал плечами. Его жена протянула руку и взяла с маленького столика пачку сигарет. Никому не предлагая, она резким щелчком выбила сигарету из пачки и торопливо закурила.
– У вас случайно не осталось патронов из той серии? – спросил Воронов.
– Сегодня я дострелял последние... Все, кроме одного. Не знаю почему, но один оставил.
Он полез в задний карман брюк и достал сверкающий зеленый цилиндр. Воронов взял патрон, а Вишняк как-то облегченно вздохнул. Алексей минуту молча разглядывал патрон. Это была красивая штучка с высоким ярко-медным цоколем и сверкающей пластиковой рубашкой. По ней шли цветные кольца олимпийской эмблемы и витиеватая, но разборчивая подпись «Родони». Воронову никогда не приходилось видеть подобных патронов. Несколько раз он брал на охоту нашу стендовую «звездочку», которую ему доставали приятели, и помнил, какое получал удовольствие от стрельбы стендовым патроном. «Звездочка» била сильнее, суше, чем охотничьи патроны обычной закатки.
– Откуда вы берете боеприпасы? – Воронов поставил патрон на стол, слегка подвинув его, как шахматную фигуру, в сторону Вишняка.
– Когда как... В основном снабжает общество. Это чаще всего наша «звездочка». На сборы патроны дает комитет. Нередко зарубежные фирмы присылают большие рекламные партии боеприпасов. Вот как эти. Родони – хитрый, деловой человек. Он знает, что кто стреляет его патронами, привыкает и другими стрелять не может. У него очень сухой патрон со специальным пластмассовым пыжом. Странно, что в этот раз он прислал патроны с глухими гильзами. Обычно приходили с прозрачными. Любопытно посмотреть, сколько чего набито в гильзу.
– А какой путь проходят патроны, прежде чем попадают в ваши руки?
– Обычный. Комитет получает письмо и посылку. Иногда привозит некто Карди, дальний родственник и поверенный Родони. В письме указаны фамилии наших известных стрелков. Моя и Мамлеева, как правило, всегда в списке. Родони – первоклассный стрелок, номер один в Италии. На прошлой Олимпиаде Родони был третьим. За американцем и Мамлеевым. Американец перестал выступать, а Александр... – Вишняк запнулся. – Так что по старой раскладке Родони уже выиграл Олимпийские игры. Хотя еще посмотрим... – Вишняк упрямо поджал губы. – Он хорошо знает, насколько хватает такой партии, и редко опаздывает с очередной. Как-то он признался, что мечтает о времени, когда на играх будут стрелять только его патронами. И он этого добьется.
– Кто же теперь поедет в нашей сборной? – спросил Воронов. Вишняк покосился на него – вопрос показался по меньшей мере наивным.
– Точно пока только я. Кто номером вторым и в запасе – федерация решит. На первенстве страны прилично отстрелял Мельников, но на отборочных выступил плохо. Подумали, что болен. Жалко Александра – он и в этом году был бы выше всех.
– Скажите, Валерий Михайлович, а можно практически перезарядить патрон, чтобы внимательный стрелок, скажем каким был Мамлеев, не заметил?
– Никогда не пробовал... – Вишняк опять смутился. – Но думаю, что опытный стрелок всегда отличит заводскую закатку от ручной. Мы чувствуем патрон нервами. Кажется, ощущаем на твердость. Обычно перед стрельбой патроны так внимательно осматриваешь, что... Нет, пожалуй, исключено. Впрочем, ведь когда-то, говорят, подобную шутку сыграли с Прокофьевым. Тот даже лежал в больнице. Можете спросить у всех, кто выступал с Прокофьевым в одной команде. Шумное было дело. С двоих сняли звание мастеров спорта. Потом, правда, когда все обошлось, простили.
– А что произошло между Мамлеевым и Прокофьевым?
– Мамлеев перед самыми играми потребовал себе нового тренера. Когда уже было ясно, что он и, естественно, его тренер едут на игры. Это по-человечески нечистоплотно. Но, если рассуждать по-деловому, поступил Александр правильно. Прокофьев перестал работать, только похвалялся да пил. И пил запойно. Мамлеев – фанатик, человек крутой и аскетичный. Ему надоело терпеть...
Пока они говорили, по лицу Светланы было видно, что мыслями она сейчас далеко от темы разговора. Воронову очень хотелось узнать, о чем она думает.
– Ну а кто мог пошутить так же, как когда-то с Прокофьевым, теперь с Мамлеевым?
– Сложный вопрос. Ответ слишком дорого стоит. Так ведь невинного человека под монастырь подвести можно.
– Зачем же невинного? Затем и разбираемся, чтобы наказать виноватого.
– Не представляю. Одно знаю твердо – не я!
– Твердо? – попытался пошутить Воронов.
Вишняк насупился.
– Твердо. Тверже некуда.
– Не обижайтесь, Валерий Михайлович, я пошутил...
– В вашем положении шутить легче...
Алексей уже пожалел, что сорвался на эту никчемную шутку, и, чтобы хоть как-то загладить неловкость, спросил:
– Кто еще стрелял в тот день такими же патронами?
Прежде чем ответить, Вишняк потянулся к жене, взял у нее изо рта сигарету и, затянувшись, сказал:
– Только он и я. Во всяком случае, патроны были переданы мне и Мамлееву лично.
– Кем?
– Иосиком. Есть у нас на «Локомотиве» такой жучок. «Интеллигентом» его еще кличут. Фамилии, по правде говоря, не знаю. А увидеть его часто можно. Он патронами промышляет.
– Как промышляет?
– Обыкновенно. У кого-нибудь купит или выпросит пачку, или еще что, – Вишняк опять смутился. – Потом любителям, чаще всего именитым охотникам, продает втридорога.
Воронов записал имя и кличку Иосика.
– Как бы с ним встретиться?
– На «Локомотив» придете, могу познакомить...
– Да, пожалуйста. Кстати, а как патроны попали к Иосику?
– Он знаком с Карди. И тот просил его передать. За комиссию, конечно, по пачке он с нас взял. А может, что и присвоил. Проверить негде: Карди давно уже отбыл восвояси.
– Значит, такие патроны могли оказаться еще только у Иосика?
– Да. Но он человек от стрельбы далекий. Коммерсант! Не думаю, чтобы имел какое-то касательство. К тому же он с Мамлеевым был в добрых отношениях.
Светлана встала.
– Вы меня простите, но мне надо в училище. Валерий, я возьму машину!
– Ключи в прихожей на серванте...
Воронов вдруг тоже встал и начал прощаться.
– Пожалуй, и я пойду. Спасибо за вино и беседу. Думаю, мы еще поговорим.
– Очевидно, – без всякого энтузиазма согласился Вишняк. – Может, Светлана вас подбросит? Солнышко, у тебя найдется свободная минутка?
Светлана переодевалась в соседней комнате и ответила не сразу:
– А куда надо?
Воронов назвал улицу.
– Конечно, тем более что это рядом с моим училищем.
Прощаясь с Вишняком, Алексей договорился встретиться на «Локомотиве». Вишняк обещал позвонить сразу, как только появится Иосик, и свести с ним Воронова в качестве нового клиента.
Светлана вела машину не хуже мужа, только более нервно. Если кто-то из водителей других машин, по ее мнению, ехал недостаточно быстро, она ворчала: «У, частник проклятый! Насажали за руль черепах!»
Она неожиданно затормозила у большой стоянки возле универмага и, поставив машину на свободное место, ответила на недоуменный вопрос Воронова «Приехали?»:
– В каком-то смысле да. Вы меня простите, но я решила поговорить с вами без Валерия. Мне показалось, что у вас сложилось несколько превратное мнение о нашей семье. Мне бы этого не хотелось, – последние слова она произнесла механически, словно для проформы.
– Вы же опаздываете в училище?
– Не совсем. Первый урок у меня свободен – просто повод выйти из дому.
Она достала сигареты и закурила,
Только сейчас Алексей рассмотрел ее как следует. Дома ее присутствие было настолько нежелательно и раздражало Воронова, что он старался не обращать на нее внимания, чтобы не отвлекаться от разговора с Вишняком. И вот теперь он увидел перед собой, будто только что познакомился, красивую, изящную женщину лет тридцати с правильными чертами лица и огромными карими глазами, придававшими лицу необычайную прелесть. Одета она была в дорогой модный костюм, который носила с подчеркнутой небрежностью. Тонкие, необыкновенно изящные руки были, пожалуй, второй яркой чертой ее облика.
– Мы женаты уже восемь лет, – начала Светлана. – Пусть вас не удивляет, что я начала так издалека. Тому своя причина. Еще в институте Валерий и Александр считались друзьями. Разлад в их дружбе начался с меня, – она взглянула на Воронова, как бы проверяя, достаточно ли внимательно он ее слушает и какое впечатление произвело столь сенсационное сообщение. – Сложился, увы, пресловутый треугольник. Началась банальная погоня за любовью. Сами понимаете, мне выбрать оказалось нелегко. Да я, честно говоря, и сейчас не знаю, почему осталась с Валерием. Знаю только одно – это не стало ошибкой. Жить с Валерием трудно, но с Мамлеевым, по-моему, еще хуже. А что касается нашего сегодняшнего положения в семье, так это на другой почве. Вы музыкой интересуетесь? – вдруг спросила Светлана.
– Как сказать? Постольку-поскольку. Ходил на танцы, иногда в филармонию... Но меломаном не был никогда.
– Имя Светланы Бездомной вам ничего не говорит?
– Кажется, скрипачка была такая... Но как-то быстро сгорела...
– Вот именно. Это обо мне... Потому как Бездомная – моя девичья фамилия. Говорили, у меня бездна таланта. Я действительно выиграла два международных конкурса. Но потом замужество. Все вокруг твердили, что талантлив в нашей семье только Валерий, что место жены... В общем, все то, что бывает, когда в семье находится хотя бы один незаурядный мужчина! – Светлана махнула рукой. Ни в жесте, ни в словах Алексей не почувствовал ни горечи, ни боли. И горечь и боль ушли в прошлое. Светлана глубоко затянулась сигаретой.
– Я рассказываю это, чтобы вы не придумали бог весть что, так бегло познакомившись с нашей семьей. Валерий – глубоко порядочный человек. В самые трудные минуты наших взаимоотношений он не допустил ни малейшей подлости. А иногда, знаете, у меня выпадают минуты, когда я готова такое сделать... – она посмотрела на Алексея и виновато улыбнулась, как бы прося прощение за столь откровенное и неприятное признание.
– Понимаю, – Алексей сидел неподвижно, хотя затекла спина, лишь изредка кивая головой, – боялся спугнуть в Светлане потребность излить душу.
– Его отношение к Александру было сложным. Валерий ненавидел Мамлеева и любил одновременно. Вы скажете – бабская мистика? Нет. Он любил Александра из чисто эгоистических соображений. Мамлеев служит для него катализатором; в бесконечном состязании с ним Валерий рос и сам.
– Но ведь, в конце концов, когда-то захочется и утвердиться в своем росте? – вопреки собственному желанию молчать, спросил Алексей. – И, как говорите, бывают минуты, когда хороши все средства...
Глаза Светланы испуганно сузились, но она сдержалась и надменно сказала:
– Мамлеев для мужа словно опиум. Понимаете? Известно, что вредно, но сил отделаться от дурной привычки нет! Однако мое мнение для вас совершенно не обязательно. Хотелось, чтобы вы не терзали Валерия напрасными подозрениями...
– Я его не подозреваю, – попытался смягчить обстановку Алексей. Но ничего не вышло. Ниточка, на которой держалось взаимопонимание, оборвалась. Светлана почти враждебно взглянула на Воронова.
– Так будете подозревать!
Резко повернувшись на сиденье, она включила стартер, всем своим видом показывая, что разговор закончен.
Воронов никогда не ходил на похороны. Особое отношение к этой процедуре выработалось у него еще с детства, с того самого дня, когда хоронили отца. Хотя мальчишка тогда еще не мог, наверное, осмыслить всю горечь похоронных дел. Позднее, не раз мысленно переживая те тяжелые дни, – подробности из памяти истерлись – он видел как в тумане, мужиков с лопатами, торговавшихся с матерью из-за пятерки, слова одного из них: «Что ты, баба, горе в доме такое, а ты пятерку из рук выпустить боишься? Аль каждый день мужик загибается?» Помнил скандал, возникший уже возле могилы, в которую никак не входил гроб, ибо пьяные мужики выкопали могилу не по размеру – короче. И опять слова того же мужика: «Да ты, баба, не беспокойся, мы сейчас с одной стороны подроем и бочком запихнем твой ящик-то».
Ощущения детства были настолько устойчивы, что с годами превратились в полное неприятие похоронной процедуры, и Алексей твердо решил для себя на мамлеевские похороны не ходить. Но неожиданно Стуков, с которым он поделился своими планами, его не поддержал.,
– Зря, – Петр Петрович потер свой лбище и убежденно повторил, – зря. Советую взглянуть на Мамлеева. Абстрактное мышление хорошо, но еще лучше, если оно опирается на конкретные впечатления. Пока для тебя Мамлеев нечто среднее арифметическое, и это не облегчает работу. Когда видел человека, многое по-иному смотрится и чувствуется.
– Не могу, Петр Петрович, – Алексей начал было рассказывать о похоронах отца, но Стуков перебил:
– Брось. Наша работа слишком часто требует оставлять свои эмоции в верхнем ящике письменного стола. Впрочем, как знаешь, но мой тебе совет – сходи... Хочешь, пойдем вместе.
Воронов сознавал справедливость доводов Стукова, но не хотелось так сразу сдаваться, и, как тонущий за соломинку, он ухватился за последнюю фразу:
– Вдвоем – другое дело.
Наутро они подошли к большому, во весь квартал зданию клуба «Динамо», когда гражданская панихида уже началась. У входа толпились люди, вносились и выносились венки, шли женщины в черном.
От дверей по длинным холлам рядами стояли мягкие кресла, образуя траурные коридоры. Черные муаровые ленты перегораживали боковые галереи. Коридор обрывался в малом борцовском зале. Против входа на невысоком постаменте возвышался гроб с телом Мамлеева. Остальное пространство, во всяком случае у Воронова сложилось такое впечатление, было занято цветами. В ногах покойного на бархатных подушках сверкали спортивные награды всех рангов и достоинств.
Воронов кивнул в глубину зала.
– Посмотри, кто становится в почетный караул... Это ведь Прокофьев...
– А я знаю второго справа. Это Сергей Бочаров. Журналист, о котором тебе рассказывал...
Только сейчас Они обратили внимание на небольшую скамейку, поставленную на возвышении в боковой нише. На ней сидела женщина в черном. Сидела молча, неподвижно. Изредка, когда кто-либо из вновь пришедших подходил с букетом цветов и наклонялся сказать женщине несколько слов, женщина в ответ лишь вяло шевелила губами. За ее спиной, Воронов сразу даже не разобрал, стоял Мельников. Вишняк остался внизу и подняться в нишу, казалось, не рискнул.
