Текст книги "Любить кого-то?"
Автор книги: Грейс Слик
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
24. Леди (и джентльмены) Каньона
В 1967 году, когда был застрелен Че Гевара и все с упоением слушали "Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band", наш альбом "Surrealistic Pillow" добрался до третьего места в хит-параде "Billboard". Нас начали приглашать в разнообразные телешоу, но хилые динамики телевизоров еще не могли воспроизвести наш мощный звук. Соответственно, музыка казалась хаотичной и скрежещущей. Нам же хотелось, чтобы люди слышали настоящий звук, полный спектр частот рока, а не бульканье и трещание слабеньких динамиков.
Но раскрутка на телевидении и радио помогает продавать записи – "поэтому мы пойдем туда и хорошенько себя отрекламируем!".
Я нигде не видела столько косметики, как в гримерке "The Smothers Brothers Comedy Hour" – любой тон, от черного до белого. Я и так была бледновата, поэтому добавлять еще белого не стала. Зато черный... Вот он, правильный цвет для "White Rabbit". Хотя, кажется, мне не хотелось выглядеть смешной, наоборот, как можно реальнее. Проблема была в том, что я довольно угловатая и некрасивая, поэтому никто даже не заметил, что у меня какой-то особенный грим, никто не писал гневных писем типа: "Что у вас там такое происходит?" Наверное, они решили, что это у меня загар такой или что у них что-то с телевизором. Иногда этих тыквоголовых трудно удивить...
Пока мы жили в Лос-Анджелесе, участвуя в телепрограммах, играя концерты и записываясь, мы почти все свободное время проводили в Лорел Каньоне. Пасторальные пейзажи Каньона привлекали многих музыкантов, уставших от плоского Голливуда. Там жили Грэм Нэш, Джони Митчелл, Фрэнк Заппа, Стивен Стиллз – и сотни других. Ребята из многих групп вечером садились в свои спортивные машины и, обычно заправившись кокаином, неслись по Малхолланд-драйв на какую-нибудь вечеринку.
Дом Фрэнка Заппы, куда я иногда заезжала, был похож на королевство троллей. Там гуляли растрепанные женщины в античных нарядах, а голые дети бегали туда-сюда, мешая Фрэнку, сидевшему возле нагромождений электроники, рассказывать о своих последних мыслях в области сатирической рок-музыки "для хиппи с оркестром". Фрэнк не принимал наркотиков и всегда высмеивал ту самую контркультуру, которую сам же помогал создавать. Художники в Сан-Франциско рисовали плакаты с цветами, девушками и индийскими мудрецами в нирване, а ему нравилось другое. На первом им нарисованном постере был изображен он сам на унитазе со спущенными штанами. Вот это по-моему, это смачно.
Жалко, я до этого не додумалась.
В те дни я, конечно, красилась, брила ноги и подмышки, носила платья и юбки... Но слова, которые я произносила своим низким голосом, резко контрастировали с видом "девушки из общества". Как сказала моя мама, я выражалась "как извозчик!"
Мои родители, успешно пережившие Великую депрессию, сформулировали для себя вполне конкретный образ "приемлемого" поведения. Отец мой достиг финансовых высот тяжелым трудом; мама посвятила жизнь семье; образ жизни еврейских или итальянских семей был для них неприемлем. Они жили по принципу "не слетать с катушек – никогда!" Поэтому, когда я начала становиться рок-звездой и вести себя "неприлично", мы сильно ссорились. Отец прямо говорил, что мое поведение "неслыханно"; мама же как-то поведала, что ей нравятся некоторые "мягкие" песни, потому что ей самой нравилось так петь. Естественно, ни одна из "мягких" песен моей не была, поэтому реакция родителей на мой так называемый успех была, прямо скажем, неоднозначной: им нравилось, что я зарабатываю большие деньги, но они ненавидели мой образ жизни, считая, что "леди так себя не ведут".
А вот Джони Митчелл была такой, как нравилось моим родителям – скромной и стыдливой, хотя и обладала огромным талантом и самоуверенностью. Как-то Дэвид Кросби взял меня с собой в студию, где она записывалась. В паузе между дублями Джони села на стул и спела тихую песню для всех, кто хотел послушать. Когда она закончила, Дэвид нас представил. Джони казалась настолько хрупкой, что, казалось, сейчас рассыплется по полу розовыми лепестками. Первое впечатление было ошибочным – она очень сильная женщина. Но сначала она показалась мне самым нежным и чувствительным существом на всей земле, и рядом с ней я просто не могла играть в свою традиционную ироническую роль "извозчика", не могла разрушить это очарование. Периодически я видела ее в каком-нибудь ресторане, но, будучи дилетанткой, не могла заставить себя заговорить с женщиной, которая записывалась с самим Чарли Мингусом.
Джони некоторое время жила в Каньоне с Грэмом Нэшем. Собственно, известная песня Грэма "Our House" как раз посвящена их отношениям. Но, как мы знаем, что-то изменилось, и "два кота во дворе" стали одним котом в городе и одним – в Вайоминге. Спенсер Драйден сказал в каком-то интервью, что у меня была интрижка с Грэмом, когда я была в Лос-Анджелесе. Блин, если бы... Я не знаю, почему Спенсер так сказал; может быть, он просто угадал мои желания. Но Грэм предпочитал девушек поблондинистее и потише.
Минус мне.
Как-то вечером я приехала на одну вечеринку в Лорел Каньоне (не помню, в чьем доме она проходила, внутри я так и не побывала). Еще не выйдя из машины, я увидела Стивена Стиллза, стоявшего перед домом в одиночестве. Я помахала ему, он подошел и забрался ко мне в машину потрепаться. Три часа этот смешной, но очень талантливый человек рассказывал мне печальную историю своего разрыва с Джуди Коллинз. Он говорил, что Голубоглазая Джуди[23]23
"Suite: Judy Blue Eyes" – песня группы "Crosby, Stills & Nash," написанная Стивеном Стиллзом.
[Закрыть] была любовью всей его жизни. Поскольку мужчины в моем присутствии редко рассказывали о том, что они чувствуют, я почти гордилась тем, что он доверил свои тайны именно мне. Я говорю "почти", потому что через некоторое время я начала чувствовать себя костлявой заместительницей "классной пухлой девчонки", пишущей слезливые дамские романы. По опыту я знаю, что мужчине обычно проще рассказать любой женщине о том, как ему больно, нежели показать свою грусть перед другим мужчиной. Они просто боятся показаться слабаками.
Наверное, на PBS (один из каналов телевидения) были правы, назвав шестидесятые "тревожным временем". У всех нас были поводы нервничать. Хотя вокруг прибавилось понимания, родители все еще не могли понять иронии, когда стадвадцатикилограммовая Кейт Смит громко и плаксиво спела "Храни, Господь, Америку". Это было идеальным концом их времени, говорившим: "Ну, вот и все. Толстая леди спела".
Нации нужно худеть. Нации нужно вернуться к корням.
Юмор стал проявляться в разных областях искусства, доходя до абсурда, когда на художественных выставках появлялись полотна, на которые кто-то попросту пролил суп (не будем показывать пальцами, но это был Энди Уорхол). В Лорел Каньоне были собственные художники, группа девушек, известных под названием "Отливщицы", работавших с гипсом в оригинальной манере. Они держали в руках больше рокерских членов, чем даже известная "группи" Памела де Барре (или я, или любая другая женщина в мире). Называя слепки пенисов рок-звезд произведениями искусства, девицы соблазнили на эту процедуру не одного добровольца. Неудивительно, конечно – какая эгоистичная звезда не захочет увековечить свой член в гипсе?
Хотя я не присутствовала при создании таких "скульптур", я представляю эту процедуру примерно так:
Девушки (ничего о них не знаю) приводят член в надлежащее состояние. Методы различны, каждому предлагается выбор: "Вы сами или вас обслужить?" Потом восставший орган обмазывают глиной, а когда затвердеет (глина, а не член), аккуратно раскалывают пополам (опять же, глину, а не член). Пока рок-звезда расслабляется после тяжелого испытания, девицы склеивают половинки, заливают в полученную форму гипс и ждут. Потом остается только расколоть глину снова – и вот он, бессмертный образец пластического искусства, со всеми венами и прочими делами.
Я ни разу ни одного такого не видела – а вы? Ни тебе копий, ни ограниченного тиража – и уж, конечно, никаких оригиналов. История об этих "художницах" легендарна, все ее слышали и повторяли, но:
ГДЕ ЖЕ ЧЛЕНЫ?
Если вы знаете что-нибудь об их местонахождении, пожалуйста, присылайте их или любую информацию моему редактору, Рику Хоргану, "Warner Books", Нью-Йорк.
Интересно, стали ли гипсовые члены рок-звезд настоящими артефактами "тревожного времени"? Или их постигла участь многих других вещей, типа колясок для домашних животных или стереоочков: пять минут славы – и забвение.
Эй, а вы случайно не знаете, куда они подевались?
25. Бег по кругу
Мы приехали в Лос-Анджелес, воодушевленные успехом "Surrealistic Pillow". Пресса в один голос твердила, что "Jefferson Airplane" являются "авангардом новой музыки". Поскольку запись нашего следующего альбома, "After Bathing At Baxter's", обещала быть долгой, мы сняли особняк, в котором останавливались "The Beatles", будучи в Голливуде – большой дом с бассейном и боулингом в подвале, каких много в Южной Калифорнии. Мы поселились там на все шесть месяцев, что длилась запись. В отличие от прошлого раза, теперь мы не чувствовали недостатка в деньгах, машинах, вечеринках с местными группами и фанах в студии и в спальнях.
Рейтинг продаж нашего альбома ясно показывал: очень многие люди понимают, что мы говорим и о чем думаем. А это равнозначно успеху. Художественному успеху? При чем тут вообще искусство? Все разговоры свелись к материальному – деньги, хит-парады, позиции...
В 1968 году наше студийное время оплачивала фирма "RCA" (хорошая политика, правда?), поэтому мы могли расслабиться и почудить. Каждый участник группы придумывал свой кусочек общей картины – мы поставили себе задачу не повториться. Естественно, мы ударились в эксцентричность. Кстати, в названии "After Bathing At Baxter's" мы ничего конкретно в виду не имели. Оно пришло неожиданно, а произнес его Гэри Блэкман, поэт и друг Марти. Гэри часто тусовался с нами и как-то он предложил: "А почему бы вам не назвать альбом "After Bathing At Baxter's"?"
Отлично!
Поскольку теперь мы могли позволить себе любые излишества, мы не обращали особого внимания на деловые вопросы, и редко советовались со специалистами. Все – кроме Пола. Именно он разговаривал с менеджерами, продюсерами, пресс-агентами и представителями компании. Пол всегда приходил в студию раньше всех, весьма импозантный в развевающемся длинном плаще, и его приход всегда менял расслабленную атмосферу на деловую. Персонал студии тут же начинал суетиться, имитируя бурную деятельность – как же, начальство пожаловало...
Пол являл собой таинственный парадокс – помесь прямолинейного военного и задумчивого хиппи с косячком. Мне он казался очень сильной личностью. Он обсуждал каждый шаг продюсеров и компании, и, даже если не всегда был прав, по крайней мере, кто-то за всем присматривал. Поймите меня правильно, он мог быть жуткой занозой в заднице, но, если он был на нашей стороне, противники оказывались в крайне невыгодном положении. Наш роман тогда еще не начался, но мы все равно держались вместе – ребята заметили это раньше нас.
Правда, времени на то, чтобы присмотреться друг к другу, у нас было не слишком много. Как только был закончен "After Bathing At Baxter's", "Airplane" отправился в турне по Европе, на волне популярности "Surrealistic Pillow" предложения сыпались, словно из рога изобилия – но из-за американских концертов и долгой работы над "Baxter's" поездку пришлось отложить. Освободившись, мы тут же побежали прибарахлиться (что нас задержало еще на неделю) и вместе с "The Doors" полетели "делать" континент.
Где-то в Скандинавии "Airplane" пригласили покататься на яхте по озеру – замечательное занятие, учитывая, что мы приняли по триста микрограммов кислоты.. Пристав к небольшому островку, все отправились гулять и плавать. Я же осталась в лодке с Полом, который сидел в одиночестве на корме и смотрел вдаль. Но это была не расслабленная умиротворенность. Надо сказать, что я в этих случаях нервничаю из-за того, что предметы расплываются перед глазами. У него же, мне кажется, была та разновидность кайфа, когда вещи преисполняются особого значения. Чтобы почувствовать себя увереннее, я подошла к нему и обняла за талию – но нахлынувшее сексуальное возбуждение стало для меня неожиданностью. Кислота прояснила такие грани нашей дружбы, о которых я раньше и не задумывалась. Потом мы обменялись мнениями о действии кислоты, красоте воды и так далее, нереальность происходящего исчезла и мы разошлись в разные стороны.
***
Другая страна. Другой день.
"Мы хотим пойти в квартал "красных фонарей", пойдешь с нами?" Во Франкфурте есть специальный район для проституток – правда, он больше похож на декорации к фильму "Американец в Париже", нежели на место, где можно снять пару девочек. Это мощеная булыжником площадь, окруженная двух– или трехэтажными домами. Мужчины и женщины сидят на подоконниках или прогуливаются, демонстрируя себя и поджидая клиентов. Когда мы вышли на площадь, на меня с воплем бросилась с ножом какая-то девица. Пол, наверное, вообразив себя Эрролом Флинном[24]24
Американский актер с амплуа героя-любовника, снимался в фильмах "Капитан Блад," "Принц и нищий," "Приключения Робина Гуда," "Морской ястреб". Вел крайне распущенный образ жизни.
[Закрыть], скинул синий кожаный плащ и завертел его перед ее лицом, как тореадор. Вероятно, она решила, что я вторглась на ее территорию. Мы решили, что мое присутствие только все испортит, и ретировались, чтобы поискать более спокойное место.
Пол стал лидером группы не только в административном, но и в личном плане. Для меня же он выглядел просто мифическим героем, хотя отношения наши все еще оставались платоническими.
26. Клубничный трах
Самые живые воспоминания от нашего тура по Европе (где мы играли вместе с "The Doors", один вечер они начинали концерт, другой вечер – мы) связаны у меня с Полом, но в памяти остался и Джим Моррисон.
В Лондоне концерты проходили в старом здании под названием "Roundhouse", бывшем депо. Вентиляционные решетки располагались на полу, а посреди зала был огромный поворотный круг для локомотивов. Все это напоминало огромный цельнометаллический проигрыватель, и, несмотря на ужасный звук, атмосфера была очень приятной.
Выступления "The Doors" я до сих пор помню очень живо. Все в черном, никаких других цветов. Единственный луч прожектора на лице Джима. Он держит микрофон двумя руками, глаза закрыты – и молчит. Он ждет какого-то одному ему известного момента. Он слышит музыку, которую все прочие могут только чувствовать. Потом он вдруг делает шаг назад, вскидывает руки и издает протяжный крик. Зал взрывается. Они видят его впервые, но он может передать им свое настроение, не открывая глаз и не говоря ни слова.
Меня всегда удивляло, как он может резко переходить из одного состояния в другое, минуя полутона. Это было в его стихах: "Break on through to the other side!" Красиво? Он выглядел, как бешеный Джонни Депп, идеально сложенный и очень умный. За кулисами я без труда разговаривала с участниками обеих групп, но, обращаясь к Джиму, я получала в ответ только красноречивое молчание.
"Джим", – спрашивала я, – "ты видел сломанный стул возле колонки?"
С вежливой улыбкой и смущенным видом второгодника он отвечал что-нибудь, вроде: "Леди в табачной лавке, никто его не ломал, сломанный стул, сломанный стул..."
Он как будто находился в двух местах одновременно. Хотя я и знала, что происходившее в его голове имело определенное отношение к моим словам, я не могла уловить связи. Уверена, люди, знавшие его лучше, не раз слышали от него нормальные реплики, типа "А во сколько самолет садится?" Но я не услышала от него ничего связного, пока не застала его в одиночестве, вдали от сумасшедшей энергии концертных залов.
Мы играли вместе во Франкфурте, Копенгагене, Лондоне и Амстердаме, и я не помню точно, в какой стране это случилось. Но я помню отдельные разрозненные детали, например, цвет ковровых дорожек в коридоре гостиницы (розовый и бордовый). Помню и то, как волновалась, когда стояла перед дверью в номер Джима.
Сейчас утро, он, наверное, еще спит. Если спит, то не ответит на мой стук, я вернусь в номер и перестану нервничать. Ой, а вдруг это не тот номер? Ладно, черт с ним.
Я постучала "секретным" стуком. Джим, правда, его все равно не знал, это был опознавательный стук "Airplane", так начиналась одна из наших песен; мы стучали так, чтобы дать понять, что за дверью "свои". Джим даже не стал спрашивать: "Кто там?". Он просто повернул ручку, широко распахнул дверь, так, что мне было видно всю комнату, и, улыбнувшись, спросил: "Что случилось?"
Не помню, что я ответила. Поскольку я и не думала, что кому-то понадобятся такие вещи через тридцать лет, я никогда не вела дневников. Вообще, если бы я знала, какое влияние окажет Моррисон на будущие поколения, я бы взяла с собой диктофон. И еще мне хотелось бы рассказать, что это он пришел в мой номер, чтобы соблазнить меня. К сожалению, это было не так. Это я была насильницей.
Войдя, я заметила на кофейном столике тарелку с клубникой – то ли ее прислало руководство отеля, то ли Джим сам заказал. Я подошла посмотреть, чтобы хоть что-то делать, пока я не придумаю, о чем говорить дальше. Взяла тарелку в руки и присела на край кровати, а потом, по какой-то непонятной причине, надела одну из ягод себе на палец. Внутри она была очень холодная и твердая. Замороженная клубника. Замечательно. Спасибо тебе, Господи, за тему для дальнейшего разговора с г-ном Молчуном.
– Можно, я положу их на обогреватель? – спросила я. Европа, блин, 1968 год. Никакого центрального отопления.
– Пожалуйста... Только он не работает. – Это была одна из самых связных реплик, которые я слышала от Джима. Я поставила тарелку на обогреватель, а он заполз на середину кровати, уселся поудобнее, схватил одну ягоду и начал мять ее в руках, пока сок не потек по пальцам. Он засмеялся, схватил еще одну и повторил тот же номер с ней. Словами это трудно объяснить, но смех создает совершенно особую атмосферу. "Эта игра мне нравится," – подумала я и расслабилась.
Мы не использовали клубнику как возбуждающее средство, вроде Ким Бэсинджер и Микки Рурка в "Девяти с половиной неделях". Больше это напоминало детсадовскую игру – возню глупых грязнуль в луже. Размять, размазать вокруг (не по соседу) – каждый пытался создать больший беспорядок, чем другой. Он победил, размазав клубнику по простыням. Но вдруг что-то заставило его вскочить. Он подошел к шкафу, открыл его, снова закрыл, а потом подошел ко мне, все еще игравшей в клубничную грязнулю, стоя на коленях на кровати. Я не стала спрашивать, что означала эта возня со шкафом; я боялась, что он очнется от своего идиллического состояния.
Это было для меня ново – как заниматься любовью с ожившей статуей. Меня еще никто так пристально не изучал. Казалось, он рассматривал расстояние между нами, как невидимый покров, и стягивал его каждым своим движением. Наши бедра прижимались друг к другу, его тело двигалось; и у меня было ощущение, что каждый раз он оглядывал пространство между нашими телами, чтобы понять, как много ему придется преодолеть, чтобы прижаться ко мне. Джим был хорошо сложен, его член был несколько больше обычного, и он был еще достаточно молод, чтобы постоянный прием наркотиков не отражался на эрекции.
В то же время, он был удивительно нежным. Я как будто участвовала в каком-то сумасшедшем лежачем ритуале. Это так странно: маниакальный на сцене, он был очень возвышенным в постели. Наверное, всем иногда надо переставать дурачиться. Джим поразил меня своей бессловесной страстью; его бедра продолжали настойчивые круговые движения, как в танце. Когда он смотрел мне прямо в глаза, он, казалось, пытался найти во мне страсть, способную разрушить его одиночество.
Я не знаю, сколько я пробыла у него. После секса мы не лежали, расслабленно покуривая сигарету и мечтательно поглядывая друг на друга. Я знала, что нужно уйти, пока нас не застали вместе – у нас обоих были постоянные партнеры. Я быстро, не глядя, оделась. Джим даже не посмотрел на меня; он просто неподвижно лежал на кровати. Лежа голым на кровати, с закрытыми глазами и без каких-либо эмоций, он спросил: "Почему бы тебе не зайти еще как-нибудь?" Я не знала, что он хотел услышать, поэтому ответила в лучшем стиле колледжа "Финч": "Только если попросишь". Он улыбнулся – но так никогда и не попросил.
Поскольку я разделяю точку зрения Робина Уильямса – "Если ты помнишь шестидесятые, ты в них не жил" – я, естественно, забыла, в какой стране произошел "клубничный трах". Поэтому я позвонила Дэнни Шугермэну[25]25
Биограф "The Doors".
[Закрыть], который, наверное, знает о "The Doors" больше, чем они сами о себе знают.
"Слушай, в каких странах мы играли вместе с "The Doors"?" – спросила я его.
Он назвал мне Франкфурт, Копенгаген, Лондон и Амстердам.
"А где, как ты думаешь, я могла трахнуть Джима?"
Дэнни надолго замолчал, а потом сказал: "Знаешь, Грейс, я рад, что именно ты всем рассказываешь, что трахнула Джима. Ты не представляешь, сколько уродок на это претендуют".
Странный комплимент.
Поскольку Дэнни было всего тринадцать, когда все это происходило, он мог только задавать наводящие вопросы. "Это не мог быть Амстердам," – сказал он. Я согласилась, потому что в первый наш день в Голландии мы отправились погулять в город. Мы были наслышаны, что там есть многое из того, что в Штатах недоступно, и решили это проверить. Молодежь в Амстердаме узнавала нас, ребята подходили к нам на улице или в магазине, разговаривали и дарили всяческие наркотики, как благодарность за нашу музыку. Мы, как правило, говорили "спасибо" и складывали все в карман. А Джим, наоборот, останавливался, присаживался на тротуар и тут же употреблял подарки по назначению, вне зависимости от того, что это было – марихуана, гашиш, кокаин... Мне кажется, ближе к вечеру у него должна была получиться офигительная комбинация!
Не знаю, как насчет "The Doors", но для "Airplane" это был первый раз, когда мы попробовали "колеса" (амилонитраты). Поскольку в Амстердаме наркотики легализованы, все, естественно, перебрали с дозой. Хреново было всем, но Джиму – особенно. Круглосуточный прием всевозможных наркотиков сделал свое дело. "Airplane" играли в тот вечер первыми, он выскочил на сцену во время нашего выступления и свалился на пол. Его отвезли в больницу, он был на грани смерти. Рэю Манзареку, клавишнику "The Doors", пришлось петь самому. На следующий день Джим оклемался и вечером снова был на сцене; как при таком образе жизни он умудрился столько прожить, для меня остается загадкой. Но лет в двадцать-двадцать пять мы все считали себя бессмертными, и постоянные передозняки воспринимались как легкое недоразумение. Так было, пока смерть не начала регулярно выхватывать кого-нибудь из нас, и мы не осознали, что не вечны. Вряд ли Джим сознавал, что именно он может стать следующей жертвой наркотиков: "Нет, не я. Я не умру. Я же не такой, как они, я знаю, что делаю". Все мы так думали.
Как в сказочке про цыпленочка – небо никогда не упадет. Кое-кто все-таки правильно воспринял происходящее, но большинство не обратило внимания, надеясь, что их это не коснется.
