Текст книги "Любить кого-то?"
Автор книги: Грейс Слик
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
15. Пейот, картошка и ЛСД
Мы проводили довольно много времени в доме Фэя Роя Бакстера. (Нет, это не тот, про которого на диске "Airplane" "After Bathing at Baxter's".) Фэй Рой был из тех людей, которые умеют устраивать вечеринки. Ему нравились художники и музыканты, поэтому мы в количестве человек двадцати заваливались к нему по выходным на обед и трепались, пока он метался в кухню и обратно, чтобы приготовить самые вкусные блюда, которые я когда-либо ела, при этом успевая вставить пару слов в нашу беседу. Хорошее вино, свечи, благовония, марихуана и интересные собеседники – всем этим славился дом Фэя Роя.
Сборища у него были лучшими.
Там я будто переносилась в прошлое, в салон Гертруды Стайн. Художники рассказывали друг другу изящную ложь и затевали горячие споры о творчестве того или иного автора, слушая музыку, льющуюся сквозь дым гашиша. Мы были молоды и думали, что мы – первые люди, достигшие нового уровня сознания, а прочих считали неудачниками, думающими лишь о куске хлеба. Высокомерно, конечно – но как весело было верить в такие вот выдумки!
Среди всех этих джазистов, художников, писателей и студентов, собиравшихся у Бакстера, был еще инженер-химик по имени Ник, служивший в большой нефтяной компании. Это был двадцатидвухлетний розовощекий англичанин с мягкой улыбкой и "Роллс-Ройсом" (подарок от богатого работодателя за то, что он изобрел какой-то клей для приклеивания пластиковых дисков – "лежачих полицейских" – к асфальту и дорожной разметке). Но Ник умел делать не только клей – после небольшой лекции о том, что это такое, он раздал нам ЛСД "домашнего" производства.
До тех пор психоделический опыт нашей группы сводился к приему пейота, "природного" наркотика – да и то всего несколько раз. Его мы тоже впервые попробовали у Бакстера. Пейот (кактус, известный еще диким племенам первобытной Америки), вываренный до состояния кашицы, стал для нас средством расширения сознания. Или, говоря мягче, средством перехода с одного уровня восприятия на другой (а потом третий, четвертый...). Действие пейота на разных людей было разным, но свой ранний психоделический опыт я попытаюсь описать.
Проглотив горькую кашицу и запив ее глотком воды, я уселась поудобнее и принялась вслушиваться в пробуждающиеся чувства, пытаясь уловить тончайшие вибрации. Затем я осознала, какое огромное количество воздуха накапливается в моих легких и как, без всяких усилий с моей стороны, он высвобождается. Это напомнило мне процесс курения, поэтому я достала из кармана пачку "Мальборо". Взглянув на уродливое оформление, патетическую красно-белую вульгарность современности, я достала сигарету и прикурила, как сотни раз до этого. Но сейчас это казалось очень странным. Я вдохнула дым и ощутила сухой жар, когда он смешался с воздухом в легких. Я тут же бросила сигарету, а следующую закурила, только отойдя от действия пейота, уже часов через шестнадцать. Меня мутило (когда начинаешь принимать пейот, это обычное явление), я пошла в туалет и встала на колени перед унитазом, но тошнота постепенно исчезла.
Для людей под кайфом довольно обычными являются попытки полетать со скалы или обнять проезжающий грузовик (не ради самоубийства, просто в таком состоянии все кажется возможным). Поэтому перед тем, как принять наркотик, мы назначили одну из девушек, Дану, "трезвой". Как потом выяснилось, к счастью, поскольку на пике кайфа мы решили въехать на машине на гору рядом с домом Бакстера. Прежде чем дать нам разрешение, Дана внимательно посмотрела на каждого из нас, пытаясь понять, можем ли мы отследить назначение простейших вещей, типа дверных ручек, кюветов, светофоров и т.д.
В конце концов она отпустила нас, и мы вышли из дома (эпохальный шаг в другой мир). До площадки на вершине мы добирались минут пятнадцать. Вокруг было множество знакомых объектов, которые неожиданно изменились, приобрели новые очертания – каждый цветок, каждый бордюрный камень, казалось, стал в несколько раз длиннее. Так видят дети. И животные. Взрослые забывают, как на самом деле сложен и красив окружающий мир. Пейот напомнил нам об этом.
Лежа на спине в высокой траве на вершине, мы внезапно поняли, как разнообразны облака, воздух, деревья и животные – и как они взаимосвязаны. В отличие от пачки "Мальборо", они выглядели совершенными.
Они и я стали этим.
Это и те стали нами.
Именно на вершине горы я поняла, что "ты" и "я" разделены только нашим ограниченным мышлением. Если я долго смотрела на один и тот же объект, его цвет медленно менялся в соответствии с возможностями моего сознания. Вместо того, чтобы воспринимать людей и предметы, как детали окружающей обстановки, как фон, пейот придавал всему равно большое значение. Я не чувствовала ни пустоты, ни избытка. Это была чистая энергия, распространяющаяся во всех направлениях.
Мы вернулись к Бакстеру, чтобы немного передохнуть и подождать, пока действие наркотика кончится, а потом поехать куда-нибудь еще. Выходя из дома, чтобы сесть в машину, я шла через кухню и заметила рядом с раковиной картофелину. Я взяла ее в руки и ощутила, что она излучает энергию. Было видно, что этот обыкновенный овощ скучного коричневого цвета полон некой жизненной силы. Я чувствовала тепло, как будто эту картофелину только что вынули из земли, питавшей ее своей энергией. Мне нравилось чувствовать это тепло в своей руке, и, хотя я понимала, что картошка отделена от моего тела, она стала частью меня, как рука или нога.
Я взяла картофелину с собой на другую вечеринку и даже, блин, чуть ли не представила ее собравшимся! Но, поскольку большинство наших друзей были столь же "хороши", как и я, никто не удивился включению картофелины в число гостей. По правде говоря, кое-кто спрашивал, нельзя ли рассмотреть ее поближе, и я видела, как они, сидя в креслах, полностью поглощены изучением. Наверное, и сами съели что-нибудь такое, что заставило их думать о возможной дружбе с картофелиной.
Когда я почувствовала, что сознание возвращается в привычные узкие рамки, мне показалось, что мое тело раздувается, как если бы внутренности перестали помещаться в оболочку. Нервная система постоянно подавала сигналы тревоги, но она была слишком утомлена происшедшим – и, чтобы привести ее в норму, я слегка расслабилась, съела немного свежего хлеба и выпила пару стаканов вина. В конце концов, эксперимент оказался довольно приятным. За весь день никто не обломался и не отравился, так что я считаю тот день у Бакстера идеальным знакомством с альтернативной реальностью.
С тех пор я узнала, что действие психоделических наркотиков (таких, как пейот или ЛСД) зависит от конкретного человека. Оно может изменяться, как мутировавший вирус. Опасность зависит только от эмоционального, физического и духовного состояния принимающего. По этой причине (или по какой-то другой) один и тот же препарат может действовать на человека по-разному в разное время. К сожалению, люди иногда принимают кислоту либо в одиночестве, либо в заведомо опасных ситуациях; в результате адские галлюцинации заставляют их прыгнуть из окна – или приводят в психушку. Короче, психоделики могу как подарить тебе замечательные ощущения, так и привести тебя к смерти.
16. Сцена
Все большие города серые – по необходимости. Серый цвет – дешево, да и глаз не раздражает; цемент – светло-серый, асфальт – темно-серый, здания тоже разных оттенков серого. (Можете представить себе ярко-красный город?) Население тоже любит приглушенные тона, даже не на работе – коричневый, темно-синий, темно-зеленый, серый или беж. Люди в городе предпочитают не разговаривать друг с другом, для них все – чужие; на лицах отражается борьба чувств, периодически на бегу проскальзывают какие-то мысли, обычно – о том, что они уже пять минут как опаздывают.
Таковы большие города сейчас. Такими же они были и в шестидесятые.
Но в 1965 году на углу двух серых улиц, Гири и Филлмор, цветовая схема, казалось, начала меняться...
Представьте себе: субботний вечер, разноцветная толпа клоунского вида молодых людей собралась перед одним из этих серых зданий, "Fillmore Auditorium". Парней от девчонок не отличишь. Ни одного пиджака. Происходит постоянное движение. Все общаются, хотя многие впервые видят друг друга. Единственное цветное пятно вне здания, помимо одежды, – плакат, нарисованный фосфоресцирующими красками. На нем крупные буквы, но смысл слов не ясен: "Jefferson Airplane", "The Charlatans", "Moby Grape" и "The Great Society".
Джерри, Дарби, другие ребята из "The Great Society" и я играли в "Филлморе" довольно часто, "разогревая" зал перед выступлением более популярных групп, таких, как "Jefferson Airplane". Перед выступлением мы загружали инструменты в фургон, подъезжали к служебному входу, а ребята, которые стояли в очереди, подходили потрепаться с нами, пока мы вносили аппаратуру. Никаких металлоискателей, никакой охраны, никаких пропусков за сцену, никаких гостевых мест. Все вокруг были "нашими".
Когда двери открываются, серость исчезает окончательно. Кончается лестница, ведущая в главный зал "Филлмора", и вы упираетесь в стену из разноцветных постеров. Их столько, что самой стены не видно. В цветных изображениях девушек с гирляндами цветов в руках, указывающих на причудливо изогнутые буквы, составляющие названия групп, чувствуется влияние арт-нуво. На одном постере можно увидеть теперь уже многим знакомый череп "Grateful Dead", увенчанный розами; на другом – стилизованная под ретро-вестерн фотография "The Charlatans" в овале. А рядом длинноволосый юноша пускает мыльные пузыри.
Войдя в зал, вы ловите себя на мысли, что в комнате смешались семь разных эпох. Интерьер оформлен в стиле рококо, характерном для рубежа веков. Кто-то в красных трусах, раскрашенный серебрянкой, раздает индийские благовония. Девушка в костюме эпохи Возрождения кружится под музыку барокко, слышную ей одной. Компания в джинсах и индейских налобных повязках, усевшись в кружок на полу, курит траву. Рядом симпатичный мужик в мушкетерском костюме расставляет пепельницы на дешевых столиках годов пятидесятых, стоящих вдоль стен. В углу люди скидывают одежду – когда "кислота" подействует, они раскрасят друг друга флуоресцентными красками, чтобы светиться в темноте. Те же, кто еще одет, выглядят, как Клинт Иствуд в вестернах, или попросту носят футболку и джинсы – но вспыхивающие прожектора заставляют светиться даже обычную одежду.
Вокруг кустари продают самодельные цепочки, жилетки, шляпы, рисунки и феньки из кожи. Они не зазывают покупателей, предпочитая никому не мешать; приветствуется бартер. Занавес отсутствует, поэтому аппарат и инструменты подключают на виду у зрителей. Иногда музыканты спрыгивают со сцены, чтобы перекинуться парой слов с кем-нибудь в зале. Стулья когда есть, когда нет – поэтому люди сидят, где хотят, танцуют или просто валяются на полу. Здесь смешались электроника и индейцы, дискотеки и средневековые флейты, космические флуоресцентные краски и дух Боттичелли, рев усилителей и звяканье браслетов на запястьях.
Это не Канзас, Дороти.
Но – это "Питер Пэн", "Алиса в Стране Чудес", "Страна Оз", Долговязый Джон Сильвер, "Чужак в чужой стране", "Голый завтрак" и "Здесь и Сейчас". Это американская мечта (пусть на пару часов), с полным отсутствием расовых ограничений, национальных конфликтов, правил, регулирующих ношение одежды, моральных устоев, политической шумихи. Здесь только один хозяин – деятельный, улыбчивый брюнет, промоутер Билл Грэм.
Кто-то должен держать руки на штурвале этого плавучего цирка в море серости. Именно благодаря Грэму карнавал смог прорваться в обычную жизнь. Билл мечется по залу, разговаривает одновременно с пятнадцатью людьми, подсказывает и орет, смеется и хмурится, одна рука на бедре, другая на лбу, брови сдвигаются, когда он неожиданно разворачивается и кричит в сторону балкона: "Эй, там, скажите Гарсии, чтобы на следующей неделе без этих гребаных трехчасовых сетов, иначе копы мою задницу за решетку упрячут!"
Билл орет на Гарсию, швыряет стулья, сердится на Пола Кэнтнера за пререкания (тот рычит в ответ, как лев на укротителя) – но все это ему прощается. Кто-то же должен следить, чтобы не было конфликтов с властями, иначе "Филлмор" закроют. Кто-то должен висеть на телефоне, уговаривая людей в костюмах, что это "чистое" заведение для молодежи. Кто-то должен объединить все разрозненные части, направить всю энергию на уничтожение СЕРОСТИ – и это Билл.
Мы экспериментируем, а он дает нам возможность для этого.
В то время, как "Филлмор" стал популярным, большинство музыкантов переехало из Сан-Франциско в Марин Каунти. Марин, расположенный рядом с перенаселенным серым городом, всего в двадцати минутах езды к северу от моста Золотых ворот, был процветающим местом, полным рыбных ресторанов, банкетных залов, яхт-клубов, ковбоев, огромных ферм, особняков с высокими заборами (для богачей) и небольших книжных магазинчиков и баров (для местных художников). У "The Grateful Dead" там было ранчо, где любили собираться представители местной музыкальной сцены. Я помню, как Пигпен открывал нам ворота, когда мы приехали на одну из самых знаменитых вечеринок, поднимая тучи пыли, и припарковались у сарая.
У Пигпена (он же Рон МакКернан), первого клавишника "The Dead", был недолгий роман с Джанис Джоплин; он-то и подсадил ее на "Southern Comfort"[16]16
Марка виски, которую предпочитала Джанис Джоплин. В знак признательности "за бесплатную рекламу" своей продукции компания "Southern Comfort" подарила ей шубу.
[Закрыть]. Не настолько открытый, как остальные члены группы, он просто молча кивнул нам. Но он вовсе не был дураком – тихий парень, который значительно лучше чувствовал себя в деревне, чем в городе.
На ранчо был большой бассейн, и в тот день Джерри Гарсия "устраивал прием" под одним из старых деревьев возле бортика. Куда бы он ни шел, люди собирались вокруг него поговорить. Даже в двадцать с небольшим он производил впечатление старого умного мошенника, какое остается от восточных гуру. Когда мы подошли поближе, мимо, крикнув: "Привет!" – пробежала шестнадцатилетняя девчонка. Это была Девчонка, прозванная так в семье, поскольку она была единственной девчонкой среди восьми детей.
Никакой одежды, никакого макияжа, никаких проблем.
Дети и взрослые плавали в бассейне. Длинные столы, накрытые для пикника, ломились от арбузов, чипсов и стаканов, от мангалов поднимались тонкие струйки дыма. Собаки, лошади, гитарные переборы, пшенично-золотые холмы и синее небо – край фермеров. Это место выглядело северным аналогом отеля "Калифорния", мифического места из еще не написанной песни "Eagles".
Мне стало интересно, чем заняты люди возле сарая. В центре круга вертелся, рычал и смеялся какой-то парень, его тело постоянно находилось в движении. Я подошла поближе, чтобы расслышать слова, но смысла не уловила. Фил Леш, басист "The Dead", стоял рядом, скрестив руки на груди и с улыбкой наблюдая этот выплеск чистой энергии. Я посмотрела на Фила, видимо, в моем взгляде читался вопрос, потому что он подошел ко мне, сказав: "Это Нил Кэсседи, если постоишь тут еще немного, начнешь врубаться во все семь разговоров, которые он ведет сам с собой".
Нил, прототип главного героя книги Джека Керуака "На дороге", был одним из "Веселых прикольщиков", которые базировались в Санта-Круз, путешествуя по стране в поисках чего попало на раскрашенном автобусе под девизом "Furthur"[17]17
Гибрид слов "future" (будущее), "farther" (дальше) и "tour" (поездка, турне).
[Закрыть]. Вместе с Кеном Кизи (автором книги "Над кукушкиным гнездом", написанной под впечатлением от работы "подопытным кроликом" на испытаниях ЛСД для ЦРУ за двадцать долларов в день) Нил, Джерри Гарсия с женой и еще несколько счастливых эксцентриков устраивали лучшие в мире музыкальные сборища.
Все приходят, все получается, и музыка движет всем.
Когда с 1997 году автобус "Furthur" был установлен в Зале славы рок-н-ролла, кое-кто говорил: "Ларри, Кизи и Гарсия – не герои, они преступники. Это не автобус, а катафалк нации!" Следует, правда, заметить, что всегда будут люди, боящиеся жить и боящиеся умирать. Но еще больше людей рисковых, которые привносят новое во все, с чем соприкасаются, с помощью наркотиков или без нее. Известный журналист Хантер С. Томпсон[18]18
Автор культовых книг "Страх и ненависть в Лас-Вегасе" и "Лучше, чем секс".
[Закрыть] однажды заметил: "Жить в Сан-Франциско в шестидесятых годах было все равно, что в Париже в двадцатых". Кизи добавил: "Шестидесятые не кончились, пока толстые пенсионерки ловят свой кайф".
"Прикольщики" были вдохновителями серии концертов под названием "Trips Festivals", которые не могли быть устроены "нормальными" промоутерами – они были слишком неуправляемы и беспорядочны, чтобы попасть в категорию "вечеринок" или "концертов". Мы знали место и время, но никогда не знали, что будет происходить. Этот движущийся хаос был насквозь пронизан шутками Вэйви Грэйви. Вэйви Грэйви, он же "святой клоун", который тоже был одним из "Прикольщиков", действительно одевался в клоунское облачение с большим красным носом, париком, накрашенными губами и огромными ушами. Вэйви был неотъемлемой частью всех наших концертов, да и всех других событий тоже, единственный клоун из всех, виденных мной, который всегда точно знал, что происходит. У него была уникальная способность заставлять людей смеяться над всем и, самое главное, над собой. Милый, смешной и всегда готовый прийти на помощь, он всегда был рядом, в палатке или трейлере, предоставляя людям место, куда можно просто зайти и забыть о серьезности. Вэйви Грэйви напоминал, что взрослым быть не обязательно; пять минут с ним – и все проблемы исчезают, и вот вы уже заливаетесь самым прекрасным и обезоруживающим смехом.
Большинство ранних сборищ (обычно называвшихся хэппенингами) были спонтанными и беспорядочными. Там царила атмосфера вседозволенности – до тех пор, пока разнообразные дельцы не поняли, что деньги сами потекут в карман, стоит лишь открыть больше концертных залов и показать денежной публике более управляемые версии рок-н-ролльных вечеринок. Тогда же "Авалон", "Карусель" и даже кое-какие из "нормальных" залов начали устраивать сборные концерты на четыре-пять групп, приглашая, в том числе, молодые электрические команды. Я выступала во всех этих залах, будучи участницей "The Great Society", а затем и "Jefferson Airplane", но и "Society", и "Airplane", и другие, типа "The Dead" все еще имели лишь локальную известность, пока звукозаписывающие компании не прослышали о "новом взрыве" и "Власти Цветов" в Сан-Франциско. Журналы типа "Life" и "Time" заполнили статьи, хотя во многих из них все перевиралось. Мы подсыпали молоденьким журналистам кислоту в кока-колу, и им казалось, что на Западном побережье неожиданно открылся целый новый мир.
А может, так оно и было.
17. Посвящение
Вскоре после того, как "The Great Society" начали выступать, мы познакомились с двумя лос-анджелесскими дельцами от музыки, искавшими таланты в среде хиппи. Джек Ницше, как будто сошедший с портретов работы голландских мастеров, пробурчал что-то невнятное. А Ховард Вольф сказал: "Контракт с фирмой "Columbia" на пять тысяч долларов". Это мы поняли и подписали с ним эксклюзивный контракт, в результате Ховард получил половину прав на публикацию "White Rabbit", которую потом продал "Irving Music". Я не знаю всей этой "кухни", однако, когда "The Great Society" распались, Ховард Вольф также продал меня Биллу Грэму за 750 долларов. Билл стал моим новым менеджером за гроши, учитывая то, что новый альбом "Airplane" "Surrealistic Pillow" стоил восемь тысяч долларов, а принес восемь миллионов.
Когда "The Great Society" распались, мы играли вместе уже около года. Дарби Слик и Питер ван Гельдер были настолько поражены звуками таблы и ситара, что решили поехать в Индию, чтобы быть ближе к корням этой музыки и учиться у мастеров. В то же время Сигне Андерсон родила ребенка и решила уехать в Орегон – подальше от сумасшествия рок-тусовки.
Где-то в середине 1966 года я сидела на балконе "Авалона" и смотрела, как выходят зрители после концерта "Airplane", когда ко мне подошел потрепаться их басист, Джек Кэсэди. Рок-н-ролльная тусовка была небольшой, все друг друга знали, вместе шлялись по клубам и ходили друг к другу на концерты, поэтому я часто проводила время с ребятами из "Airplane". Но в тот вечер Джек вдруг сказал: "Как насчет попеть с нами?"
Моя реакция на слова Джека была довольно спокойной (играем в крутую девчонку): "А что, неплохая мысль".
О чем я думала на самом деле? ТЫ ЧТО, ШУТИШЬ? НАКОНЕЦ-ТО Я БУДУ ИГРАТЬ В ОДНОЙ ИЗ ЭТИХ КРУТЕЙШИХ КОМАНД!
Я, конечно, не сказала этого вслух, но для меня это было посвящением, приглашением занять место, которое, как я всегда думала, зарезервировано для супермоделей и киноактрис, привлекательных до отвращения. Похоже, что плоской кудрявой ехидной сучке удалось-таки сломать стену, закрывавшую путь в Страну Барби.
Грейс, выходи кланяться.
Моя мать была первой в ряду блондинок, утвердивших мое мнение, что все лучшее всегда достается именно блондинкам, а все остальные, кроме, может быть, Элизабет Тэйлор (и та, кстати, была блондинкой в первом фильме с ней, который я видела, "Маленькая женщина"), могут встать в очередь за остатками. Поскольку в детстве я была блондинкой, я поняла, что у меня не будет проблем, когда я вырасту, и до тринадцати лет моя вера в успех была непоколебимой. В конце концов, я же родилась с правильным цветом волос. Если бы все известные женщины были бы рыжими, меня терзали бы видения боттичеллиевской Венеры.
Но несчастливое число "тринадцать" ознаменовало половое созревание; прыщей не было, зато вылезли наружу отцовские гены. Толстая маленькая круглолицая блондинка, которой я была, подросла со 155 до 168 сантиметров, вес резко уменьшился, а волосы из мягких светлых кудряшек превратились длинные куски темной пакли. И все это за каких-то два года.
Ну, сбросить вес, в принципе, было совсем не плохо, но от остальных изменений хотелось взвыть.
Кстати, я несколько раз проверяла теорию "джентльмены предпочитают блондинок". В конце семидесятых я как-то зашла в бар в Милл-Вэлли, Калифорния. Обычный цвет моих волос, лицо без макияжа, простая одежда и кроссовки. Я просидела там полчаса, а на меня никто не обратил внимания, кроме бармена. Ну, я пошла домой, накрасилась, надела длинное черное платье, каблуки и светлый парик. И вернулась в тот же бар.
Моментальная популярность.
Размышляя об этом, я решила, что мне на роду было написано стать темноволосой. Под "кайфом" я несколько раз замечала, что мне жутко нравится все испанское. Кроме того, мне проще сымпровизировать в традиции фламенко, нежели в западных стандартах. Не знаю, почему, но музыка, танцы, архитектура и культура средневековой Испании запечатлены в моей памяти, как будто я там жила. Хотя во мне нет никакой испанской крови, и все мои испанские связи – в названиях улиц и городов Калифорнии, я чувствую все особенности этой страны, как свои.
Любовью к "испанщине" объясняется и появление песни "White Rabbit" ("Белый кролик"). Музыка взята из испанского болеро, а текст написан под влиянием кэрролловской "Алисы в Стране Чудес". В тексте прослеживается намек на лицемерие старшего поколения, дающего нам возможность познакомиться с "тяжелым" наркотиком (алкоголь), но ничего не говорящего о психоделиках.
А если залезть к ним в аптечку?
Дедушке трудно двигаться? Пусть примет транквилизаторы.
Мать волнуется за ребенка? Как насчет амфетаминов?
Ужин пригорел? Есть фенобарбитал.
Заснуть не можешь? Прими барбитурат.
Ты спортсмен, хочешь прыгать выше и бегать быстрее? Принимай стероиды.
Как насчет чего-нибудь, чтобы забыть о неприятностях? О, героин!
Алкоголь, чтобы повеселиться. Валиум для нервов. Тагамет от язвы.
Вопреки распространенному мнению, именно взрослые проводили эксперименты, выясняя сильные и слабые стороны продукции "легальных" производителей наркотиков – "Роша", "Джонсон и Джонсон", "Мерк", "Рорер", "Эли Лилли", "Юбан", "Смирнофф", "Американской табачной компании"... Алкоголь и сигареты – кайф. Смертельный кайф. Как и все в жизни.
Посмотрите, мы всего хотим – копченого, жирного, сахара, выпивки... А еще таких магических пилюль, чтобы поставить нас на ноги после всего вышеперечисленного. Безопасность означает заботу о собственном здоровье.
Забудьте об этом, нам же нужен "Биг Мак".
Но -
One pill makes you larger
And one pill makes you small
And the ones that Mother gives you
Don't do anything at all
(От этой таблетки ты станешь огромным,
От этой – уменьшишься враз,
А та, что сует тебе мать,
Вообще ничего не даст.)
Прослушав "Sketches Of Spain" Майлса Дэвиса и Гила Эванса раз сорок подряд без остановки – маниакальная навязчивость – я села за свое старое красное пианино (клавиш десяти не хватает), втиснула стихи, написанные под влиянием "Алисы в Стране чудес", в ритм марша-болеро и назвала все это "Белый кролик". Честно говоря, мне кажется, что в этих стихах я не достигла цели. Я хотела напомнить родителям (потягивающим коктейли, рассказывая нам о вреде наркотиков), что именно они читали нам вслух "наркоманские" детские книжки.
And if you go chasing rabbits
And you know you're going to fall
Tell 'em a hookah smoking caterpillar
Has given you the call.
(А если побежишь за кроликом
И вдруг окажешься в норе,
Скажи, мол, Гусеница с кальяном
Звала тебя к себе.)
Питер Пэн посыпает всех белым порошком, – и вот они уже умеют летать – кокаин.
Дороти и ее команда неудачников (рок-н-ролльная?) по дороге к волшебнику засыпают на маковом поле – опиум.
И вдруг видят фантастический Изумрудный город – психоделическую Страну чудес.
А крутейшая из них – Алиса – вообще постоянно употребляет различные наркотики, делающие ее большой или маленькой – "Съешь меня", "Выпей меня"... Она откусывает кусочек от волшебного гриба (псилоцибин) и затягивается дымом кальяна Синей Гусеницы (гашиш). Девица под кайфом на протяжении всей книги! А родители еще интересуются, почему это мы все "страньше и страньше"!
When logic and proportion
Have fallen sloppy dead
And the White Knight is talking backwards
And the Red Queen's "Off with her head!"
Remember what the dormouse said,
"Feed your head. Feed your head."
(Когда логика и пропорция
Становятся не нужны,
У Белого Рыцаря все наоборот,
А с Королевой не сносить головы,
Помни, что Соня шептала во сне:
"Не хотите ли дозу и вы?")
Эта песня стала символом эпохи, что я считаю своим большим успехом – неважно, достигла ли я цели. Так что я принесла в и без того популярный "Airplane" еще два хита – "Somebody To Love" и "White Rabbit".
