Текст книги "Орден Ультрамаринов: Хроники Уриэля Вентриса (ЛП)"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 108 (всего у книги 159 страниц)

– Поздновато ты сегодня, – заметил Касуабан, но без упрека в голосе.

– Да, – отозвался Тогандис, – мое сомнамбулическое состояние было отравлено фантасмагориями.

С трудом отыскав смысл в словах кардинала, Касуабан кивнул:

– Что-то плохое приснилось?

– О, это лишь отчасти описывает произошедшее, мой гиппократствующий друг.

– Ночной кошмар? – спросил медикае настолько непринужденно, насколько мог.

– Не то слово. Видения столь отвратительного свойства, что, уверившись в их реальности, человек и с ума сойти может.

– И что же тебе приснилось?

– Мой милый Серж, известно то, я думаю, тебе.

– Шейво, откуда же мне знать?

Тогандис наклонился поближе, так, чтобы его больше никто не мог услышать.

– Мне снилась Зона Поражения.

– Ох.

– Вот, слог один, а все уж сказано, – сказал Тогандис. – Что ж, вполне точное описание.

– А ты что ожидал услышать? – прошипел Касуабан, хватая кардинала за руку и оттаскивая его подальше от кабины грузовика. – Держал бы ты лучше свой проклятый рот на замке. Это не та тема, о которой стоит рассуждать вслух, а в этом месте и подавно.

– Хочешь сказать, тебе не снится Хатуриан? – произнес Тогандис. – Боюсь, я буду склонен назвать тебя лжецом, если ты заявишь нечто подобное.

– Ты не мой исповедник, Шейво, – сказал Касуабан, вытаскивая из кармана помятую серебряную фляжку и отхлебывая из нее.

– Ага, теперь я вижу, почему ты снов своих не запоминаешь, – заметил кардинал.

– Не смей меня судить, – отрезал Касуабан, делая еще один глоток. – Уж кому это и делать, так точно не тебе.

– Коль человек в церковном облачении не смеет обличить тебя в пороке, то кому еще это сделать?

– Не тебе, – повторил Касуабан. – Нет у тебя такого права. Ты и сам был там.

Тогандис кивнул и пододвинулся к товарищу настолько близко, что тот почувствовал аромат сегодняшнего завтрака кардинала и затхлый запах пота.

– Я был там, это точно, и мир скорее перевернется, чем перестану жалеть о том.

– Неужели? – язвительно усмехнулся Касуабан, тыкая пальцем в грудь священнослужителя. – Тогда чего же ты все еще носишь медаль? Гордишься?

Тогандису хватило приличия как минимум на то, чтобы смутиться.

– Нет, не горжусь. Ношу же потому лишь, что, если я ее сниму, подаст то Лито Барбадену недобрый знак. Или, может, ты думаешь, что, хотя бы заподозрив, что мы злоумышляем против него, он не пошлет Эвершема по наши головы?

Касуабан вцепился в одеяния кардинала.

– Говори, мать твою, потише! – прошептал медикае. – Или ты смерти нам ищешь?

Тогандис покачал головой и с недовольной гримасой высвободил свою ризу из рук товарища.

– Пойми, Серж, я ведь не ссориться с тобой пришел, – произнес кардинал.

– Тогда зачем?

– Хочу предупредить.

– Предупредить меня? О чем?

– Я видел их прошлой ночью, – сказал Тогандис. – Мертвецов Хатуриана.

– В кошмарном сне?

– Нет, в церкви.

– Что ты несешь?

– Они пришли за мной, – объяснил Тогандис. – Да, пришли за мной, но так и не забрали, чему причин, скажу как на исповеди, сам я не нахожу. Они обрели силу, Серж, настоящую силу. И лишь вопрос времени, когда они явятся за нами всеми.

Касуабан покачал своей фляжкой перед лицом кардинала.

– Сдается, Шейво, что это не о моем здоровье тебе следует тревожиться. Взглянул бы ты лучше сначала в зеркало.

– Я не шучу, Серж, – настаивал Тогандис. – Неужели сам не видишь? Что-то изменилось и далеко не к лучшему. Мир стал совсем другим. Я чувствую это в каждом глотке воздуха.

Серж Касуабан хотел бы поспорить с кардиналом, но перед его внутренним взором вновь предстала девочка, лежащая на больничной койке и произнесшая до сих пор преследовавшие его слова. И не он ли сам проснулся посреди ночи с раскалывающейся от боли головой, вынырнув из ужасного сна, в котором из пещеры выбралось чудовище с пылающими глазами, намеревающееся его сожрать?

Но восставшие мертвецы?

– Ты чувствуешь! – сказал Тогандис, заметив выражение лица товарища.

– А если даже и так? Что я могу тут поделать? Мы с тобой оба прекрасно знаем, что натворили и чему позволили случиться. Если мертвецы придут за нами, то почему бы и не позволить им войти?

– Так хочется сдохнуть? – спросил кардинал.

– Нет, – ответил Касуабан, опуская плечи и переводя взгляд на озлобленные лица тех, кто называл Мусороград своим домом. – Смерть была бы слишком простым выходом для нас. Куда большее наказание жить с осознанием того, что мы сделали.

– Сомневаюсь, что мертвецы смотрят на проблему с той же позиции, – заметил Тогандис.

Уриил и Пазаний проследовали за Эвершемом по дворцовым коридорам, аскетичное убранство которых стало более понятным после знакомства с Лито Барбаденом. В проходах дежурили облаченные в красную униформу Фалькаты в блестящих кирасах и со сверкающими серебром кривыми мечами, но, как отметил про себя капитан, ни один из этих людей не имел при себе ни лазгана, ни даже пистолета.

По пути Эвершем был не слишком общителен, он исключительно вежливо и лаконично отвечал на обращенные к нему вопросы, но не предоставлял никакой информации сверх самого необходимого. О Яницепсах он сказал Уриилу лишь одно: «Когда увидите, сами все поймете».

Наконец они вышли из дворца, причем с противоположной стороны от той, с которой заходили в него. В разные стороны от основного корпуса разбегались высокие здания с похожими на зубья пилы парапетами, образуя треугольник внутреннего двора. Если сам дворец был построен из темного, внушающего страх камня, то эти крылья выложили гладкими розовыми плитами, поблескивавшими, точно полированный гранит. Внешние стены западной пристройки пестрели узкими оконцами, но не было видно ведущих внутрь дверей. Крыша ее обросла лесом антенн.

Восточное крыло выглядело совсем иначе и явно было древнее остальных территорий дворца. Каменные стены оказались богато украшены орнаментом и претендовали на звание произведения искусства – это здание определенно должно было прославить талант своего создателя.

Если все прочие постройки в пристанище Барбадена были чистыми и довольно новыми, то это крыло давно состарилось и имело несколько неухоженный вид – каменные стены растрескались и выглядели обветренными, точно лицо пожилого политика, а окна потускнели от пыли и груза воспоминаний. Несмотря на то что здание это давно не ремонтировалось – а может, и именно поэтому, – оно сразу же полюбилось Уриилу, почувствовавшему некую общность с ним или же с чем-то, что оно олицетворяло.

Между двумя крыльями дворца раскинулся голый бетонный пустырь, такой же просторный, как и строевой плац перед крепостью Геры, и вполне способный вместить сразу весь орден. Ничто не нарушало суровой армейской строгости этого места: ни статуи, ни технические пристройки. И глазу среди всей явной утилитарности площадки не за что было зацепиться, кроме как за возвышавшуюся на дальнем конце бетонного поля круглую башенку – приземистую, уродливую, грозную.

– Строевой плац? – спросил Уриил, когда Эвершем уверенно зашагал прямо через безлюдный двор.

– Так точно, – отозвался тот. – Именно на этой площадке и был провозглашен День Восстановления.

– День Восстановления? – переспросил Пазаний.

– Официальная дата полного возвращения Салинаса под управление Империума, – пояснил Эвершем. – Великий день для всего полка.

– И все же вы по какой-то причине предпочли скрыть это место здесь, за стенами, – заметил Пазаний.

Эвершем опалил его взглядом:

– Наш полк умер здесь.

Уриил тщательно взвесил про себя столь неожиданно проявленные этим человеком эмоции и рискнул уточнить:

– Умер?

– Мы вышли из состава завоевательной армии, – пояснил Эвершем с явственной горечью в голосе. – Мы были официально расформированы, перестав считаться действительным полком, и из тех, кто не желал расставаться с оружием, сформировали Силы Планетарной Обороны.

– Да, пожалуй, вам и в самом деле было тяжело это принять, – произнес Уриил, зная не понаслышке, какое раздражение вызывает у большинства солдат Имперской Гвардии тот факт, что их ошибочно принимают за бойцов СПО. Гвардейцы называли их игрушечными солдатиками, хотя те зачастую и становились первой линией обороны против восстаний или инопланетных вторжений. Уриил знавал многих отважных воинов из СПО и иногда вспоминал Павла Лефорто, служившего в оборонительном легионе Эреба и спасшего ему жизнь на Тарсис Ультра.

Тот незначительный факт, что солдат не путешествует среди звезд и не несет к ним войну, нисколько не умаляет его в глазах Императора.

– Во всяком случае, нелегко, – сказал Эвершем, и его шаги ускорились, когда он вспомнил об испытанном в тот день гневе. – Быть частью чего-то великого и вдруг стать никем – можете себе такое представить?

– По правде сказать, могу, – ответил Уриил.

Эвершем оглянулся через плечо и, сообразив, что слишком дал волю своему языку, просто кивнул, его лицо приняло привычное настороженное выражение.

Решив сменить тему, Уриил указал на разрушающееся восточное крыло.

– А это здание? Что там?

– Галерея древностей, – ответил сопровождающий.

– Музей?

– В некотором роде, – сказал Эвершем. – Нечто среднее между полковым музеем и хранилищем тех вещей, которые, как показалось куратору Урбикану, должны быть начищены и убраны под стекло. Пустая трата времени. Все равно никто не придет на них посмотреть.

– Это туда унесли наши доспехи? – спросил Пазаний.

– Полагаю, что так, – ответил Эвершем.

– Думаю, мне стоит взглянуть на эту вашу Галерею древностей, – произнес Уриил, но их проводник только пожал плечами, словно его это нисколько не интересовало, хотя, как подозревал капитан, жест был фальшивым.

На том разговор и завершился, а потом на них вдруг словно опустилось почти осязаемое облако тревоги. И с каждым шагом, сделанным по направлению к погруженной в задумчивость серой башне на краю плаца, чувство это становилось только сильнее.

Теперь, когда они подошли ближе, Уриил смог различить несколько зарывшихся в землю бункеров вокруг башни. Ее собственные стены были начисто лишены даже намека на окна, но у основания было видно похабно распахнутое лоно входной арки.

Космодесантников определенно вели именно туда, и именно там располагалось логово Яницепсов, кем бы они ни были.

Уриилу башня сразу же не понравилась, и, оглянувшись на Пазания, он убедился, что его товарищ испытывает сходные чувства.

В воздухе отчетливо пахло угрозой; мотки колючей проволоки, окружавшей мрачную постройку, казались кустами терновника, обступившими гниющий ствол погибшего дерева.

– Что это за место? – спросил Уриил, и ему показалось, что каждое сказанное им слово мертвой птицей повисает в воздухе. – Псайкерское логово?

– Это Аргилет, – ответил Эвершем так, словно это все объясняло, – дом Яницепсов.

– Миленько, – без особого энтузиазма произнес Пазаний, разглядывая угрюмое строение.

Когда они подошли ближе, из переднего бункера показались несколько гвардейцев и побежали к ограждению из колючей проволоки. Присмотревшись внимательнее, Уриил увидел, что каждый из них тащит на себе по тяжелому металлическому листу. Уложив их поверх проволоки, гвардейцы создали безопасный проход.

Когда Эвершем зашагал по импровизированному мосту, Пазаний наклонился к уху Уриила и прошептал:

– Не могу не отметить, что эти Фалькаты вооружены не только мечами.

Капитан кивнул. Он тоже обратил внимание на стволы лазганов, следившие за ними из амбразур бункеров. Да и солдаты, обеспечившие для них путь через колючую проволоку, имели при себе стрелковое оружие. Неужели то, что скрывалось за стенами угрюмой башни, было настолько опасным, что губернатор Барбаден решил не распространять свои ограничения по боевой экипировке на охранников плаца?

Уриил сошел с последнего металлического листа, и едва он успел оказаться за ограждением, как гвардейцы бросились разбирать мост, запирая посетителей у подножия башни.

Насколько мог видеть Уриил, она была сложена из темных каменных блоков, плотно исписанных какими-то руническими письменами, опоясывавшими здание и покрывавшими его от фундамента и до самой крыши. Арочный проход, ведущий внутрь, казался разинутым зевом портала в преисподнюю, и на секунду капитану почудилось, будто он ощутил доносящееся оттуда дыхание чего-то древнего и зловещего.

– Это они на всех так влияют, – объяснил Эвершем, заметив, что Уриил почувствовал себя неуютно.

– Кто?

– Яницепсы, – сказал Эвершем, входя под арку. – Пойдем, губернатор Барбаден уже ждет вас.

Внутри башня оказалась ничуть не более гостеприимной, чем снаружи, – пустой, уходящей наверх, в темноту. Единственный лучик света падал точно в центр пола, озаряя покрытую изморозью чугунную винтовую лестницу.

Воздух был холодным, словно в мясохранилище, и все поверхности блестели от конденсата. Уриил испытывал здесь странное чувство дезориентации; изгибающиеся стены смыкались настолько далеко, что это, казалось, противоречило внешним размерам башни.

Кроме того, капитан ощущал горьковатый металлический привкус психических энергий, витавших в этом помещении, – ни с чем не сравнимое, пронизывающее насквозь чувство, наполняющее тревогой все его существо. Ультрамарин не мог не отметить всю иронию ситуации: чем большим потенциалом обладает псайкер, тем хуже в его присутствии нормальным людям, но в то же время без его способностей весь Империум бы рухнул, столкнувшись лицом к лицу со всей необъятностью галактических пространств.

Эвершем вновь зашагал вперед, хотя у него значительно поубавилось самоуверенности, когда он ступил на гладкую отражающую поверхность каменных плит, отделявших их от лестницы. Стараясь не касаться перил, проводник начал восхождение, и Уриил последовал за ним. Ступеньки оказались узкими и со скрипом прогибались под весом Астартес, но сейчас все мысли капитана были настолько заняты вопросом о том, что ждет его впереди, что он совершенно не задумывался об опасности свалиться.

Винтовая лестница изгибалась и убегала далеко вверх, и Уриил был более чем уверен, что она поднимается значительно выше, чем может, учитывая размеры башни, какой та представлялась снаружи. Теперь он слышал смех… тоненький, похожий на детский, но в то же время принадлежащий чему-то безмерно древнему.

Меж стен эхом разносился тихий шепот, но Уриил заставил себя всецело сосредоточиться на том, чтобы аккуратно переставлять одну ногу за другой, пока ступеньки не закончатся.

Наконец он обнаружил, что стоит в окутанном сумраком зале, освещаемом только слабым светом, просачивающимся сквозь затемненные окна, которых капитан не заметил снаружи. Стены помещения окутывали тени, но Уриил сумел различить стоящие по периметру силуэты облаченных в рясы людей, бормочущих какую-то совершенно непонятную чушь.

Дыхание вырывалось облачками пара, холод пронизывал до самых костей. Уриил в очередной раз подумал о том, как хорошо было бы снова оказаться внутри доспехов седьмой модификации, а не в этой тоненькой накидке, весьма слабо защищавшей от противоестественного мороза.

Эвершем повел их в самый центр зала, к губернатору Лито Барбадену, стоявшему возле наклонной кушетки, где лежало нечто, чего Уриил пока еще не мог разглядеть.

Барбаден что-то говорил тихим, больше похожим на шепот голосом. Когда Эвершем приблизился, губернатор оглянулся и нетерпеливым жестом подозвал к себе космодесантников.

Уриил снова заставил себя сдержать гнев и направился туда, где стояли Барбаден и Эвершем. Он чувствовал, что источник невероятного псайкерского потенциала находится там, в центре зала. Губернатор сместился в сторону, а его слуга встал позади кушетки, и Уриил впервые увидел Яницепсов.

Первой мыслью было, что все это какая-то дурная шутка, что его просто привели посмотреть на одного из самых уродливых мутантов в его жизни. Рука капитана сжалась, пытаясь схватить рукоять отсутствующего оружия. С трудом подавив отвращение перед… тварью, что лежала на кушетке, он заставил себя присмотреться внимательнее и увидел на одном из двух ее лиц слабую улыбку.

Она… точнее, они расположились под странным углом – бесформенная, узловатая масса плоти, сплавившейся вместе так, как не могла позволить человеческая анатомия. Это был не просто мутант, но нечто зачатое и рожденное вне материнского чрева – две девушки, над которыми зло пошутила свихнувшаяся природа.

Их головы срослись так, что они никогда не смогли бы посмотреть друг на друга – несчастные уродливые девушки с двумя ртами и двумя носами, с одним глазом для каждого лица, размещавшимся сразу над носом, и третьим – затянутым поволокой, выпученным, расположенным в центре общего для них лба.

Уриил мог видеть мозг одной из девушек, просвечивающий сквозь тонкую мембрану покрытой шрамами кожи, натягивавшейся и вновь расслаблявшейся при каждом ее вдохе. На правой стороне ее головы виднелось рудиментарное ухо с вдетой в него золотой сережкой. Крохотные сухие тела лежали в вечных объятиях, в которые их сплавила трагедия зачатия.

Они были одеты в темно-зеленые облачения из мягкого бархата, и Уриил обратил внимание на прицепленный к ним значок в виде головы орла – символ Адептус Астра Телепатика. Быть может, это и был тот астропат, которому предстояло уведомить Ультрамаринов о возвращении двух изгоев?

Уриила ужасало это жалкое зрелище, к тому же в глазах девушек он видел сияние разума.

В мутном глазу на их общем лбу началось какое-то шевеление, по нему пошли разводы, словно кто-то капнул чернил в белую краску.

Эти узоры капитану доводилось видеть и раньше, пока он всматривался в глубины варпа сквозь хрустальный свод в тот день, когда Омфал Демониум захватил «Гордость Калта».

– Добро пожаловать, Уриил Вентрис, – произнес левый рот. – Меня зовут Кулла.

– А меня – Лалла, – добавил правый.

– Мы – Яницепсы, – сообщили они хором.

Глава десятая

Лалла обладала мягким голосом и вела себя словно беспечная девочка-подросток, еще ничего не знающая о жестокости окружающего мира. В хрипловатом голосе Куллы звучала такая горечь, словно именно она понимала, какие превратности судьбы бездумная природа выделила на их долю.

Уриил же смотрел на спаянных девушек с неловким любопытством, не зная, что и сказать.

Астропаты зачастую оказывались весьма эксцентричными созданиями, несущими по жизни проклятие способности пронзать сознанием безбрежные пространства галактики и связываться с другими представителями своей профессии, без чего Империум был бы немыслим.

Уриил не раз встречался с астропатами, но никогда не видел среди них никого, чьи тела были бы столь же обезображены, как у Яницепсов, никого, кому лучше было бы умереть при рождении, чем влачить подобное существование. На девяносто девяти мирах из ста девочек бы сразу убили, но, где бы они ни появились на свет, та планета определенно была куда более терпимым к уродствам местом.

Но, какую бы жалость он к ним ни испытывал, капитан не мог отделаться от чувства, что перед ним крайне опасные мутанты, и заставить себя относиться к ним иначе.

– Не стоит нас жалеть, Уриил, – сказала Лалла. – Нам нравится приносить пользу.

– Умолкни, – перебила ее Кулла. – Что ты можешь знать о пользе? Всю работу одна я делаю!

– Не ссорьтесь, девочки, – сказал Барбаден, и в голосе его прозвучали неожиданные мягкость и ласка. – Не надо спорить. Вы же знаете, что бывает, когда это случается.

– Да, – проворчала Кулла. – Ты заставляешь своих треклятых заклинателей затянуть потуже петлю на нашей шее.

– И нам больно! – пропищала Лалла.

– Это ваш астропат? – спросил Уриил у губернатора.

– Можешь спросить у них самих, – отозвался Барбаден, – они же вот, прямо перед тобой.

– Кулла, он считает нас мутантами, – веселым голоском произнесла Лалла.

– А разве это не так? – спросил капитан.

– Да уж не больше тебя, Астартес, – осклабилась Кулла. – Ты-то сам кто, как не урод? Если начистоту, то твоя генетическая структура куда сильнее отличается от человеческой, нежели наша.

Уриил сделал глубокий вдох. Какие бы предосторожности ни принял Барбаден, когда строил тюрьму для этих созданий, Кулла и Лалла, очевидно, являлись весьма могущественными псайкерами, и было бы глупостью злить их без лишней необходимости.

– И в самом деле, глупостью, – улыбнулась Кулла.

Капитан вздрогнул, и Лалла прыснула со смеху:

– Она вечно так себя ведет, но не волнуйся, прочесть ей удастся только поверхностные мысли, если только ты сам не захочешь впустить ее глубже, чтобы мы смогли узнать все твои грешки.

– Я – космический десантник Императора. У меня нет грехов, – отрезал Уриил.

– Ой, да брось ты, – смеясь, произнесла Лалла, – у всех есть свои тайны.

– Нет, – сказал капитан. – У нас их не бывает.

– Есть, есть у него секреты, – заявила Кулла, заходясь хриплым визгливым хохотом, от которого задергалась кожистая мембрана над ее мозгом.

– Может, перейдем к делу? – попросил Уриил, чувствуя себя неуютно в присутствии Яницепсов, поскольку теперь знал, что те способны не только общаться с другими астропатами, но и читать мысли.

– Конечно, – отозвался Барбаден, откровенно потешаясь над смущением капитана. – Просто встань перед близнецами на колени и делай то, что они скажут. И будет куда проще и быстрее, если ты не станешь при этом задавать лишних вопросов.

– Мы оба должны это сделать? – спросил Пазаний.

– На ваше усмотрение, – сказала Лалла. – Разница невелика.

– Тогда я, пожалуй, пока просто посижу в сторонке, – сказал Пазаний и сделал Уриилу приглашающий жест.

– И тебя еще награждали за доблесть, – пожурил капитан.

– Такова уж командирская ноша – порой приходится все делать самому, – парировал Пазаний. – К тому же она сама сказала, что разницы никакой.

– Умеешь ты убеждать, – усмехнулся Уриил, опускаясь на колени.

– Дай нам руки, – сказала Лалла, – и потерпи.

Капитан кивнул, гадая, что именно хотела она сказать этим последним словом, и подчинился, осторожно прикоснувшись к их ладоням и почувствовав стремительную пульсацию крови в их крошечных тонких пальцах.

– Мы, знаешь ли, не из фарфора сделаны, – заметила Кулла. – Мне казалось, что Астартес полагается быть сильными. Сожми наши руки.

Лалла захихикала, и Уриил, покраснев, сжал ладони сильнее.

– Так-то лучше, – сказала Кулла. – Теперь мы можем управлять твоим разумом.

Зрачки Уриила расширились от неожиданности, но Лалла улыбнулась:

– Шутит. Мы на такое не способны, разве что ты сам попросишь.

Его пальцы начали мерзнуть, и капитан почувствовал, как холод распространяется по его рукам, перетекает в тело. Он не мог знать, что из ехидных реплик близнецов было правдой, а что нет, но со всей уверенностью подозревал, что задумай они причинить ему вред, то он ничего не сумеет сделать, чтобы помешать им расправиться с ним одной только силой мысли.

– И что я должен делать? – спросил Уриил, стараясь ничем не выказывать своего беспокойства.

– Куда ты хочешь отправить сообщение? – спросила Лалла, плавно закрывая глаз.

– Кому ты его посылаешь? – требовательно произнесла Кулла.

– Ультрамаринам, – сказал Уриил. – Мир Макрагге.

– Открой свой разум, Астартес, – приказала Кулла, и голос ее стал еще более хриплым и грубым.

Капитан кивнул, хотя это указание и показалось ему довольно неопределенным, закрыл глаза, замедлил дыхание и стал ждать прикосновения сознания близнецов. Но ничего не почувствовал и начал испытывать нетерпение.

– Твой разум закрыт для нас, – сказала Лалла, – словно крепость, готовящаяся отразить вторжение захватчиков.

– Не понимаю, – произнес Уриил.

– Ты же Астартес, а ваши мозги жесткие и неуступчивые, словно адамантий, – сказала Кулла, хотя капитан видел, что губы ее не шевелятся. Ее голос звучал прямо в его мозгу и не нуждался в сотрясениях воздуха. – Вас тренируют, закаляют и улучшают таким количеством способов, что ваши сознания становятся подобны дверям за семью печатями, охраняющими чудесный, сказочный мир. Вас учат очень многому: как использовать память, анализировать языки, боевую обстановку, но все-таки наставники при этом вынуждают вас запереть от самих себя одну частичку вашего разума, ту частичку, которая могла бы помочь вам по-настоящему воспарить. Ваши чувства не похожи на чувства простых смертных, но если ты впустишь нас, мы могли бы отпереть эту дверь для тебя.

– Кулла, прекрати, – сказала Лалла. – Ты же знаешь, что это не разрешено. Оставь его в неведении.

– Эх, ну и ладно, – проворчала Кулла, и Уриил услышал ее вздох в своем сознании. – Что ж, Астартес, представь свой родной мир: его людей, горы и моря. Почувствуй запах земли и свежесть воздуха. Ощути траву под ногами и ветер на лице. Вспомни все, что делает твою планету не похожей ни на одну другую.

Радуясь тому, что наконец-то получил понятные инструкции, Уриил представил себе Макрагге таким, каким видел его в последний раз – прекрасным голубым шаром, медленно вращающимся в глубинах космоса. Сверкающие лазурным блеском обширные моря, покрывающие большую часть его поверхности, кружащие в небе спирали грозовых туч, напоминающие миниатюрные галактики.

Проникнув внутренним взором за тучи, Уриил нарисовал потрясающую воображение колоссальную мраморную громаду крепости Геры, возвышающейся на длинном мысу. Увидел перед собой высокие желобчатые колонны ее величественной крытой галереи, где размещались изваяния проявивших героизм воинов. Затем сознание капитана воспарило выше, над золотым сводом, серебряными куполами и пронзающими небеса сияющими шпилями: великолепные библиотеки, залы боевой славы, золоченые чертоги Храма Исправления, куда стекались пилигримы и верующие и где лежало в стазисе тело Робаута Жиллимана.

Потом Уриил представил себе простирающиеся позади крепости дикие, не тронутые человеком просторы долины Лапонис, белоснежные скальные вершины над ослепительно синей рекой, прокладывающей себе путь по горам к лежащим внизу полям. Словно птица, промчался капитан над долиной, устремившись к грохочущему водопаду, низвергающемуся в огромной высоты.

Гремящие облака брызг поднимались над озером, наполняя воздух холодной мокрой дымкой, и Уриил засмеялся, попробовав на вкус кристально чистую воду родной планеты своего ордена. Он вылетел из долины, вспоминая горы и леса Макрагге, его крутые каменистые берега и безбрежные бездонные океаны.

– Пазаний, – выдохнул он, – я там.

– Сосредоточься на мыслях о родине, – сказала Кулла. – Озвучь свое желание.

– Мое желание? – переспросил Уриил.

– Вернуться домой.

Уриил кивнул, давая знак, что понял.

– Мы исполнили смертельную клятву, – сказал он. – Пришло время возвращаться к боевым братьям.

– Покажи нам, – произнесла Кулла. – Покажи нам все.

Как ни была ему ненавистна сама идея о возвращении туда даже в мыслях, Уриил вызвал в памяти картины Медренгарда: покрытые пеплом поля, чадящие континенты фабрик и адских, проклятых тварей, населяющих этот мир. Он нарисовал перед собой кошмарную цитадель Халан-Гол, жуткие демонические матки Демонкулабы и, наконец, финальную победу, одержанную над Хонсю.

Уриил почувствовал, как руки близнецов вдруг затряслись, и открыл глаза, когда в его ноздри ударил отвратительный смрад горелого мяса. Повсюду вокруг плясало и ревело призрачное пламя, но все остальные, казалось, ничего не замечали.

Помещение купалось в свете огня, и Уриила охватило смутное ощущение того, что за ним из темноты наблюдает чей-то голодный взгляд.

Холодное бесплотное пламя отбрасывало от каждого из присутствующих странные тени, и у капитана перехватило дыхание, когда он понял, что видит мир таким, каким тот представляется близнецам.

Клубящаяся тьма окутывала Эвершема, а тело Барбадена озаряло холодное гало серебряного сияния, подобного блеску луны на поверхности неподвижного озера. Мерцающие дуги золотых молний потрескивали над головами Яницепсов, в то время как силуэт Пазания был очерчен текучей алой аурой, похожей на кровь, пролившуюся в воду. Кроме того, Уриил видел, что эта аура не заканчивается культей друга, но продолжается, образуя размытые контуры руки.

Посмотрев вниз, на собственное тело, капитан понял, что его торс и руки тоже излучают красное сияние, напоминающее о раскаленных углях.

– Вы воины, – сказала Кулла, и голос ее долетел словно откуда-то издалека. – Какого еще, на твой взгляд, могут быть цвета ваши ауры, как не цвета крови?

Пазаний что-то говорил, но Уриил не понимал ни слова – друг обращался к нему из какой-то невообразимой дали. Голос Пазания звучал все тише и тише, и капитан понял, что его взгляд начинает притягивать к заплывшему глазу в центре сросшегося лба Яницепсов.

В его глубине кружились звезды и планеты, были видны все разделяющие их бескрайние нехоженые просторы космоса. Уриил вскрикнул, когда его начало засасывать туда, в этот глаз. Он ощущал себя ничтожной пылинкой в безграничной пустоте галактики. Расстояния здесь были столь велики, что ни одно человеческое сознание не было способно полностью оценить их масштабы, но все же он преодолевал их со скоростью мысли. Он и был частью этой мысли – все, что он представил, становилось маяком идей и образов, позволявшим при помощи могущества близнецов переноситься через любые расстояния.

Тошнотворное чувство головокружения стало почти невыносимым, и теперь капитан мог разве что цепляться за руки Яницепсов, пока те несли его через бесконечность.

А потом все закончилось.

Уриил судорожно вздохнул, когда близнецы вдруг выпустили его ладони. Он быстро заморгал, нормальное зрение вернулось к нему, и все немыслимые краски и ауры, которые он видел до того, канули в небытие и теперь казались просто частичкой странного сна.

– Это все? – спросил он, тяжело дыша.

– Твое послание услышат, – сказала Лалла.

– Услышат все, кому на это силенок хватит, – добавила Кулла.

Когда Эвершем вывел Уриила и Пазания из Аргилета, небо было уже темным, украшенным россыпями звезд. Облегчение, которое испытал капитан, покинув Яницепсов, было просто всепоглощающим. Он сделал глубокий вдох, очищая легкие, и воздух снаружи башни показался ему таким же сладким и чистым, как и в горах Макрагге.

– Долго мы там были? – спросил Уриил, разглядывая звезды.

– Слишком долго, – отозвался Пазаний, наблюдая за тем, как солдаты вновь придавливают колючую проволоку, чтобы дать им пройти. – Ты сидел, скорчившись, возле этих… девчонок несколько часов.

– Неужели? – поразился Уриил. – А мне показалось, что прошло в лучшем случае несколько минут.

– Уж поверь мне, – сказал Пазаний, почесывая воспаленную кожу культи, – ты заблуждаешься. Кстати, Барбаден ушел сразу же, как вы начали.

– Рука болит? – спросил капитан, шагая следом за Эвершемом по мосту из металлических листов.

– Есть немного, – признался Пазаний. – Надо заметить, резали ее мне вовсе не с хирургической аккуратностью.

Уриил слышал раздражение в голосе друга и знал, чего тот опасается. Пазаний потерял руку в подземельях Павониса, сражаясь против бога древних звезд, и микроскопические осколки живого металла, из которого был выкован вражеский клинок, вначале проникли в его кровь, а затем внедрились в структуру аугметических протезов, подаренных ему адептами планеты.