Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)

3

Ближе к концу дня, когда они приблизились к Атланте, Линкольн почувствовал, что его ощущение городской географии искажается, а значимость привычных ориентиров меняется. Поступает новая информация. Он провел ладонью по предплечьям, где, как он слышал, часто вырастают антенны, но полимер, наверное, был слишком мягким, чтобы ощущаться под кожей. Родители могли обернуть его тело фольгой, чтобы помешать приему сигналов, и поместить в палатку с запасом сжатого воздуха в баллонах, чтобы избавить сына от более медленных химических сигналов, которые стивлеты также использовали, но ничто не смогло бы избавить его от непреодолимого желания попасть в Атланту.

Когда они проезжали мимо аэропорта, а затем через узел дорожных развязок в том месте, где сливались шоссе из Мекона и Алабамы, Линкольн все никак не мог избавиться от мыслей о бейсбольном стадионе впереди. Неужели стивлеты конфисковали стадион «Храбрецов»? Такое известие точно попало бы в выпуски новостей и прибавило бы войне ожесточенности.

– Следующий поворот, – сказал он.

Линкольн давал бабушке указания, которые были наполовину его собственными и наполовину вытекали из мрачной логики его снов, пока они не свернули за угол и не увидели место, куда, как он знал, ему следовало приехать. То был не сам стадион – тот стал всего лишь ближайшим ориентиром в его голове, которым стивлеты воспользовались, чтобы его направлять.

– Они сняли весь мотель! – воскликнула бабушка.

– Купили, – предположил Линкольн, прикинув объем видимых строительных работ.

Стивпрограмма контролировала огромные финансовые средства, часть которых была просто нагло украдена у «лунатиков», но большая – честно заработана продажей изделий с крысиных фабрик, от высококачественных лекарственных препаратов до безупречно подделанной дизайнерской обуви.

Стоянка возле мотеля оказалась переполнена, но рядом стояли знаки, направляющие машины на запасную площадку возле бывшего бассейна.

Когда они шли к приемной, Линкольну почему-то вспомнилось, как они ездили в Атланту на соревнования по каллиграфии, в которых участвовала Сэм.

В вестибюле, за столиком с какими-то приборами, расположились три правительственных стиволога в униформе. Первым делом Линкольн подошел к стойке администратора, где улыбающаяся молодая женщина вручила ему ключи от двух номеров прежде, чем он успел сказать ей хоть слово.

– Приятного вам конклава, – пожелала она.

Линкольн не знал, кто она – такая же зомби, как и он, или же просто служащая мотеля, но ей не понадобилось о чем-либо его спрашивать.

С правительственными чиновниками пришлось общаться дольше. Бабушка лишь вздохнула, когда они начали заполнять длинную анкету. Затем женщина по имени Дана взяла у Линкольна пробу крови.

– Они обычно пытаются спрятаться, – сказала Дана, – но иногда антистивлеты могут принести нам полезные фрагменты, даже если не в их силах остановить инфекцию.

Когда они ужинали в столовой мотеля, Линкольн пытался встретиться взглядом с сидящими вокруг людьми. Кто-то нервно отводил взгляд, кто-то ободряюще улыбался в ответ. У него не возникло ощущения, будто его принимают в какую-то секту, и причиной тому вовсе не было отсутствие брошюрок и речей. Никто не промывал ему мозги, заставляя поклоняться Стиву – его мнение о покойнике ничуть не изменилось. Для Стивпрограммы он был своего рода машиной, которую можно программировать и настраивать точно так, как сам Линкольн контролировал и настраивал свой телефон, но Стивпрограмма вовсе не предполагала, что Линкольн проникнется ее главной целью, равно как и Линкольн не ожидал, что подвластные ему машины станут наслаждаться его музыкой или уважать его друзей.

Как раз этой ночью он видел сон, но, проснувшись, не мог его вспомнить. Он постучал в дверь бабушкиного номера – та уже несколько часов как встала.

– Не могу спать в этом мотеле, – пожаловалась она. – Здесь тише, чем на ферме.

Линкольн осознал, что она права. Они находились рядом с шоссе, но все обычные городские звуки – шум уличного движения, музыка, сирены – здесь были едва слышны.

Они спустились к завтраку. Когда они поели, Линкольну захотелось узнать, что делать дальше. Он отправился к стойке администратора, где сидела вчерашняя женщина.

Ему опять ничего не пришлось говорить.

– Они еще не совсем готовы, сэр. Займитесь пока чем хотите – смотрите телевизор, погуляйте, сходите в спортзал. Вы узнаете, когда понадобитесь.

– Пойдем погуляем, – предложил Линкольн бабушке.

Они вышли из мотеля и обошли вокруг стадиона, затем пошли на восток, в сторону от шоссе, и попали в парк. Все люди здесь занимались самыми обычными делами: качали детей на качелях, играли со своими собаками.

– Если передумаешь, мы можем отправиться домой, – сказала бабушка.

Ага, как будто он управлял своими мыслями и мог передумать. И все же принуждение, которое привело его сюда, стало сейчас вроде бы немного слабее. Он не знал, то ли стивлеты на время о нем позабыли, то ли специально предлагают ему выбор, шанс выйти из игры.

– Я останусь, – решил он.

Ему вовсе не улыбалась идея отправиться домой, чтобы на полпути его позвали обратно. Отчасти ему было и любопытно. Он хотел, чтобы ему хватило храбрости шагнуть в пасть этого кита, но с условием, что в конце концов его из этой пасти извергнут.

Они вернулись в мотель, пообедали, посмотрели телевизор, поужинали. Линкольн проверил телефон – ему звонили друзья, недоумевая, почему он не на связи. Он никому не сказал, куда отправляется. И предоставил родителям объяснить все Сэм.

Ему снова приснился сон, и он проснулся, стараясь не забыть хотя бы его фрагменты. Хорошие времена, намек на опасность, широкие синие небеса, компания друзей. Это больше походило на сон, который мог присниться сам по себе, чем на нечто такое, что пришло от стивлетов, набивающих его разум уравнениями, чтобы он помог им проверить очередную идиотскую идею из тех, которые рои наномашин насобирали, проводя в Интернете поиск по физике бессмертия.

Столь же бесцельно миновали еще три дня. Линкольн начал гадать, уж не провалил ли он какое-нибудь испытание, и не произошла ли ошибка в расчетах, которая привела к избытку зомби.

Рано утром на пятый день их пребывания в Атланте, когда Линкольн умывался в ванной, он почувствовал изменение. Осколки повторяющегося сна ярко засверкали в глубине его сознания, а на их фоне проступил набор указаний, куда ему надо пойти. Его вызвали. И прежде чем зашагать по коридору, он успел лишь постучать бабушке в дверь и вкратце объяснить ситуацию.

Вскоре она догнала его.

– Ты как себя чувствуешь? Как лунатик? Линкольн?

– Я все еще здесь, но скоро меня заберут.

Бабушка испугалась. Внук сжал ее руку.

– Не волнуйся, – успокоил он.

Линкольн всегда представлял, что, когда этот момент настанет, испугается как раз он и будет черпать мужество у бабушки.

Он свернул за угол и увидел коридор, ведущий в большое помещение вроде конференц-зала. Там уже находились шестеро, и Линкольн сразу определил, что трое подростков – такие же зомби, как и он, а взрослые лишь присматривают за ними. Мебели в помещении не было, зато имелся странный набор предметов, включая четыре лестницы и четыре велосипеда. Стены покрывала звукоизолирующая облицовка, как будто в здании и так не было достаточно тихо.

Краем глаза Линкольн заметил темную массу шевелящегося меха – крысиная стая, сбившаяся в кучу возле стены. На мгновение по его коже пробежали мурашки, но отвращение тут же смыла пьянящая волна возбуждения. В его теле находился лишь крошечный фрагмент Стивпрограммы, и наконец-то он встретился с полной версией.

Повернувшись к крысам, он развел руки:

– Вы позвали, вот я и здесь. Так чего вы хотите?

Ему с тревогой припомнилась легенда о крысолове. Сперва неодолимо притягательная музыка выманила из города крыс. А потом выманила детей.

Крысы ничего не ответили, но помещение исчезло.

4

Тай выскочил на пыльную обочину дороги, и за ним взметнулся шлейф пыли. Радостно завопив, он стал крутить педали вдвое быстрее, вырываясь вперед, чтобы пыльное облако окутало его друзей.

Эррол догнал его и стукнул по руке, как будто Тай поднял пыль нарочно. Это был легкий удар, не стоящий возмездия. Тай лишь ухмыльнулся в ответ.

День был учебный, но компания смылась из школы до начала уроков. В городе их знали очень многие, и поэтому Дэн предложил смотаться к водонапорной башне. У его отца в сарае хранятся аэрозольные баллончики с краской. Так почему бы им не подняться на башню и не расписаться на ней?

Башню окружала изгородь из колючей проволоки, но Дэн уже побывал там в выходные и начал подкоп, который они совместными усилиями закончили очень быстро. Оказавшись за изгородью, Тай посмотрел вверх, и у него закружилась голова.

– Надо было прихватить веревку, – сказал Карлос.

– И так справимся.

– Я первый! – заявил Крис.

– Это еще почему? – вопросил Дэн.

Крис достал из кармана новенький телефон и помахал им приятелям:

– Снимать лучше сверху. Не хочу увековечивать ваши задницы.

– Все равно пообещай, что не выложишь это в Сеть, – попросил Карлос. – Если мои предки это увидят, мне хана.

– Мне тоже, – рассмеялся Крис. – Я не настолько тупой.

– Ага, но тебя-то камера не снимет, раз ты ее будешь держать.

Крис полез по лестнице, за ним последовал Дэн, сунув баллончик с краской в задний карман джинсов. Следующим стал Тай, за ним Эррол и Карлос.

Внизу воздух был неподвижен, но, едва они чуть-чуть поднялись, задул ветерок, холодя пропотевшую на спине рубашку. Лестница начала подрагивать – Тай видел места, где она крепилась болтами к бетону башни, но между креплениями она пугающе гнулась. Он решил относиться к этому как к поездке на ярмарочном аттракционе: немного страшно, но вполне безопасно.

Когда Крис добрался до верха, Дэн ухватился за лестницу одной рукой, вытащил баллончик с краской и вытянул другую руку в сторону, к полосе белого бетона. Он быстро нарисовал синий фон в виде кривоватого ромба, потом крикнул Эрролу, у которого была красная краска.

Передавая баллончик наверх, Тай посмотрел в сторону, на покрытую коричневой пылью равнину. Вдалеке виднелся город. Задрав голову, он увидел Криса – тот подался вперед, держась за лестницу одной рукой, и висел, нацелив на них телефон.

– Эй, Скорсезе! – крикнул Тай. – Сделай меня знаменитым!

Дэн еще минут пять добавлял мелкие детали серебрянкой.

Тай не возражал – ему было приятно уже просто находиться здесь. А самому рисовать что-либо на башне не было нужды – увидев рисунок Дэна, он вспомнит это ощущение.

Они спустились, потом сидели у основания башни, передавая по кругу телефон и смотря фильм, снятый Крисом.

5

Линкольн получил три дня отдыха, прежде чем его вызвали снова, на этот раз уже на четыре дня подряд. Он упорно старался припомнить сцены, которые переживал в сомнамбулическом состоянии, но даже с помощью бабушки, пересказывавшей свои наблюдения за «игрой», которую ей удалось подсмотреть, он не мог вспомнить никакие подробности.

Иногда он убивал время в компании других «актеров» за бильярдом в игровой комнате, но тут, похоже, действовал молчаливый запрет на обсуждение своих ролей. Линкольн сомневался, что Стивпрограмма накажет их, даже если им удастся обойти этот запрет, но было ясно, что она не желает, чтобы они складывали воедино слишком много кусочков мозаики. Она даже не поленилась изменить имя Стива – Линкольну и другим актерам оно слышалось другим, хотя, наверное, не самому Стиву, – как будто опасаясь, что злость на Стива, которую они испытывали в обычной жизни, может проникнуть и в их роли. Линкольн не мог даже вспомнить лицо матери, когда становился Таем, – и ферма, и Крах, и вся история последних тридцати лет полностью исчезали из его мыслей.

В любом случае у него не возникало желания испортить шараду. Чем бы там Стивпрограмма ни занималась, Линкольн надеялся, что она полагает, что все работает идеально, на всем пути от детства Стива в том городке до того возраста, какого ему следовало достичь, прежде чем программа сможет воплотить свое творение в плоть и кровь, поздравить себя с хорошо проделанной работой и наконец-то раствориться в крысиной моче и позволить миру двигаться дальше.

Надобность в Линкольне отпала спустя две недели после приезда, и без всяких предупреждений. Он понял это, когда проснулся, а после завтрака женщина-администратор вежливо попросила его собрать вещи и сдать ключи. Линкольн не понял причины, но, возможно, семья Тая уехала из городка и с тех пор друзья больше не общались. Линкольн сыграл свою роль и теперь обрел свободу.

Когда они уже с чемоданами спустились в холл, Дана заметила их и спросила, не хочет ли он обо всем ей рассказать.

– Ничего, если я немного задержусь? – спросил он у бабушки. Он уже позвонил отцу и сказал, что они вернутся к обеду.

– Тебе следует это сделать, – ответила она. – Я подожду в грузовике.

Они уселись за стол. Дана попросила разрешения записать его рассказ, и он поведал ей обо всем, что смог вспомнить.

Закончив, Линкольн спросил:

– Вот вы стиволог. Как вы думаете, в конце концов они своего добьются?

Дана провела над телефоном ладонью и остановила запись.

– По одной из оценок, – сказала она, – стивлеты объединяют сейчас в сто тысяч раз больше вычислительных ресурсов, чем мозги всех когда-либо живших людей.

Линкольн рассмеялся:

– И все равно им нужны декорации и статисты, чтобы изобразить небольшую сценку в виртуальной реальности?

– Они изучили анатомию десяти миллионов человеческих мозгов, но, полагаю, им известно, что они до сих пор не понимают окончательно сути сознания. Они приглашают реальных людей на второстепенные роли, чтобы сосредоточиться на звезде. Если дать им мозг конкретного человека, я не сомневаюсь, что они могут сделать его точную программную копию, но что-либо более сложное начинает сбивать их с толку. Как они могут понять, что их Стив обрел сознание, если у них самих сознания нет? Он никогда не подвергал их обратному тесту Тьюринга, и у них нет контрольного списка, с которым они могли бы свериться. Все, что у них есть, – суждения людей вроде тебя.

Линкольн ощутил прилив надежды.

– Мне он показался вполне реальным.

Воспоминания у него были расплывчатыми, и он даже не был абсолютно уверен, кто именно из четырех друзей Тая был Стивом, однако все они производили впечатление нормальных людей.

– У них есть его геном, – продолжила Дана. – Есть фильмы, есть блоги, есть электронные письма – и Стива, и многих людей, кто его знал. У них есть тысячи фрагментов его жизни. Это как границы огромной головоломки.

– Так это хорошо? Много данных – это хорошо?

Дана помедлила, прежде чем ответить.

– Сцены, которые ты описал, уже проигрывались тысячи раз. Они пытаются наладить своего Стива так, чтобы тот писал точно такие же письма, смотрел в камеру с абсолютно тем же выражением – причем сам, не следуя сценарию, как это делают статисты. А большой объем данных поднимает эту планку очень высоко.

Идя на стоянку, Линкольн думал о смеющемся беззаботном мальчишке, которого он называл Крисом. Тот жил несколько дней, писал кому-то письмо… а потом его память стиралась, перезагружалась, и все по новой. Он опять лез на водонапорную башню, снимал фильм про друзей, а потом обращал камеру на себя, говорил одно неправильное слово… и его опять стирали.

Тысячи раз. Миллионы раз. Стивпрограмма обладала бесконечным терпением и бесконечной тупостью. После каждой неудачи она меняла актеров, тасовала несколько переменных и запускала эксперимент снова. Число возможных вариантов бесконечно, и она будет пытаться, пока Солнце не погаснет.

Линкольн ощутил усталость. Он залез в машину, сел возле бабушки, и они поехали домой.

Перевод: А. Новиков

Индукция

Айкет провела последние четыре часа 2099 года снаружи, на реголите, расхаживая вдоль назначенной ей секции пусковой установки, отыскивая глазом щербинки, оставленные микрометеоритами, или другие повреждения, которых могли не заметить автоматические системы контроля.

Остальные четыре младших инженера шли в нескольких шагах впереди нее, однако Айкет была уже по горло сыта их обществом и потому настроила приемную антенну на Землю, прислушиваясь к течению последних мгновений века.

Папа уже обратился к человечеству из Рио, призывая людей увидеть в проводах двадцать первой сотни лет христианства возможность обрести «духовную зрелость»; покорившийся вездесущему грегорианскому календарю брюссельский Совет исламских ученых предлагал миру собственные пожелания. В порядке пиротехнического соперничества Сидней планировал испепелить списанный по старости Портовый мост искусственной молнией, в то время как в Вашингтоне намеревались, после того как пробьет полночь, потопить в Потомаке никак не менее чем двадцать один одряхлевший военный спутник, спустив аппараты прямо с орбиты.

Впрочем, можно было не сомневаться: львиная доля планетарного трепа выпадет на долю Пекина и обещанного Китаем запуска «Зернышка Орхидеи». Безупречную в научном отношении концепцию лунной полночи можно было спокойно забыть: все часы на базе в Океане Бурь привели в соответствие с самой восточной из временных зон Земли еще два десятилетия назад – в пору сооружения базы, так что торжества во всех крупных городах планеты должны были предшествовать официальному обнулению цифр на Луне. Пиарщики, надо признать, заглянули далеко вперед.

Медленно ступая по реголиту, Айкет не отводила глаз от труб системы охлаждения, охватывавших ствол «пушки» между опорными стойками, превосходно понимая, что и эта, последняя проверка тоже представляет собой рекламный ход. К неудаче мог привести даже крохотный дефект, совершенно не заметный человеческому взгляду. Конечно, шесть успешных пробных запусков, о которых публике не было известно, делали подобное предположение маловероятным. Ровно в «полночь» установка окажется наведенной на цель. Если потребуется ждать целый месяц для повторной попытки, внизу, на Земле, из окон собственных пентхаусов еще до рассвета выпадет целая лавина бюрократов верхнего эшелона. Айкет превосходно понимала: ее персона слишком незначительна, чтобы сделаться козлом отпущения, однако позор оставит пятно и на ее карьере.

Позвонила из Бангкока мать. Айкет обдумала ситуацию и решила ненадолго забыть о своей работе. Если уж она неспособна одновременно шагать, разговаривать и замечать фонтанчик живительной влаги, то с работы можно уходить без малейшего промедления.

– Просто хотела пожелать тебе удачи, дорогая, – сказала мать. – И поздравить с Новым годом. Возможно, потом, во время празднования, ты будешь слишком занята, чтобы позвонить мне.

Айкет нахмурилась.

– Я хотела позвонить, когда полночь настанет здесь, наверху. Ну ладно, с Новым годом.

– Звякнешь отцу после запуска?

– Наверное… – Родители ее были в разводе, однако мать делала вид, что ничего особенного не произошло.

– Без него, – заметила мать, – ты не получила бы подобной возможности.

Странный способ формулировать мысль, однако, вероятно, она права. Китайская космическая программа была достаточно открытой, но если бы мать не вышла замуж за китайца и не провела бы столько времени в этой стране, Айкет едва ли заметили бы в провинциальном Бангкоке и не вознесли бы сюда, в Океан Бурь. В проекте были заняты десятки инженеров среднего ранга не китайского происхождения, но лучших кандидатов нельзя было отыскать на всей планете. Айкет не входила в их число. Научные успехи давали ей какое-никакое право претендовать на место, однако не были настолько значительными, чтобы ее принялись разыскивать, не обращая внимания на государственные границы.

– Хорошо, позвоню, – обещала она. – После запуска.

Айкет отключила связь. Она уже приближалась к концу Девятой ступени – десятикилометрового участка «ствола», где частички будут ускорены до шестнадцати-восемнадцати процентов скорости света перед итоговым ускорением до двадцати процентов. Последние три года она работала под руководством различных специалистов, пробуя снова и снова всевозможные подсистемы: сохранения энергии, охлаждения, сбора данных и электромагниты. Подобного образования нельзя было получить нигде и никогда; временами ей становилось тяжело, но только не скучно. Тем не менее она будет рада попасть наконец домой. Монорельсовая дорога на магнитной подвеске покажется после всего увиденного старьем, однако ей было довольно нескольких лет жизни, проведенных в одной комнате с шестью соседками в крошечном комплексе, населенном двумя сотнями специалистов.

Вернувшись на базу, Айкет почувствовала беспокойство. Оставался последний, невообразимо долгий и тягучий час, и его нужно было пережить. Заметив в зале Цина, она подошла к нему и села рядом.

– Кто-нибудь клюнул на твое резюме? – поинтересовался тот.

– Я еще не рассылала его. Сперва хочу как следует отдохнуть.

Цин недовольно качнул головой:

– И как только ты сюда попала? Менее деятельной особы на свете просто нет.

Айкет усмехнулась:

– В университете я занималась по восемнадцать часов в день. И в течение шести лет у меня не было никакой личной жизни.

– Словом, сейчас ты собралась получить некую компенсацию.

– Компенсацией является мое пребывание здесь, дурачок.

– В течение недели-другой после запуска, – проговорил Цин, – представители крупнейших инженерных фирм планеты будут гоняться за тобой только потому, что ты – отсюда. Но это ненадолго. У людей короткая память. Так что отдыхать сейчас не время.

Айкет всплеснула руками:

– Выходит, я паршивая овца в стаде?

Выражение лица Цина смягчилось; к своей карьере он относился со священным трепетом, однако наставления, которые он вечно читал Айкет, были неким подобием ролевой игры, дававшей обоим темы для разговора.

Еще несколько раз обратившись к этому привычному сюжету, перемежая отдельные моменты слухами и сплетнями в отношении коллег, они дотянули до 23:50, и тут бездеятельность стала невыносимой. Можно провести три года в трепете перед Великим Событием, однако последние десять минут окажутся немыслимо тягучими. Земные зонды уже неоднократно отправлялись к звездам, но «Зернышко Орхидеи» должно было превзойти все прошлые достижения. Можно надеяться, что предстоящий запуск станет подлинным началом межзвездных путешествий.

Разговоры в зале стихли: кто-то включил программу новостей и десяток «окон» на настенных экранах. Зал слишком мал, чтобы вместить весь персонал базы, и младшим по рангу приходилось наблюдать за запуском таким же образом, как и всему остававшемуся на Земле человечеству.

Общую схему действия установки Айкет успела заучить наизусть, однако наступавшее мгновение требовало особого внимания. Три гигаджоуля солнечной энергии уже кружили по контурам сверхпроводящих батарей, готовясь вырваться на свободу. На самом деле величина незначительная, при доставке на Луну сколько-нибудь существенной полезной нагрузки тратится много больше. Треть энергии уйдет на нагрев и наведенные электромагнитные поля. Остальное будет потрачено на движение всего одного миллиграмма материи: пять сотен крохотных частичек «Зернышка Орхидеи» пронесутся по стволу «пушки» за три тысячных доли секунды под воздействием силы, которая смогла бы поднять на Земле две тонны.

Отдельные частицы зернышка останутся не связанными физически, однако будут перемещаться синхронно, образуя жесткую систему, нечто вроде кристаллической решетки, позволяющей устанавливать прочную связь с микроволновым излучением ружья. Снаружи, в глубоком космосе, после проведенных в пути десятилетий, облик системы зерен будет уже не настолько важным, однако наведенный электростатический заряд удержит их вместе, а к моменту торможения соберет отклонившихся от правильного пути в идеальный порядок. Сперва в магнитном поле короны звезды Просперити B; потом возле ее более крупной спутницы и, наконец, в ионосфере Обязанности, четвертой планеты звезды Просперити A – перед падением в атмосферу и спиральным спуском на почву планеты.

Изображение на стене вновь и вновь повторяло схему запуска, показывая несущийся по стволу гребень электромагнитной волны, напряженные силовые линии, увязанные в тугую пружину. Изменение электрического поля индуцировало магнитное поле; изменение магнитного поля рождало поле электрическое. В свободном пространстве такое изменение распространялось бы со скоростью света – то есть сделалось бы светом той или иной частоты, – однако продуманная геометрия канала ствола и токи в нем сдерживали волну, заставляя ее держаться вровень с Зерном, нести драгоценный груз вперед.

– Если эта штуковина не сработает, – промолвил Цин уныло, – мы станем посмешищем всего столетия.

– Ты полагаешь, в Пекине не позаботились о прикрытии? – усмехнулась Айкет.

– Найдется дотошный болван, который выведет нас на чистую воду, – нудил Цин. – Сейчас, должно быть, каждая антенна на Земле настроена на резонансную частоту семени. Если они не услышат эхо, всем нам придется пойти в ассенизаторы.

На часах Тонги, Токелау и Океана Бурь было уже 23:58. Взяв Цина за руку, Айкет пожала ее.

– Расслабься. Тебя не ждет ничего хуже сооружения домашнего циклотрона на вилле какого-нибудь сумасбродного миллиардера.

Цин отозвался:

– Не дави так, рука немеет.

В зале воцарилась тишина; синтетический голос принялся отсчитывать секунды. Голова Айкет кружилась. Шесть экспериментальных запусков прошли успешно, но кто мог сказать, насколько они повредили установку, какие напряжения вызвали, какие конструкционные элементы ослабили? Впрочем, за всем этим следила уйма народа. Ствол был буквально набит всякого рода датчиками, позволяющими в точности выявить ущерб, и пока результаты оставались обнадеживающими. И все же…

– Шесть… пять… четыре… три… два… один…

Схема пусковой установки вспыхнула зеленым огнем, медленно прокатившаяся по ней волна безупречно повторяла контуры поля, рассчитанные при моделировании. Открылось новое окно – визор слежения за траекторией. Семя удалялось от Луны со скоростью шестьдесят тысяч километров в час, в точном соответствии с расчетными параметрами. От него ничего более не требовалось: никакого включения второй ступени, никаких коррекций курса и перестроений. Теперь, отправившись в путь, оно должно следовать вектору своего движения; семя не могло внезапно свернуть в сторону или взорваться, словно потерпевшая аварию химическая ракета. Даже если столкновения и системные неполадки за последующие десятилетия выведут из строя некоторые из зерен, семя все равно способно справиться с намеченной задачей, пусть от него уцелеет только четверть первоначально запущенных частиц. Если только вся задуманная программа не окажется надувательством или массовой галлюцинацией, ничто не сможет подорвать их триумф. Буквально через три миллисекунды он сделался полным и неоспоримым. И ему суждено прожить по меньшей мере целый век – до того мгновения, когда семя достигнет места своего назначения.

Раздавались радостные восклицания. Айкет присоединилась к ним, однако в ее собственном восторге угадывалось затаенное рыдание. Цин обнял ее за плечи и прошептал:

– Мы сделали это. Мы покорили мир.

Всего-то? А не звезды? И не Галактику? Она усмехнулась, однако не стала охлаждать его восторг. Грядущие фейерверки в Сиднее обещали быть грандиозными, горящие над водами Вашингтона космические коршуны сулили зрелище, исполненное духа завершения. А здесь, наверху, царила атмосфера высвобождения, будто радостный возглас понесся вдаль, пронзая световые годы.

Выкатили выпивку и закуски, началась вечеринка. Через двадцать минут семя оказалось уже за орбитой Марса. Через день оно будет за Плутоном, а через десять дней – дальше «Пионера-10». Всего через шесть месяцев «Зернышко Орхидеи» окажется дальше от Солнца, чем все предыдущие межзвездные миссии.

Айкет вспомнила, что надо позвонить отцу: полночь уже дошла до Пекина.

– С Новым годом, – приветствовала она его.

– И тебя, – ответил отец. – Ну как, заглянешь ко мне, когда твердо станешь на ноги на Земле после возвращения с Луны, или займешься раздачей автографов?

Искусственные биохимические сигналы поддерживали костяк и мышцы обитателей Океана Бурь в рабочем состоянии; ей потребуется всего пара дней, чтобы нервная система снова привыкла к земной динамике.

– Конечно же, приеду.

– Ты хорошо поработала, – продолжил он. – Я горжусь тобой.

Похвала, с точки зрения Айкет, была неуместной. Это ей следовало благодарить отца: он сделал для нее много больше, чем подтвердил место ее рождения – однако она опасалась показаться схватившей премию легкомысленной кинозвездой.

Вечеринка продолжалась, полночь перемещалась по земному шару, и спичрайтеры мировых лидеров принялись наперегонки восхвалять достижение Пекина. Айкет не было дела до того, что этот научный подвиг был совершен ради славы меркнущей империи. Это не только жест, подтверждающий статус и власть.

Одна лишь вещь могла подпортить сегодняшнее настроение Айкет – с учетом грядущих десятилетий. Физиологически ей всего двадцать восемь, но эти три года, эти три миллисекунды, окажутся вершиной всей ее жизни.

* * *

Звонивший ей человек был настойчив, этого Айкет не могла не признать. Он отказался оставить послание или переговорить с ее помощником. Он отказался излагать свое дело кому бы то ни было, кроме самой Айкет, причем в режиме реального времени.

Стоя на балконе, она окинула взглядом верхушки деревьев, прислушиваясь к пению птиц и стрекоту насекомых долины Меконга, не зная, хочется ли ей снова оказаться втянутой в вихри и водовороты жизни. Звонивший, которого звали Викрам Али, вероятно, вышел на ее след в надежде получить какой-либо комментарий относительно скорого поступления сигналов от «Цветка Орхидеи». Предположение могло показаться эгоистичным, если бы не полное отсутствие любых публикаций по этому поводу от других членов пусковой бригады, посему пушечный ствол общественного интереса неминуемо должен был повернуться к ней. Наиболее известные участники проекта уже умерли или развоплотились – и в своем развоплощении явно пребывали в довольстве, не задумываясь о мирских делах, в отличие от заключенной в плоть, кожу и кости Айкет.

Она попыталась взвесить свои желания и обязанности. Большинство людей в нынешнее время относились к «Зернышку Орхидеи» как к курьезу. За десятилетия, прошедшие после запуска, новое поколение телескопов изучило и обследовало пункт назначения «Зернышка» с такой четкостью и такими подробностями, что миссия сама собой сделалась излишней. Все пять планет в системе Просперити оказались лишенными жизни, и хотя оставались неизвестными некоторые астрофизические и геохимические тонкости, которые могли прояснить только эксперименты, вывешенные в Сети высокоточные карты снижали общественный интерес к возможным результатам прибывшей на планету экспедиции.