Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 52 страниц)

…потом возникает квартал жилых домов, чья поверхность местами посверкивает, но в остальном не выказывает признаков распада. Скорость Вихря тут выше, чем где бы то ни было, но уже вступил в силу балансирующий эффект: миры, между которыми течет поток, тем ближе друг к другу, чем ближе ты к сновидцу.

Строения расположены примерно симметрично. Что находится в центре, я знаю и так. Я бы ни при каких условиях не ошибся в этом выводе, значит, и дурацкие умозаключения насчет попыток сбить меня с пути были бессмысленны.

Вход осциллирует между тремя основными вселенными. Я выбираю левую. Это стандартная процедура, которую Компания приняла задолго до моего поступления на работу. Она применяется для перемещения между различными Компаниями. Разумеется, какое-то время могли бытовать иные инструкции, но эта схема давно их вытеснила, поскольку других указаний я никогда не получал. Мне хотелось бы подчас сойти с пути или выбрать иную альтернативу, но я не смею выступить с таким предложением. Ясно, что оно будет скорее спущено вниз по потоку, чем принято к действию. У меня нет выбора, только пользоваться предписанной процедурой для минимизации межмирового разброса.

Из вестибюля поднимаются четыре лестничных колодца. Все превратились в кучи сверкающего мусора. Я поворачиваю к левому крайнему. Гляжу вверх: утренний свет пробивается из множества допустимых окон. Промежутки между бетонными остовами ступеней, сокрытыми в кучах, более или менее постоянны. Разности энергий между различными состояниями столь массивных макроструктур слишком значительны, придают им большую, чем можно полагать, устойчивость.

Лестничные ступени, а иногда пролеты, сохраняют подобие формы. С течением времени здание, несомненно, растрескается и рухнет; сновидица погибнет вместе с ним мир за миром. Поток иссякнет. Но как далеко успеет унестись к тому моменту Вихрь?

Я несу маленькие, но вполне пригодные для моей задачи взрывные устройства. Одно я устанавливаю внизу лестницы, произношу кодовые слова и убегаю. Перебежав вестибюль, оглядываюсь. Заметных изменений в куче мусора не произошло: бомба провалилась в иной мир. Впрочем, в каком именно мире из бесконечного их множества она сработает, лишь вопрос веры и опыта.

Там, где была дверь, уже ничего нет. Я наталкиваюсь на стену, отступаю, разбегаюсь и прохожу насквозь. Бегу через дорогу. Передо мной появляется брошенная машина. Я прячусь за ней, укрываю голову.

Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один.

Двадцать два?

Ни звука. Я гляжу вверх. Машины нет. Здание осталось стоять и продолжает посверкивать.

Озадаченный, я поднимаюсь. Иногда бомбы отказывают – должны отказывать… Но взорвалась она в достаточном числе миров, чтобы поток иссяк.

Так что же случилось? Вероятно, сновидица уцелела на небольшом, но связном участке потока и успела замкнуть его в петлю. А мне не повезло очутиться поблизости. Я выжил, но как? Миры, в которых бомба срабатывает, разбросаны случайно, однородно, достаточно плотно, чтобы дело было сделано. Вероятно, проявил себя какой-то странный эффект кластеризации. Налицо разрыв.

Или же меня затянуло в поток. Теоретические условия этого всегда казались мне слишком натянутыми, чтоб реализоваться в реальной жизни, но что, если этот миг настал? Разрыв моего присутствия вниз по течению привел к тому, что в определенном множестве миров бомба вообще не была заложена. Это множество захватило меня, как только я вышел из здания, и моя скорость сдвига переменилась.

Я «возвращаюсь» к лестничному колодцу. Никакой невзорвавшейся бомбы. И следа моего присутствия. Я устанавливаю запасную бомбу и убегаю. На сей раз я не ищу себе укрытия, а просто ложусь на землю.

Ничего.

Я пытаюсь успокоиться и визуализировать вероятности. Если бы разрыв, лишенный бомб, не полностью миновал разрыв моего присутствия к моменту детонации первого устройства, я все еще оказался бы вне уцелевшего потока. Значит, остается предположить, что та же последовательность свершилась снова.

Я глазею на невредимое здание. Я – те, кто выживают. Так я определяю себя. Иного не требуется. Но кто же провалился? Если меня не было в определенной части потока, значит, и терпеть неудачу в этих мирах было некому. Кто же потерпел ее? Кого мне винить? Тех, кто успешно заложил бомбу, но «не сумел» этого сделать в иных мирах? Отношусь ли к ним я сам! У меня нет способа это проверить.

Дальше-то что? Как широк разрыв? Насколько близок я к нему? Сколько раз мне еще суждено терпеть неудачу?

Я решаю продолжать попытки убить сновидицу, пока не добьюсь успеха.

Я возвращаюсь к лестничному колодцу. Промежутки между ступенями около трех метров. Для подъема я использую небольшую «кошку» на короткой веревке. «Кошка» выстреливает начиненный взрывчаткой дротик в бетонный пол. Если веревка разматывается, вероятность разным ее частям оказаться в различных мирах возрастает, поэтому я должен спешить.

Я систематически обыскиваю первый этаж, как если бы никогда не слышал про номер 522. Стены разъезжаются и съезжаются, не прекращая рябить вероятностями. Обстановка крайне бедная. Кое-где попадаются скудные пожитки постояльцев. Закончив с этим, я останавливаюсь и жду, пока часы в моей голове не покажут следующее кратное десяти значение минут. Стратегия не безукоризненна – некоторые отставшие аналоги провалятся больше чем через десять минут. Но, сколько бы ни ждать, лучшей не придумать.

На втором этаже тоже никого, но он оказывается чуть стабильнее. Несомненно, я двигаюсь к сердцу Вихря.

На третьем этаже архитектура почти неизменна. На четвертом в уголках комнат еще что-то поблескивает, в остальном же он совершенно обычен.

На пятом…

Я выбиваю двери одна за другой, методично двигаясь по коридору.

502.

504.

506.

Я мог бы и не соблюдать очередности, подойдя так близко, но мне так легче: знать, что не осталось никакого шанса для перегруппировки.

516.

518.

520.

В конце комнаты 522 стоит кровать. На ней девушка. Волосы ее – сверкающее алмазное гало вероятностей. Одета она в прозрачную дымку. Тело же кажется прочным и постоянным. Опорная точка, вокруг которой вращается весь ночной хаос.

Я вхожу, прицеливаюсь ей в голову и стреляю. Пуля пролетает несколько миров и убивает ее аналога вниз по течению. Я стреляю снова и снова, подсознательно ожидая получить себе между глаз пулю близнеца. Или, может быть, увидеть, как замирает поток – ведь живых сновидиц осталось слишком мало, чтобы поддерживать его течение. Должно было остаться…

Ничего подобного.

– Ты зря теряешь время.

Я разворачиваюсь. Синевласка стоит в проеме двери. Я перезаряжаю оружие, она не пытается меня остановить; руки у меня трясутся. Я поворачиваюсь к сновидице и убиваю еще двадцать четыре ее аналога. Версия, лежащая передо мной, остается в живых. Поток продолжает течь.

Я снова перезаряжаю пушку и нацеливаю ее в синевласку.

– Что ты со мной сделала? Я что, остался один? Ты убила всех остальных?

Но это же чушь… а если так, то как она меня видит? Я был бы моментальным, неощутимым отсверком на краю поля зрения каждого ее аналога. Она бы даже не узнала, что я здесь.

Она качает головой и вежливо говорит:

– Мы никого не убивали. Мы тебя отобразили. В канторову пыль[13]13
  Фрактальное множество, получаемое из замкнутого интервала [0,1] итеративным удалением открытой средней трети (в оригинальной работе) или вообще средней из N частей (обобщение). Для исходного множества, построенного Георгом Кантором в работе G. Cantor, Grundlagen einer allgemeinen Mannichfaltigkeitslehre, Mathematische Annalen, 21 (1883), 545–591, фрактальная размерность пыли D = ln 2 / ln 3 = 0.6309 (не путать с топологической размерностью, которая равна 0).


[Закрыть]. И всех. Все вы живы – но никто из вас не в состоянии остановить поток.

Канторова пыль: фрактальное множество, бесконечно делимое, но меры нуль. Разрыв моего присутствия не единичен: их бесконечное число. Бесконечный ряд все уменьшающихся прогалин – все ближе, и ближе, и ближе… Но…

– Но как? Ладно, ты меня задержала, ты со мной заговорила, но как тебе удалось скоординировать все задержки? Как ты рассчитала эффекты? Это потребовало бы…

– Бесконечной вычислительной мощности?[14]14
  Иган излагает гипотетический принцип работы так называемых сверхтьюринговых компьютеров, способных выполнять бесконечное число инструкций за конечное время. Поскольку в другой формулировке задача сводится к апории Зенона Элейского о бесконечной делимости, такие компьютеры часто называют машинами Зенона-Тьюринга.


[Закрыть] Бесконечного числа людей? – Она едва заметно улыбается. – Я – бесконечное число людей. Все мы – сновидцы под веществом S. Все мы снимся друг другу. Мы действуем вместе, синхронно, как единое – или же порознь. Возможны и промежуточные варианты, как твой. Те мои аналоги, что видят и слышат тебя, делятся сенсорными данными с остальными моими версиями.

Я разворачиваюсь к сновидице.

– Зачем тебе ее защищать? Она никогда не получит желаемого. Она разрывает город на части, а конечной цели так и не достигнет.

– Здесь не достигнет.

– А где? Она пересекает все миры, в которых существует! Куда еще ей отправиться?

Женщина качает головой.

– Кто создатель этих миров? Альтернативные исходы физических процессов. Но на этом творение не останавливается. Возможность перемещения между мирами оказывает аналогичное воздействие. Суперпространство как таковое тоже расщеплено на версии, содержащие все возможные межмировые потоки. И потоки высших порядков между этими версиями суперпространства. Вся структура разветвляется снова и снова…

Я закрываю глаза, потому что голова идет кругом. Представить себе только это нескончаемое восхождение по бесконечностям[15]15
  Сходный образ использован Иганом позднее в романе «Диаспора».


[Закрыть]…

– Так что в каком-то мире сновидица всегда побеждает, что бы я ни предпринимал?

– Да.

– И где-нибудь всегда побеждаю я, потому что ты бессильна со мной совладать?

– Да[16]16
  Иган излагает парадокс квантового самоубийства Макса Тегмарка.


[Закрыть].

Кто же я! Я – множество тех, кто победил. Тогда кто же я?

Я – никто.

Я – множество меры нуль.

Я роняю пушку и делаю три шага к сновидице. Моя одежда, и так уже потрепанная, изгрызенная потоком, разлетается по разным мирам и опадает.

Я делаю еще один шаг.

Внезапно становится жарко. Я останавливаюсь. Мои волосы и верхний слой кожи исчезли. Я весь в тонкой кровяной пленке.

Я впервые замечаю, что на лице сновидицы застыла улыбка.

Я задумываюсь, в скольких еще бесконечностях миров я сделаю следующий шаг, в скольких бесконечностях развернусь, отступлю и выйду из номера.

Кем, собственно, я стану, выжив и погибнув всеми возможными способами? Кого спасу от позора?

Себя.

Перевод: К. Сташевски

Демон подземелья

Эй, вы, проявите же наконец сострадание! Придите и убейте меня! Вы можете разорвать мои связи с телом и наблюдать, как медленно сморщивается плоть. Или можете разрезать меня на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Делайте, что хотите, мне все равно. Ну, давайте! Ведь вы постоянно ведете себя таким образом со своими еще не родившимися детьми и больными стариками-родителями. Так сделайте же это со мной! Я уверен, что вам понравится. Только не надо нервничать, друзья! Вас никогда ни в чем не заподозрят – я говорю на тот случай, если вас удерживает мысль об этом. Я буду молчать до конца, будь он быстрым или медленным. Давайте, давайте же! Ведь я полностью беззащитен. Поторопитесь! Не стоит смущаться. У вас есть право на убийство. Ведь именно вы создали меня, и вам хорошо известно, что вы можете действовать таким образом.

Кто я? Или что я такое? Что за создание способно нашептывать призывы к смерти, копошась в недрах вашего чистого и честного сознания? Я мог бы дать вам два десятка ответов, но подозреваю, что вам нужно нечто большее. Да, я скорее всего животное. Размером немного меньше, чем коробка с тортом – на данный момент. Но я постоянно расту. Сколько у меня лап? Две? Четыре? Может, шесть? Или восемь? Нет, у меня отсутствуют и лапы, и ноги. Нет у меня также морды, клыков и когтей. Вы можете не опасаться меня. Я создан из той субстанции, которая порождает мысли (как чистые, так и грязные) – что может быть более безопасным?

Но вернемся к практической стороне. Вам нужен мой адрес. Вы слышите меня, там, в последних рядах? Алло, Бразилия, вы улавливаете меня? В любом случае, я слышу вас всех, иногда даже отчетливее, чем свои собственные мысли, но я всего лишь ничтожное создание, наделенное необычной чувствительностью, а у вас так много необычных способностей. Вот, к примеру, способность к поэтическому творчеству:

 
О, эти цвета, – голубой, зеленый, коричневый,
Постепенно растворяющиеся в черном,
Подобно тому, как уходящий день уступает место вечеру.
Когда я, Господи, вижу эту величественную картину,
Будущее предстает передо мной апофеозом счастья.
 

Исключительно прилипчивый стишок, должен вам признаться. Не сомневаюсь, что в ближайшее время мы увидим перед космическим челноком очередь из нескольких десятков певцов, жаждущих записать свое исполнение на борту, особенно, после всех этих Ограниченных Изданий, продающихся по сто тысяч штука. Аллилуйя! Благодарю тебя, Господи!

Ах, да, мой адрес. Пишите: Сарри Хиллс, Сидней, Новый Южный Уэльс, Австралия. Вы не ошибетесь: территория вокруг здания – это единственное не заблеванное место на много километров вокруг И только благодаря тому, что команда из отдела нейрохимии совершила гениальное открытие, разработав новый токсин, селективно отпугивающий местных любителей надраться в любой день недели, включая выходные и праздничные дни. С хорошей рекламой этот препарат может принести приличную прибыль.

Но если у вас все же возникнут затруднения при поиске нужного адреса, то я советую вам обратить внимание на высокое белоснежное здание посреди территории, уютно засаженной кустарником и украшенной модернистскими скульптурами. Одна из них возвышается перед главным входом: это вертикально торчащий фаллос, который на половине своей высоты превращается или, скорее, «перерастает» в двойную спираль ДНК. Самые несдержанные на язык сотрудники разделились на две примерно равные части: одни из них говорят, что сей символ означает: «Да пошла эта молекулярная биология на…». Другие же утверждают, что фигура скорее символизирует: «Трахала вас всех эта молекулярная биология».

Почти аналогичным образом разделились и воинствующие феминистки города. Одни из них видят в не очень приличном символе обнадеживающий намек на грядущую свободу женщин (пенис надстраивается технологией, которой могут овладеть женщины, чтобы использовать ее в своих целях); другие же видят в скульптуре олицетворение худших своих опасений: наука является продуктом не мозга, а мужских половых желез.

На галерее первого этажа находится множество лавочек и магазинов, распространяющихся также на нулевой и второй этажи; здесь же располагается несколько кинотеатров, супермаркет с биологически чистыми продуктами и круглосуточно открытая аптека. Все три уровня связывает в единое целое уникальная для южного полушария пара спиральных эскалаторов, обвивающихся вокруг подсвечиваемых лазерами пенных струй фонтана. К сожалению, эскалаторы почти постоянно закрыты на ремонт, потому что приводящий их в движение хитроумный механизм не слишком надежен, и достаточно металлической капсулы от бутылки или даже брошенной на ступеньки обертки от шоколадки, чтобы ремни начали проскальзывать, шестеренки скрежетать, а трансмиссии визжать. В итоге вся конструкция начинает вести себя подобно произведению дадаистского искусства, охваченному идеей саморазрушения.

С третьего по одиннадцатый этаж находятся кабинеты консультирующих специалистов: неврология, эндокринология, гинекология, ревматология. Здесь вы можете увидеть самую великолепную, какую только можно представить, коллекцию безмозглых выпускников университета, бывших игроков в регби. У этих типов на лице бывает одно-единственное выражение: снисходительная, преисполненная самодовольства улыбка с оттенком хитрости. Она появилась на их лицах в день приема в медицинский институт, который они так и закончили без изменений на своих физиономиях. Эта улыбка сохранилась, несмотря на лишение сна в качестве ритуала посвящения, утомительные розыгрыши в общежитии, студенческие попойки, длительный и тяжелый труд диссертанта над туманными исследовательскими проектами. Все это время вы лелеяли надежду, что рано или поздно какой-либо высокопоставленный чиновник обратит внимание на полученный вами интересный результат и решит, что в дальнейшем вы можете стать достойными участниками воровства. А потом постепенно приходят каникулы на престижных лыжных курортах, навигация на яхте по Тихому океану и бесконечные очереди млеющих от почтения пациентов, непрерывно кланяющихся и твердящих: «Да, доктор. Нет, доктор. Конечно, доктор. Спасибо вам, доктор. Спасибо.»

Этажи с двенадцатого по девятнадцатый дали приют широкому ассортименту лабораторий патологии, где можно определить, пересчитать и снабдить этикетками любые вещества или структуры, способные циркулировать в крови, от макрофагов и лимфоцитов до антител, протеиновых гормонов, молекул углеводородов и даже отдельных ионов.

Этажи с двадцатого по двадцать шестой заняты служебными помещениями фармацевтических фирм и предприятий, производящих медицинские инструменты. Они платят впятеро по сравнению с обычной арендой, лишь бы только находиться в этом гнусном здании. Разумеется, их затраты быстро оправдывают себя, потому что по этому же адресу находится всемирно известная группа исследователей, которая разработала и запатентовала контактные биолюминесцентные линзы (…«включаемые ничтожно малыми изменениями гормонального состава увлажняющих глаза слез, линзы Регарфран (марка запатентована) сияют неуловимой аурой, позволяющей им мгновенно менять цвет, идеально отражая любые нюансы настроения того, кто их носит…»). Кроме того, они обошли американцев, швейцарцев и японцев в коммерциализации первой контрацептивной посткоитальной сигареты, эффективной на 100 %, а затем, превзойдя все свои предыдущие достижения в биотехнологии применительно к товарам массового потребления, смогли разработать специальную жевательную резинку, окрашивающую в красный цвет зубы у индивидов с вирусом СПИД'а в крови («Угостите пластинкой нашей жвачки того, кого вы любите»).

На этажах с двадцать седьмого по тридцать первый размещаются библиотеки, конференц-залы, тихие холлы, где ученые могут спокойно отдохнуть, слушая негромкое гудение кондиционеров, звуки своего дыхания или пальцы, перебирающие клавиши рояля в соседнем помещении. Это царство чистой абстракции: никаких приборов или чашек Петри с культурами; и, конечно, никаких следов созданий, подобных мне.

Этажи с тридцать второго по сорок первый: внизу администрация и маркетинг, на самом верху – копия типичного венского кафе, вращающегося со скоростью один полный оборот за десять минут. Здесь же находится платный телескоп (брось монетку и смотри), с помощью которого посетители могут следить (и нередко делают это) за проститутками в леопардовых нарядах, оккупировавших улицы поблизости от Кинг Кросс.

Наверное, я порядком надоел вам, постепенно затягивая все выше и выше, все дальше и дальше от шума уличного движения, от вони гниющих отбросов, от битого стекла, использованных одноразовых шприцев и удушливого запаха мочи. Здание, которое я только что описывал, вздымается к солнечному свету, к голубым небесам ваших мечтаний, достигая в конце концов чистого (почти) воздуха. Но, может быть, вы догадываетесь, что в нарисованной мной картине есть кое что иное? Например, не допускаете ли вы, что у этого здания есть подвальные этажи?

Действительно, под торговым уровнем находится пять этажей исследовательских лабораторий. Можно подумать, что ученые здесь действительно работают увлеченно и самозабвенно, так как их лица на каждом шагу излучают всем встречным одно и то же послание: «Я специалист высочайшей квалификации, я крайне занят, у меня сейчас в стадии инкубации (концентрации, центрифугирования, в реакционной колонне, на замораживании) находится нечто исключительно важное, и я должен лично проверить результаты ровно через три минуты и тридцать пять секунд. Точнее, уже через двадцать пять секунд».

Здесь выполняются все виды лабораторных исследований: поточная цитометрия, масс-спектрометрия, рентгеновская кристаллография. Хроматография в жидкой фазе с высоким разрешением. Ядерный магнитный резонанс. И многое, многое другое. Гены здесь описываются, комбинируются, клонируются, протеины синтезируются и очищаются. Настоящий гудящий улей. Но что поддерживает эту деятельность, что создает необходимое для нее напряжение? Немного терпения. Мы уже недалеко.

Ниже – этаж с холодильными и морозильными камерами.

Еще ниже – складские помещения, где хранится неимоверное количество оборудования и химреактивов.

На предпоследнем уровне размещены ЭВМ. Их четыре, каждая величиной со слона. Если взглянуть на них со стороны, нельзя не признать, что этим устройствам свойственно определенное чувство собственного достоинства. Но при взгляде изнутри становится очевидно, что это просто марионетки с фрагментированной личностью, патетически устремляющиеся одновременно в тысячи разных направлений, так как они подчиняются импульсам, исходящим от сотен находящихся, там, наверху, хозяев. Те нетерпеливо дергают своих рабов, изводят их вопросами и проклинают, как жалких лжецов если только высказанная ими истина оказывается или слишком отвратительной, или слишком прекрасной, чтобы ее можно было принять.

И вот, наконец, мы в самом низу. Здесь размещается виварий. Здесь ваша конечная остановка, мои дорогие. Именно здесь вы найдете меня, трепетно ждущего своего избавителя.

Выйдя из лифта, идите прямо. При достаточной внимательности вы вскоре обнаружите справа от себя ножной выключатель: с его помощью отключается сигнал тревоги, который был установлен после первого налета Борцов за Освобождение Подопытных Животных. Дальше – поворот налево, потом направо, снова налево, направо, еще раз направо (я никогда не смогу понять вашу страсть к созданию лабиринтов). Наконец, вы увидите перед собой несколько больших оранжевых клеток. Не обращайте внимание на верещанье испуганных кроликов, которым очень хочется спастись бегством. А вот зверюшка из клетки Д-246 не убежит, даже если вы оставите дверцу его клетки открытой хоть на год.

Массивное основание клетки сделано из непрозрачного пластика, поэтому разглядеть содержимое можно лишь через верхнюю часть, затянутую проволочной сеткой. Так как мой хозяин всегда лежит на полу, то вам, чтобы увидеть его, придется приподняться на носках. Даже в таком положении смотреть вам будет неудобно, а поэтому осознание увиденного займет у вас некоторое время. Кочан салата-латука, обесцветившийся и подгнивший от старости? Абсурд! Какое животное стало бы лежать на месте с разлагающейся у нее на голове пищей? Разве допустил бы смотритель такой беспорядок? И все же эта отвратительная масса каким-то образом пристроена именно на…

Вам уже стало нехорошо? Нет? Вы хотите сказать, что еще ни о чем не догадались, бараньи лбы? Ну и дубовые же у вас черепа! Поскольку у меня черепа нет вообще, то я вполне могу позволить себе обругать вас таким образом. Ведь я – это опухоль мозга, мои дорогие, опухоль размером с ваш мозг (и в тысячу раз умнее, если судить по тому, что я уже узнал). Представьте меня, прошу вас, представьте во всей моей величественной наготе! Даже в пропитанных испариной снах самого безумного нейрохирурга нельзя увидеть сразу столько серого вещества, еще сочащегося кровью, оживленного могуществом мысли и выставленного напоказ в мертвенном свете флуоресцентных трубок! Давайте же, друзья! Не стоит сопротивляться чувствам, которые я вызываю! Доверьтесь своим инстинктам: ваше тело способно само судить об этом. (Не отдавайте только свой завтрак, мои нерешительные убийцы. Вы не знаете еще и половины того, с чем вам придется иметь дело, а безрезультатный позыв к рвоте – это так обидно.)

Я вижу, что некоторые из вас сильно побледнели. Позвольте мне вернуть краску на ваши щеки с помощью нескольких шуток, типичных для нижнего уровня нашего здания. Здесь обитатели обладают чувством юмора, способным выдержать любое испытание, особенно если учесть, что им приходится испытывать. Но, пожалуй, в этом нет ничего удивительного: вы ведь знаете все банальности о смехе, который рождается перед лицом невзгод. Я слышал, что анекдоты рассказывали даже в концлагере. Кстати, это мне напомнило вот о чем: в кабинете 25–17 сидит один довольно мерзкий тип. Представитель фабрикантов лекарств то ли из Австрии, то ли из Аргентины. Так вот, он не перестает публиковать статьи, в которых утверждает, что холокоста никогда не было. Когда вы меня прикончите, то займитесь им, если, конечно, у вас останется хоть немного энергии. Это пожилой человек, толстый и невзрачный, и вы можете не сомневаться, что он тут же наделает в штаны, как только увидит вас, друзья мои, гнусь моя драгоценная. Никаких протестов, банда лицемеров! Не сомневаюсь, что вы прикончите его с большим удовольствием. Вы почувствуете себя смелыми, чистыми, честными и справедливыми, вы будете считать, что вам отпускаются ваши небольшие грешки – все эти бесчисленные случаи ханжества, подсиживания коллег и несправедливых гонений на слабых и беззащитных.

Но я обещал вам отнюдь не горькие слова и, конечно, не ругань, а несколько шуток. Они придуманы не мной; несмотря на весь объем моего серого вещества, мерзкие грызуны, которых мне приходится убивать по воле моих надзирателей, далеко обогнали меня в области юмора. Я придумал специальную теорию, объясняющую отсутствие у меня чувства юмора. Она основывается на том, что меня никто никогда не щекотал… Но мне не хотелось бы распускать нюни по этому поводу. Не позволяйте мне так низко пасть в моих собственных глазах! Да, ведь я обещал вам смех, обещал облегчение!

Вопрос: Почему исследователь отрезал голову крысе из соседней клетки?

Ответ: Он искал некий тонкий эффект.

В.: Почему исследователь удалил слюнные железы у собаки?

О.: Это был рефлекс без какой-либо задней мысли.

В.: Почему исследователь обмотал эластичным бинтом лабораторную крысу?

О.: Чтобы она не лопнула, когда он ее изнасилует.

В.: Почему ученые так любят Демона, что приносят всех нас ему в жертву?

О.: Они предлагали нас в жертву богу. Но бог отказался.

Да, они называют меня Демоном. Согласно распространенному мнению, именно я истинная причина страданий, испытываемых лабораторными животными, и я понимаю, почему они так думают. Ведь все существа, за которыми ухаживают мои смотрители, удивительно симпатичны: люди кормят их, ласкают, играют и разговаривают с ними. И потом внезапно, без какой-либо видимой причины, без криков и озлобления, начинаются странные ритуалы и необъяснимые пытки, наступают боль и смерть. Какие соображения могут заставить людей совершать подобные жестокости, если им не нужно любой ценой ублажать некое злобное божество, питающееся кровью и страданиями, требующее все новых и новых жертв? И разве люди не относятся ко мне, как к мрачному божеству, когда осторожно и почтительно переносят меня от одной несчастной жертвы к другой?

Я мог бы сказать им правду. Я мог бы мысленно проорать им прямо в сознание поток объяснений и защитных речей в свое оправдание, заявлений о своей невиновности. Но я этого не делаю и не сделаю никогда. Я не запятнаю себя подобными неловкими и неадекватными оправданиями, своими страхами, проявлением жалости и отвращения к себе. Вместо этого (хотя они и видят меня насквозь) я притворяюсь бессознательным, почти безжизненным; я воздвигаю защитный барьер между нашими сознаниями и я задыхаюсь от стыда.

Почему от стыда? О, значит, вам не часто приходилось краснеть, раз вы спрашиваете меня об этом. Я обладаю сознанием; я знаю, что питает меня, что поддерживает мою жизнь. Да, конечно, у меня нет выбора, это верно. Возможно, логика, этот важный прием, который использует человечество, чтобы обманывать самое себя, и могла бы объяснить, что моя беспомощность говорит о моей невиновности. Если так, то к чертям эту логику, ведь зло пропитывает меня до мозга костей.

Следовательно, вам стоит поспешить, друзья! Ведь вы считаете себя людьми, не так ли? Докажите же это, несчастные дебилы! Бросайтесь на меня всей сворой! До сих пор вам всегда удавалось собрать толпу, если возникала необходимость линчевать какого-нибудь чужака. А есть ли на этой планете что-либо более чуждое человеку, чем я? Что я должен сделать, чтобы добиться от вас нужной реакции? Вам нужны факты? Вы желаете знать мотивы? Но кого и когда интересовали мотивы! Лучше приходите сюда, чтобы прикончить меня – это надолго обеспечит вам радость, это возбудит вас настолько, что вы, влажные от сексуальных выделений, взлетите на седьмое небо среди белого дня, пока не потратите все свои силы на восторги. Настолько благотворным окажется для вас процесс разделывания меня на куски. Забудьте о сострадании, не думайте о конце моих мучений: это убийство доведет вас до экстаза. Я все знаю об этих вещах, так что не пытайтесь скрыть что-нибудь от меня.

Что вам еще нужно? История моей жизни? Вы это серьезно? Впрочем, почему бы и нет? Я не сомневаюсь, что она тщательно задокументирована. Какая кинозвезда, какой видный политик могут сообщить вам свой точный вес, измеренный в полдень каждого прожитого ими дня?

Взвесить меня в общем-то не трудно. Но где провести грань между мной и моим хозяином? Нельзя же разрезать нас каждый раз, когда они собираются взвесить меня; разумеется, их не остановила бы необходимость убить при этом множество кроликов, но частое повторение такой операции может нарушить равномерность моего роста.

Так вот, вместо этого они прикрепляют меня к небольшим пружинам и заставляют колебаться в том узком пределе, который выдерживают кровеносные сосуды, связывающие меня с хозяином. Затем они изучают резонанс системы (состоящей из меня, пружин, путаницы кровеносных сосудов и кролика, подвергнутого анестезии и застывшего в полной неподвижности), измеряя доплеровский эффект лазерного луча, отражающегося от дюжины зеркал, прикрепленных к моей шкуре. После этого в ход идет математическая модель, основывающаяся на усовершенствованном алгоритме Марката-Левенберга и учитывающая 97 параметров. В итоге может быть получена наиболее вероятная оценка моей массы.

Чтобы определить при посредстве технического языка эту изящную процедуру, они используют обычно термин «трясучка».

Что они делают после того, как вся эта гротескная машинерия даст им число, которое они соглашаются проглотить? Это число запускается в один компьютер, переходит в другой, заносится в базу данных, содержащую все предыдущие замеры и, наконец, отображается в виде кривой, которая распечатывается на лазерном принтере последней модели. Каждый день они устраивают базар вокруг очередного графика, который затем с гордостью прикрепляют к стене, хотя он и отличается от вчерашнего одной-единственной точкой. Наверное, графиками с данными о моем весе можно было бы обклеить, словно обоями, несколько комнат.

Сегодня, например, мой вес равнялся 1,837 килограмма (плюс-минус 0,002 килограмма). О, я хорошо помню день, когда достиг магического числа в один килограмм. Мне кажется, это было вчера. «И кто бы мог подумать, – восхитился один из моих надзирателей, когда я преодолел десятичную запятую, – что несколько лет назад это была всего лишь соринка в глазу главного онколога!»