Текст книги "Заводная ракета (Ортогональная вселенная-1)"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Глава 11

На следующее утро после своего первого с Евсебио выступления в Варьете-Холле Ялда проснулась пораньше и вышла из дома, чтобы узнать, как на это отреагировали газеты.

Рядом на углу какой-то мальчик продавал «Городскую Кожу»; она купила один экземпляр, но трижды бегло пролистав газету, поняла, что конец света не был удостоен упоминания. Тогда она вернулась и спросила, есть ли в продаже «Молва»; все газеты были распроданы, поэтому ей пришлось дожидаться, пока мальчик посыпал свою грудь краской и отпечатывал для нее свежий экземпляр.

– Я заплачу тебе те же деньги, если напечатаешь только колонки с новостями и развлекательными программами, – с нетерпением предложила она.

– Нам запрещено так делать, – ответил он, воспроизводя у себя на груди содержимое очередной страницы.

– Почему?

– Рекламодатели этого не любят.

Когда он закончил, Ялда забрала всю пачку листов и завернула за угол, прежде чем избавиться от финансовых советов, обзоров ресторанов и графиков движения поездов. Ей пришлось дважды посмотреть оставшиеся страницы, прежде чем она нашла то, что искала.

Прошлой ночью наши тайные агенты посетили Варьете-Холл, где необычайно упитанная профессор Ялда безвозмездно (!) услаждала зрителей новостями о грядущей кончине цивилизации. Во время представления, объединившего искусство иллюзиониста с ужасами геометрии, профессор Ялда, которую природа щедро одарила столь внушительными размерами, попыталась завязать узлом саму быстроногую Матушку Время, что заставило многих наблюдателей задуматься над ее мотивами.

Но если ее роковые новости показались публике неубедительными, то последовавшая за этим попытка Советника Евсебио привлечь сторонников (или даже добровольцев!) для своего «Путешествия за пределы неба» вызвала настоящий взрыв насмешек и недоверия. Всем, кто готов поддержать эту авантюру: у нас в шкафу пылится проект «механических крыльев», которому не хватает лишь животворящей руки доверчивого инвестора.

В интересах трезвости восприятия мы обратились за консультацией к профессору Людовико из университета Зевгмы, по словам которого гремучие звезды, так сильно обеспокоившие вчерашний комический дуэт, в действительности представляют собой ни что иное, как «спонтанные возбуждения солнечных миазмов». Несмотря на свой настораживающий вид, это явление совершенно безвредно, если учесть, что упомянутые миазмы не способны пробиться сквозь толщу нашей атмосферы.

Впереди нас ожидают еще десять ночей беспрецедентного безумия. Если бы вход на представление был платным, то эта унылая и бессовестная афера вскоре бы прикрылась за недостатком средств. Впрочем, исход, к которому вас призывает «Молва», почти так же хорош: пусть безлюдный зал пристыдит этих шарлатанов и заставит их замолчать.

Когда Ялда добралась до квартиры, Дария уже проснулась, и она показала ей статью.

– Я бы не обращала особого внимания на «Молву», – важно заметила Дария. – В их представлении главное интеллектуальное достижение журналистики – это освещение литературного салона.

– Что такое литературный салон?

– Мероприятие, на котором люди, не умеющие ни писать, ни рассуждать, собираются, чтобы убеждать друг друга в собственной значимости.

– Но ведь любой, кто это прочитает, решит, что вся наша затея – это… какая-то финансовая афера! – возмутилась Ялда.

Дарию позабавили ее слова.

– Любой, кто всерьез относится к этой недоуменной болтовне, для вас уже дохлый номер; такой человек никогда бы не стал помогать развитию «Бесподобной», не говоря уже о том, чтобы добровольно записываться в число пассажиров.

– Возможно, ты и права, – согласилась Ялда. – Но...

– Но ты хочешь, чтобы все жители Зевгмы поняли, что стоит на кону? – предположила Дария.

– Ну конечно. По-твоему, они этого не заслужили?

– Я в этом деле уже десять лет, – сказала Дария, – и за все это время удостаивалась и более дурной славы. Поверь мне, люди, которым по-настоящему интересно, придут несмотря ни на что. – Она ловко свернула лист в трубку и закинула его в противоположный конец комнаты. – Просто забудь об этом.

Лидия вернулась с ночной смены и все еще спала; Дария согласилась отвести детей в школу. Ялда изо всех сил старалась следовать совету Дарии, но в университете ее снова поджидали плохие новости – на этот раз в лице Джорджо: старшие члены факультета отклонили предложение Евсебио о финансировании новой обсерватории. Более того, они подняли в Совете Зевгмы вопрос о своем праве на землю обсерватории, пытаясь добиться предписания, которое бы запретило Евсебио препятствовать реализации текущих прав на использование этой территории.

– Вообще-то, если телескоп выйдет за пределы атмосферы, – сказал Джорджо, – то качество наблюдения улучшится. Так что если ты добьешься правильной формулировки постановления…

Ялде было не до шуток.

– Я думала, вы собирались убедить своих друзей проголосовать в нашу пользу! Как бы они ни относились к ракете Евсебио, более крупный телескоп наверняка должен был стать веским доводом.

– Извини, – сказал он. – У Людовико было больше должников, чем у меня.

Ялда не сомневалась в том, что Джорджо сдержал свое слово. Но он по-прежнему находился в том состоянии дремоты, от которой она и сама так долго пыталась освободиться. Обсуждая с ней вопросы физики, он соглашался, что теория ортогонального скопления как источника гремучих звезд была столь же вероятной, как и любая ее альтернатива – но несмотря ни на что, не мог заставить себя воспринимать эту угрозу всерьез, не мог взглянуть на собственных детей и увидеть, как угаснет их род.

Ялде предстояло прочитать лекцию по вводному курсу оптики. Пока ее студенты старательно перерисовывали схемы и уравнения, описывающие законы тонких линз, она чувствовала себя, как человек, раздающий бесполезные побрякушки на краю бушующего пожара. Ей однако же было запрещено обсуждать проект Евсебио во время занятий, а также организовывать запись добровольцев на территории университетского городка. Если среди этих светлых молодых голов найдутся те, кто захочет как следует разобраться в вопросе, им придется приложить кое-какие усилия, чтобы посетить недобросовестное мероприятие, запланированное на сегодняшний вечер.

В обеденный перерыв Ялда зашла в столовую и увидела Людовико, который как раз выходил из кладовой, нагрузившись караваями для группы знакомых, с которыми он собирался пообедать. Чтобы не пересечься с ним, Ялда попятилась было назад, но Людовико ее все-таки заметил и, подойдя ближе, обратился к ней звучным голосом, который судя по тону должен был привлечь как можно большее внимание.

– Профессор Ялда! Я удивлен, что вижу вас здесь! Я уж думал, вы нас покинули ради шоу-бизнеса.

Ялда подыграла ему, ответив бессвязным жужжанием, но не смогла удержаться, чтобы не добавить:

– Похоже, что в наше время у всех по две работы; я смотрю, вы и сами подались в журналистику.

– Журналисты со мной консультировались, – сухо возразил Людовико. – Не как с наймитом, а как с выдающимся экспертом по гремучим звездам.

– Я, конечно, прошу прощения, но видимо, все ваши научные публикации на тему «Спонтанного возбуждения солнечных миазмов» прошли мимо меня. Возможно, вы могли бы восполнить мои пробелы в этой области и объяснить, что конкретно вы имели в виду под этой фразой? – Теперь за ними следили все в зале – кто-то передними, а кто-то задними глазами.

– С удовольствием, – ответил Людовико. – Одна из частиц солнечного ветра исторгает быстрый люксит, который сталкивается с другой частицей, побуждая ее сделать то же самое. Далее все повторяется. Одновременно излучается более медленный свет. Это и есть гремучая звезда – протяженные цепочки активности, которые возникают внутри газового облака при посредничестве быстродвижущихся световых частиц.

Ялда склонила голову в знак признательности, а затем сделала вид, будто на несколько пауз погрузилась в глубокие размышления – размышления, которые так и не развеяли недоумение на ее лице.

– Но почему эти «цепочки активности» параллельны друг другу? Почему все эти «спонтанные возбуждения», эти случайные события выстраиваются в одном и том же направлении?

Людовико ответил, не задумываясь.

– Отдаленный источник быстрых люкситов – энергия которых слегка отличается от энергии, необходимой для запуска процесса возбуждения – освещает солнечный ветер, заставляя частицы выстраиваться вдоль параллельных линий. Газ спонтанно излучает собственный свет, но его частицы при этом расположены уже не случайным образом.

На мгновение Ялда потеряла дар речи, поразившись тому, насколько бесстыдной была его нелепая выдумка.

– Это бред, – весело сказала она. – И вы сами это знаете.

– Так докажите это, – со спокойной вальяжностью ответил Людовико. – Покажите мне скрупулезные наблюдения, которые доказывают ложность моей теории. – Он уже было зашагал прочь, но потом остановился и снова обернулся к Ялде. – Ой, прошу прощения, как же я не подумал! Для наблюдений вам же, наверное, потребуется обсерватория… то самое сооружение, которое вам так хочется сравнять с землей стараниями своего полоумного супруга. Приятного аппетита, профессор Ялда!

На сцене Варьете-Холла Ялда постаралась выбросить из головы сегодняшние неудачи и сосредоточиться на презентации. Даже ее тело, которое природа щедро одарила столь внушительными размерами, оказалось слишком маленьким, чтобы люди с задних рядов смогли разобрать на нем какие-нибудь надписи, поэтому Ялда обратилась к художникам-декораторам Холла, которые помогли ей смастерить особое приспособление: при помощи соляритовой лампы и линз серия напечатанных изображений проецировалась на большой белый экран у нее за спиной.

Всматриваясь в темноту, скрывавшую ее слушателей, Ялда оттачивала свою речь, придавая особое значение ее простоте. Время было всего лишь одним из направлений в пространстве – никаким иным способом нельзя было объяснить поведение света или неистовство пылающего горючего. А для того, чтобы держать свет под контролем, время должно быть конечным – отсюда следовало, что история рано или поздно свернется в кольцо и встретится сама с собой точно так же, как сеть дорог и железнодорожных путей, оплетающих планету. Но если соседние города объединяли усилия, чтобы спланировать соединяющую их железную дорогу, то любые пересечения между историями миров будут носить случайный и неконтролируемый характер. Какими бы захватывающими ни казались гремучие звезды, на этой карте они были не более, чем дорожками для пешеходов; а впереди нас ждали железные дороги, загруженные товарными поездами.

Затем к выступлению присоединился Евсебио, и на экране вновь появился простой эскиз, который он уже показывал Ялде – окольный путь, длинный медленный зигзаг в сторону будущего, который должен был выиграть для них время, а вместе с ним – новые идеи и открытия. Это рискованное путешествие страшно было даже вообразить, но несмотря ни на что «Бесподобная» нуждалась в любой помощи, которую ей могли оказать жители Зевгмы. Навигация в пустоте – это лишь начало; чтобы сообщество путешественников смогло выжить и достичь процветания, потребуется вдохновение и опыт целого города.

Дария посоветовала им не отвечать на вопросы со сцены; это лишь привлечет внимание крикунов, играющих на публику. Вместо этого они установили в углу фойе два стола и предложили слушателям подходить и беседовать с ними после окончания представления – в тишине и с глазу на глаз.

Ялда приготовилась к тому, что на нее обрушится истерия оскорблений, подстегнутая отрицательным репортажем в «Молве», но в целом аудитория была настроена не более враждебно, чем вчера вечером, а отдельные люди, которые вступали с ними в разговор после выступления, пожалуй, проявляли даже большую вежливость и одобрение.

– Вашим запугиваниям я не верю, – любезно сообщил Ялде один молодой мужчина, – но все равно желаю вам удачи.

– Почему вы решили, что я кого-то запугиваю?

– Наш мир выживал на протяжении эонов, – ответил он. – Возможно, в истории и не упоминается подобных метеоров, но этот мир гораздо старше нас самих. Геологи утверждают, что в прошлом планета неоднократно подвергалась бомбардировке; конец света едва наступит из-за того, что с неба упадут еще несколько камней. Но если вам удастся отправить ракету в пустоту и вернуть ее обратно в целости и сохранности, это будет подвиг, достойный восхищения.

– А сами вы не хотите стать пассажиром? – Ялда его не дразнила; вдумчивый и добродушный скептик мог бы стать полезным дополнением к команде.

– Я думаю, у моих детей будет больше шансов выжить, имея под ногами твердую землю, – ответил он.

Евсебио пришлось уехать на встречу с юрисконсультом по поводу спора, вызванного университетской обсерваторией. Ялда решила немного задержаться; фойе еще не опустело – даже при том, что все эти зеваки, по-видимому, были большей частью заняты разговорами друг с другом, а вовсе не выжидали подходящего момента, чтобы к ней подойти.

Когда часы пробили без двух курантов полночь, она начала собирать свои информационные брошюры. Сегодня ее список, в который вчера записалось семь человек, пополнился еще пятью именами, и даже если вклад этих добровольцев ограничится выращиванием злаков в искусственной пещере, устроенной внутри горы, это уже будет что-то значить.

Когда Ялда отошла от стола, с противоположного края фойе к ней подбежала молодая женщина.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я не была уверена, стоит ли к вам обращаться, но…

Ялда отложила коробку с брошюрами.

– Что вы хотели сказать?

– Я размышляла о вашей ракете. Меня беспокоит одна вещь…, – она запнулась и опустила глаза, неожиданно застеснявшись, как будто ее слова могли оказаться чересчур самонадеянными.

– Смелее, – приободрила ее Ялда. – Если вас беспокоит всего одна вещь, значит у вас в дюжину раз больше уверенности, чем у меня.

– Когда ракета развернется и полетит в нашу сторону…, – произнесла женщина, – разве с точки зрения путешественников первой половины пути она не будет двигаться назад во времени?

– Именно так, – подтвердила Ялда. – Все верно.

– И то же самое справедливо… в отношении гремучих звезд, а также миров, с которыми нам, по вашему мнению, грозит столкновение? Во второй половине путешествия ракета будет двигаться в сторону и их прошлого тоже?

– Да. – Ялда была под впечатлением; хотя заметить это обстоятельство было не так уж сложно, в разговоре с Ялдой о нем пока что упоминали только Евсебио и Джорджо.

Женщина подняла глаза, беспокойно заерзала.

– А это… безопасно?

– Мы не знаем, – призналась ей Ялда. – В какой степени ракета останется носителем собственной стрелы времени, запечатленной в ее пассажирах и грузе, а в какой степени на эту стрелу будет влиять окружающая материя… мы просто не знаем.

– Значит, вы надеетесь, что в первой половине путешествия пассажиры накопят достаточно знаний, чтобы защитить себя на обратном пути? – предположила ее собеседница.

– Полагаю, что в конечном счете – да. – Ялда отчитывала Евсебио за то, что он полагался на неизвестные пока что методы создания тяги, но говоря по правде, обезопасить путешественников от всех угроз, которые только могли возникнуть во время полета, не было никакой возможности.

Набравшись храбрости, женщина сказала:

– Я буду удовлетворена, если вы сможете как минимум дать гарантию, что в начале путешествия ракета будет двигаться в сторону будущего гремучих звезд. Если на подготовку к столкновению уйдет полвека, значит, так тому и быть, но столкнуться с этой проблемой в самом начале пути – это уже чересчур.

– Удовлетворены настолько, что… поддержите нашу авантюру?

– Удовлетворена настолько, что соглашусь стать пассажиром.

– Могу я узнать ваше имя? – спросила Ялда.

– Бенедетта.

Ялда отвела Бенедетту к столу и записала ее координаты, стараясь не проговориться о том, что до нее подобного обязательства не взял на себя ни один человек – включая и саму вербовщицу.

– Вы где-нибудь учились? – спросила Ялда. Первый пассажир «Бесподобной» описала свою профессию как «заводской рабочий».

– В Нефритовом Городе, – неохотно ответила Бенедетта, как будто в этом было что-то постыдное. – Я училась на инженера, но всего год.

– Это не важно, мне просто было любопытно. – Ялда почувствовала в своем голосе напускную веселость и изо всех сил постаралась продолжить разговор нейтральным тоном. Вопрос, была ли Бенедетта беглянкой, мог отпугнуть ее окончательно; рано или поздно им пришлось бы взяться за решение этого вопроса – чтобы защитить и ее саму, и проект – но прямо сейчас самым важным было то, что Бенедетта, обладая живым умом и быстротой мысли, смогла обнаружить настоящую проблему.

Кроме них, в фойе никого не осталось.

– Я должна уйти до полуночи, пока не пришли уборщики, – сказала Ялда, – но если вы не заняты, мы могли бы немного поговорить снаружи.

– Я никуда не спешу, – ответила Бенедетта.

Снаружи в городе царила тишина. По небу, оставляя за собой разноцветные следы, медленно ползла дюжина гремучих звезд. Когда они вдвоем вышли на мостовую, оставив Варьете-Холл позади, Бенедетта спросила:

– Вы правда верите, что время замкнуто в петлю?

– Не могу утверждать наверняка, – ответила Ялда. – Но факты, на мой взгляд, довольно убедительны.

– Значит, будущее ничем не отличается от прошлого?

– По большом счету различие между ними – это вопрос наших знаний, – сказала Ялда. – К какой информации мы можем без труда получить доступ. О прошлом мы можем узнать гораздо больше, чем о будущем, если, конечно, не попытаемся заглянуть слишком далеко. Но за всем этим стоят лишь превратности истории; никакого абсолютного различия не существует.

– Но ведь тогда… все, что должно случиться в будущем уже предопределено – точно так же, как и прошлое?

– Да.

– Тогда почему вы так упорно стремитесь изменить будущее?

Ялда восхищенно прожужжала; ей стоило предвидеть такой поворот.

– «Изменить» не вполне подходящее слово, – произнесла она. – Можно пытаться изменить неудачный закон – потому что со временем одни законы сменяются другими. Но грядущее столкновение мы либо переживем, либо нет. Каким бы ни был его исход, изменить его нельзя.

С этим Бенедетта согласилась, но продолжала настаивать:

– Какое же слово мне тогда использовать? «Влияние»?

– Меня устраивает, – сказала Ялда. – Я готова признаться в том, что пытаюсь как-то повлиять на события будущего.

– Но как вы можете влиять на события будущего, если они предопределены точно так же, как прошлое? Разве вы пытаетесь повлиять на вчерашний день?

– Больше нет, – ответила Ялда, – но наверняка пыталась это сделать днем раньше.

– И все-таки почему? Если вы верите, что вчерашний день был предопределен всегда, то исход в любом случае был бы одним и тем же, разве нет?

– А. – Подобного разговора у Ялды не было с тех самых долгих ночей, которые она проводила за беседой с Туллией – и тогда их роли были бы прямо противоположными. – Я не верю в предопределение, которое утверждает, будто наши поступки не имеют никакого значения. Поэтому я не могу согласиться с тем, что вчерашний день сложился бы одинаково вне зависимости от моих поступков.

– Но если ваши поступки имеют значение, значит, совершая их, вы не обладаете свободой выбора, верно? – возразила Бенедетта. – Если будущее фиксировано, а ваши поступки влияют на будущее… значит, и сами ваши поступки должны быть предопределены, так как в противном случае они бы привели к другому исходу. Получается, что реальной свободы выбора у вас нет; вы всего лишь марионетка в руках сил, неподвластных вашему контролю.

Ялда ненадолго задумалась.

– Поднимите правую руку.

– Зачем?

– Ну просто сделайте мне одолжение.

Бенедетта послушалась.

– Были ли вы свободны в своем решении поднять руку или отказаться? – спросила Ялда.

– Думаю, да.

– Тогда объясните мне, почему ваше восприятие этого факта должно как-то зависеть от того, свернуто ли время в кольцо и является ли будущее на самом деле отдаленным прошлым?

Поломав голову над вопросом, Бенедетта ответила:

– Если этому было суждено случиться – если это в определенном смысле уже произошло – значит, мои мысли о том, что я принимаю какое-то решение, на самом деле были иллюзией.

– Иллюзией по сравнению с чем? – не унималась Ялда. – Объясните мне, как должен быть устроен мир – как должна действовать физика, каким должен быть ход событий – чтобы вы в каком-то смысле ощутили себя «более свободной»?

– В случае открытого будущего, – ответила Бенедетта. – Если исход наших поступков остается неизвестным, пока мы не примем решение.

– Допустим, что так и есть, – сказала Ялда. – От чего же тогда зависел окончательный выбор: поднимать или не поднимать руку.

– От меня. Это был мой выбор.

– Но почему вы сделали именно этот выбор, почему не ответили отказом?

Бенедетта ответила не сразу.

– Полагаю, здесь сыграл роль характер вашей просьбы, – наконец, сказала она.

– Получается, это я предопределила ваши действия?

– Нет, не только вы. Мое настроение, мой психологический настрой тоже сыграли свою роль.

– Все, что вы перечислили, остается справедливым и для мира, в котором будущее не открыто, а фиксировано. Мы обе по-прежнему стоим здесь. Наши поступки точно так же соотносятся с нашими желаниями, наши желания – с нашими настроением и личным опытом и так далее.

Бенедетту такой ответ не убедил.

– Если будущее фиксировано, то как наш разговор может хоть что-то значить? Если тот факт, что я скажу именно то, что скажу, никак не изменить – как если бы мы были двумя актерами, играющими строго по сценарию – то как мы в принципе можем друг друга переубедить? Как мы вообще можем обмениваться информацией?

– По-вашему, прямо сейчас я издаю какие-то беспорядочные звуки без особой на то причины? – шутя спросила Ялда.

– Нет.

– Если и есть какой-то сценарий, – сказала Ялда, – то мы в равной мере являемся и актерами и его авторами; нет никого, кто мог бы написать наши реплики за нас. Нет никакого кукловода, который носится туда-сюда, координируя все события и заставляя нас поступать вопреки нашей собственной воле – или принимать решения, которые идут вразрез с нашей сущностью – только ради того, чтобы привести историю к какому-то заранее определенному финалу.

– Тогда как это работает? – спросила Бенедетта. – Почему события складываются именно так, как должны.

– Хитрость в том, – ответила Ялда, – чтобы не воспринимать происходящее как дело рук судьбы, которую нам рисуют в сагах: будто какой-то монарх кропотливо превозмогает все вероятности и одерживает победу в грандиозной битве, поскольку все статисты в его пьесе – не более, чем шестеренки, действия которых подчиняются его воле. В реальности все наоборот – «вынужденный путь», которому следует история, не представляет собой ничего особенного и воплощается в жизнь на самом фундаментальном уровне. Нам неизвестны подробности насчет каждого вида материи, однако если речь идет о свободном свете, то в качестве строительных блоков выступают самые обыкновенные периодические волны. Обогнув космос в любом из возможных направлений, эти волны совершают целое число колебаний, и благодаря этому гладко соединяются со своими начальными значениями. Вот это и есть та самая свершившаяся судьба… ведь все, что построено на основе этих волн, будет автоматически обладать точно таким же свойством. Каким бы сложным ни был световой узор, он не может противоречить самому себе, совершив полный оборот. Такую гарантию физика нам дает на фундаментальном уровне; режиссировать события, придумывать какие-то сценарии или идти на специальные ухищрения совершенно необязательно.

Бенедетта задумалась над ее словами.

– Тогда как мы сами вписываемся в эту картину? Если материя, из которой мы состоим, подчиняется тем же правилам, то где наши решения?

– В нашей биологии, – ответила Ялда. – Я считаю, что между нашими желаниями и поступками существует определенная корреляция, основанная на структуре нашего мозга и тела. То, чего ты хочешь; то, что ты делаешь; то, кем ты являешься… возможно здесь нет идеальной гармонии, но и назвать нас узниками собственных тел, которые следуют какому-то своему плану и не имеют к нам никакого отношения, тоже нельзя.

Во всяком случае, пока деление не возьмет над тобой верх и не разрежет тебя на четыре части, но вдаваться в эту тему Ялде не хотелось.

Когда они вступили на Большой мост, Бенедетта замолчала. Ялда не надеялась, что она изменит свое мнение; важным было донести до нее мысль, что со своими коллегами по проекту она может обсудить любой вопрос. Если ты собираешься запустить в пустоту гору с бесконечной скоростью, приходится думать даже о самых потаенных тревогах.

– Мне придется поразмыслить над этим более глубоко, – наконец, произнесла она. – Ваши доводы определенно выглядят убедительными.

Ялда заслышала в ее голосе нотки сомнения.

– Но?

– Одно дело – пытаться обосновать абстрактную идею о том, что замкнутость будущего ничего не меняет по сути – что в действительности никто не теряет свободы, потому что и в том, и в другом случае наши поступки обусловлены одними и теми же причинами. Но факт, тем не менее, остается фактом – мы привыкли воспринимать будущее как не имеющее конца. Именно так мы воспринимаем наши жизни, именно это обычно подсказывают нам наши чувства.

Ялда остановилась. Они преодолели половину моста и сейчас стояли на тонкой каменной арке, нависшей над черной пустотой разлома. Она почувствовала, как по спине пробежала дрожь; только что ее посетило жуткое чувство, будто она знала, что сейчас скажет ее новая – робкая и напряженная – коллега.

– Когда наши потомки повернут обратно и совершат путешествие в прошлое, – задалась вопросом Бенедетта, – будут ли они располагать той же роскошью, что и мы – возможностью отвлеченно рассуждать на эти темы? Когда исчезнет четкая грань между прошлым и будущим, смогут ли они сохранить старые взгляды на природу вещей?

– Три, два, один, – сосчитал Евсебио.

В отдалении небо рассекла светящаяся линия, подрагивающая в горячем мареве. Через паузу бункер задрожал; когда деревянные доски, сдерживавшие песок, изогнулись и загрохотали, воздух наполнила мелкая пыль. Ялда вместе со своими коллегами лежала на спине, на глубине одной поступи под землей, но благодаря наклонному зеркалу над головой они могли наблюдать за подъемом ракеты так, будто стояли в пустыне, в то время как тонированные хрусталлитовые призмы защищали их от яркого света.

Когда раздался свист, Ялда была к нему готова, однако трещина, которая неожиданно рассекла стекло вдоль зазубренной диагонали, застала ее врасплох. Она протянула руки, чтобы удержать две половинки на месте, прежде чем они выскользнут из рамы и отрубят кому-нибудь голову.

Амандо тихо выругался и тоже поднял руки, чтобы ей помочь; то же самое сделал и Евсебио, обменявшись с Ялдой взглядом, выражавшим облегчение, что все обошлось без более серьезных происшествий. Они изолировали зеркало вместе со стеклом от вибраций земли, однако ударная волна сама по себе была достаточно сильной, чтобы нанести урон. Нерео даже не шелохнулся; он по-прежнему следил за ракетой через свой теодолит и, скорее всего, даже не заметил, как треснуло стекло.

Джулио, журналист из Красных Башен, повернулся к Евсебио, щебеча от восторга.

– Честно признаться, я думал, что она взорвется прямо на земле. Но она и правда взлетела! – Впечатления от запуска ракеты его настолько захватили, что ему даже не было дела до гигантского каменного лезвия, которое едва не разрезало его пополам.

– Для этого и нужны ракеты, – скромно ответил Евсебио. – Чтобы подниматься в небо.

– А напомните, когда она упадет? – спросил Джулио.

– Эта – никогда, – предсказал Евсебио.

Ялда не была столь уверена. Сквозь защитный фильтр ракету уже почти не было видно – настолько она побледнела; продвижение ракеты Евсебио мог бы оценить и на глаз, но для того, чтобы подтвердить пункт ее назначения, требовались точные измерения, зафиксированные их независимым наблюдателем.

Ялда поднял голову, чтобы заглянуть поверх мешавших ей тел и выяснить, чем был занят Нерео. Нерео лежал в приподнятом положении, опираясь на специальную скамью, сконструированную Амандо; благодаря ей он мог своим задним зрением следить за часами, одновременно наблюдая за ракетой через теодолит. Ялда заметила, что вдоль всей правой руки Нерео были записаны пары чисел – моменты времени и величины углов; пока она смотрела, он добавил ее одну пару, а затем отвернулся от теодолита и начал выводить новые колонки цифр. Пока что ракета будет продолжать сжигать топливо, а значит есть шанс, что она потеряет устойчивость и полетит к земле. Тем не менее, Нерео уже мог вынести вердикт насчет ее судьбы, исходя из предположения, что на данный момент ракета даже в худшем случае поведет себя так, будто ее двигатели просто заглохли в момент последнего наблюдения.

– Ракета покинула сферу притяжения, – объявил Нерео. – Подозреваю, что далее она ляжет на эксцентрическую орбиту вокруг Солнца с периодом обращения в несколько дюжин лет.

– Как же ей удалось сбежать от гравитации? – спросил Джулио. – Вы хотите сказать, что она уже достигла высоты, на которой сила тяготения пренебрежимо мала? ― Его недоверчивый тон был вполне уместным, но он упустил главное.

– На высоте, которой она достигла в момент моего последнего наблюдения, гравитация почти такая же, как на поверхности – просто ракета успела настолько разогнаться, что сила тяготения остановить ее уже не сможет. Наш мир – так уж точно, хотя Солнце ее все еще держит.

Ялда посмотрела на Амандо, и вдвоем они сумели сдвинуть наклонное зеркало в сторону, не угодив под падающие осколки. Пять обитателей бункера поднялись на ноги и забравшись на слой песка, проскользнули между зеркалом и землей.

Ялда осматривала небо высоко на востоке. Сегодня было не так много гремучих звезд, которые могли бы отвлечь ее внимание, и ей удалось заметить бледно-серую точечку, которая могла быть только той самой каменной колонной размером с дом, которую построил Евсебио – ее двигатели все еще пылали, и ракета продолжала набирать скорость. Чтобы покинуть сферу притяжения Солнца, ракета должна была набрать скорость втрое больше первой космической. Учитывая результаты предыдущих экспериментов с энергоотдачей, ракета вполне могла покинуть Солнечную систему при условии, что топливо сгорит полностью и без каких-либо сбоев.

Джулио обратился к Евсебио.

– Вам стоит посетить Красные Башни и рассказать там о своих планах. Нерео уже выступал с открытыми лекциями по вращательной физике, так что подобные идеи людям не в новинку, но я могу заблаговременно пустить в «Репортаж» несколько статей, чтобы подготовить аудиторию к вашему приезду.