Текст книги "Заводная ракета (Ортогональная вселенная-1)"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Дария заметила ее беспокойство.

– Я могу достать для тебя немного холина, – сказала она. – Но встречаться в университете нам, пожалуй, не стоит. Через три ночи я буду выступать в Варьете-Холле с открытой лекцией; если решишь прийти, мы можем встретиться после нее.

– Спасибо.

– Девушка только что испытала шок, – сказала Туллия, – а мне завтра еще учить самых ленивых купеческих сынков – так что нам уже пора по домам.

Когда они ушли, Дария и Лидия еще беседовали. Туллия проводила Ялду до рынка.

– Ты правда там спишь? Тебе надо обзавестись квартирой.

– Мне нравится спать в земле, – ответила Ялда. – Недостаток личного пространства меня не беспокоит; там мне никто не мешает.

– Ясно, – сказала Туллия. – Но теперь у тебя есть повод, чтобы еще раз это обдумать.

– И какой же?

– Где именно ты собираешься прятать холин?

Глава 4

Ялда встретилась с Туллией перед Варьете-Холлом. На пестрых афишах, приглашавших посетить лекцию Дарии под названием «Анатомия зверя», было изображено грозное существо, которое стояло на ветке дерева и, обхватив одной рукой какую-то незадачливую ящерицу, второй тянулось к очередной жертве, которая безуспешно пыталась сбежать от охотника. Уход за новорожденными в популяциях западной кустарниковой полевки вряд ли бы вызвал столь сильный интерес со стороны денежных кругов Зевгмы.

Туллия уговорила кассира свериться со списком гостей, которым был разрешен бесплатный вход; в итоге выяснилось, что их имена там действительно значатся.

– Зря я сомневалась! – сказала она Ялде, пока они перемещались из очереди за билетами в столь же длинную очередь на входе в зал. – В Соло Дария столько раз ела за мой счет, что теперь до конца жизни будет ходить в должниках.

Как только они вошли в зал, Ялда увидела сцену, украшенную небольшими, но на вид вполне настоящими деревьями, а также своеобразным помостом из сучков и веток, который должен был придать сцене еще большее сходство с плотным лесным пологом. Когда рабочие, обслуживающие сцену, стали обходить зал и гасить настенные лампы, толпа зажужжала от нетерпения, будто бы ожидая увидеть в этих разношерстных джунглях целый зоопарк из представителей ночной фауны.

И действительно, в темноте на деревьях раскрылось несколько тщедушных почек, которые, впрочем, быстро закрылись, когда более яркий свет осветил сцену откуда-то сверху. Подняв голову, Ялда мельком увидела девушку, которая, примостившись на узких перилах, пыталась управлять громоздким приспособлением, состоявшим из горящего солярита и установленной перед ним хрусталитовой линзы.

Выйдя на сцену, импресарио красноречиво поведал слушателям об опасной экспедиции, снаряженной в Сияющую Долину ради поимки существа, которому предстояло сыграть роль подопытного в вечернем представлении.

– В своем естественном состоянии это существо настолько свирепо, что его нельзя даже пускать в город; Совет бы этого ни за что не одобрил! Зверя содержали в загоне на безопасном расстоянии от города и в течение шести дней подмешивали ему в пищу успокоительное. Сегодня мы впервые в Зевгме готовы представить вам нашего дикого, неокультуренного родственника – древесника!

На сцену выкатили тележку с толстой веткой, висящей на двух опорах. Руки и ноги древесника были привязаны к ветке веревками; схватить что-либо самостоятельно существо не могло. Его голова безжизненно свесилась, а глаза, хотя и оставались открытыми, были тусклыми и неподвижными. Ялда решила, что это самец – правда, без особой уверенности; раньше ей доводилось видеть только грубые рисунки этого животного. Во всяком случае оно точно было меньше ее самой.

– Надеюсь, оно неживое, – прошептала она.

– Ах, какие мы сентиментальные, – сказала Туллия.

– Почему оно должно чувствовать боль ради нашего развлечения?

– А ты думаешь, что жизнь на деревьях была для него сплошным удовольствием?

Ялда почувствовала раздражение:

– Нет, но дело не в этом. Природа хочет разделить твое тело на четыре части, а из мозга сделать желе. Мы должны стремиться к большему.

Мужчина впереди обернулся и цыкнул на нее.

– Только у женщины, – продолжал импресарио, – хватит физической силы, чтобы справиться с таким зверем. К счастью, нам удалось найти женщину, которая способна провести нас по этой опасной территории, не только благодаря своей силе, но и необходимым экспертным знаниям. Прошу любить и жаловать – доктор Дария из университета Зевгмы!

Когда публика взорвалась возгласами одобрения, Туллия прошептала:

– Не переживай, вкусы меняются. Когда-нибудь мы тоже будем там со своими призмами и линзами, и точно так же будем грести деньги лопатой.

– Только если в твоих небесных лесах живут инопланетные древесники, – сказала Ялда.

Дария зашла в круг света, который дожидался ее на сцене; из середины груди у нее пробивалась третья рука. Дария несла циркулярную пилу, соединенную с длинной трубкой, которая тянулась по сцене позади нее и скрывалась за кулисами.

– Смею вас заверить, – произнесла она, – что этим вечером нам ничто не угрожает. Она подняла пилу, чтобы зрители смогли ее осмотреть. – Этот инструмент приводится в действие сжатым воздухом и совершает дюжину гроссов оборотов за один высверк. Я всегда смогу отрезать древеснику голову, если он каким-то образом сумеет выйти из своего ступора. – Она надавила на выключатель, и лезвие пилы превратилось в визжащий и размытый кусок камня. А теперь пришло время накормить нашего дикого родственника его последним ужином.

Помощник вынес на сцену ведро; взяв его в руки, Дария приблизилась к древеснику. С помощью ковша, который уже лежал в ведре, она зачерпнула часть содержимого – по виду оно напоминало зерно грубого помола, которое каким-то образом приобрело удивительно яркий красный цвет – и высыпала его в расслабленный рот зверя.

Ялда завороженно – и в тоже время с возмущением – наблюдала, как задвигались мышцы вокруг горла древесника. Он был жив и, – неважно, под действием препаратов или нет, – все еще мог глотать.

– Вас, вероятно, удивляет необычный оттенок пищи, которую отведал наш незадачливый гость, – заметила Дария. – Дело в том, что в течение шести дней перед каждым приемом пищи в его корм добавляли различные красители. – Пока она это говорила, древесник продолжал механически заглатывать горсть зерна.

Когда существо перестало принимать пищу, Дария отставила ведро в сторону и включила пилу. Под ободряющие возгласы публики она подошла к древеснику и стала разрезать его бок.

Если ее жертва и издала какой-то звук, то на фоне шума пилы его все равно было не услышать. Ялда увидела, как жалобно задергалось тело древесника, однако к тому моменту, когда Дария отошла в сторону, чтобы показать результат своей работы, конвульсии уже прекратились.

С помощью пилы она вырезала широкий прямоугольный пласт кожи и мышц, который по длине охватывал почти все тело древесника. При виде такой излишне жестокой методологии Ялда почувствовала приступ тошноты, но отворачиваться не стала.

Красная пища успела опуститься на удивление глубоко – вероятно, на четыре или пять пядей от горла животного – но по-настоящему показательными были следы предыдущих приемов пищи. Шесть полос разного цвета изображали правдивую историю пищеварения и выведения отходов: вчерашняя оранжевая пища из пищевода протиснулась в дюжину более узких каналов, которые ответвлялись от центрального прохода, в то время как желтая продвинулась еще дальше и теперь находилась внутри целого множества гораздо более мелких трубочек. Зеленый краситель занимал изогнутую поверхность, свернутую внутри тела древесника на манер брезента, втиснутого в минимально возможный объем, благодаря многочисленным складкам различного размера; Ялда подумала, что за его перемещение тоже отвечала система канальцев, которые просто были слишком мелкими, чтобы она могла их рассмотреть с такого расстояния. Зеленая прослойка, – объяснила Дария, – состояла из пищи, которая, наконец-то, оказалась в пределах досягаемости подавляющего большинства мышц.

Точно так же можно было увидеть и пищу, которую древесник принимал еще раньше, только здесь процесс шел в обратную сторону: тонкие сосуды собирали непереваренную пищу вместе с отходами жизнедеятельности и переносили их к более широким каналам. В дальнем конце этого жуткого разреза можно было увидеть фиолетовую массу фекалий, готовых для испражнения.

– Шесть дней, или половина череды, от рта до ануса, – восхищенно сказала Дария. – Так много времени на такой короткий путь. Все дело в том, что организму приходится тщательно измельчать большую часть пищи – раз за разом перемалывать ее при помощи мышц в каждом сочленении – а в процессе из пищи еще нужно извлечь питательные вещества вплоть до последнего чахлика. Но, возможно, вы зададитесь вопросом: если питательные вещества, необходимые для поддержания жизни, так медленно перемещаются по нашему телу, то каким же образом наше волевое усилие, заставляющее мышцы двигаться, мгновенно передается от мозга к конечностям? Движение пищи, конечно, замедляется намеренно, однако ни одно из известных нам химических соединений не способно за необходимое время проникнуть сквозь твердое тело или смолу посредством диффузии; подобным образом и мышечная сила не может обеспечить нужной скорости движения вещества по сосудам.

Сцена потемнела, и помощник выкатил еще одну стойку с небольшой соляритовой лампой. Лампа неистово пылала, но накрывавший ее колпак пропускал наружу лишь узкий пучок света. Направив свет на оголенную плоть древесника, Дария какое-то время подбирала точное расположение лампы; вероятно, она хотела подчеркнуть какую-то конкретную особенность его тела, но объяснять свой выбор не стала.

Затем она взяла нож и перерезала веревку, которая удерживала одну из рук древесника в приподнятом положении рядом с веткой. По залу пробежал тревожный шепот, но освободившаяся рука не двигалась, а просто свешивалась с плеча, как длинный мешок с мясом.

Дария обратилась к залу:

– Некоторые философы и анатомы высказывали предположение, что для передачи волевого усилия к мышцам наше тело, по всей вероятности, использует газ наподобие воздуха, который распределяется или движется под давлением по всему организму. Мои исследования, однако же, показывают, что на самом деле все проще и вместе с тем удивительнее: наши мышцы получают сигналы… вот так. – Она взяла с тарелки щепотку мелко измельченного порошка и стряхнула ее в огонь. Поглотив вещество, пламя ярко вспыхнуло и окрасилось в желтый цвет – вслед за этим рука древесника качнулась из своего расслабленного состояния, затем дернулась и снова упала.

Публика стала скандировать и топать ногами в знак одобрения. Наклонившись к Ялде, Туллия прошептала:

– Если бы только она заставила его сделать сальто; зрители бы здесь настоящий переворот устроили.

Дария любезно поблагодарила зрителей за их радостные отзывы, а затем жестом попросила тишины; демонстрация еще была не окончена.

– Свет подходящего оттенка способен привести мышцы в движение. Но ограничивается ли этим его роль в нашем теле? Полагаю, что нет.

Свет еще больше померк, и сцена, наконец, погрузилась в полную темноту. Декоративные деревья снова раскрыли свои поблекшие цветы, но лепестки были едва заметны. Из темноты послышалось завывание вращающегося лезвия Дарьиной пилы; когда пила остановилась, Ялда услышала, как Дария сделала несколько шагов по сцене.

Она отошла в сторону, явив взглядам зрителей лоскут мерцающего желтого света. Свет пульсировал и волнообразно перемещался в пространстве; его вид воскресил в сознании Ялды неприятные воспоминания о рое зудней, поедавших ее умирающего дедушку. Правда, эти светящиеся частички не рассеивались в воздухе; зверь вовсе не был пищей для какой-нибудь стайки горе-насекомых. Дария вскрыла древеснику череп, и в данный момент его последние мысли претворялись в жизнь прямо у них на глазах – грустный танец угасающего света, подобный ветру, который в своем порыве заставляет шелестеть умирающий сад.

Когда свечение мозга окончательно померкло, в зале загорелся свет, а Дария широко раскинула руки в знак того, что представление окончено. Зрители выразили свое одобрение. Ялда не могла не восхититься актерским мастерством этой женщины, хотя от представления в целом у нее остался неприятный осадок.

Даже у Туллии не сразу получилось выбить пропуск за кулисы – в сопровождении Ялды. Когда они нашли Дарию, та отдыхала в роскошной постели из белого песка.

– Понравилось вам представление? – спросила она.

Первой ответила Туллия:

– Ялда считает, что тебе надо было сначала убить древесника, а уже потом его резать.

– Тогда к моменту вскрытия черепа свет мозга уже бы никто не увидел, – ответила Дария. – На самом деле он был под глубоким наркозом. Глотание – это обычный рефлекс; сомневаюсь, что он вообще был в сознании.

Ялду ее слова не убедили, но она решила не возвращаться к этой теме; реальных доказательств у нее все равно не было.

– Я обещала принести тебе холин, – вспомнила Дария. Она встала с постели и, пошарив в секретере, занимавшем угол комнаты, достала небольшой хрусталитовый флакон. – Принимай ежедневно по два чахлика за завтраком. – Она передала флакон Ялде; слоистое зеленое вещество было разделено на маленькие комочки кубической формы.

– Примерно через год дозу нужно будет увеличить.

– Сколько я тебе должна? – спросила Ялда.

– Не бери в голову, – ответила Дария, ныряя обратно в свою песчаную постель. – Заплатишь мне, когда разбогатеешь. – Она повернулась к Туллии:

– Ты собираешься в Соло?

– Не сегодня.

– Ну ладно, думаю, мы с вами еще увидимся.

Ялда поблагодарила Дарию и уже собралась уходить. Дария ее предупредила:

– Держи холин в надежном месте и не пропускай ни одной дозы. Я понимаю, что ты еще молода, но тем ценнее отпущенное тебе время.

– Я буду следовать твоему совету, – заверила ее Ялда. И прежде, чем они вышли из комнаты, положила флакон себе в карман.

На улице она спросила Туллию:

– Ты говорила, что у тебя есть эссе по Меконио. Сможешь его достать? Думаю, мне стоит потратить какое-то время, чтобы переписать его в своем стиле.

– Хорошая мысль, – согласилась Туллия. – Кажется, один вариант есть у меня дома.

Пока они шли по Большому мосту, протянувшемся над глубокой раной Зевгмы, мысли Ялды снова и снова возвращались к той самой ночи, которая стала последней в жизни ее дедушки. Любому живому существу приходилось создавать свет, но этот процесс, как и любая химия, таил в себе опасность. Он мог выйти из-под контроля, и этот шанс нельзя было сбрасывать со счетов.

Когда Туллия вскользь обратила внимание на ее рассеянность, Ялда рассказала ей, как ходила в лес и чем в итоге закончилось ее путешествие.

– Это тяжело, – сказала Туллия. – Люди не должны сталкиваться со смертью в таком возрасте.

– А ты видела смерть человека?

– Двоих друзей, за последние несколько лет. Но я никогда не видела, как люди отдаются свету. – Туллия запнулась. – Мой ко умер, когда мне было всего несколько черед, но я этого совсем не помню.

– Ужасно.

Туллия развела руками; она не искала сочувствия.

– Я его толком и не знала. Большую часть жизни меня с тем же успехом можно было считать соло.

– Твоя семья до сих пор заставляет тебя искать супруга?

– Мой отец умер, – ответила Туллия. – Мой родной брат и кузены не упустили бы возможности меня поизводить, но они даже не знают, где я сейчас живу.

– О. – Ялда с трудом могла представить, как Аврелио или Клавдио, не говоря уже о крошке Люцио, решились бы поучать ее жизни. Но люди менялись; как только они становились взрослыми и обзаводились собственными детьми, а соседи начинали спрашивать, что же случилось с Ялдой, возможность дать приемлемый ответ, по-видимому, начинала восприниматься как моральное обязательство.

Они добрались до башни, в которой жила Туллия. Ее квартира находилась на одиннадцатом этаже – как она объяснила, это было самое дешевое место в здании. Большинство людей не хотели взбираться по лестницам так высоко, хотя самый верхний этаж был исключением – отсюда открывался вид на звездное небо, а потому и цена была выше. Ялде это было понятно: ей самой очень хотелось снова заснуть под звездами.

В квартире Туллии не было ламп, только длинная полка с рассортированными по цвету растениями в горшках. На фоне тлеющих цветочных огоньков и звездного света, который проникал в комнату через окно, она видела достаточно хорошо, чтобы обыскать несколько стопок бумаги.

Спустя какое-то время она сказала:

– Здесь его нет. Скорее всего, я его кому-то отдала, а потом по небрежности забыла сделать копию.

– А откуда ты бы стала его копировать? – спросила Ялда.

– Я до сих пор храню его вот здесь, – Туллия постучала себя по груди. – Я помню все, что записала. Но прямо сейчас у меня нет краски; и чистой бумаги, кстати говоря, тоже маловато. Как у тебя с осязательной памятью?

– С чем?

Туллия взяла ее за правую руку:

– Попытайся запомнить текст, не думая о нем. Не читай, не придумывай никаких описаний, просто постарайся запомнить ощущение формы.

– Ладно.

Туллия прижала свою ладонь к ладони Ялды и написала небольшой отрывок сразу на их обеих кожах. Ялда чувствовала, как ее собственные мышцы подстраиваются под рисунок, созданный давлением искривленных рубцов; причина и следствие каким-то причудливым образом поменялись местами, и вскоре ей стало казаться, что она сама придала форму каждой строчке. Несколько символов проникли в ее разум, но она поставила на их пути преграду и волевым усилием помешала себе их прочитать.

– А теперь верни его мне. – Туллия отпустила правую руку Ялды и взяла ее за левую. – Не думай о деталях, просто вспомни свои ощущения.

Ялда вызвала образ из своей памяти – четкие, но пока не визуализированные тактильные ощущения – и наложила его на свою левую ладонь. Туллия защебетала в знак поздравления.

– Идеально!

Ялда убрала руку:

– А теперь я могу прочитать?

– Конечно.

Ей не нужно было изучать собственную ладонь; Ялда непосредственно ощущала расположение каждой мышцы. «Меконио», – прочитала она, – «без сомнения, был одним из величайших умов девятого века». Она заметила, что текст был зеркальным отражением ее обычной манеры кожного письма.

– Разве не удивительно, о чем могут писать люди, когда им не нужно задумываться о своих словах? – изумилась Туллия. – А тем более верить в них.

– Поступаю ли я нечестно? – задалась вопросом Ялда. – Я знаю, что Людовико злоупотребляет своей властью, но ведь на кону стоят и мои принципы. Может, нам стоит попытаться его сместить и добиться, чтобы расписанием обсерватории заведовал кто-то другой?

В раздражении Туллия осела, прислонившись спиной к стене:

– В идеальном мире – конечно! Но ты ведь понимаешь, сколько на это уйдет времени. Так что если ты действительно хочешь получить свои данные по длинам волн до того, как отдашь концы – или того хуже, – то тебе просто придется ублажить Людовико. Жизнь слишком коротка, чтобы стремиться к совершенству во всем.

– Думаю, ты права.

– Так ты хочешь получить эссе целиком?

Яла неохотно согласилась.

– Подойди ближе.

Туллия взяла Ялду за талию и повернула ее спиной к стене. Подавшись вперед, она приблизилась к Ялде всем своим телом. Ялда инстинктивно выставила руку, чтобы ее остановить.

– Через ладони это займет всю ночь, – объяснила Туллия. – Так будет быстрее. Чего ты испугалась? Я не причиню тебе вреда. Я же не мужчина.

– Просто ощущения странные. – Да и действительно ли только мужчина мог вызвать ее инициацию? Если женщина способна родить в любое время – без посторонней помощи и вопреки своей воле – то Ялда уже не знала, во что ей верить. Быть может, все эти жуткие детские сказки, все предостережения и слухи о магическом возмездии на самом деле были основаны на холодных и суровых фактах. Может быть, достаточно просто навернуться с лестницы или свалиться с грузовика, – и вот, тебя уже поделило на четыре части.

– Решать тебе, – сказала Туллия. – Я могу завтра раздобыть немного краски и перенести весь текст на бумагу, а ты уже после обеда сможешь с ним ознакомиться.

Обдумав этот вариант, Ялда все же подавила собственное смущение. Туллия ведь не стала бы рисковать их жизнями, верно?

– Нет, ты права, – согласилась она. – Так будет быстрее.

Она опустила руку, и Туллия прижалась своей кожей к коже Ялды. Ее голова едва доставала до середины Ялдиной груди, и там, где их тела не вполне соприкасались друг с другом, оставались промежутки. Ялда положила руку посередине спины Туллии и нежно потянула ее к себе. Позади нее через всю комнату тянулся ряд сияющих цветов, напоминающих шлейф какой-то невообразимо быстрой звезды.

Туллия начала писать. Два тела, одна кожа. Ялда чувствовала слова, не читая их; оценить кошмарность этого эссе она могла и позже. Сейчас же она просто позволяла фигурам перетекать из кожи в свою память, ощущая их правильность на каком-то особом уровне – изящество очертаний отдельных символов, красоту композиции каждой страницы. Пусть эти слова подарят Людовико ту бессодержательную лесть, которой он так жаждет, а тем временем подлинный смысл – их с Туллией трудами – обойдет его стороной.

Туллия сделала шаг назад.

– И все? – удивилась Ялда.

– Три дюжины страниц – столько он обычно просит.

– Они передались так быстро.

Туллия была приятно удивлена:

– Если кураж еще не прошел, могу предложить тебе свою диссертацию о спектрах растений.

Ялда в смущении отвернулась. Она не беспокоилась из-за того, что эти приятные ощущения были настолько необычными, что ее никто и никогда от них не предостерегал, и в то же время совершенно не представляла, что они означают и какие обязательства влекут за собой.

– Тебе надо бросить свой подвал, – предложила Туллия. – Приходи и живи здесь, вместе со мной.

– Даже не знаю. – Поиски супруга – будь то мужчина или женщина – Ялду не интересовали. – Мне нравится подвал. Честно.

– Подумай об этом.

Кто-то позвонил в колокольчик у входа. Туллия пересекла комнату и открыла занавески; в тусклом свете Ялда не узнала в госте Антонию, пока та не заговорила.

Туллия пригласила ее в дом. Антония была чем-то взволнована:

– Прости, я не знала, куда еще мне пойти.

– Все в порядке, – сказала Туллия. – Присядь и расскажи, что случилось. – Втроем они уселись на прохладный каменный пол.

– Мой ко прикрыл мою торговлю, – успокоившись, объяснила Антония. Но вслед за этим она замолчала и начала дрожать.

– Твою торговлю? – надавила на нее Ялда. – На рынке? Он закрыл твой лоток?

– Да, – Антония с трудом держала себя в руках. – Он сказал им, что я больше не приду. Потом я услышала, как он говорил со своим отцом, договаривался о приготовлениях – о том, сколько времени каждый из них будет проводить с детьми.

Теперь мурашки побежали и по коже Ялды.

– Он ни разу не спросил, готова ли я, – призналась Антония. – Сделала ли я все, чего хотела, осуществила ли свои собственные планы.

– Ну, раз он сам все испортил, значит, потерял тебя навсегда. Если он хочет детей, пусть высечет их себе из камня, – твердо сказала Туллия.

Антония не была столь уверена:

– А если я его брошу, что тогда? Кто позаботится о моих детях?

– Так что ты собираешься сделать? – спросила Туллия.

– Я не знаю, – призналась Антония. – Но пока я все не обдумаю, мне лучше с ним не видеться. Возможно тогда он поймет, что свой образ мышления пора менять.

– Дело твое, – сказала Туллия. – Можешь оставаться здесь, если хочешь.

– Я хочу детей! – с жаром заявила Антония. – И я желаю им счастья. Ради них я работала, ради них откладывала деньги. Все, чего я хотела – так это выбрать время. Разве я не должна сама принять это решение?

– Конечно, – мягко ответила Ялда. Она попыталась вспомнить оптимистичные доводы Лидии, попыталась придумать, как политика и холин могли бы навести порядок в этом бедламе.

Втроем они пол-склянки просидели за разговорами, пока Ялда, наконец, не поняла, что все они безумно устали; их слова уже давно потеряли всякий смысл.

Она пожелала подругам спокойной ночи и направилась обратно в подвал. Ее не покидала мысль о бедственном положении Антонии, но никто не мог исправить мир всего за одну ночь.