Текст книги "Дыхание дьявола (ЛП)"

Автор книги: Грег Гифьюн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Избегая мест скопления копов после наступления темноты, я в конце концов выехал из города и свернул на государственное шоссе. Зеленое сияние огней на приборной панели делало происходящее еще более сюрреалистичным и похожим на сон, поэтому я включил радио и позволил мелодиям отвлечь меня на некоторое время.

Я прибыл в Броктон чуть более чем через полчаса и, ориентируясь по GPS на своем телефоне, нашел адрес Чика в дерьмовом районе старых дуплексов и обветшалых многоквартирных домов. Его дом был двухэтажным, но его фургона нигде не было видно, а оба этажа были темными. Я нашел место в верхней части квартала, остановился и припарковался. С тех пор как я приехал, мимо не проехало ни одной машины, и ни в одном из зданий на улице не горел свет, поэтому я опустился на сиденье и стал ждать, переводя взгляд с лобового стекла на левое боковое зеркало, с заднего вида на правое, потом обратно, охватывая все углы, наблюдая за ночью.

Воспоминания возвращались, заставляя меня возвращаться к местам и временам, которые я хотел бы сохранить погребенными в мутных глубинах вчерашнего дня и дурных снов, которые приходили ко мне в самое неподходящее время и оставляли меня мокрым от пота и бормочущим ложь. Монстры под моей кроватью, пробивающие себе путь сквозь кошмары, чтобы напомнить мне, что они все еще реальны, как и все остальное, потому что я никогда не смогу убить их всех. Их было слишком много. Я был в меньшинстве.

* * *

Ночь. Волны разбиваются. Запах крови, мочи и океана в воздухе. Ужас.

Сигаретный дым, кокаин и выпивка выходят из наших пор – я, Джонни Фитц и Фенвей Дэйв – мои парни, все в коже и джинсах, с гонором и задором.

Это жестокая ночь, но разве не все они такие?

Какой-то парень по имени Пит, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк – без разницы, он весь в крови, шатается и захлебывается собственными слезами и соплями. Он старше любого из нас, достаточно стар, чтобы быть нашим отцом, ему, наверное, пятьдесят, его штаны испачканы и разорваны, хвост рубашки развевается на ветру, очки набекрень, одна линза треснула.

Как и я, Дэйв Фенвей в основном молчит, стоит в стороне и курит сигарету, скорее от скуки, чем от беспокойства. Еще одна ночь в раю, выправление дураков, которые берут в долг и не платят. Как я здесь оказался? Когда я стал таким человеком? Я даже не могу вспомнить. Это просто случилось. Может быть, я всегда был таким и не знал об этом. Но даже тогда, когда Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк, спотыкаясь на толстом песке, с кровью из носа и свежеразрезанными губами, лепечет о том, как ему жаль и что нам не нужно этого делать, я знаю только одно: я не хочу быть здесь. Я хочу быть где угодно, только не здесь. Где угодно. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу снова стать маленьким мальчиком, но на этот раз без этой боли. Я хочу, чтобы Джонни и Дэйв закончили то, что должны закончить, и мы могли пойти получить оплату, выпить, найти женщин и забыть обо всем этом.

Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк знают, что мы не собираемся его убивать. Так поступают только в кино. Труп не может заплатить, а акулы только и делают, что платят. Они платят вам, чтобы вы вернули им больше, чем они вам одолжили. Ничем не отличаются от крупных парней с Уолл-стрит, просто никто в нашем мире не притворяется, что это не так, как есть на самом деле: мрачно, гротескно и ужасно, минные поля под землей мира, который уже сошел с ума. Что Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк точно знает, так это то, что мы собираемся причинить ему боль. Вопрос в том, насколько сильно? Уже все кончено? Пара пощечин и удар-другой от Джонни Фитца, после чего он уйдет и скроется с глаз наших? Или будет еще хуже?

Джонни Фитц, весь такой из себя оперный и величественный. Большой рот, громкий смех, большая жестокость. Я знаю его с тех пор, как мы были подростками, и он всегда был грозен. Похож на Фонзи из «Счастливых дней», только больше и злее.

«Надо поступать правильно», – говорит он.

«Определенно», – говорит Питер, или Пол, или Рэнди, или Фрэнк. «Скажи ему, я...»

«Я никому ничего не скажу. Я что, твой гребаный секретарь?»

«Нет», – говорит он, падая на колени, едва сдерживая рыдания. «Нет».

Джонни Фитц придвигается ближе, возвышается над ним, на секунду оглядываясь на меня и Фенвей Дэйва, и улыбается. Он хорошо проводит время. Для нас с Дэйвом это все бизнес. Джонни Фитц на самом деле наслаждается этим дерьмом. Он располагается над парнем так, будто собирается сделать ему минет, тянется вниз, хватает его за волосы и откидывает голову назад, чтобы тот смотрел на него сверху. «Поступай правильно. Разберись с этим. Если нам придется вернуться и прокатить тебя еще раз, то это будет не на песке, слышишь? Ты отправишься туда». Он показывает на темный океан. « Ага?»

Он кивает, прижимается к бедрам Джонни и плачет. «Да».

«Отвали от меня», – огрызается он, отталкивая его.

Он падает на песок на спину, все еще плача, возможно, от облегчения.

До тех пор, пока Джонни не прижимает его к себе.

Тогда крики становятся все более настоятельными и яростными, поскольку боль усиливается, а ужас от того, что его бьют и унижают, почти заглушает его.

Я отворачиваюсь, смотрю на улицу, на воду, на что угодно, только не на это.

Фенвей Дэйв затягивается сигаретой и небрежно подходит к ним, делая шаг навстречу Джонни, прежде чем тот действительно убьет этого парня. «Спокойно», – говорит Дэйв своим типичным тихим голосом. « Если ты не приведешь в порядок этого идиота, нам всем крышка».

Джонни Фитц кивает, понимая, что он говорит. Мы здесь, чтобы убедить его, что в его интересах заплатить долг. Неважно как, главное, чтобы это было сделано, иначе вас ждет еще больше. Джонни случайно убьет его, и мы не только превратимся в убийц, но и будем отвечать за долг этого тупого ублюдка. Все это приведет к тому, что на нас, нашего босса и его боссов обрушится огромное количество неприятностей, а этого никто не хочет. Джонни Фитц показывает на Питера, Пола, Рэнди или Фрэнка. «Поступи правильно, ты, кусок дерьма. Если заставишь нас вернуться, мы станем последним, что ты увидишь».

Фенвей Дэйв отводит Джонни в сторону, стараясь не проявлять излишней настойчивости. Он спасает задницу другого парня, а не указывает Джонни, что делать. Есть порядок, и его нужно соблюдать. Когда они проходят мимо, Дэйв наклоняет голову к парню, который все еще лежит на спине и рыдает. Я киваю.

Когда они направляются к машине, я подхожу к парню и приседаю рядом с ним на песок. «Он с тобой не играет», – говорю я ему. «Ты понял?»

«Да», – задыхается он, поднимая руки. «Пожалуйста... не надо...»

Он такой грустный, этот парень. Лежит, как маленький ребенок, которого сбили с ног и избили на детской площадке. Только он взрослый мужчина с семьей дома, женой и детьми, которые смотрят на него сверху, любят и уважают. А я – шпана. Но не я устанавливаю правила. Никто никогда не говорил, что эти правила должны нравиться, но если вы хотите остаться в живых, вам придется им следовать. Я – чистильщик, последний буллпен в конце игры, здесь, чтобы сделать несколько последних подач и закрыть игру. Вот как мы это делаем. Дэйв из Фенвея – стартер. Его плавные речи готовят их к тому, что будет дальше. Джонни Фитц выходит в среднем звене и успокаивает их, давая понять, что они не могут выиграть. А я – замыкающий. Когда мы воруем, они грабят, а я веду. У каждого своя работа, и все они плохие, потому что мы плаваем в дерьме. Хороших дней не бывает.

«Обязательно позвони им до завтрашнего вечера», – говорю я бедному ублюдку.

Он кивает, хныча, как ребенок. Я не знаю, кто этот парень, и меня это сейчас не волнует. Но я знаю, что он не такой, как мы. Возможно, он продавец обуви, почтальон или еще кто-нибудь, обычный парень, который попал в неудачное время или, возможно, имеет слабость к азартным играм или другим вещам, парень с плохим кредитом, который вынужден пробираться туда, куда ему не следует ходить, чтобы получить немного быстрых денег. Дома есть люди, перед которыми ему придется оправдываться и врать о своих травмах. Он упал, его ограбили, или кто знает, что еще? Я знаю их всех. Моя мать знала их всех. Они все одинаковые, всегда одинаковые.

Ему не место здесь, этому парню, на этом темном пляже с такими же животными, как мы. Но он здесь. Мы все здесь.

Я опускаю на него локоть. Сильно. Ломаю его очки надвое и рассекаю кожу прямо над левым глазом. Он вскрикивает и подносит руки к ране, но кровь уже брызжет во все стороны. Я стою так, что не успеваю заметить большую ее часть, но немного брызгает на переднюю часть моих джинсов.

«Пожалуйста», – плачет он. «Больше не надо, пожалуйста, я позабочусь об этом, я обещаю, я...»

Я киваю, хотя он не видит меня сквозь кровь и темноту. Часть меня видит себя – иногда даже свою мать, – когда я смотрю на этих ничтожеств, и я удивляюсь, почему я не помогаю им. Разве я не должен знать лучше? Разве я не должен быть тем, кто не причиняет людям боль? Я не хочу этого, никогда не чувствовал себя хорошо, но я дошел до точки, когда ничего не чувствую, и, возможно, в этом проблема. Как когда мой старик колотил меня, в конце концов я ни черта не почувствовал. Охотник или охотница, разницы нет.

На хребте, возвышающемся над пляжем, Джонни Фитц и Фенвей Дэйв стоят, наблюдая за мной, и ждут. Впереди еще много наркотиков, еще больше выпивки, еще много забвения и оцепенения. Через несколько лет они оба будут мертвы. Дэйв умрет на улице, прежде чем к нему успеет приехать скорая, застреленный возле бара мужем какой-то женщины, с которой он крутил. Год спустя Джонни отправят в Уолпол за двойное убийство, которое он совершил вместе с другим парнем во время ограбления подпольного казино в Чайнатауне. Месяц спустя он умрет в тюрьме, когда другой заключенный ударит его в душе, выполняя контракт, который китайская мафия заключила с ним за налет на их игру и убийство двух своих.

А я? Я думаю, что сбежал, клянусь, что нашел спасение – и, возможно, так оно и есть, – но его вырывают из моих рук с таким же немилосердием, какое я проявляю к этому бедному ублюдку и остальным, с кем мы имеем дело. Никогда никого не убивал. Был близок к этому, но остановился, и в тот момент, когда нужно было либо пройти через эти ворота, либо пойти другим путем, я сделал то, что большинство назвало бы правильным шагом.

Впрочем, неважно, куда я пойду и кем стану. Эти старые призраки никогда не умрут. Невозможно убить то, что уже мертво. Я чувствую, как они шевелятся под моей кожей, и всегда буду чувствовать, как они грызут мои кости, словно хищные каннибалы. Это все внутри меня, дурной сон, от которого я никогда не проснусь.

Поэтому я ослеп.

Прошлое исчезает в черноте, где ему и место.

* * *

Не знаю, сколько времени я просидел там, но в конце концов пара фар прорезала ночь и свернула на верхнюю часть улицы. За ними последовала вторая. Первым был фургон Чика, вторым – темный седан. Фургон въехал на площадку перед его домом, а второй остановился посреди улицы. Дверь фургона со стороны водителя открылась, и из него вышел человек. Это был не Чик, а какой-то другой человек, которого я не смог разглядеть в темноте. Он подошел к седану и забрался на заднее сиденье как раз в тот момент, когда передняя дверь машины открылась, из нее вывалилась темная фигура и откатилась к обочине.

Еще до того, как человек поднялся на ноги и показал, что он Чик, дверь закрылась, и машина рванула с места, проехав мимо меня и свернув за угол в конце квартала, а затем исчезла в темноте.

Оглянувшись назад, я увидел, как Чик начал подниматься по боковой лестнице к своей квартире.

Он не обращал особого внимания на окружающую обстановку, вероятно, все еще был поглощен тем, что случилось с ним раньше, но ничего хорошего из этого не вышло, поэтому я выскочил из машины и поспешил по тротуару, пока не оказался прямо напротив его дома. К тому времени как я подошел, он уже наполовину поднялся по лестнице и направился к двери в квартиру на третьем этаже.

Подняться по шаткой деревянной лестнице бесшумно не было никакой возможности, поэтому, глубоко вздохнув, я ухватился за перила и помчался вверх по лестнице так быстро, как только мог.

Я был еще довольно далеко от него, когда Чик услышал мое приближение. Было темно, и он не оставил включенным наружный свет, так что я не мог разглядеть его так хорошо и знал, что он тоже не сможет меня разглядеть.

Пока он возился с ключами, пытаясь попасть внутрь, я поднимался по лестнице, пока не добрался до него. Чик вставил ключ в дверь и только начал протискиваться внутрь, как я настиг его, врезавшись в него сзади с такой силой, что мы оба заскочили внутрь. Он потерял равновесие и чуть не упал, но в последний момент успел ухватиться за край стойки. Я закрыл за нами дверь и, как только он обернулся, выхватил пистолет и направил его на него. Сквозь окна над соседней раковиной проникало достаточно лунного света, чтобы разглядеть, что я на него нацелил.

"Что это за хрень?" – сказал он, тяжело дыша и подняв руки.

"Включи свет", – сказал я, так же тяжело дыша.

Чик потянулся к выключателю на стене, и внезапно вокруг нас появилась скромная кухня. Его лицо опустилось, когда он узнал меня. "Черт, чувак, только не ты".

"Боюсь, что так, Чик". Я указал на пистолет. "Оружие на стол".

"Я не собираюсь", – сказал он.

Я не доверял никому, кто носил бы куртку в такую жару, даже такую легкую, как у него, и которую я не видел уже несколько лет. "Сбрось куртку".

Чик покачал головой и осторожно снял пиджак, одной рукой задрав его до плеч, а затем стряхнул, пока тот не упал на пол, и поморщился. Когда в поле зрения попала вторая рука, я понял, почему. Он небрежно обмотал ее тем, что выглядело как полоска ткани, оторванная, возможно, от футболки, но странные углы трех первых пальцев не оставляли сомнений в том, что они были сломаны, скорее всего, по одному.

"Мы одни, или есть еще Миссис Чик?"

"Только ты и я, милый горошек".

"Случилось несчастье?" спросил я.

"Съел дерьмо".

"Тебе нужно в больницу".

"Отвали, туз".

"Кто это с тобой сделал?"

"Почему бы тебе не съебать из моего дома? Как тебе это?"

"Почему они сломали тебе пальцы, Чик?"

Он выглядел так, будто мог разрыдаться. Его страх был настолько силен. "Из-за тебя меня убьют, босс. Ты хочешь, чтобы нас обоих убили. Ты этого хочешь?"

"Мне нужна информация. И ты мне ее дашь".

"У меня есть соседи. Если я буду шуметь, они позовут мохнатых медведей".

"Ты не будешь шуметь, Чик".

"Нет?"

"Нет". Я опустил пистолет и свободной рукой выдвинул один из двух стульев за кухонным столом. "Садись".

Он заерзал на стуле. "Я не... я не хочу садиться".

Я уставилась на него. Вся возможная борьба в нем уже была выбита из него, и мы оба это знали.

Чик медленно опустился в кресло, держа поврежденную руку за запястье. Сломанные пальцы все еще изредка подрагивали. Он не смотрел на меня, и я не мог его в этом винить.

"У тебя и так была плохая ночь, – сказал я ему. "Хуже быть не должно, но это зависит от тебя, понимаешь?"

Он кивнул.

Я схватил полотенце, висевшее на ручке духовки, и бросил в него.

"Да ладно, шеф", – сказал он сквозь нервный смех. "Я... я даже не успел ничего ответить, я... что ты..."

"Ты знаешь порядок действий", – сказал я.

Он посмотрел на меня с таким страхом и мольбой в глазах, что я чуть не забыл обо всем и не ушел. Я не хотел причинять ему боль, но я должен был это сделать.

"Пожалуйста", – сказал он нехарактерно мягким голосом. "Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать, я... я хочу сказать, что я буду сотрудничать, хорошо?"

"Я знаю, что будешь", – грустно сказала я.

Выхода не было, и теперь он это понимал. Он уже проходил через подобное. Лучше покончить с этим как можно скорее и надеяться на лучшее. Я указал на стол, и его лицо исказилось в гримасе. Хорошей рукой Чик засунул полотенце в рот, а затем закрыл глаза.

Я не был уверен, что у меня еще хватит духу на такие вещи, но сначала нужно было добиться боли. Другого способа сделать это не было. Вы делали боль, чтобы дать ему понять, что его ждет, когда он не будет сотрудничать. Угроза – это одно, а вот реальный вкус боли ничем не заменишь.

Начни с этого и надейся, что этим все и закончится.

Чик положил искалеченную руку на стол.

Я развернул пистолет, как молоток, рукояткой вниз и обрушил его на сломанные пальцы. Его крик был заглушен полотенцем, как и последовавшее за ним мычание. Его тело на мгновение покачнулось, голова опустилась, грудь вздымалась, а затем он медленно оцепенел и поднял голову. Его лицо было ярко-красным, глаза наполнились слезами, а рука яростно тряслась, но все еще оставалась на столе.

Я кивнул, разрешая ему убрать руку.

С очередным стоном он позволил руке вернуться к себе на колени. Я вытащил полотенце из его рта и бросил его на стол. "Кто сломал тебе пальцы?"

"Те же люди, к которым ты пытаешься попасть".

"Почему?"

"Облажались, когда я сел тебе на хвост". Он повесил голову. "Не должен был попасться. Они не хотели, чтобы о них узнали... пока".

"Ты знаешь, что случилось со мной в четверг вечером?"

"Да, но я же на грани, мужик, я... я никто, понимаешь?"

"Кто ты? Кто эти люди?"

Налитые кровью глаза Чика метнулись к двери, словно он ожидал, что они ворвутся в нее в любую секунду. "Никто, кого ты хочешь знать".

"Почему я не могу вспомнить ни тебя, ни других? Почему я не помню, как подошел к банкомату и опустошил свой счет?"

По тому, как он смотрел на меня, я бы поклялся, что в этот момент ему стало меня жаль. "Ты думаешь, это из-за гребаного ограбления?" – спросил он громким шепотом. "Ты понятия не имеешь, что происходит".

"Ответь мне", – сказал я. "Почему я не помню?"

"Потому что с ним все возможно".

"С кем?"

Чика охватила такая тоска, что я замер. "Дьявол".

12

Несмотря на удушающую жару в квартире, по моему позвоночнику пробежала дрожь. «Ты должен придумать что-то получше, Чик».

"Они привели его к тебе, позволили ему дышать на тебя".

"Никаких загадок".

С Чика капал пот, и в свете флуоресцентного кухонного освещения он выглядел еще более нездоровым и бледным. "Они убьют меня", – сказал он. "Убьют меня, понимаешь?"

"Ты заставишь меня снова причинить тебе боль?"

Он покачал головой, облизал губы и посмотрел в пол. " Ты не понимаешь, с чем имеешь дело, босс".

"Ты тоже не понимаешь".

"Думаешь, моя жизнь для них что-то значит? Думаешь, твоя тоже?"

"Никому не нужно знать, что я вообще был здесь, Чик".

"Они узнают".

"Как?"

"Они – ветер. Везде. Нигде."

Я вытащил из-под стола другой стул, поставил его напротив него и сел, пистолет по-прежнему был в руке. "Так что это за люди, какие-то дьявольские уродцы или что-то в этом роде? Секта, что ли?"

"Не все так просто". Чик двигался, как загнанный в клетку зверь, дергался и дрожал, но оставался на месте. "Они часть чего-то темного, как дерьмо, но... но это не так".

"А что же тогда?"

Он вздохнул. Это был вздох поражения и покорности. "Ничего, если я покурю?"

"Ты можешь покурить, когда мы закончим".

"Я знаю, я могу использовать его как оружие, верно? Не буду. Даю слово, шеф. Мне просто очень нужна сигарета. Пожалуйста, чувак".

Я встал, поднял с пола его куртку и порылся в карманах, пока не нашел пачку "Лаки Страйк" и "Зиппо". Я бросил куртку обратно на пол, выбрал из пачки сигарету и сунул одну ему в рот. Бросив пачку на стол, я открыл "Зиппо" и подержал пламя, пока он затягивался и прикуривал.

"Спасибо, – тихо сказал он, держа сигарету между губами.

Я щелкнул зажигалкой, положил ее на стол рядом с сигаретами и сел лицом к нему. "Поговорим".

"Слышал когда-нибудь о дереве Боррачеро?"

"Нет".

"Оно растет только в Колумбии", – объяснил Чик. "На нем растет растение под названием бругмансия. Его называют "дыханием дьявола", потому что из него делают нечто под названием скополамин. Это наркотик. Он легален во всем мире, его используют для лечения болезни Паркинсона и тому подобного. Дело в том, что в сыром виде он превращает людей в чертовых зомби. Они берут цветы или листья дерева Борречеро и варят их, а потом, когда они разжижаются, их можно подсыпать кому-нибудь в напиток или добавить в еду, понимаете? Они также измельчают его в порошок. Если дунуть этим дерьмом кому-нибудь в лицо, то можно мгновенно стать персональным зомби". Он затянулся сигаретой и выдохнул через нос. "Игра закончена, детка".

Когда я поворачиваюсь, из темноты появляется лицо и набрасывается на меня...

"Что ты имеешь в виду под зомби?"

Демон – ведьма – дует в его раскрытую ладонь...

"Дыхание дьявола, шеф".

Разгоняет облако тумана, которое обрызгивает мое лицо...

"Стирает свободу воли", – продолжает Чик. "Ты делаешь все, что они тебе скажут. Никаких споров, никакого сопротивления. Что скажут, то и делаешь".

"Как это возможно?"

"Я не знаю, как и почему это работает, но это работает. Звучит как бред, я понимаю, но это не так. Они используют его в Колумбии уже много лет, чтобы грабить людей, насиловать девчонок и все такое. В основном его используют отморозки с улиц, но даже проститутки используют его на косяках, чтобы заставить их опустошить банковские счета или пополнить кредитные карты. А самое приятное – это то, что на следующий день вы просыпаетесь с огромным похмельем, но ни черта не помните. Только куски, и то если повезет".

"И эти люди, у них есть доступ к этому наркотику, и они использовали его на мне?"

"Да, но..."

"Но что?"

"Дыхание дьявола" у них не такое, как в Колумбии, брат". Чик снова затянулся сигаретой, все еще оставляя ее во рту. "Ты слышал, что я тебе только что сказал? Думаешь, что-то настолько мощное, что-то, что может сделать с людьми такое дерьмо, навсегда останется наркотиком для уличных бандитов в Южной Америке? Чертовы военные и правительственные люди получили его в свое распоряжение. Но и некоторые местные группировки тоже. Финансируемые элитой, они поработали над ним в лабораториях и придумали что-то еще лучше. Более сильная версия, часть оригинального наркотика и часть синтетического, представляешь? Этот хуже оригинала, мощнее. Он стирает память почти у всех жертв. Это лучше, чем оригинал, потому что с оригиналом потеря памяти время от времени исчезает, верно? А с новой разновидностью она остается почти у всех. Она разрушает сопротивление еще дольше. Полный контроль, босс, полный контроль, понимаешь?"

Я встал и отодвинул стул к столу. Мне нужно было двигаться. Мне нужен был свежий воздух, нужно было проветрить голову. "А у этих людей есть более сильная версия?"

Чик кивнул, протянул руку вверх и вырвал изо рта остатки сигареты. "Нужно быть осторожным в использовании. Дерьмо может быть смертельно опасным, если не знать, что делаешь. Грамм оригинального вещества может убить до пятнадцати человек, чувак, а это уже серьезное дерьмо. То же количество нового штамма может уложить в два раза больше. Именно это вещество они использовали на тебе, брат".

"Почему?" спросил я.

"Ты был избран".

"Избран? Для чего избран, почему я?"

"Я не знаю, чувак. Я никто, детка, ты должна это понять".

Я задумался на мгновение, давая всему этому осмыслиться, пытаясь разобраться в смутных следах воспоминаний о той ночи. В конце концов, это были не сны и не странные видения. Это действительно произошло. Они вдули мне в лицо этот наркотик, я вдохнула его, попала в глаза и рот, где он впитался в кровь и превратил меня в раба, исполняющего любую их прихоть.

"Когда они закончили с тобой, они выбросили тебя обратно на улицу и сказали идти домой. И как хороший маленький зомби, ты так и сделал. Самое приятное, что люди, принимающие наркотики, не ведут себя так, будто они под наркотиками. Они выглядят нормально. Может быть, немного расслабленными, но все еще теми же, понимаешь? Выглядят как они, звучат как они, все как у них. Теперь понимаешь, почему ты ничего не помнишь и на следующее утро у тебя было худшее похмелье в жизни, Большой Папочка?"

"Значит, они вкололи мне это дерьмо по дороге домой с работы", – сказал я. "Потом они отвели меня к банкомату и сказали, чтобы я опустошил свой банковский счет..."

"Дьявол дышал на тебя, детка".

"Но речь идет не об ограблении", – напомнил я ему. "Ты сам так сказал".

Чик кивнул.

"А что тогда?"

"Те, кто за занавесом, колдуны, им плевать на твои деньги".

"И кто же эти колдуны?"

Чик поднял сигарету. Она почти погасла. "Надо затушить, босс".

Я указал на пластиковую пепельницу на столе. Он наклонился вперед и раздавил окурок, затем сел обратно, снова держа больную руку за запястье.

"Кто они?" снова спросил я.

Чик нервничал и плохо это скрывал. "Это не так просто".

"Почему?"

"Потому что это не так, брат, я... ты должен понять, это... это не какая-то маленькая группка неудачников, которые издеваются над людьми. Это гораздо глубже, это... это больше, понимаешь? Это больше, чем кто-либо из нас думает".

"Отлично, – сказал я, – тогда давай начнем с того, на кого ты работаешь".

"Я ни на кого не работаю. Я свободный агент".

"Кто нанял тебя, чтобы ты следил за мной?"

"Дело не в найме. Это долг. Речь идет о крови".

"Ты испытываешь мое терпение, Чик, и очень меня злишь".

"Нет, нет, подожди, подожди. Я никто, понимаешь? Я далеко внизу, босс, в низшей лиге. Я болтаюсь поблизости, пытаюсь учиться, но я даже не совсем с ними, нет, пока нет".

"С кем?"

Он не ответил. Держа пистолет у ноги, я другой рукой ударил его по губам. Быстро. Яростно. Голова Чика откинулась назад, и он издал стон, но остался сидеть, сжимая запястье.

Прошло несколько секунд, но ответа так и не последовало, и я ударил его еще раз.

Кровь потекла из его носа, запеклась во рту и медленно потекла по подбородку. "Хорошо", – сказал он, его речь была невнятной из-за рассеченной нижней губы, которую разбил первый удар. "Хватит, я... ладно..."

"В следующий раз я выдерну сломанные пальцы из суставов, понял?"

"Остынь, детка, я слышу тебя громко и четко, ясно? Я твой парень".

Я уставилась на него, но он знал, что я не стану спрашивать в третий раз. Даже если бы я спросил, ему было бы так больно, что он все равно бы меня не услышал.

"Братство", – тихо сказал он, качая головой в отчаянии, как будто от одного только произнесения этих слов все было потеряно. "Оно большое, в нем участвуют настоящие люди. Я... я еще не так много знаю об этой части, я... я только недавно начал крутиться в некоторых кругах, понимаешь? Я тусуюсь и что-то слышу, да? Но я настолько низок, что даже те, кто занимается разведкой, отдают мне приказы, брат. Я ничтожество".

"Как ты вообще связался с этими людьми?"

"Знал некоторых ублюдков, которые знали других ублюдков. Подумал, что смогу заработать на хлеб, понимаешь? Я, как и все остальные, шеф, просто суетился, пытался пробиться". Кровь все еще текла у него из носа. Он смахнул кровь с лица и рта правой рукой, а затем вытер руку о рубашку. "Я кое-что слышал и..."

"Что за вещи?"

"Как будто некоторые из тех, с кем я работал, были чуваками низкого уровня, которые выполняли грязную работу для более крупной рыбы, более важных денежных парней, занимающихся каким-то безумным темным религиозным дерьмом. Богатые, могущественные ублюдки, те, кто всем заправляет, понимаешь. Элита". Он вытер кровь с носа. "Можно мне получить гребаную салфетку?"

"По мне, так это полная херня с теорией заговора", – сказал я, бросая ему салфетку.

"Я знаю, верно?" Он подсунул полотенце под нос и позволил своей искалеченной руке упереться в край стола. "Кучка богатых ублюдков играет в богов, управляет дерьмом и дергает за ниточки за кулисами, а люди вроде меня и остальных управляют дерьмом с улицы. Нужно контролировать овец, понимаешь?"

"Где мне найти этих людей?" спросил я.

"Они находят тебя".

"А как насчет твоих контактов, этих головорезов, управляющих дерьмом с улицы?"

Он посмотрел на меня, в его глазах читалась безнадежность. "Давай, парень".

Я осторожно постучал пистолетом по внешней стороне бедра и подошел ближе.

"Ладно, подожди! Я тусуюсь в одном клубе в Сансете, маленькой забегаловке под названием The Cube".

"Никогда о нем не слышал".

"Это за дюнами, на другом конце города от трассы, брат".

"Продолжай."

"Они тоже из низшей лиги, мелкая картошка, ясно? Они... мы... мы все низкопробные ребята. Но они больше меня, глубже меня, понимаешь?"

"Мне нужно имя, Чик".

Он закрыл глаза. "Феликс".

"Как кота?"

"Он не такое уж и дерьмо. Но на этом уровне он – мужик".

"Это он накачал меня наркотиками?"

"Не знаю. Меня там не было, чувак".

Я наблюдал за ним некоторое время, но не мог быть уверен, что он говорит всю правду. Возможно, потому что каждый раз, когда он лгал, это было очевидно, но, возможно, он блефовал. Даже такой паршивый лжец, как Чик, время от времени блефовал.

"Ты мне врешь?"

"Стал бы я это делать, если бы мы были такими хорошими друзьями и все такое?"

"Что еще они со мной сделали?" спросила я. "Куда они отвезли меня той ночью?"

"Клянусь Богом, я не знаю".

Я снова повернул пистолет, как молоток.

"По-честному, по-честному! Клянусь могилой моей матери, брат, я не знаю!"

Я заколебался.

"Они просто сказали мне следовать за тобой", – сказал он. "Вот и все. Я даже не знаю, кто ты, блядь, такой, ясно? По-настоящему".

Я вынул его водительские права и черную визитку, которую взял у него, и положил их обе на кухонный стол. Вторую карточку я оставил в бумажнике. "Что означает черная карточка?"

"Это вход", – сказал он.

"Куда?"

"Везде. Просто зависит от того, как высоко ты находишься".

"Как у меня оказалась такая карта?"

"Не могу сказать, даже если бы хотел, шеф".

"Догадываюсь".

Он поморщился, может, от боли, а может, от моего вопроса. А может, и от того, и от другого. "Могу поспорить, что кто-то облажался в ту ночь, когда ты был у них, оставил одного, и ты ее зацепил. Возможно, ты и не знал об этом. А может, у тебя был один из тех моментов, которые они называют "моментами ясности", верно? Может быть, у тебя был один из них, и ты схватил ее, думая, что она поможет тебе вспомнить, что произошло".

"А они знают, что она у меня?"

"А ты как думаешь?"

"Это было частью того, что ты должен был сделать, – вернуть ее?"

Он кивнул.

"Значит, так я могу попасть в клуб, в "Куб"?"

"В некоторые из них. Зависит от уровня. На всех карточках есть штрих-коды, которые ты не видишь. Некоторые позволяют попасть в такое место, как "Куб". Некоторые позволяют попасть на более серьезные вещи, например, на встречи или даже на большие вечера. Все зависит от твоего уровня, понимаешь?"

"Что это за большие ночи?"

"Ритуальные ночи, я... я ничего о них не знаю. Некоторые говорят, что их вообще не существует, что это все ерунда и разговоры, но Феликс сказал, что видел один раз. Может, он врет, а может, и нет, понятия не имею. Это все разговоры, брат, все шепотки и слухи, понимаешь? Большие секретные собрания, на которых они якобы делают все это темное дерьмо за закрытыми дверями, но кто знает наверняка? А те, кто знает, молчат, понимаешь?"