Текст книги "Истинное зло"

Автор книги: Грег Айлс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Глава 21

Крис проехал мимо «Маленького театра», свернул на Оукс-стрит и посильнее нажал на педали, чтобы подняться по склону к городскому кладбищу. Когда дорога сделала поворот, он свернул налево и двинулся по узкой тропинке между крутым обрывом реки и рядами бесконечно тянувшихся могил.

Раньше доктору Шепарду часто приходилось выписывать антидепрессанты, но он никогда не пользовался ими сам. Разумеется, теорию Крис знал отлично и всегда дотошно расспрашивал клиентов об их симптомах, но до сих пор они представляли для него чисто абстрактный интерес. Лишь теперь он понял, насколько удачна метафора Сильвии Плат[24]24
  Сильвия Плат (1932–1963) – американская писательница и поэтесса, страдавшая длительными депрессиями и покончившая с собой. Написала автобиографический роман «Под стеклянным колпаком».


[Закрыть] про стеклянный колпак: доктор и впрямь чувствовал себя так, словно из него выкачали воздух и поместили в вакуум, где все его поступки, хорошие или плохие, уже не имели смысла.

Том Кейдж еще утром заметил, что с Крисом что-то не так, и предложил уйти домой после обеда. Поскольку Тора уехала в Дельту на рассвете, хотя обещала завезти Бена в школу, Крису оставалось только доставить пасынка на праздничную вечеринку в четыре часа дня. Хотя и эта проблема легко решалась одним звонком миссис Джонсон.

Вернувшись из больницы, Крис переоделся, оседлал велосипед и отправился из Элджина в сторону реки. Он сделал пятнадцать миль менее чем за полчаса – личный рекорд – и продолжал двигаться дальше, не ощущая ни усталости, ни возбуждения. Крис крутил педали как машина. В голове у него не было ни одной мысли. Он думал только о том, как бы скорее перевалить через холм и избавиться от резкого западного ветра, дувшего в лицо со стороны поймы Миссисипи.

Миновав кладбище, Крис продолжал путь вдоль просторного речного русла. Вместо того чтобы, как обычно, свернуть направо и удалиться от реки, он помчался дальше, к так называемой Чаше Дьявола – глубокой впадине, где в старину разбойники топили свои жертвы. Заглядевшись на бескрайние хлопковые поля Луизианы, Крис едва не врезался в стоявший поперек дороги автомобиль.

Он резко нажал на тормоза и едва не перелетел через руль. Доктор хотел закричать на водителя, но тот сам выскочил из салона и заорал на него. Крис застыл с открытым ртом.

Это была Алекс Морс.

Агент ФБР выглядела так, будто не спала несколько дней. Голос охрип, вокруг глаз чернели темные круги; казалось, она с трудом держит себя в руках. Крис ни разу не видел ее в подобном состоянии.

– Почему ты не отвечаешь на звонки? – воскликнула она.

– Не знаю…

– Не знаешь?!

– Наверное, потому что я уже слышал все, что ты можешь мне сказать.

– Да ни черта ты не слышал! Случилось нечто ужасное! Мне и в голову не приходило, что это возможно.

Крис подъехал ближе к машине.

– В чем дело?

– Один из мужей, убивших свою жену, пытался покончить с собой прошлой ночью.

Новость ошарашила доктора.

– Что он сделал?

– Вколол себе большую дозу инсулина.

– Он жив?

Морс кивнула.

– Впал в кому?

– Откуда тебе это известно?

– Я часто видел такое во время практики. Люди прибегали к инсулину, надеясь на безболезненную смерть. Почти всегда это заканчивалось комой. Он был диабетиком?

– Да. Делал две инъекции в день.

Крис отвернулся и посмотрел на реку.

– Видимо, переборщил.

– Сомневаюсь. Как и в том, что он покушался на самоубийство.

Доктор промолчал. Морс сделала шаг к Шепарду и взглянула ему в лицо.

– Что с тобой?

– Ничего.

– Почему ты не на работе?

– Нет настроения. А почему ты решила, что это не самоубийство?

Алекс все еще смотрела на Криса, точно сомневаясь, что он способен продолжать разговор.

– Его зовут Уильям Брейд. Он из Уиксберга. Перед смертью его жена ужасно мучилась. Я подозреваю, что причина именно в этом, и тогда у нас есть две возможности. Первая – Брейд не выдержал угрызений совести и решил себя убить. Действительно, в последнее время за ним замечали что-то подобное. Однако кое-кто из его друзей считает, что Брейд никогда не отважился бы на подобный шаг.

– Продолжай.

– Есть и вторая версия. Человек, которого Брейд нанял, чтобы убить жену, – скажем, Эндрю Раск, – решил, что ему не нужен неуравновешенный клиент с огромным комплексом вины. Особенно теперь, когда за ним следят. – Морс окинула взглядом городское кладбище. – Как по-твоему, насколько трудно спровоцировать инсулиновую кому?

– По сравнению с заражением раком – пара пустяков. Вспомни случай Клауса фон Бюлова. Ничего сложного.

Глаза Морс блеснули.

– Ты прав. Только тут у жертвы не осталось возмущенных родственников. Имитируя самоубийство Брейда, преступник может рассчитывать на то, что полиция не станет очень тщательно расследовать дело.

По дороге, выбрасывая из трубы черный дым, протарахтел допотопный грузовик.

– Ты плохо выглядишь, – заметил Крис. – Совсем не спишь?

– Ночью я ездила в Джексон проведать мать. Вчера ее опять перевели в реанимацию. У нее отказывают почки. И печень.

– Мне очень жаль.

– Боюсь, на сей раз она уже не выкарабкается. Сплошные отеки… Ей постоянно колют обезболивающие.

Крис кивнул. Он видел это много раз.

– Странно, – пробормотала Морс. – Посади меня в самолет, и я буду дрыхнуть весь рейс от взлета до посадки. Но в больницах… ни минуты сна.

Она помолчала, словно ожидая реакции Криса, но тот не знал, что сказать.

– Правда, я поспала пару часов в машине, – добавила Алекс.

– Надеюсь, это было не слишком рискованно.

– Нет. Я припарковалась на площадке возле твоего офиса. Когда проснулась, ты уже уехал.

Криса кольнуло чувство вины.

– Я подумала, что ты можешь отправиться сюда, – продолжила Морс. – Тора часто здесь бегает.

– Агент Морс…

– Господи, зови меня Алекс.

Ее лицо побледнело от усталости, что еще больше подчеркнуло темные шрамы на правой стороне.

– Хорошо, Алекс. Я помню все, что ты мне сказала. И знаю, чего ты от меня хочешь. Я даже размышлял о том, можно ли вызвать рак у человека. Но сейчас просто не настроен об этом говорить. Вот почему я не отвечал на твои звонки.

В ее взгляде мелькнуло нечто похожее на сочувствие.

– А на что ты настроен?

– Немного прокатиться.

Алекс подняла руки:

– Отлично. Я не против. – Она указала на промчавшийся мимо автомобиль. – Только нам лучше убраться с дороги. Куда ты собирался ехать?

Он решил не упоминать про Чашу Дьявола.

– Хотел сделать несколько кругов по кладбищу, потом отдохнуть на Иудейском холме.

– Что еще за холм?

Крис кивнул на небольшое возвышение, увенчанное мраморными монументами и высоким флагштоком. В небе болтался выцветший и потрепанный американский флаг.

– Оттуда открывается великолепный вид на реку.

– Я не смогу составить тебе компанию, – заметила Алекс, посмотрев на пустое крепление для велосипеда, прикрученное к ее машине. – Давай мы просто пройдемся вместе? Если хочешь, я буду молчать как рыба.

Крис отвел взгляд. Если она пойдет с ним, все начнется снова. Разговор с Морс повергнет его в еще большую депрессию. И в то же время она единственный человек, который хоть как-то понимает, что с ним происходит.

– Тут мы непременно наткнемся на моих знакомых. Можешь не верить, но у наших горожан кладбище – любимое место для утренних пробежек.

Алекс пожала плечами:

– Ну и что, объяснишь, что я доктор из другого города. Или что вы с Томом Кейджем ищете новую медсестру.

Крис впервые улыбнулся за день, а может, и за неделю. Он сел на велосипед и медленно тронулся к ближайшим кладбищенским воротам – гигантскому сооружению из кованого железа и двух каменных столбов. Все кладбище было заполнено такими внушительными образцами старой ковки и литья. Алекс въехала на машине в открытые ворота и оставила свою «тойоту-короллу» на траве. Крис привязал велосипед к ее бамперу, и они зашагали по одной из узких дорожек, разделявших тяжелые надгробия.

Они шли молча, погружаясь в атмосферу старинного кладбища. Как и большая часть города, оно было выдержано в классическом стиле, который так любили южане-плантаторы до Гражданской войны. Здесь было похоронено множество конфедератов и несколько известных личностей, но Крис всегда предпочитал могилы простых людей.

– Смотри, – сказал он, указав на один замшелый камень.

– Кто здесь лежит?

– Маленькая девочка, боявшаяся темноты. Бедняжку так беспокоило, что после смерти будет темно, что мать похоронила ее в стеклянном гробу. Вниз ведет маленькая лестница. Мать каждый день спускалась к дочери и читала ей ее любимые книжки.

– Боже милостивый! Когда это произошло?

– Почти сто лет назад.

– Я могу посмотреть?

– Уже нет. Могилу пришлось закрыть, главным образом из-за вандалов. Сюда часто приходят разные придурки и все ломают. Будь у меня больше времени, я бы как-нибудь устроил им засаду. Они бы навсегда забыли дорогу в это место.

Алекс улыбнулась:

– Охотно верю.

Она шла немного впереди, поднимаясь по пологой тропинке, уходившей к берегу реки.

– Значит, ты размышлял о моей теории насчет рака?

– Кажется, ты не собиралась обсуждать эту тему.

– Но ты сам начал разговор.

Крис не удержался от усмешки:

– Да. – Он прошел молча еще несколько шагов. – Я освежил в памяти свои познания в онкологии.

– И что ты выяснил?

– Я был прав по поводу рака крови. В девяти случаях из десяти мы не знаем его причин. Нам известно лишь, что причины бывают разными. Это можно определить по изменениям в кровяных клетках и по ряду иных признаков – наличию генов, подавляющих опухоль, темпам клеточного роста и так далее. Но дальше этого наука не двигается.

– А как насчет радиации?

– Ты почти угадала. Действительно, с помощью радиации можно вызвать почти весь спектр раковых болезней. Но, – Крис поднял палец, – это не проходит бесследно. Если неопытный человек направит пучок гамма-лучей на пораженный орган, последствия могут быть самыми печальными. Сильные ожоги, отмирание тканей, постоянная рвота. Даже при работе квалифицированного персонала лучевая терапия сопровождается побочными эффектами. А я говорю о минимальных дозах облучения для лечения людей.

– Однако это все-таки возможно. Ты рассматривал другие варианты?

– Химические вещества, – произнес Крис, повернув к Иудейскому холму. – Как я и предполагал, канцерогенные токсины относятся к самым стойким в мире. Если поместить в человека микрограмм диоксина, в день смерти он все еще будет находиться в организме. Любой токсикологический анализ выявит его при вскрытии. Что касается летучих соединений вроде бензола – ты говорила о нем на нашей встрече, – то здесь та же проблема, что и с радиацией. Смертельная доза слишком велика, чтобы не оставить никаких следов. В общем, я бы сказал так – в качестве онкогенного оружия химикалии намного надежнее радиации, но их легче обнаружить.

– Постой. Онкогенного…

– Вызывающего рак, – пояснил Крис.

– А-а, продолжай.

– Можно вообразить, что кому-нибудь удалось создать канцерогенный яд – например, военным или ЦРУ, – но в таком случае почти наверняка все данные строго засекречены.

Алекс покачала головой:

– Тут есть о чем подумать. Я не рассматривала ученых и военных в качестве подозреваемых, но версия звучит правдоподобно.

– Только не в нашем городе. Все токсины и микробы хранятся в Форт-Детрик, штат Мэриленд. Короче, Алекс, тебе надо побеседовать с экспертом. И не с каким-то заурядным гематологом. Обратись в Национальный институт здравоохранения, Слоун-Кеттеринг или Дана-Фарбер.[25]25
  Имеются в виду онкологический центр Слоун-Кеттеринг и Институт рака Дана-Фарбер.


[Закрыть] – Крис остановился и проследил за стайкой бабочек, мелькавших над усыпанным пурпурными бутонами кустом. На крыльях одной красовался странный узор – четко вычерченные круги ядовито-голубого цвета. – Или, если хочешь что-нибудь поближе, в «Эм-Ди Андерсон».

– В Хьюстоне?

– Да. Семь часов на машине.

Алекс вытянула руку, и бабочка закружилась вокруг ее указательного пальца.

– А о чем мне спрашивать эксперта?

Крис снова двинулся вперед.

– Если отбросить версии с радиацией и химическими веществами – а мы пришли именно к такому выводу, – у нас остается лишь одна возможность. Но довольно интересная.

Морс повернула голову.

– Какая?

– Канцерогенные вирусы.

– Профессор, с которым я говорила на прошлой неделе, упоминал о вирусах, но я почти ничего не поняла.

– Ты что-нибудь слышала про ретровирусы?

– Только то, что один из них вызывает СПИД.

– А об обратной транскриптазе?

Алекс развела руками.

– Ладно. Известно, что некоторые вирусы из семейства герпесных вызывают рак. А из ретровирусов по крайней мере один считается канцерогенным. Но если есть один, то могут быть и другие. На сей счет даже существует теория, хотя она вне моей профессиональной компетенции. Я уже думал, не обратиться ли мне к своему профессору из медицинской школы. Его зовут Питер Конноли, он гематолог, работает в Слоун-Кеттеринг. В его активе есть одна революционная работа по генной терапии, где описан способ бомбардировки опухолей специальными вирусами. Это новейший метод лечения рака.

– Как? Он перебрался из Джексона в Нью-Йорк?

Крис рассмеялся.

– Такое иногда случается. Ты в курсе, что первую операцию по пересадке сердца сделали именно в Джексоне?

– Я полагала, в Хьюстоне.

– В Джексоне прооперировали обезьяну. Но технология та же самая. И проблемы тоже. Что-то вроде первого полета в космос. Хирург Майкл Дебейки и космонавт Алан Шепард в вечном долгу перед обезьянами.

Они наконец взошли на Иудейский холм, но на полпути к его дальнему обрыву, откуда открывался живописный вид на реку, Крис взглянул на часы.

– Алекс, прости, но мне надо спешить. Бен поехал к другу на день рождения, и поскольку Торы нет, я должен забрать его.

Морс улыбнулась:

– Все в порядке. Давай пробежимся до машины.

Они начали спускаться, но Алекс не собиралась тратить время зря.

– Я думаю, а не может ли кто-нибудь перенести пораженные раком клетки из больного человека в здорового? Я видела, как это делали с мышами по каналу «Дискавери».

«Лучше бы они этого не показывали», – подумал Крис.

– Дело в том, что в своих опытах они используют либо специальных мышей, лишенных всякого иммунитета, либо генетических двойников. Проще говоря, клоны. То же самое можно сделать, внедрив опухолевые клетки человека в тело его брата-близнеца. Конечно, в этом случае эксперимент имеет все шансы на успех. Но если я помещу клетки своей опухоли в твой организм, твоя иммунная система быстро отторгнет их. Как абсолютно чужеродный элемент.

– Ты уверен? Даже если раковые клетки будут очень агрессивными?

– В любом случае. Существуют так называемые недифференцированные опухоли, но и они зарождаются в теле человека как часть его внутренней системы с уникальной ДНК. Любой иной организм воспримет их как внешнее вторжение.

– А если перед этим подавить иммунную систему жертвы?

– Ты имеешь в виду – с помощью иммунодепрессантов? Вроде циклоспорина?

– Или кортикостероидов, – добавила Алекс.

Она успела неплохо подготовиться.

– Чтобы благополучно перенести опухолевые клетки, иммунитет должен быть ослаблен очень сильно. Организм станет восприимчив к инфекциям. Очень уязвим. Это приведет к множеству болезней. Ты видела что-нибудь подобное в медицинских картах жертв?

– У меня есть доступ лишь к двум медицинским картам. И я не нашла там ничего похожего.

Машина была уже недалеко. Крис срезал путь по траве и стал пробираться среди надгробий.

– Жаль, у тебя нет документации по всем болезням. Это продвинуло бы дело.

Алекс остановилась возле плиты из черного гранита. В ее взгляде мелькнула беспомощность.

– Мне очень трудно вести расследование. Я знаю генетику на школьном уровне. Мендель с его горохом, и все такое. Но ты хорошо разбираешься в терминах, у тебя есть знакомые эксперты…

– Алекс…

– Если я сумею достать эти записи, ты поможешь мне их проанализировать?

– Алекс, выслушай меня.

– Крис, пожалуйста! Неужели ты полагаешь, что сможешь просто выбросить все это из головы?

Он схватил ее за руку и крепко сжал.

– Выслушай меня!

Она покачала головой, но повиновалась.

– Я сам не знаю, что мне делать, – произнес Крис. – У меня внутри все словно перемешано, и я пытаюсь разобраться в этом хаосе. Я стараюсь, понимаешь? Завтра утром я позвоню своему другу в Слоун-Кеттеринг.

Алекс закрыла глаза и с облегчением вздохнула:

– Спасибо.

– Но сейчас мне надо забрать Бена, и я не хочу опаздывать.

– Давай я подброшу тебя до твоего автомобиля. Где он?

Он выпустил ее руку.

– Дома.

– Дома! Ты будешь добираться туда не менее часа.

– Нет, полчаса.

– Я тебя подвезу.

Крис первым подошел к ее автомобилю; Морс последовала за ним.

– Прости, Алекс, но мне надо побыть одному. Иначе я просто не выдержу. – Он открыл замочек на цепи и снял велосипед с держателя. – Я выпишу какое-нибудь снотворное, чтобы ты поспала.

– Лекарства на меня не действуют. Даже амбиен.

– Я дам тебе авитан. Он должен сработать, если у тебя нет к нему привычки. Даже если не заснешь, то хотя бы расслабишься. Аптека «Уолгринс» тебя устроит? Это рядом с твоим мотелем.

– Конечно.

Крис взобрался на седло и протянул ей руку. Когда она взяла ее в свои ладони, он почувствовал, что они дрожат.

– Обещай, что будешь осторожен, – попросила Алекс. – Держись подальше от машин.

– Не беспокойся. Все будет в порядке. Я хороший ездок. Ладно, мне пора. Поговорим попозже.

– Сегодня вечером?

– Вероятно. Или завтра.

– Обещаешь?

– Господи, Алекс!

Морс прикусила губу и уставилась в землю. Когда она подняла голову, белки глаз налились кровью.

– Я почти дошла до предела, Крис. И ты тоже. Только сам этого не знаешь.

Доктор ответил ей долгим взглядом, чтобы она почувствовала, как много значат его слова.

– Я знаю.

Алекс собиралась что-то добавить, но Крис резко крутанул педали и помчался к воротам кладбища.

Глава 22

Доктор Тарвер свернул с Пятьдесят пятой автострады и углубился в один из южных кварталов Джексона. Через пару минут его белый фургон затерялся в лабиринте городских трущоб, состоявшем из мелких ремонтных мастерских, торговых складов, пунктов автосервиса и крошечных магазинчиков, которые чудом выжили после открытия крупных супермаркетов. Доктор направлялся к старой пекарне – одному из немногих кирпичных зданий, оставшихся во всем квартале. Построенная в середине пятидесятых, она долго радовала жителей сдобным ароматом свежевыпеченного хлеба. Но с конца семидесятых пекарня, как и весь район, начала безнадежную войну за выживание, постоянно меняя хозяев, которые пытались хоть как-то удержаться на плаву.

Приблизившись к проволочной ограде вокруг стоянки, Тарвер вышел из фургона и открыл замок с тяжелой цепью. Он скользнул взглядом по колючей проволоке над высокой сеткой, проверяя, не осталось ли там следов чьего-нибудь вторжения, но все было чисто. Уровень преступности в этих местах едва ли не самый высокий в Штатах. Доктор закатил машину внутрь и прикрыл ворота, но не стал их запирать, словно ожидая каких-то посетителей.

Местные жители знали его не как доктора медицины Элдона Тарвера, а как ветеринара Ноэля Д. Тарвера. Пекарня переквалифицировалась в собачий питомник и продавала подопытных животных исследовательским лабораториям по всей стране. Поскольку заведение ветеринара не содержалось за государственный счет, его не касались многочисленные правила и регулирующие нормы, досаждающие обычным питомникам. И это было очень кстати, ведь разведение щенков служило Тарверу прикрытием для совсем иных целей.

Элдона привлекло не только расположение пекарни. Доктор выбрал здание по другой причине – в его подвале находилось самое большое бомбоубежище, которое он когда-либо встречал. Бывший владелец дома, твердолобый ультраконсерватор по фамилии Фармер, панически боялся ядерной войны и выстроил себе подземный бункер, где могла поместиться не только его семья, но даже работники пекарни. Элдон считал, что в ближайшие десять-пятнадцать лет бомбоубежище действительно может пригодиться, но главной его целью было устроить укромное местечко для частной лаборатории.

Он открыл входную дверь и быстро прошел через просторное хранилище. Сидевшие в клетках собаки подняли оглушительный лай. Тарвер привык к шуму, помогавшему скрывать другие, более странные и подозрительные звуки, порой доносившиеся из недр подвала.

Снаружи засигналила машина. Доктор выругался и поспешил назад. У ворот стоял огромный грузовик-рефрижератор с намалеванными на бортах рожками фруктового мороженого. Тарвер замахал рукой, показывая, что надо сделать разворот и приблизиться к зоне выгрузки. Грузовик послушно развернулся, и Элдон поспешил за ним, морщась от запаха выхлопных газов. Доктору не терпелось посмотреть, что на сей раз доставили ему мексиканцы.

Луис Алмедовар выпрыгнул из кабины и взволнованно закивал Тарверу. Обычно этот плечистый парень с черными усами всегда улыбался, но сейчас доктор заметил на его лице смущение.

– Вы только что приехали? – спросил Тарвер.

– Нет-нет. Мы в городе уже несколько часов. Ксавьер решил перекусить.

– Сколько вы мне привезли?

– Две, сеньор. Вы ведь так просили, верно?

– Да. Открывайте грузовик.

По лицу Луиса промелькнула тень тревоги. Он отпер дверь в задней части рефрижератора, и доктор приподнялся, наступив на бампер. В нос ему ударило таким густым зловонием, что, не будь он профессиональным патологоанатомом, его свалило бы с ног.

– Какого черта это значит? – воскликнул Тарвер.

Луис в отчаянии воздел руки к небу.

– Холодильник, сеньор. Он сломался!

– О Господи, – пробормотал Элдон, стараясь дышать через рукав рубашки. – Когда это случилось?

– В Матаморосе, сеньор.

Доктор с отвращением покачал головой и вошел внутрь фургона. Он был набит всевозможными животными, в том числе дюжиной НЧО, то есть нечеловекообразных обезьян, все еще запертых в своих клетках. В горячем воздухе, до предела раскаленном южным солнцем, все провоняло экскрементами. Мухи жужжали так, что могли свести с ума любого, кто рискнул бы задержаться в этом месте.

Элдон шагнул вперед и увидел, что два сидевших в клетках резуса уже мертвы. Мексиканцам это, конечно, влетит в копеечку, но Тарвера больше волновало, какой ущерб понесут его исследования. Индийские макаки как нельзя лучше подходили для его опытов со СПИДом, и он старался использовать их на всю катушку. Но главный груз Элдона находился дальше, за следующей переборкой. В просторной клетке, опустив головы, сидели два измученных шимпанзе. Когда он подошел ближе, они подняли головы и взглянули на него с немым упреком. Щеки одной обезьяны покрывала грязная слизь, на шкуре другой виднелось несколько проплешин – явные следы болезней. Тарвер понял, что животных не кормили несколько дней, а может, и дольше.

– Чертовы болваны! – выругался он. – Тупые мексиканцы. – Доктор обернулся и крикнул маячившему в дверном проему Луису: – Быстро вытаскивай клетки!

Тот торопливо закивал и стал проталкиваться в узком проходе мимо Тарвера.

– Безмозглый кретин, – набросился на него Элдон. – Ты хоть понимаешь, как это меня задержит? Я не смогу проводить опыты, пока не верну животных в нормальный вид. Не говоря уже о том, что полученный ими стресс не поддается измерению. Я даже не представляю, как это повлияло на их иммунную систему.

– Но, сеньор…

– Если бы это была машина за шестьдесят тысяч долларов, ты бы тоже обращался с ней как с дерьмом?

– Нет, сеньор. – Луис крякнул, пытаясь поднять клетку. – А ваши обезьяны…

– Это шимпанзе. Где твой тупоголовый напарник?

– Сеньор, это очень злые твари.

– Разумеется, они дикие.

– Да, однако дьявольски умные. Прямо как люди.

«Может, умнее тебя», – подумал Элдон.

– Они притворяются, будто им плохо или они спят, а потом – раз! – впиваются вам в голову и норовят удрать.

– Разве ты не сделал бы то же самое, если бы тебя морили голодом?

– Да, но… я человек. Ксавьер едва не потерял из-за них глаз. Он уже болтался у него на ниточке. Я не лгу, сеньор.

Тарвер усмехнулся.

– А что вы будете делать с этими животными?

– Заражу их разными болезнями.

– Простите?

– А потом вылечу. Вероятно, работа, которую я здесь выполняю, когда-нибудь спасет тебе жизнь, Луис. Это стоит потерянного глаза.

Водитель кивнул, но по его лицу было видно, что он далеко в этом не убежден.

После безуспешных попыток сдвинуть клетку в одиночку Луис позвал на помощь Ксавьера Санчеса. Тарверу пришлось выложить еще сто долларов, и вскоре совместными усилиями они вынесли шимпанзе из грузовика и перетащили в пекарню. Доктору не хотелось доплачивать этой парочке, однако после того, как он потратил шестьдесят тысяч долларов на контрабандных обезьян, лишняя сотня ничего не значила.

Тарвер вывел мексиканцев наружу и проводил до ворот. Ни один из поставщиков не заходил в пекарню дальше зоны выгрузки. Вернувшись, Элдон попросил приемного брата Джуда погрузить клетку на тележку и вкатить в грузовой лифт бомбоубежища. Джуд, один из четырех братьев в приемной семье Элдона, вполне мог сделать это в одиночку. В свои пятьдесят пять он был кряжистый и крепкий, как старый дуб, с угольно-черной шевелюрой и блеклыми глазами под низким лбом. Когда-то Джуд был очень несговорчивым ребенком, но отец сумел выбить из него дурь. С тех пор паренек сделался угрюм и молчалив, но был глубоко предан приемному брату, который всегда проявлял о нем заботу и опекал во «внешнем мире», абсолютно не похожем на мир их детства в Теннесси. Пока лифт с грохотом ехал вниз, Элдон объяснил Джуду, как вымыть и дезинсектировать шимпанзе, а потом усыпить и подготовить к полному медицинскому осмотру. Брат молча кивнул.

Лифт остановился, Элдон покрутил колесо, открывавшее дверь в шлюзовую камеру, и вошел в лабораторию. Никому из прохожих на поверхности земли и в голову не приходило, что внизу скрывается что-нибудь подобное. Стены и полы в помещении были такими чистыми, что на них мог спокойно есть самый ярый поборник гигиены; Джуд каждый день надраивал их до блеска. Опасность контаминации делала стерильность предметом первой необходимости. Доктор Роберт Гало узнал это на собственном опыте, когда занимался исследованием СПИДа; а всего пару лет назад из-за такой ошибки пришлось уничтожить половину вакцины от гриппа, приготовленной на всю страну.

На западной стене лаборатории крепились клетки для обезьян – эксклюзивные устройства со всеми удобствами, спроектированные самим Тарвером и изготовленные с помощью Джуда. В них сидели четыре шимпанзе, две дюжины макак, пять мартышек, два бабуина и один тамарин. Приматы, включая зараженных смертельными болезнями, получали самый тщательный уход. Доктор поддерживал круглосуточный контроль за климатом и включал специальную музыку, успокоительно действовавшую на животных. Сейчас как раз заканчивалась Седьмая симфония Моцарта.

У северной стены размещались пластиковые клетки для мышей. На восточной висели специальные пузырьки для размножения плодовых мушек – Drosophila melanogaster. Ниже тянулись три больших аквариума, на вид пустых, если не считать разросшихся на дне растений. Но, приглядевшись, внутри можно было разглядеть чешуйчатые тела змей.

На полу большую часть пространства занимали массивные холодильники для хранения клеточных культур и лабораторное оборудование от фирмы «Бекман Каултер». В том числе две новые модели анализаторов из онкологического и генетического отделений в университетском медицинском центре. Сначала Тарвер пытался проводить свои эксперименты на медицинском факультете под прикрытием официальной работы, но скоро его затраты возросли настолько, что это стало невозможно. Иногда он привозил образцы из своей лаборатории на биохимическую кафедру университета, чтобы рассмотреть их под электронным микроскопом, но в остальном приходилось полагаться на виртуального двойника университетского медцентра, который он создал в своем бомбоубежище. Элдон проводил у себя ПЦР[26]26
  Полимеразная цепная реакция, используется для диагностики инфекционных заболеваний.


[Закрыть] – амплификацию и, установив удаленную связь с компьютерами коммерческой лаборатории в северном Джексоне, использовал специальную программу для генетического анализа. На все это у него ушло уже шесть миллионов долларов. Кое-какие суммы поступили от жены, безоговорочно верившей в его талант, но после ее смерти Тарверу пришлось искать новые источники доходов.

Вроде Эндрю Раска.

Конечно, он мог бы легко найти других хороших спонсоров – например, кое-какие иностранные правительства, – однако все они располагались за границей, и Элдон предпочитал не связываться с ними. Хотя искушение было велико. В отношении медицинских исследований Соединенные Штаты проводили почти самоубийственную политику – здесь с ними могли соперничать лишь англичане. В Британии были запрещены любые опыты на шимпанзе, что автоматически исключало эту страну из фармацевтических лидеров будущего. В Америке дела обстояли немногим лучше. Шимпанзе внесли в список вымирающих видов, однако правительство сделало оговорки, позволявшие использовать их для медицинских целей. В результате по всей стране в научных опытах участвовало не более полутора тысяч обезьян. Значительную часть разводили в местных питомниках под строгим надзором контролирующих органов. Одно из таких заведений находилось всего в 250 милях отсюда, в Нью-Айберри, штат Луизиана. Но доктор Тарвер не мог использовать этих животных. Вместе с ними к нему немедленно явились бы инспекторы.

Зато китайцев не смущала сократившаяся численность шимпанзе. При необходимости они могли отправить в Африку целую армию биологов и очистить там каждое дерево. А защитники животных пусть катятся ко всем чертям. Сам Тарвер думал так же. Все эти любители живой природы хорохорятся только до тех пор, пока не схватят какую-нибудь смертельную болезнь, излечить которую можно, например, пересадкой сердца от свиньи. И тогда права этой свиньи сразу перестают их интересовать. Другое дело свидетели Иеговы. Положи рядом с ними антибиотики, способные спасти их от смерти, и они будут лежать и корчиться в агонии, даже не протянув к ним руки. Защитники прав животных – слабаки, нахватавшиеся душещипательных идей от хиппи; их жизнь с самого рождения проходит в комфорте и уюте. А про иеговистов Элдон знал, что они лучше других сопротивлялись нацистской тирании, особенно в лагерях смерти. Тогда как обычный любитель природы, по мнению Тарвера, не протянул бы в Освенциме и трех дней.

Опыты над животными имели солидную и долгую традицию. Аристотель и Эрасистрат использовали их для своих исследований, врач Гален сотнями резал свиней и коз в Древнем Риме. Эдвард Дженнер получил вакцину от оспы с помощью коров, а Пастер лечил сибирскую язву, заражая ею овец. Интересно, как современные ученые сумеют найти лекарство от рака или СПИДа, если им запрещать работать с животными? Но Тарвер шел еще дальше. Истина заключалась в том, что животные не могли заменить людей. Когда речь заходит о вирусах или неврологических болезнях, нельзя довольствоваться приблизительным сходством организмов. Опыты должны проводиться на реальных объектах. То есть на homo sapiens.

Любой серьезный медик мог бы сказать то же самое. Но никто об этом не говорит, ведь деньги на исследования выделяют слабонервные либералы, ничего не смыслящие в медицине и думающие только о том, как бы не вляпаться в какой-нибудь политический скандал. Впрочем, консерваторы немногим лучше. Некоторые из них отрицают даже эволюцию! Уму непостижимо!..