Текст книги "США после второй мировой войны: 1945 – 1971"

Автор книги: Говард Зинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

В марте 1971 г. Стивен Клэпп, постоянный сотрудник Информационного центра в Вашингтоне, описывая американские тюрьмы, подчеркивал: «В большинстве из 187 тюрем отдельных штатов творится столько беззаконий, что их можно считать скорее рассадниками преступности, чем средством ее искоренения». Спустя девять месяцев это заявление подтвердил один федеральный судья в Виргинии, который привел несколько примеров зверского обращения с заключенными в тюрьмах этого штата: одного заключенного 14 часов держали прикованным к решетке его камеры, а потом на 17 дней оставили сидеть в этой камере нагишом; другого заставили просидеть 226 дней в одиночном заключении; третий умер в одиночной камере после того, как целую неделю тщетно молил об оказании ему медицинской помощи.

Суды, как правило, смотрят сквозь пальцы на то, что делается в тюрьмах. В 1966 г., например, к одному федеральному суду обратились с просьбой сделать что-нибудь для заключенного, которого 27 часов продержали голым в одиночной холодной камере, не дав ему ни матраса, ни одеяла; ему же потом 16 дней не давали мыться. Суд штата Мэриленд заключил, что, даже если это и соответствует действительности, сообщенные факты не являются исключительными в такой мере, чтобы нарушать принцип, согласно которому обеспечение тюремной дисциплины является функцией только тюремных властей. В мае 1970 г. произошел редкий случай, когда нью-йоркский судья Констанс Мотли приказал тюремщикам выпустить из одиночной камеры одного заключенного, которого посадили за то, что он подготовил и пытался отправить по почте юридические документы для другого обвиняемого по его делу. Но потом решение этого судьи было отменено.

В конце 60-х – начале 70-х годов по всей стране участились случаи тюремных бунтов, причем они стали приобретать все более серьезный характер. 3 октября 1970 г. «Нью-Йорк тайме» сообщала: «Бунты заключенных в этом городе (Нью-Йорке), требующих ускорения суда над ними, снижения залоговых сумм и улучшения тюремных условий, перекинулись вчера из тюрьмы в Куинсе на тюрьму в Манхэттене, где заключенные захватили 18 заложников…

…В тюрьме Томбс, построенной на 932 человека, находилось больше 1400 заключенных. В августе прошлого года здесь восстали заключенные, протестуя против скученности, жестокого обращения с ними охраны и долгого оттягивания суда».

В сентябре 1971 г. восстали заключенные тюрьмы штата Нью-Йорк в Аттике, чтобы выразить протест против существовавших там условий. Они овладели частью тюрьмы и взяли 38 охранников и тюремных служащих в качестве заложников. После четырех дней безуспешных переговоров полиция штата ворвалась в тюрьму и пустила в ход слезоточивый газ и пулеметы. 30 заключенных и 10 заложников были убиты.

События в Аттике не представляли собой ничего необычного для американской пенитенциарной системы. Просто они были особенно вопиющим примером того, как эта система функционирует изо дня в день. А действует она так, что из огромного числа американцев, виновных в преступлениях, отбираются некоторые, кого сажают в тюремные клетки, с кем обращаются как с дикими зверями, кого можно на законном основании убить. Заключенный – это вечный заложник закона, и жизнь у него может отнять любой, не боясь предстать за это перед судом. Аттика была молнией, осветившей будни американской тюремной системы так же ярко, как Вьетнам осветил будни американской внешней политики. «Я подозреваю, – сказал однажды психиатр Карл Меннинджер, – что даже все преступления, которые совершили все сидящие в тюрьмах преступники, не нанесли нашей стране такого социального вреда, как преступления, совершенные против заключенных». Показателем того, какой «прогресс» был достигнут в этом отношении в послевоенной Америке, служит тот факт, что это заявление Меннинджера так же верно для 1971 г., как для 1945 г. и 1845 г.

Из истории прошлого десятилетия каждый американский заключенный может сделать один полный горькой иронии вывод: самым главным и злостным нарушителем закона, Билля о правах, является правительство Соединенных Штатов. В США перед законом неравны черные и белые, бедные и богатые, радикалы и консерваторы, инакомыслящие и конформисты, но прежде всего – рядовые граждане и правительство. Оно диктует закон, проводит его в жизнь, а граждане должны его соблюдать. Но тому же правительству принадлежит право решать, кого судить, а кого нет. Как может правительство утверждать, будто все граждане равны перед законом, если власть имущие, те, кто сидит в правительстве, решают, что является преступлением, и объявляют во всеуслышание, кто в нем «виновен»?

В конце 60-х годов в связи с американской военной интервенцией во Вьетнаме многим в США приходила в голову тревожная мысль о том, что их правительство может безнаказанно нарушать закон. Авторитетные юристы указывали на то, что своими односторонними действиями, такими, как отправка в Южный Вьетнам с санкции президента – полумиллиона американских солдат, разрушение бомбами и снарядами сел и деревень в Индокитае, насильственное выселение крестьян из их домов (к 1970 г. 5 млн. южновьетнамцев стали беженцами), уничтожение ядовитыми химикатами рисовых посевов и растительности, пытки военнопленных и т. д. и т. п., Соединенные Штаты нарушают Гаагскую конвенцию 1907 г., Женевскую конвенцию 1949 г. и Нюрнбергские принципы, единогласно одобренные Генеральной Ассамблеей ООН. Это делается в нарушение конституции США, которая наделила только конгресс правом объявлять войну.

Когда в Нюрнберге состоялся суд над нацистскими военными преступниками, США и их союзники во время второй мировой войны провозгласили ряд принципов. Один из них объявил преступными такие действия, как «вторжение в другие страны… зверства и другие преступления против личности и собственности… включая убийства людей, жестокое обращение с ними или депортацию… гражданского населения с оккупированных территорий… жестокое обращение с военнопленными… бессмысленное уничтожение городов, сел и деревень…». Но именно эти преступления совершали Соединенные Штаты во Вьетнаме, и такое совпадение трудно объяснить поколению людей, которое еще помнит вторую мировую войну и Нюрнбергский процесс. Профессор Ричард А. Фолк из Принстонского университета, специалист по международному праву, писал: «Теперь уже стало обычным, что какая-нибудь группа американских юристов-между-народников, собравшись вместе, высказывает единодушное мнение, что их собственное правительство ведет войну в нарушение международного права». Не было необычным и то, что в 1971 г. многие возвратившиеся в США ветераны войны во Вьетнаме не только рассказывали со всеми подробностями о зверствах, которые они там видели или в которых сами участвовали, но и сами начинали агитировать против войны. Что касается «конституционности» американской интервенции в Юго-Восточной Азии, то Верховный суд вопреки предложениям таких его членов, как Уильям Дуглас и Поттер Стюарт, отказался рассматривать этот вопрос.

Можно было бы привести много случаев, когда сами власти безнаказанно нарушали закон. Так, например, в мае 1971 г. в Бостоне полицейские набросились на мирных демонстрантов, которые сидели на тротуарах вокруг одного из федеральных учреждений. Демонстрантов обвинили в нарушении общественного порядка, но ни один полицейский не был привлечен к ответственности за нападение на невиновных. Несколько полицейских прямо под окнами суда стали избивать ногами одного из арестованных демонстрантов, а находившийся там в это время главный судья Э. Эдлоу, не обращая никакого внимания на стоны избиваемых, продолжал вести очередное дело.

Еще одним изъяном риторической концепции «равенства всех перед законом» – изъяном, на который редко обращают внимание, – является неуязвимость местных властей и должностных лиц во всех случаях, когда кто-нибудь решит на них пожаловаться. В 60-х годах имели место, например, случаи:

В Атланте (штат Джорджия) принадлежавший муниципалитету легкий грузовик (водитель был муниципальный служащий) сбил одного человека. Тот переходил улицу в положенном месте и потому предъявил городским властям иск. Но суды Джорджии его отклонили, причем один судья заявил, что муниципалитет не обязан возмещать ущерб пострадавшим из-за небрежного выполнения своих обязанностей кем-то из его служащих.

В Фейетвиле (штат Северная Каролина) ребенок упал в канаву и утонул. Некоторые жители еще до этого предупреждали городские власти, что вода, накапливающаяся в канаве, создает опасность. Судья отклонил иск, предъявленный родителями ребенка городским властям, сказав, что водосточные канавы прорыты для общественной пользы и что муниципалитет следил за порядком в городе, прорывая их, так что ни в чем предосудительном его обвинять нельзя.

Пациентка, лежавшая в городской больнице Сан-Франциско, умерла из-за халатности медицинского персонала, делавшего ей переливание крови. Когда ее семья предъявила иск муниципалитету, судья заявил, что муниципалитет «не несет ответственности за ущерб, причиненный пациенту по небрежности кого-либо из служащих городской больницы».

Рональд Голдфарб, приводя эти случаи, комментирует их следующим образом: «В каждом из этих трех случаев суды защищали положение, уже ставшее теперь общим правилом для большинства американских судов: власти отдельных штатов и муниципалитеты не несут ответственности перед гражданами за должностные преступления своих служащих. Это странное явление, столь противоречащее новейшим американским концепциям прав и обязанностей властей, коренится в старом мифе о том, что «король ошибаться не может». Этой отжившей привилегии не должно было бы быть места в американском обществе. Тем не менее эта доктрина об иммунитете суверена как-то проникла в американское право и в большинстве случаев остается правилом».

Считается преступлением против федерального закона читать чужую почту, но кто займется этим преступлением, если оно совершается правительством? В 1970 г. министерство почт открыто издало правила, разрешающие его служащим вскрывать и прочитывать все письма из-за границы. Газета «Сент-Луис пост диспэтч», обнаружившая этот факт, писала: «Новые правила позволяют вскрывать почту без каких-либо ссылок на возможные причины, без каких-либо специальных ордеров на обыск – достаточно лишь убеждения почтового служащего в том, что почта должна быть вскрыта и проверена». Представитель почтового ведомства сказал, что новые правила оказались нужны главным образом для того, чтобы остановить поток «особенно откровенной порнографии» из-за океана. Но напрашивается вывод, что их можно использовать и для других целей. Правила делали исключение для почты, адресованной послам и высокопоставленным правительственным служащим; предполагалось, видимо, что «особенно откровенная порнография» им будет не во вред.

Ни один министр юстиции в послевоенные годы не высказывался более твердо насчет необходимости соблюдения правопорядка, чем ставленник президента Никсона Джон Н. Митчелл. Однако именно при Митчелле, в 1970 г., министерство юстиции объявило, что оно не будет возбуждать судебные дела против тех комитетов по сбору средств на проведение избирательной кампании, которые во время президентских выборов 1968 г. не соблюдали федеральные законы о представлении финансовой отчетности. Министерство признало, что эти законы неэффективны и никогда не выполнялись; верно было и то, что 20 из 21 комитета, обвиненного в нарушении этих законов, собирали средства на избирательную кампанию Никсона и Агню.

Другим разительным примером нарушения американским правительством законов США является история с подслушиванием телефонных разговоров. Параграф 605 федерального закона 1934 г. о коммуникациях запрещает перехватывать, разглашать, использовать телефонные и телеграфные сообщения. Однако ФБР делало это тысячи раз, утверждая, что: подслушивание является законным, если содержание перехваченного разговора или сообщения не разглашается; передача подслушанной (перехваченной) информации одним правительственным служащим другому такому служащему не является разглашением. Ни один агент ФБР еще ни разу не привлекался к ответственности за нарушение названного закона.

В 1937 г. Верховный суд вынес решение о том, что федеральные агенты не должны заниматься подслушиванием и перехватами сообщений и что полученная таким образом информация не может использоваться в судах. В 1957 г. он подтвердил, что информация, перехваченная должностными лицами отдельных штатов, также не может быть использована в федеральных судах. В 1967 г. он постановил, что электронное подслушивание разговоров, когда ни к каким проводам никто не прикасается, подлежит запрещению наравне с перехватом телефонных и телеграфных сообщений. Иными словами, правительство продолжает нарушать закон и воздерживается лишь от передачи плодов своих правонарушений судам. Возможен ли такой же подход американской юстиции к какому-нибудь частному лицу? Было бы ему позволено, скажем, красть, при одном лишь условии, что он не будет пытаться класть украденные деньги в банк?

Правительству, кажется, совсем безразлично, что гласит закон или что решает Верховный суд. Правительственные органы, особенно ФБР, не только нарушают закон, все время занимаясь подслушиванием, но всегда и везде еще и утверждают, будто они не делают этого. Так, например, член Верховного суда Байрон Уайт отметил, что само правительство США в одном из своих отчетов признало факт подслушивания телефонных разговоров с помощью запрещенного электронного устройства.

Ален Уэстин в своей книге «Личная жизнь и свобода» о вторжениях в частную жизнь американцев рассказывает, как после запрещения Верховным судом перехватов телефонных и телеграфных сообщений «федеральные агенты просто игнорировали это судебное постановление и продолжали подслушивать телефонные разговоры, так как были уверены в том, что, хотя Верховный суд и принял свое решение, министр юстиции будет на их стороне». Касаясь дела Джудит Коплен, выпускницы колледжа Барнарда, работавшей в министерстве юстиции составительницей «политических анализов», которую обвинили в краже секретных документов, Уэстин пишет: «В 1948 г. дело Джудит Коплен привлекло внимание всей страны к вопросу о подслушиваниях, ибо обнаружилось, что агенты ФБР не только подслушивали все разговоры обвиняемой, которые она вела по домашнему и служебному телефонам, но и разговоры между нею и ее адвокатами, когда ее судили за передачу правительственной информации иностранцу. Отменив из-за этих подслушиваний свой приговор, судья Силвестер Райэн напомнил министру юстиции, что подслушивания, которыми занимается ФБР, остаются «незаконными и запрещенными», несмотря на то, что министр юстиции и разрешал эти перехваты».

В 1965 г. юридическая подкомиссия сената заслушала показания о незаконных подслушиваниях разговоров правительственными агентами. Служащие Налогового управления признали, что подслушиваются телефонные разговоры не только лиц, находящихся на подозрении, но и его собственных агентов. Дж. Эдгар Гувер часто говорил, что ФБР подслушивает только в тех случаях, когда этого требуют интересы национальной безопасности, но из показаний в сенатской подкомиссии выяснилось, что «Саут-Уэстерн Белл телефон компани» предоставила в распоряжение ФБР специальные линии связи, которые вели в его штаб-квартиру для облегчения подслушивания телефонных разговоров подозрительных лиц. ФБР несколько лет подслушивала телефонные разговоры Мартина Лютера Кинга вплоть до его гибели в 1968 г. Это раскрылось в июне 1969 г., когда один агент ФБР показал в суде, что до мая 1965 г. он отвечал за телефонную слежку за Кингом, которая продолжалась и после названного времени. ФБР признало, что занималось подслушиванием телефонных разговоров как Кинга, так и лидера черных мусульман Илайджи Мухаммеда.

Когда требование соблюдать правопорядок стало приобретать все большую политическую важность, конгресс в 1968 г. легализовал перехват телеграфных сообщений и электронное подслушивание. Конгресс просто узаконил то, что уже давно практиковалось. Для формы он требовал получения судебного ордера на слежку и перечислял лишь некоторые преступления, для раскрытия которых мог использоваться такой ордер. Но список этих преступлений был довольно велик, и ордер выдавался на 30 дней, причем его можно было бесконечно продлевать. Как сказал после принятия этого закона видный вашингтонский адвокат и политический деятель Джозеф Л. Раух, «установленные в нем ограничения ничтожны, и судебные ордера бессмысленны. Судья не может взвесить все данные. И потом всегда можно найти симпатизирующего вам, сговорчивого судью». Были в этом законе и лазейки. Так, в одном параграфе говорилось, что «любому должностному лицу, ведущему следствие или охраняющему закон», разрешалось подслушивание и электронная слежка без судебного ордера в течение 48 часов до обращения в суд за ордером во всех случаях, когда раскрытие «заговорщических действий, угрожающих интересам национальной безопасности», не терпит отлагательства. Здесь этот закон пошел дальше того, что было сказано в решениях Верховного суда 1967 г. (по делу Берджера и по делу Катца), допускавших такого рода слежку лишь по выдаче судебного ордера с указанием места, времени и имен лиц, чьи разговоры разрешалось подслушивать.

Хотя закон 1968 г. открывал широкие возможности для подслушивания, правительство тем не менее продолжало действовать, игнорируя его предписания. В июне 1968 г. правительство созналось, что сразу же после принятия закона 1968 г. оно вело подслушивание телефонных разговоров Дэвида Деллинджера и трех других обвиняемых по делу о «чикагском заговоре», суд над которыми состоялся после беспорядков во время национального съезда демократической партии 1968 г., без судебного ордера и игнорируя требование закона о получении такого ордера в 48-часовой срок после начала подслушивания. На следующий год, когда происходил суд над радикалами из организации «Белая пантера», власти опять сознались, что занимались подслушиванием в обход положений закона 1968 г. Министерство юстиции доказывало, что исполнительная власть, несмотря на 4-ю поправку к конституции, имеет неотъемлемое право заниматься подслушиванием без контроля со стороны судов, причем это право основано на обязанности президента защищать страну от тех, кто «собирается напасть на нее и свергнуть ее правительство незаконными средствами».

Апелляционный суд шестого судебного округа США отклонил этот довод министерства юстиции, заявив, что ни в конституции, ни в законах «ничего не сказано» в подтверждение подобного заявления министра юстиции Митчелла. Министр, однако, защищал американскую «либеральную традицию» не в риторическом плане, как она выражена в конституции, а в ее практическом воплощении. Редактор «Нью-Йорк тайме» Виктор Наваски, изучавший работу министерства юстиции при Роберте Кеннеди, писал: «Президент Франклин Д. Рузвельт перехватывал сообщения во имя «серьезных дел, связанных с обороной страны», «саботажем», «подрывной деятельностью». Гарри Трумэн занимался тем же по соображениям «внутренней безопасности». Оба Кеннеди говорили о «национальной безопасности», но кончили тем, что приказали подслушивать разговоры Мартина Лютера Кинга. Разница в том, что на протяжении по меньшей мере 30 лет министры юстиции разрешали ФБР перехватывать без судебных ордеров сообщения по делам, связанным с национальной безопасностью, причем свою аргументацию, обосновывающую эти действия, они излагали только в документах, не выходивших за стены их министерства. Митчелл же был первым министром юстиции, заявившим в суде, что все прежние министры юстиции (по крайней мере начиная с Роберта Джексона) не признавали в судах, что правительство без судебных ордеров подслушивает телефонные разговоры и перехватывает другие сообщения.

Так как законы и судебные решения практически не имеют значения по сравнению с колоссальной полицейской властью правительства, то, может быть, стоит лишь мимоходом упомянуть, что в 1971 г. Верховный суд заявил, что осведомителю не возбраняется без всякого ордера или другого официального разрешения записывать свои разговоры с теми или иными лицами при помощи потайного электронного устройства. Даже такой консервативный член суда, как Джон Харлэн, выражая свое несогласие с подобной практикой, говорил, что «простой гражданин, никогда в жизни не совершавший ничего противозаконного, привык считать, что он может вести свои частные разговоры свободно, откровенно и непринужденно, не думая о том, какие смысловые оттенки может иметь каждое произнесенное им слово для других, тех, кого он не знает и кто сам не знаком с его положением, – кто его вдруг подслушает и спустя годы после состоявшегося разговора включит его звукозапись и подвергнет его холодному и формальному анализу».

Итак, на местах конституционные права находятся в руках полиции, но в столице их используют исключительно по своему усмотрению ФБР и министерство юстиции. Выборные должностные лица и законодатели приходят и уходят, а полиция остается могущественной силой, перед которой часто заискивают и те, кто занимает выборные должности. Это особенно верно в отношении ФБР, не только потому, что шефом этого бюро долгое время был Дж. Эдгар Гувер, но и потому, что перед тайной полицией в любом обществе трепещут даже самые высокопоставленные лица.

Многие годы ФБР собирало сведения на американских граждан – из разных источников, проверенные и непроверенные, поступившие от разных осведомителей, известных по именам или анонимных, – и они до сих пор хранятся в секретных досье, заведенных чуть не на каждого из них. Эти досье ФБР используются при проверках «лояльности» правительственных служащих, а в 50-х годах в одном исследовании о такого рода «чистках» были воспроизведены выдержки из протоколов некоторых заседаний, на которых шла проверка «лояльности». Был случай, когда одному служащему бросили в лицо такое обвинение: «Поступили сведения, будто вы говорили другим, что вы против института брака, а ведь это значит, что вы разделяете один из догматов коммунистической партии», В другой раз «компрометирующей информацией» об одном служащем, которого потом по поводу нее и стали допрашивать, было следующее: «У нас есть один тайный осведомитель, который говорит, что как-то был у вас на квартире и целых три часа слушал запись оперы под названием «Колыбель будет качаться». Он рассказал нам, что эта опера – об угнетении трудящихся и о пороках капиталистической системы». В другом случае в досье на одну служащую содержалась информация о том, что она якобы написала письмо в Красный Крест и в нем задавала вопрос насчет сегрегации крови по расам в хранилищах крови, которые имеет Красный Крест. Еще в 1970 г. ФБР продолжало накапливать информацию о политических убеждениях американских граждан. После выстрелов в Кенте в начале 1970 г. студенты рассказывали, что агенты ФБР расспрашивали их про одного профессора социологии, задавая такие, например, вопросы: «Не проповедует ли он какие-нибудь радикальные взгляды?», «Не выступает ли он за уничтожение системы массовых коммуникаций в Соединенных Штатах?» Об одном преподавателе английского языка они спрашивали: «Не высказывался ли он когда-нибудь против правительства?»

В послевоенный период ФБР превращалось во все более могущественное бюрократическое ведомство со своими тайными агентами и доносчиками, огромным бюджетом, в учреждение, которое могло попирать все законы, оставаться совершенно безнаказанным и держать в страхе не только рядовых граждан, но даже своих собственных агентов. В 1970 г. один агент подверг критике ФБР и Гувера, заявив: «С нарушителями дисциплины в ФБР расправляются быстро и сурово… «Культ личности» директора пронизывает все ступени власти в ФБР… Низкопоклонство перед ним в той или иной форме – самый верный способ добиться «повышения»… Традиции не просто соблюдаются, они не дают нам шагу ступить, они душат нас». После этого агент, конечно, был уволен с работы в ФБР.

В 1970 г. началось строительство нового здания для штаб-квартиры ФБР, самого дорогого правительственного здания, какое возводилось за всю историю страны, – оно обойдется в 100 млн. долл. Что касается самого Гувера, то ФБР каждый год покупало ему новый пуленепробиваемый лимузин; в 1971 г. за такой автомобиль было заплачено 30 тыс. долл.

Один из самых важных фактов, касающихся ФБР, помимо огромной власти, которую оно приобрело как государственное учреждение, заключается в том, что ему удалось, с помощью небывалой по масштабам рекламы, широко внедрить в массы населения свой культ как «карающей руки», не останавливающейся ни перед каким насилием. Гувер был одним из самых решительных сторонников сохранения смертной казни в Соединенных Штатах, он сильней всех ратовал за более длительные сроки тюремного заключения, за разрешение полиции пользоваться самым страшным смертоносным оружием. Один случай, показавший, что ФБР и защитники гуманности по-разному относятся к насилию, произошел в 1969 г., когда один молодой американец, бывший морской пехотинец, служивший во Вьетнаме, похитил в Риме коммерческий самолет. Ему надо было сначала заправить самолет горючим, и ФБР решило воспользоваться этим обстоятельством, чтобы застрелить похитителя и вернуть самолет владельцам. Пилот самолета Дональд Дж. Купер потом рассказывал! «Римская полиция пристыдила ФБР. Агенты ФБР решили, что это будет просто «игра в бандитов и полицейских», они хотели завязать перестрелку с преступником, схватить его и сдать на руки властям. Но дело могло кончиться тем, что этот парень был бы «нечаянно» убит, самолет стоимостью 7 млн. долл. мог быть полностью разрушен, а четверо членов экипажа – получить ранения, может быть даже смертельные».

Вдобавок к тому, что уже было сказано в этой главе относительно разницы между конституционными правами на бумаге и в реальной жизни, то есть теми правами, которыми американцы пользуются на улицах, в судах, школах, на работе, в тюрьмах, казармах, следует подчеркнуть еще одно обстоятельство. Традиционные американские институты, благодаря которым богатство и власть сохраняются в руках сравнительно немногих, находят себе опору еще и в системе взглядов, которую в США разделяет большинство. Эта общепринятая система взглядов включает в себя: двойственное отношение к насилию, при котором насилие считается непозволительным для рядовых граждан, но одобряется, когда его совершают стражи закона и порядка (проведенный в 1971 г. опрос общественного мнения показал, что 85 % опрошенных американских мужчин считают грабеж насилием, но только 35 % считают насилием также и стрельбу полицейских по грабителям; мнение, согласно которому наказания, ранящие тело и душу человека, являются должным воздаянием за преступления против собственности; убеждение в том, что свобода слова должна ограничиваться всякий раз, когда государство сочтет создавшееся положение «чрезвычайным», и, что самое важное, вера в святость написанного человеком закона.

Важнейшим элементом воспитания и подготовки граждан в современном государстве является именно культивирование этого преклонения перед законом в «либеральных» и «демократических» государствах вроде Соединенных Штатов Америки…

Однако в послевоенный период, когда в США начались движения за гражданские права, антивоенные выступления, когда многим американцам пришлось на собственном горьком опыте познакомиться с американскими тюрьмами и судебной системой, стали зарождаться новые понятия, новые взгляды на правопорядок. Эти взгляды можно было бы сформулировать следующим образом.

Торопясь возвестить всему миру о благах современной цивилизации, США преувеличили достоинство того, что либералы в современных буржуазных государствах называют «правопорядком», означающим просто кодификацию, стандартизацию и узаконение всех основных несправедливостей, существовавших до нового времени: несправедливого распределения богатств, тиранического злоупотребления властью, широкого применения насилия, авторитарного контроля над личными человеческими взаимоотношениями и даже над человеческим разумом.

Величайшие несправедливости проистекают не из нарушений закона, а из повседневного действия законов. Ибо противозаконные поступки отдельных людей не идут ни в какое сравнение с беззакониями, которые творят финансово-промышленные корпорации ради получения прибыли и власть имущие – ради сохранения этой власти в своих руках. Потому-то глубочайшая коррупция бывает результатом не отклонения от установленных норм, а точного следования этим нормам.

То, что мы называем «законом», есть сложный комплекс установлений, из которых одни призваны защищать права человека, а другие – их нарушать, хотя от американцев требуют выполнять одинаково и те и другие, Но те лица, в чьих руках сосредоточена власть, подходят к законам дифференцированно, они выбирают, какие законы надо проводить в жизнь, а какие можно и обходить; какие законы следует нарушать, а какие – выполнять; какие законы надо принимать, а какие не допускать.

В работе судебной системы самый важный фактор – деньги, а справедливость в либеральном капиталистическом обществе распределяется так же, как деньги: теоретически каждый имеет на нее право, но одним ее достается много, а другим – совсем мало.

Судебная система США вовсе не нейтральна, она является правительственной сферой и защищает интересы власти, а не подвластных.

Внешняя величавость и спокойствие судов и судебной процедуры лишь скрывают суровую социальную действительность, которая начинается сразу же по выходе из зала суда: каждодневную жестокую борьбу людей за жизнь, каждодневное насилие, на котором держится весь общественный порядок. Приговоренный покидает пышную атмосферу суда с его игрой в законность, выходит за дверь и сразу попадает в иной мир, где царствует жестокость и страх и где с чувствами человека почти не считаются.

Постепенное осознание этих фактов даже небольшой частью населения Соединенных Штатов – признак того, что с 60-х годов в стране стали возникать новые веяния, зарождаться движение протеста, а это уже дает надежду на перемены.