Текст книги "США после второй мировой войны: 1945 – 1971"

Автор книги: Говард Зинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Фиаско политической системы

Подобно тому как экономический прогресс в условиях «либерального» капитализма сопровождается лишь символическими реформами, которые далеки от выполнения обещанного равенства, так и буржуазная политическая система «выдает» лишь символы демократии, не дающие народным массам никаких реальных возможностей участвовать в решениях, определяющих условия их жизни. Америка не пошла дальше символов демократии прежде всего по той причине, что правила демократии соблюдаются в США разве лишь в сфере «большой политики», где определенная часть граждан раз в несколько лет выбирает своих представителей в конгресс. Что же касается многочисленных «малых ячеек» повседневной жизни, то на них демократия не распространяется. Взять, к примеру, рабочее место американца. Где бы он ни работал, на фабрике или в конторе какой-нибудь компании, он везде видит строжайшую регламентацию и иерархическую лестницу, везде чувствует себя подавленным, отчужденным, утратившим свое «я». Дом и семья, эта будто бы тихая гавань, как когда-то считалось, стали миниатюрой общества в целом; здесь, как и там, мужчина доминирует над женщиной, старший – над младшим, а деньги правят всеми желаниями и чувствами людей. Колледжи и университеты – во власти невидимых хозяев: опекунов, директоров, президентов; что же касается тех, для кого эти учебные заведения будто бы и предназначены, – студентов и преподавателей, – то им вряд ли принадлежит какой-нибудь голос при решении их дел. Любой суд является безраздельной вотчиной судьи и его клевретов. Даже городские улицы и те уже все меньше и меньше принадлежат тем, кто на них живет, и все больше и больше – их врагам: уголовникам и полицейским.

На арене «большой политики», где американская либеральная демократия раздает свои самые громкие обещания, простому американцу делать нечего: возможности «самоопределиться», сделать самому что-то важное для его собственной жизни и всего окружающего она ему не дает. Американская политическая система считается представительной системой. Решения принимаются не непосредственно теми, кого они касаются, а их представителями – законодателями штатов, конгрессменами, сенаторами, губернаторами, президентом или лицами, которых те назначают: администраторами, федеральными и местными судьями и прочими. Решения, выносимые этими представителями, влияют на жизнь, свободу и стремление к счастью каждого американца. Конгресс и президент вырабатывают налоговую систему, от которой прямо зависит распределение доходов. Они решают, на что истратить деньги, собранные с налогоплательщиков, что дать стране – войну или мир, кого набирать в вооруженные силы, какое поведение считать преступным и за какие преступления наказывать, а за какие нет. Они решают, какие ограничения устанавливать на свободу передвижения или на свободу слова, Они решают, сколько в каждом году ассигновать денег на образование, здравоохранение, жилищное строительство.

Если представительная система по самой своей природе недемократична, то, следовательно, Соединенным Штатам еще далеко до настоящей демократии и достичь ее можно будет лишь тогда, когда будут созданы новые институты, выработаны новые методы принятия решений. Поскольку, однако, представительное правительство стоит ближе к народу, чем монархия, стало принято прославлять его как одно из замечательных проявлений либерализма в современную нам эпоху. В действительности даже в лучшем своем виде оно – только шаг в направлении к подлинной демократии. На его имманентные недостатки указывали еще Жан-Жак Руссо в XVIII в., Виктор Консидеран [3]3
  Виктор Консидеран (1808–1893) – французский социалист-утопист, – Прим. ред.


[Закрыть]в XIX в. и др.

Демократия, пришедшая на место монархий XVI–XVIII вв., – это лишь промежуточная стадия между абсолютизмом и истинной демократией. Монархи тоже утверждали, будто они представляют народ. Во Франции оба Наполеона, как позднее и диктаторы в других странах, прибегали к плебисцитам, а ведь выборы, которые проводятся в западных странах в настоящее время, – это, по существу, лишь видоизмененные плебисциты.

В 1956 г. американский социолог К. Райт Миллс в своей книге «Властвующая элита», оказавшей огромное влияние на молодое поколение его соотечественников, указывал на неадекватность политической системы Соединенных Штатов. Эта книга была его реакцией на благодушно-конформистское мнение об американской демократии, широко распространяемое в Соединенных Штатах всевозможными официальными учебниками и пропагандистской литературой, рассчитанной на широкие массы. Согласно этой «ортодоксальной» точке зрения, избирательное право, которым пользуется все более широкий круг граждан, и двухпартийная система – это два основных элемента того замечательного «плюрализма», который в американской политике обеспечивает господствующую роль различных групп, каждая из которых имеет свои интересы, вырабатывает компромиссные решения, позволяющие определенному числу людей пользоваться до» статочными благами для того, чтобы положение в стране оставалось стабильным и все в общем были довольны.

Миллс в своей книге доказывал, что при существующей в США политической системе большинство американцев не пользуется абсолютно никаким влиянием и что вся власть в стране принадлежит «тройственной» элите, состоящей из политических деятелей, бизнесменов и военных, действующих через свои институты, каковыми являются соответственно правительство, корпорации и вооруженные силы. В XX в. все эти три института достигли высокой степени централизации: политическая власть оказалась сосредоточенной в руках бюрократии, создавшей широко разветвленную сеть своих исполнительных органов; над всей экономикой страны властвуют ныне около 200 гигантских корпораций; колоссально разрослась военная машина, укрепляемая милитаристской «идеологией». Кроме того, эти три института взаимосвязаны, и ключевые посты в них взаимозаменяемы – так, генералы могут становиться президентами или управляющими корпораций, бизнесмены – членами правительства, и т. д.

Предвидя, что его будут потом критиковать, но не ограждая себя заранее от такой критики, Миллс отвергал идею, будто власть имущие сознательно сплотились в каком-то заговоре, но он отвергал также и теорию «самотека». Миллс указывал, что в критические моменты привилегированная верхушка, элита, умеет твердо настоять на своем. Для Миллса это важный вопрос, потому что на разобщенное руководство, которое только наблюдает за тем, что «случается», народ не может возлагать ответственность за происходящие события. Миллс подчеркивает, что население должно знать, кто обязан нести за них ответственность. Именно в этом вопросе он расходится в мнениях с «ортодоксальными» политологами либерального толка. Те часто готовы были признать факт концентрации власти наверху, но доказывали, что эта власть будто бы во многом ограничивается снизу. Миллс же, напротив, утверждал, что «на средних этажах государственно-политического здания образовался тупик… и что на нижнем его этаже возникло политически бесформенное общество… Американские верхи гораздо более сплочены и могущественны, а низы гораздо более разобщены и бессильны, чем обычно предполагают люди, внимание которых отвлечено средними органами власти, не выражающими воли низов и не определяющими решений верхов» [4]4
  Р. Миллс. Властвующая элита. М., ИЛ, 1959, с. 58. – Прим. ред.


[Закрыть]. Между прочим, те социологи и политологи, которые хвалят американскую систему за то, что она-де ставит ограничения для центральной власти, сами принадлежат к «среднему классу», а борьба, которую они ведут, говорит Миллс, хоть и бывает шумной, но никакого смысла, пожалуй, не представляет.

Наблюдая за политической жизнью США в послевоенный период, Миллс мог констатировать, что в Вашингтоне власть в значительной мере перешла от конгресса к президенту. Конгрессмены были представителями местных групп власть имущих, и они были не прочь ставить важные вопросы общенационального значения. Но они были в большинстве консерваторами, причем партийная дисциплина и система старшинства в комиссиях только поощряли их консерватизм, и они слишком часто относились с полным доверием к президенту. Что же касается широких масс, то их возможности как-то контролировать и лимитировать президентскую власть были ограничены в силу того, что общественным мнением в США манипулируют, формируя его, средства массовой информации и пропаганды, а также учебные заведения.

На недостатки политической системы в Соединенных Штатах указывали не только такие радикалы, как Миллс. В 50-х годах даже политологи с установившейся репутацией умеренных прямо говорили, что американская представительная система, избирательные кампании – это отнюдь не идеальные средства обеспечения демократии. Во «Введении в демократическую теорию» Роберта Даля – а это очень авторитетная работа, и за ее автором признается ведущее место среди профессиональных политологов– выражались глубокие сомнения насчет того, насколько Соединенные Штаты демократичны, хотя ее автор с какой-то долей уверенности также утверждал, что американская представительная система пользуется все же относительным превосходством над другими. Даль отмечал, что «отцы-основатели» больше опасались тирании большинства, а не меньшинства и что американская политическая система, родившаяся из принятой тогда конституции, с самого начала имела целью не допустить низшие классы к активному участию в управлении страной. Он писал: «Люди бедные и необразованные уже в силу своей предрасположенности к политической пассивности лишают себя гражданских привилегий как избиратели… А поскольку у них ограниченнее, чем у богатых, доступ к организационным, финансовым и пропагандистским средствам, играющим столь важную роль в избирательных кампаниях, самих выборах, решениях законодательной и исполнительной властей, то это значит, что неимущим массам, о которых говорил президент Мэдисон, закрыт путь к чему-либо похожему на равный с другими контроль над правительственной политикой. На их пути стоит сравнительная недоступность для них необходимых средств и хорошо продуманная Мэдисоном система конституционных преград».

Уверенность Даля в демократичности американского общества основывается на слишком низких требованиях, какие он предъявляет к демократии. Даже если давать демократии такое поверхностное определение, как «правление большинства», то, говорит он, Соединенные Штаты не удовлетворяют и этому требованию, потому что в США «большинство редко решает вопросы конкретной политики».

Для Даля «выборы – это главный механизм, с помощью которого обеспечивается относительная ответственность властей перед руководимыми массами». Но, продолжает он, «важно отметить, как мало говорят результаты общенациональных выборов о том, чему отдает свои предпочтения большинство граждан. Эти результаты лишь показывают, кому из кандидатов на ту или иную выборную должность некоторые граждане отдали предпочтение в первую очередь». В голосовании участвует лишь около 60 % потенциальных избирателей на общенациональных выборах и около 40 % – на местных. Даль считает, что столь низкие показатели нельзя объяснять просто безразличием. Но, каковы бы ни были причины, говорит он, «в любом крупном буржуазном государстве результаты выборов не много могут сказать нам о том, кому или чему отдает предпочтение большинство и меньшинство». Еще меньше мы можем узнать об этом в период между выборами. Даль пишет: «Если вы внимательно изучите любое политическое решение, даже очень важное, вы, по-моему, всегда обнаружите, что лишь очень небольшая часть избирателей оказывает активное воздействие на политических деятелей, принимающих такие решения. Даже в такой важнейшей области, как внешняя политика, преобладающая часть американских граждан из года в год, как о том свидетельствуют вполне убедительные данные, высказывает свое предпочтение тому или иному политическому курсу (если высказывает его вообще) только тем, что идет к избирательным урнам и опускает бюллетени».

Даль утверждает, что участие в голосовании и активность избирателей в период между выборами «в высшей степени важны для обеспечения того, чтобы политические лидеры хоть как-тоучитывали пожелания простых граждан». Курсив здесь мой, и выражает он ту мысль, что, если поклоннику «американской демократии» больше, чем это, сказать о ней нечего, значит, демократия становится просто эвфемизмом.

Участие в голосовании, избирательный процесс, заявляет Даль, – это один из «двух основных методов общественного контроля, которые, действуя одновременно, заставляют избранных руководителей быть достаточно отзывчивыми к руководимым, чтобы это делало довольно заметной разницу между демократией и диктатурой». Ну а в чем же заключается второй метод? В связи с этим Даль пишет: «Другой метод общественного контроля – это постоянная политическая конкуренция между отдельными лицами, партиями или между теми и другими». А практически это якобы означает, что в стране существует «не власть меньшинства, а власть меньшинств». Однако можно привести много доказательств в подтверждение того, что и «власть меньшинств» вряд ли делает политический строй США подлинной демократией. Можно сослаться и на непропорционально большое влияние богатых групп населения по сравнению с бедными; и на отсутствие демократии в организациях, из которых состоят крупные политические партии; и на непредставительный характер крупнейших «лобби»: богатые врачи через Американскую медицинскую ассоциацию выступают от имени всех врачей, богатые фермеры через Американскую федерацию фермерских бюро выступают от имени всех фермеров, самые состоятельные профсоюзы выступают от имени всех рабочих. Даль находит некоторое утешение для себя в том, что американская система достигает «постепенного умиротворения сравнительно небольших групп». Но, если, скажем, авиастроительная промышленность (если брать такие «сравнительно небольшие группы») пользуется большим весом, чем престарелые граждане, космическая индустрия – большим влиянием, чем бедняки, а к голосу Пентагона в США прислушиваются гораздо внимательней, чем к голосу, например, студенческой молодежи, то что тогда остается от американской демократии?

То, что политические решения в США принимает элита, политологи иногда оправдывают тем, что массы пассивно поддерживают эти решения элиты, что они как-то мирятся с этими решениями, а это, дескать, доказывает, что в американском обществе существует в общем единство мнений. Однако Меррэй Левин в своем исследовании «Отчужденный избиратель» очень хорошо показал, что неучастие в выборах – это скорее результат безнадежности, а не одобрение того, что решает и делает элита.

Достаточная информированность избирателей – вот предварительное условие, необходимое для того, чтобы любые их действия – будь то демонстрации или участие в голосовании – могли оказывать влияние на политику страны. Но, как пишут Пол Лазарсфельд и его соавторы в книге «Голосование», явившейся плодом проведенных ими широких эмпирических исследований, «напрашивается вывод о том, что публика бывает не особенно хорошо информирована по насущным вопросам дня», когда приходит время идти на выборы. Это подтверждает и Энгус Кэмпбелл и его соавторы в книге «Американский избиратель»: «Слабая осведомленность избирателей насчет конкретных политических альтернатив, их неспособность реагировать на ту политику, какую проводит правительство, – единственное, чем можно объяснить то, что все попытки рассматривать результаты любых общенациональных выборов как определенный политический мандат могут быть только спекулятивными, противоречивыми и неубедительными».

Как, например, сейчас информированы массы по двум важнейшим вопросам? Один из них – налоговая структура, настолько сложная, что отважиться на лоббистскую деятельность в этой области могут только корпорации с несметным числом их бухгалтеров и финансовых экспертов. Рядовой же избиратель, для которого подоходный налог, взимаемый с него самого, и тот загадка, может лишь беспомощно стоять в стороне, пока президент, бюджетное управление и конгресс вырабатывают и утверждают налоговые законы. А решающая роль в определении налоговой структуры принадлежит большому бизнесу, ибо только он в состоянии разобраться, какие последствия она будет иметь для него и всей экономики, и добиваться того, чтобы она имела определенную, прежде всего выгодную ему, форму.

Или взять такую область, как внешняя политика. Правительство всячески старается внушить гражданам, что у него по этой части есть специальный опыт и особая информация, которая, если бы только можно было всю ее раскрыть, оградила бы официальную политику от всякой критики. Мы знаем, однако, что правительство скрывает от народа именно ту информацию, которая, стань она общеизвестной, выставила бы эту политику в очень многих случаях в таком свете, что для нее не нашлось бы никаких оправданий. Ложь, к которой правительство прибегло в 1961 г., когда была затеяна интервенция на Кубу; тайные махинации ЦРУ в Иране, Индонезии, Гватемале и других странах в 50-х годах; сокрытие важнейшей информации о событиях в Тонкинском заливе в 1964 г. – вот лишь несколько примеров того, как рядовые американцы становятся жертвами обмана, возведенного в государственную политику.

Какие сведения сообщать широкой публике – это целиком зависит от властей и частного бизнеса, потому что распространение информации находится только в их руках. Правительство в состоянии добиваться того, чтобы граждане понимали происходящие события так, а не иначе, ибо оно контролирует информацию в самом ее источнике, и тому служат президентские пресс-конференции, официальная пресс-информация, «случайная утечка» информации в прессу, «Белые книги», группы специалистов, будто бы умеющих «докапываться до истины» и разъезжающих по стране за счет налогоплательщиков. Что касается средств информации, находящихся в частных руках, радио-и телевизионных сетей, вещающих на всю страну, газет и журналов, выходящих массовыми тиражами, то они пользуются огромнейшим влиянием на умы людей. И критикам правительственной политики еще никогда не удавалось добиться «равных возможностей» с государственными учреждениями и частными агентствами и компаниями, которые контролируют и фильтруют эту лавину информации.

Всеобщее избирательное право, которое монархи XVII в. рассматривали как угрозу для себя, сделалось полезным инструментом контроля в руках современного государства. В журнале «Америкэн политикл сайенс ревью» была напечатана статья, авторы которой на основании проведенного ими в 1967 г. изучения того, как избиратели в штате Луизиана голосовали по разным вопросам в 1960, 1963 и 1964 гг., пришли к заключению, что всеобщее избирательное право лишь помогает тому, чтобы население оставалось лояльным к режиму, и никакой угрозы для собственников и их интересов не представляет. Они, в частности, писали: «Мы установили, что всеобщее избирательное право, участие населения в голосовании никакого ущерба никому не причиняют даже там, где вопросы, выносимые на голосование, могут самым непосредственным образом затрагивать права собственности… «Безответственные» элементы населения, то есть неимущие, могут голосовать с такими же чувствами ответственности и сдержанности, как и собственники. Решения, принимаемые народным голосованием, не влекут за собой никаких угрожающих последствий ни для общества в целом, ни для специфических экономических интересов господствующей прослойки общества. А раз нет нужды опасаться решений, выносимых народным голосованием, как это мы показали в нашем исследовании, то это делает вдвойне привлекательными выгоды всеобщего избирательного права как для «законных» властей, так и для стабильности в обществе».

В 50-х годах либеральные политологи США, давая оценку американским политическим механизмам, как будто бы были склонны считать главным их достоинством то, что они обеспечивают стабильность системы. Считалось, что большинство американцев живет хорошо, никто не оспаривал этого, и, может быть, именно это обстоятельство и наводило на такой вывод. Однако в 60-х годах начавшиеся волнения негров, матерей, живших на пособия, которых им не хватало, чтобы прокормить детей, сделанное «открытие», что бедность – это непреложный факт американской жизни, возросшее у многих сознание того, что государственные деньги расходуются вовсе не на общественно полезные цели, – все это выставило американскую политическую систему в совсем другом свете. Молодой политолог Джек Уокер, отвечая Далю и другим, разошелся с их мнением, будто главное достоинство политической системы США в том, что она «цементирует всеобщее согласие, культивирует умеренность и поддерживает социальный мир». Уокер писал: «Политическая стабильность– действительно вещь ценная, и я не хочу создать впечатление, будто я не признаю ее очевидную важность. Но я думаю, что… пришло время обратить наше внимание на гораздо более трудную задачу: как сделать так, чтобы в процесс управления страной вовлекалось все большее и большее число людей».

Тот факт, что американская политическая система отнюдь не отвечает названию «демократическая», какое ей приклеивают оптимисты, в настоящее время пользуется уже очень широким признанием, свидетельством чему является хотя бы характеристика этой системы, которую дал политолог из Принстонского университета Дуэйн Локкард. В своей книге «Извращенные приоритеты американской политики» Локкард не соглашается ни с тезисом Миллса о «властвующей элите», ни с плюралистским тезисом Даля насчет «власти меньшинств». Однако по своим взглядам он стоит ближе к Миллсу. Он считает, что и рассредоточенная власть на нижних ступенях системы, и власть, сконцентрированная в руках элиты, действуют в одном направлении – сохранения неравенства. Он пишет, что «как концентрация власти, так и ее рассредоточение являются факторами, воздействующими на формирование политики, ибо элита использует для достижения своих целей и власть, сосредоточенную в ее руках, и власть рассредоточенную, пользующуюся правом вето.

В конгрессе, например, власть чрезвычайно распылена, и потому там поставлен своего рода шлагбаум на пути любого законопроекта… Власть, вместо того чтобы иметь четкую структуру, распылена, переходит попеременно то к одним, то к другим группам… Но для процесса использования власти характерна одна постоянная черта: неимущим доступ в коридоры власти закрыт, а если и бывает открыт, то они входят туда, имея лишь ничтожные средства повлиять на кого-либо…»

Локкард заканчивает свое детальное исследование американской системы государственного управления с ее тремя «ветвями» – законодательной, исполнительной и судебной – следующими словами: «Итак, исторически сложившееся предубеждение против правительственных акций вообще, система рассредоточения власти в законодательных органах, тормозящая или нарушающая нормальный процесс выработки политики, независимая бюрократия, которая часто умышленно лишает ясности или изменяет принятый политический курс, и, наконец, федеральная система, распыляющая власть по отдельным штатам… – все это служит тому, чтобы препятствовать проведению политики, которая была бы выгодна неимущим».

Внутренняя политика США в послевоенный период лишний раз подтверждает, что американская система выборов в представительные органы, от конгресса и ниже, не обеспечивает необходимой защиты интересов обездоленных слоев населения. Все решения, принимаемые в конгрессе или в Белом доме, направлены на дальнейшее поощрение или сохранение ставшего традиционным несправедливого распределения богатства. Политические партии, демократическая и республиканская, сами недемократичны на всех уровнях, начиная с их «политических машин» на местах и кончая общенациональными съездами, созываемыми для выдвижения кандидатов в президенты. В конгрессе всеми делами вершат несколько узких групп. Верховный суд не принимает достаточно смелых решений, которые могли бы хоть как-то изменить соотношение классовых сил в стране в пользу трудящихся. Выборы превратились в периодический ритуал; на них все решают деньги и средства массовой информации, а насущные для страны вопросы четко не формулируются; рамки двухпартийной системы, в которых они проходят, и ограниченность информации, доступной для широкой публики, вообще снижают их значение.

Президентские выборы 1968 г. явились еще одним ярким примером недемократичности американской политической системы. В основном они не отличались от других избирательных кампаний, но на этот раз острота разногласий, вспыхнувших в стране из-за войны во Вьетнаме и расовой политики правительства, сделала неизлечимые пороки системы особенно заметными. Бросая чуть ли не открытый вызов 'широким массам, настроенным против войны во Вьетнаме, – а на это указывали, например, ион-росы общественного мнения, и тот факт, что под напором антивоенного движения президент Джонсон вынужден был уйти с политической сцены, – обе гласные партии выдвинули своими кандидатами в президенты людей, стоявших фактически за продолжение джонсоновской политики войны; демократическая – Губерта Хэмфри и республиканская – Ричарда Никсона. Избрание в 1964 г. Джонсона, который выдвигал «программу мира», а став президентом, чуть ли не сразу же встал на путь эскалации войны, еще раз продемонстрировало всю пустоту предвыборных политических обещаний и невозможность для общественности страны сколько-нибудь эффективно контролировать ее внешнюю политику. Журнал «Ньюсуик», который вряд ли можно отнести к радикальным критикам американской демократии, и тот настолько возмутился политическими трюками, которые предшествовали партийным съездам 1968 г., что вынужден был заявить: «Непреложный факт состоит в том, что кандидаты в президенты США выдвигаются не народом, а профессионалами в области партийной политики». Выдвижение кандидатом Хэмфри, о непопулярности которого не раз свидетельствовали и опросы общественного мнения, и первичные выборы весной и летом 1968 г., не должно было никого удивить, учитывая механизм отбора делегатов на общенациональные съезды политических партий и тот факт, что съезд демократической партии находился под контролем узкого круга профессиональных партийных политиков, которые устанавливали порядок заседаний, проверяли мандаты, владели председательским молотком и микрофонами.

Когда молодежь – либералы, радикалы, просто разочарованные – заполнила улицы Чикаго, протестуя против всего того, что происходило на этом съезде демократической партии, – а это по первой поправке к конституции США, разрешающей гражданам «мирно собираться», было как будто бы их законным правом, – мэр города Ричард Дэйли, «сильная рука» на съезде, вызвал полицию, которая начала разгонять демонстрантов с помощью дубинок и слезоточивого газа и многих из них арестовала. Досталось от полиции и тем, кто просто стоял и наблюдал за происходящим, – дубинки без разбора пускались в ход. Полицейские набросились и на присутствовавших здесь журналистов, фоторепортеров, отбирая у них и тут же ломая их фотоаппараты. События 1968 г. в Чикаго как нельзя более ясно показали, что за фасадом американской демократии и так называемого «избирательного процесса» на самом деле скрываются самый настоящий политический диктат и необузданный полицейский произвол.

Уже накануне съезда демократической партии 1968 г. стало совершенно ясно, что волна радикальных настроений, охвативших страну, толкает обе партии, республиканскую и демократическую, сколько бы каждая из них ни упражнялась в либеральной риторике, на союз. Как раз в то время помощник министра труда при президенте Джонсоне Дэниел Мойнихэн, которому вскоре предстояло занять важный пост в администрации Никсона, выступил перед членами организации «Американцы за демократическое действие» и сказал, что либеральные демократы должны искать пути к сотрудничеству, «рабочему партнерству» с консерваторами. Профессор Мойнихэн предупредил, что к войне во Вьетнаме и вспышкам волнений в городах может скоро прибавиться терроризм, а поэтому либералы должны «более ясно отдавать себе отчет в том, что в стабильности социального строя больше всего заинтересованы и они-сами, что, учитывая возникшую ныне угрозу для этой стабильности, им надо стремиться к заключению гораздо более эффективных союзов с консервативными политическими кругами, которые разделяют их озабоченность по поводу этой угрозы и считают, что непреклонная жесткость позиций любой из сторон опасна для существующего порядка вещей так я^е, как и анархистские требования перемен».

В послевоенные годы любой из президентов США, будь то либерал или консерватор, республиканец или демократ, стоял, можно сказать, все на той же мертвой точке: внешняя политика „холодной войны" и внутренняя политика, не идущая дальше символических социальных реформ. Когда Джон Ф. Кеннеди, пробыв год на президентском посту, представил стране бюджет на очередной финансовый год, вашингтонский журналист Джеймс Рестон – а его всегда отличали умеренность, проницательность, реализм – писал, что этот бюджет отнюдь не был нацелен на то, чтобы «в стране все вдруг изменилось». Кеннеди, отмечал Рестон, просто стремился «не лишить себя поддержки пользующихся наибольшим весом социальных групп, без которой его правительству было бы трудно добиваться такой его важной цели, как продолжение американской торговой и экономической экспансии», Кеннеди, писал Рестон, уклонился «от очень смелых атак на таком фронте, как борьба с безработицей». И он также «согласился понизить налог с капиталов, вкладываемых на расширение и модернизацию промышленных предприятий. Он не рвался в бой с консерваторами-южанами из-за гражданских прав. Профсоюзам он настойчиво рекомендовал не слишком завышать свои требования относительно заработной платы, с тем чтобы цены на американские товары могли обеспечивать им конкурентоспособность на мировых рынках и чтобы число рабочих мест в стране можно было увеличивать. Бизнесменов он старался заверить в том, что вовсе не хочет идти на „холодную войну" с ними на внутреннем фронте.

…На одной из своих пресс-конференций он отказался выполнить свое обещание запретить расовую дискриминацию в распределении жилья, которое строится на государственные средства, и предложил отложить решение этого вопроса, пока не будет достигнуто «национальное согласие» относительно искоренения этой дискриминации.

В политическом отношении такой подход лично для президента был выигрышным. Ровно за год до этого он победил на выборах – с ничтожнейшим перевесом голосов в свою пользу – как поборник либерализма. А первый год своего президентства он заканчивал уже другим человеком, похожим скорее на счетную машину.