Текст книги "Гробница Тутанхамона"

Автор книги: Говард Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Двадцать пятого декабря приехал Мейс, а спустя два дня, когда фотографирование и зарисовка плана достаточно продвинулись, из гробницы был извлечен первый предмет.

ПЕРЕДНЯЯ КОМНАТА

В этой главе мы хотели бы дать подробный обзор предметов, найденных в передней комнате. Читатель составит обо всем гораздо более ясное представление, если мы будем это делать систематически, а не перескакивать с одного на другое и не метаться из угла в угол, как на деле, естественно, поступали мы сами, охваченные горячкой открытия.

Переднюю комнату нельзя назвать большой – в ней всего 8,5 х 4 метра. Поэтому, хотя служители некрополя и оставили посреди комнаты узкий свободный проход, нам приходилось соблюдать предельную осторожность, так как любой неосмотрительный шаг или резкое движение могли причинить непоправимый ущерб одному из окружающих нас хрупких предметов. Прямо перед нами – нам приходилось переступать через него, когда мы входили в комнату, – лежал прекрасный кубок, изображенный на табл. 41. Он был из чистого полупрозрачного алебастра с двумя ручками в виде лотоса, поддерживающими по две коленопреклоненные фигуры, символизирующие вечность.

Если повернуться от входа сразу направо, перед нами оказывались, во-первых, широкий цилиндрический алебастровый сосуд, затем два погребальных букета из листьев, один прислоненный к стене, другой упавший, а напротив них выдвинутый к середине комнаты деревянный расписной ларец (табл. 15). Его, пожалуй, можно считать одним из ценнейших художественных сокровищ гробницы, и, когда во время первого осмотра мы его увидели, нам стоило большого труда от него оторваться.

Вся внешняя поверхность ларца покрыта тонкой гипсовой грунтовкой, а на нее нанесены раскрашенные рисунки очень тонкой работы: на резной выпуклой крышке – охотничьи сцены, на боковых стенках – картины сражений, на торцовых стенках – изображения фараона в виде льва, попирающего лапами своих врагов. Табл. 16-20 дают лишь приблизительное представление о тонкости этой росписи, которая намного превосходит все, что до сих пор было создано в Египте в этой области. Никакая фотография неспособна ее передать, так как, даже рассматривая оригинал, приходится пользоваться увеличительным стеклом, чтобы по-настоящему оценить мельчайшие детали, такие, например, как рисунок львиной шкуры или украшения на сбруе лошадей.

Но роспись этого ларца замечательна еще и другим. Мотивы изображенных на нем сцен египетские, трактовка тоже египетская, однако у нас создается впечатление, что во всем этом есть что-то чуждое искусству Египта. Объяснить, в чем, собственно, заключается разница, вам не удастся ни за что на свете. Эта роспись невольно напоминает совсем другое, хотя бы тончайшие персидские миниатюры, или вызывает любопытные ассоциации с живописью Беноццо Гоццоли [18]18
  Гоццоли, Беноццо (1420 – 1498) – итальянский художник, ученик Фра Анжелико


[Закрыть], навеянные, по-видимому, веселыми маленькими головками цветов, заполняющими свободное пространство.

Содержимое этого ларца было в чрезвычайном беспорядке. Сверху лежали пара сплетенных из папируса и тростника сандалий и царское одеяние, сплошь расшитое украшениями из бус и золотыми кружочками. Под ними находились другие украшенные одеяния, на одном из которых было нашито три тысячи золотых розеток, а также позолоченный подголовник, три пары отделанных золотом парадных сандалий и прочие самые разнообразные вещи. Это был первый ларец, который мы открыли, и, когда перед нами предстал подобный хаос, когда мы увидели, что все предметы уложены кое-как или, вернее, просто смяты и засунуты в полном беспорядке, мы были весьма обескуражены (табл. 24). Причина этого нам стала вполне ясна лишь позднее, но об этом пойдет речь в следующей главе.

Оставив в стороне несколько небольших и незначительных предметов, мы подошли к северной стене комнаты. В ней находилась соблазнительная запечатанная дверь, по бокам которой, охраняя вход, стояли две деревянные статуи фараона в полный рост, которые мы уже описывали. Даже тогда, когда мы увидели их в первый раз, наполовину заваленные и скрытые другими предметами, эти изваяния производили странное и внушительное впечатление. Теперь, когда они стоят в пустой комнате, где ничто больше не отвлекает внимания, а между ними сквозь пролом в стене виднеется золотой саркофаг, вид их внушает буквально трепет. Первоначально эти статуи были завернуты в льняные покровы, и это должно было еще больше усиливать эффект (табл. 8, 10).

Следует отметить еще одну небезынтересную особенность северной стены. В отличие от других стен комнаты вся ее поверхность покрыта штукатуркой. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не глухая стена, а просто перегородка.

Отсюда, повернувшись лицом к длинной западной стене, мы видим, что все пространство вдоль нее занято тремя большими ложами, боковые стороны которых образуются фигурами зверей. Ложа представляют собой прелюбопытные образцы, о которых мы знали только по стенной росписи в гробницах. Ни одного настоящего экземпляра такой мебели еще никто не видел. Первое ложе было с львиными головами, второе – с головами коров, третье – с головами какого-то фантастического чудовища, наполовину крокодила, наполовину гиппопотама. Каждое ложе для удобства переноски состояло из четырех частей: рама собственно ложа крепилась скобами и крючками к бокам зверей, а ноги зверей в свою очередь крепились сверху к открытой раме подставки. У каждого ложа по египетскому обычаю есть подножье, а изголовье отсутствует (табл. 13, 14).

На этих ложах, под ними и вокруг них громоздилось множество самых разнообразных более мелких предметов, тесно сложенных один возле другого, а иногда просто сваленных в кучу, как попало. О наиболее интересных из них мы постараемся рассказать.

Здесь, на первом от северной стены ложе с львиными головами, стояла кровать черного дерева с веревочной сеткой. На панели в ногах кровати были вырезаны изображения домашних богов. А на кровати лежала коллекция искусно украшенных посохов, полный колчан стрел и несколько составных луков.

Один из этих луков был оправлен золотом и украшен полосами надписей и животным орнаментом, инкрустированными металлом по дереву, – шедевр ювелирного искусства. Другой двойной составной лук с вырезанными на концах фигурами пленников был устроен таким образом, что Затылки пленников служили нарезками для тетивы; каждый раз, когда фараон натягивал лук, он мог тешить себя приятной мыслью, что одновременно душит двух пленников.

Под кроватью на ложе стояли четыре подставки для светильников из золота и бронзы совершенно необычной формы. В одной из них еще сохранился фитиль из скрученных льняных нитей, опущенный нижним концом в чашку для масла. Кроме этих светильников, здесь же стояли прелестные алебастровые сосуды для возлияний, а также сундучок с полуоткрытой крышкой и стенками, украшенными сверкающим бирюзовым фаянсом и золотом.

Как позднее выяснилось в лаборатории, в этом сундучке оказалось множество ценных и интересных вещей, например жреческое одеяние из леопардовой шкуры с нашитыми золотыми и серебряными звездами, причем голова леопарда была вызолочена и украшена цветным стеклом; затем очень крупный и превосходно сделанный скарабей из золота и лазурно-голубого стекла; пряжка, представляющая собой золотую пластинку с изображением охотничьих сцен, чрезвычайно тонкой работы зернью (табл. 30); скипетр из массивного золота и лазурного стекла (табл. 21); красивые цветные воротники и ожерелья из фаянсовых бус и, наконец, связка массивных золотых колец, завязанных в льняной платок (о них еще пойдет речь позднее).

Под ложем, на полу, стоял большой сундук из черного и красного дерева и слоновой кости, чудесно сочетающихся друг с другом. В нем было несколько небольших алебастровых и стеклянных ваз: два черных деревянных ларца, в каждом из которых лежала позолоченная змея-эмблема и символ десятого нома Верхнего Египта – Афродитополя; прелестное креслице с декоративной спинкой из черного дерева, слоновой кости и золота, настолько маленькое, что им мог пользоваться только ребенок; две складные скамеечки на низких ножках, инкрустированные слоновой костью, и алебастровая шкатулка, украшенная резным орнаментом, заполненным красками (табл. 45).

Напротив этого ложа отдельно на полу стоял длинный сундук из черного и окрашенного в белый цвет дерева с решетчатой подставкой и крышкой на петлях. Содержимое его было в чрезвычайном беспорядке. Сверху лежали смятые и свернутые рубахи и другие нижние одеяния, зато под ними, на дне сундука, были более или менее аккуратно уложены посохи, луки и большое количество стрел. Металлические наконечники у всех стрел были отломлены и украдены.

Очевидно, сначала в этом сундуке хранились одни посохи; стрелы и луки, в том числе и те, которые оказались на только что описанной нами кровати, а также множество других, разбросанных по всей комнате.

Многие посохи отличаются искусной работой. Один из них оканчивается изогнутой ручкой, на которой вырезаны фигуры двух пленников со связанными руками и переплетенными ногами: африканца, лицо которого сделано из черного дерева, и азиата с лицом, вырезанным из слоновой кости. Этот последний изображен с подлинным реализмом, как можно видеть на табл. 31.

На другом посохе весьма эффектно выглядит украшение из мелких чешуек, повторяющих узоры радужных крыльев жуков, а на остальных – рисунок, имитирующий кору различных пород деревьев (табл. 34).

Кроме посохов, здесь же лежал бич из слоновой кости и четыре меры, длиною в локоть.

Чуть левее, между этим ложем и следующим, стоял туалетный столик и громоздилась целая куча великолепных резных алебастровых сосудов для благовоний (табл. 40-42).

Вот все, что касается первого ложа. За ним, прямо напротив входа в комнату, стояло второе ложе с коровьими головами, загроможденное еще больше первого. На этом ложе в шатком равновесии стояла еще одна деревянная кровать, выкрашенная в белый цвет; а на ней чудом держались два стула, вернее табурета, – один плетенный из тростника, поразительно современный как по форме, так и по рисунку, и второй – из слоновой кости и красного дерева.

Под кроватью на раме ложа среди прочих предметов виднелись еще одно белое резное кресло, любопытная круглая шкатулка с инкрустациями из пластинок слоновой кости и черного дерева и два золоченых систра (табл. 21, Б). Эти музыкальные инструменты обыкновенно связывают с Хатор – богиней радости и танца. Правда, у нее есть и другие атрибуты.

Все пространство в центре под ложем занимала груда овальных деревянных футляров, в которых были уложены жареные утки и другие жертвенные яства.

На полу, напротив ложа, стояли два деревянных ларца. На крышке одного из них лежали брошенный здесь воротник и связка колец, широкий табурет, сплетенный из тростника, и другой поменьше, из дерева и камыша.

Содержимое более крупного ларца было весьма интересным и разнообразным. В перечне, начертанном иератикой на его крышке, значилось семнадцать предметов из синего лазурита. Из них в ларце оказалось только шестнадцать ваз для возлияний из синего фаянса, а семнадцатая была найдена позднее в другом углу комнаты. Вместо нее в ларец было небрежно засунуто несколько других фаянсовых чаш; два оправленных по краям в синий фаянс бумеранга из электрона – сплава золота и серебра; прелестный маленький ларчик резной слоновой кости; фильтр для вина из известняка; необычайно искусно сделанные тканые одеяния и большая часть парадного панциря (табл. 25, 26).

Этот панцирь, к более подробному описанию которого нам еще предстоит вернуться в других главах, состоял из нескольких тысяч золотых, стеклянных и фаянсовых деталей. Собранный полностью и хорошо очищенный, он несомненно будет единственной в своем роде вещью, когда-либо созданной в Египте.

Между вторым и третьим ложами лежало на боку небрежно брошенное здесь великолепное кресло кедрового дерева с искусной и тонкой резьбой, украшенное золотом (табл. 48).

И вот мы подходим к третьему ложу. Два чудовищных зверя, разинув пасти и показывая зубы и языки, сделанные из слоновой кости, образуют его боковые стороны. На ложе одиноко стоит большой ларец с округлой крышкой. Рама его – из черного дерева, стенки выкрашены в белый цвет. Этот ларец предназначался для нижней одежды. В нем еще остались кое-какие веши, полотняные одеяния и тому подобное. Все они сложены и скручены в тугие маленькие свитки, которые мы, когда впервые вошли в гробницу, по ошибке приняли за свитки папирусов.

Под этим ложем стоит еще одно изумительное произведение искусства, пожалуй, самое значительное из до сих пор обнаруженных в гробнице – сплошь обитый золотом, инкрустированный стеклом, фаянсом и цветными камнями трон фараона (табл. 50).

Ножки трона в форме кошачьих лап оканчиваются львиными головами – простыми и в то же время очень реалистичными. Ручками служат великолепно изваянные крылатые змеи, увенчанные коронами. Между брусьями, поддерживающими спинку, изгибаются шесть кобр из позолоченного и инкрустированного дерева. Но красой всего трона является, конечно, его спинка. Я могу без малейших колебаний утверждать, что прекраснее этой панели в Египте еще ничего не находили. К сожалению, одноцветная фотография дает лишь самое приблизительное представление о красоте этого шедевра.

На спинке кресла изображен один из залов дворца. Это комната, украшенная по бокам колоннами, увенчанными цветочными гирляндами, фризом из уреев и карнизом с традиционным рисунком. Сквозь отверстие в крыше солнце посылает свои дающие жизнь благословляющие лучи. Сам фараон в непринужденной позе сидит на покрытом подушками троне, небрежно закинув руку за его спинку. Перед ним стоит его жена. У нее тонкая девичья фигура. По-видимому, она помогает фараону заканчивать туалет: в одной руке у нее маленькая ваза с благовониями или умащениями, а другой она нежно умащает плечо мужа или стряхивает каплю благовонной эссенции на его ожерелье. Простая, скромная домашняя сценка, но сколько в ней жизни, чувства, движений.

Краски спинки трона необычайно ярки и эффектны. Лица и обнаженные части тела фараона и его жены сделаны из красной стеклянной пасты, головные уборы – из сверкающего, похожего на бирюзу, фаянса, а их одежда – из серебра, которому время придало изысканный редкий оттенок. Короны и ожерелья и все орнаментальные детали панели инкрустированы разноцветным стеклом и фаянсом, сердоликом, а также совершенно неизвестным сочетанием прозрачных кварцевых пластинок с подкладкой на цветной пасты, очень напоминающим итальянскую стеклянную мозаику. И все это на фоне листового золота, которым обит весь трон.

В первоначальном виде, когда золото и серебро еще не потускнели, этот трон должен был представлять собой поистине ослепительное зрелище – слишком ослепительное для европейцев, привыкших к пасмурным небесам и неопределенным оттенкам. Но сейчас, несколько потускнев от налета на металле, краски трона создают необычайно привлекательное и гармоничное впечатление.

Независимо от художественной ценности этот трон – также важнейший исторический памятник. Украшающие его изображения как бы иллюстрируют политические и религиозные противоречия во время правления Тутанхамона.

Сначала Тутанхамон придерживался концепции, полностью основанной на религии Тель-эль-Амарны с культом солнечного бога Атона. Об этом свидетельствуют человеческие ладони на концах солнечных лучей, изображенных на спинке трона. Однако картуши здесь удивительно сочетаются. На некоторых из них имя Атона стерто и заменено именем Амона, а то время как на других имя Атона сохранилось. По меньшей мере странно, что предмет со столь явными следами ереси был публично погребен здесь, в твердыне религии Амона. Очевидно, не случайно на этих частях трона сохранились остатки покрывавшей их льняной ткани. По всей видимости, Тутанхамон вернулся к старой религии не вполне по собственному убеждению. Наверное, он решил, что трон слишком ценная вещь, чтобы его уничтожать, и хранил его в одном из самых интимных покоев своего дворца. Но точно так же возможно, что уничтожение имени Атона удовлетворило фанатиков и фараону не приходилось прятать от них свое сокровище. На сиденье трона лежала скамеечка для ног, которая обыкновенно стояла перед троном. Она сделана из позолоченного дерева и темно-синего фаянса с изображениями наверху и на боковых стойках связанных простертых ниц пленников. Таков был повсеместно распространенный на Востоке обычай. «Из твоих врагов я сделаю подножье для ног твоих», – говорится в псалмах, и, разумеется, при случае это общепринятое выражение осуществлялось на деле.

Перед ложем стояли два табурета, один из простого дерева, окрашенный в белый цвет, другой из черного дерева, золота и слоновой кости. Ножки последнего выточены в форме утиных голов, а верх представляет собой имитацию леопардовой шкуры, на которой когти и пятна инкрустированы слоновой костью. Такого совершенного образца подобной работы мы еще никогда не встречали (табл. 36).

За табуретами, у южной стены комнаты, находилось немало других интересных предметов; прежде всего – напоминающий ковчег сундук с двойными дверями, запертыми задвижками из черного дерева. Весь этот сундук полностью обшит толстым листовым золотом, на котором выбит изящный барельеф, с восхитительной наивностью передающий многочисленные эпизоды из повседневной жизни фараона и его жены (табл. 33). Все они подчеркивают дружеский характер отношений между мужем и женой, все исполнены естественной доброжелательности, столь характерной для подлинной Амарнской школы. И не следует удивляться тому, что и здесь вместо имени Атона всюду стоит имя Амона, так как и в этом случае имена были просто изменены.

Внутри ларца стоит маленький пьедестал, свидетельствующий о том, что раньше в нем хранилась статуэтка, возможно золотая и, к сожалению, слишком ценная, чтобы грабители ее не заметили. Там же лежало ожерелье из огромных бусин – золотых, сердоликовых, из зеленого полевою шпата и синего стекла – с большой золотой подвеской, с редким изображением богини-змеи; здесь же мы нашли значительную часть нагрудного панциря, который уже описывали, когда речь шла о другом ларце.

Возле этого ковчега стояла большая статуэтка ушебти [19]19
  Ушебти – так называемые «ответчики», статуэтки слуг и рабов, которые клали в гробницу, с тем чтобы они «работали» на ее владельца в Царстве мертвых. – Прим. ред.


[Закрыть] фараона из резного вызолоченного и раскрашенного дерева, а немного подальше из-за перевернутого кузова колесницы виднелась другая статуя необычной формы: ее руки были словно отрезаны чуть ниже плеч, а туловище – несколько ниже пояса. Эта статуя точно соответствовала нормальным размерам человека. Она выкрашена в белый цвет, явно имитирующий цвет нижней одежды. Поэтому можно почти с полной уверенностью сказать, что она служила фараону манекеном, на котором примеривались его одеяния, а возможно, и воротники-ожерелья (табл. 39).

В этой же части комнаты стоял еще один ларь для одежды и были разбросаны фрагменты позолоченного балдахина или ковчега необычайно легкой конструкции. Собирать его было очень легко. По-видимому, он служил для путешествий: балдахин возили за фараоном во всех его поездках и по первому же приказу моментально раскладывали, чтобы укрыть фараона от солнца.

Остальную часть южной стены и всю восточную стену до самого входа занимали части разобранных колесниц. Их по меньшей мере четыре. Как видно по фотографии, они свалены друг на друга в страшном беспорядке, в каком их оставили грабители, перевернувшие все, чтобы сорвать с колесниц наиболее ценные части покрывавших их золотых украшений. Но в таком разгроме виноваты не только грабители. Дверной проход был слишком узок, чтобы в него могла пройти вся колесница. Поэтому, чтобы внести колесницы в комнату, их оси сознательно перепилили пополам, колеса сняли, свалили в кучу, а оголенные кузова положили отдельно.

Чтобы собрать и реставрировать эти колесницы, нам предстояло преодолеть немалые трудности, но в случае успеха результаты могли оправдать любую затрату времени. Колесницы были сплошь покрыты золотом, каждый сантиметр которого украшали либо чеканные рисунки и сцены, либо инкрустации из цветного стекла и камней. Все деревянные части колесниц хорошо сохранились и почти не нуждались в обработке, что же касается сбруи и других кожаных частей, то здесь дело обстояло иначе. Невыдубленная кожа под действием сырости превратилась в неприглядную черную вязкую массу. К счастью, вся кожаная упряжь была почти сплошь украшена золотыми накладками, и по этим украшениям, которые хорошо сохранились, мы надеялись восстановить все остальное.

Вперемешку с частями колесниц здесь лежало множество самых разнообразных мелких предметов, таких, как алебастровые сосуды, несколько посохов и луков, сандалии, украшенные бусами, и набор из четырех опахал из конского волоса с позолоченными деревянными ручками, оканчивающимися львиными головами.

Итак, мы завершили полный обход передней комнаты. На первый взгляд, мы осмотрели все, но если обратиться к нашим заметкам, то окажется, что в комнате насчитывается шестьсот-семьсот предметов, в то время как мы не упомянули и сотни. Полное представление об объеме открытия может дать, конечно, лишь законченный каталог, составленный по регистрационным карточкам, но о таком каталоге в данной книге, разумеется, не может быть и речи. Здесь нам придется ограничиться лишь более или менее суммарным описанием важнейших предметов. Их подробное изучение ляжет в основу будущих монографий. А сейчас всякая попытка дать подробный отчет о найденных вещах в любом случае обречена на провал, потому что для этого нужно предварительно проделать огромную восстановительную работу, которая продлится немало месяцев, а может быть, и лет, если обрабатывать материал так, как он того заслуживает.

Не следует также забывать, что до сих пор мы имели дело только с одной передней комнатой. А ведь, кроме нее, есть еще до сих пор совершенно нетронутые внутренние комнаты, где мы надеемся найти такие сокровища, которые превзойдут все, что нами найдено до сих пор.

МЫ ПЕРЕНОСИМ ВЕЩИ ИЗ ПЕРЕДНЕЙ КОМНАТЫ

Переноска всевозможных предметов из передней комнаты весьма напоминала игру в гигантские бирюльки. Все вещи здесь были так тесно навалены, что почти ни до одной невозможно было добраться, не рискуя при этом сильно повредить другие. А в отдельных случаях вещи были так неразрывно скучены, что, извлекая из общей груды хоть одну, приходилось сооружать сложную систему подпорок и подставок, чтобы остальные предметы не обрушились.

Наша жизнь в этот период напоминала кошмар. Мы едва передвигались, боясь налететь на какую-нибудь подставку и обрушить всю груду. Во многих случаях никто не мог сказать заранее, достаточно ли этот предмет крепок и не развалится ли он от собственной тяжести. Некоторые вещи прекрасно сохранились и были прочны, как новенькие, зато другие еле держались, и перед нами то и дело возникал вопрос, реставрировать ли их тут же на месте или подождать, пока это можно будет сделать в более подходящих условиях лаборатории. Мы всегда старались работать в лаборатории, но иногда переноска отдельных предметов оказывалась просто немыслимой, так как без предварительной обработки они бы почти наверняка рассыпались.

Взять хотя бы сандалии, расшитые узором из бус. Нитки на них совершенно истлели. Они казались в превосходном состоянии, пока лежали на полу комнаты, но стоило лишь к ним прикоснуться – и единственное, что осталось бы у вас в руках, – это горсть разбросанных, утративших свое назначение бусинок. Это был типичный случай, когда требовалась обработка на месте при помощи спиртовой горелки и парафина. Спустя час-другой, когда парафин затвердел, сандалии уже можно было поднять и обращаться с ними довольно свободно.

Или еще один случай с погребальными букетами. Без предварительной обработки от них просто ничего бы не осталось. Зато после трех-четырех опрыскиваний раствором целлулоида они хорошо вынесли переноску, а затем были упакованы почти без единого повреждения.

В других случаях, особенно когда дело касалось более крупных предметов, мы предпочитали применять в гробнице лишь частичную их обработку, с тем чтобы вещи можно было спокойно донести хотя бы до лаборатории и уже там подвергнуть их более действенным средствам консервации.

Таким образом, каждая вещь ставила перед нами совершенно особую проблему, а иногда, как я уже говорил, только эксперимент позволял решить, как следует поступать в том или ином конкретном случае.

Работа продвигалась медленно, мучительно медленно, и требовала максимального нервного напряжения. Каждый из нас все время ощущал тяжесть страшной ответственности. Это чувство испытывает каждый археолог, если он обладает «археологической совестью». Предметы, которые он находит, принадлежат не только ему, и археолог не имеет права обращаться с ними, как ему заблагорассудится, сберегая то, что понравилось, и отбрасывая то, что не приглянулось. Эти предметы – дар, переданный прошлым настоящему, в то время как археолог, через чьи руки они проходят, – всего лишь привилегированный посредник. И если сумма сведений, заключенных в этих предметах, уменьшается из-за его небрежности, неловкости или невежества, он сознает, что совершил тягчайшее с точки зрения археологической науки преступление. Уничтожить какое-либо вещественное доказательство легче всего; восстановить же его невозможно. Достаточно из-за усталости, а иной раз из-за спешки оставить без обработки какую-нибудь ничтожную деталь или провести обработку не до конца, на скорую руку, – и вы уже рискуете навсегда упустить ту единственную возможность, которая позволяет обогатить наши знания новым важным фактом.

Большинство людей – среди них, к несчастью, встречаются и археологи – по-видимому, считают, что предмет, купленный у антиквара, имеет такую же ценность, как и найденный на месте раскопок. Они воображают, что по-настоящему изучать вещь можно только тогда, когда она очищена, описана, занесена в каталог под соответствующим номером и выставлена на опрятной музейной витрине. Но это глубочайшее заблуждение. Полевая работа археолога имеет первостепенное значение. Если бы все раскопки велись так, как нужно, сознательно и систематически, мы знали бы о прошлом Египта в два раза больше, чем знаем сейчас, – теперь этот общепризнанный факт не вызывает ни малейших сомнений. В складах наших музеев свалено множество предметов, каждый из которых мог бы дать ценнейшие сведения, если бы только сумел рассказать, где он был найден. В бесчисленных ящиках пылятся груды обломков, из которых можно было бы восстановить предметы целиком, если бы сохранились хоть какие-то заметки о том, как они были обнаружены.

Учитывая, какая огромная ответственность все время лежит на археологе, ведущем раскопки, нетрудно представить, как чувствовали себя мы сами. Нам посчастливилось найти богатейшую коллекцию предметов эпохи древнего Египта, самую значительную из когда-либо обнаруженных. Теперь мы должны были доказать, что достойны такой удачи.

Нам предстояло преодолеть слишком много препятствий. Опасность ограбления держала нас все время в страхе. Вся округа была полна слухами о сокровищах гробницы. Из уст в уста передавались фантастические рассказы о найденных в ней драгоценностях и золоте. Каждую ночь можно было ожидать нападения с целью ограбления гробницы, и, как показывал опыт прошлого, такие опасения возникали не без основания.

Чтобы предотвратить подобное ограбление, было сделано все возможное. В Долине была организована сложная система дневной и ночной охраны: три группы стражи, каждая из которых находилась в особом подчинении. Это были группы Службы древностей, подразделение солдат, присланное правителем Кене, и, наконец, особая группа стражи, состоявшая из самых надежных работников нашей экспедиции. Кроме того, вход в гробницу закрывался прочной деревянной решеткой, а вход в переднюю комнату – второй решеткой из массивных стальных прутьев. Каждая из них запиралась четырьмя цепными затворами. Во избежание всяких случайностей ключи от замков постоянно находились у одного специально назначенного работника-европейца нашей группы, который никогда с ними не расставался и не имел права передавать их даже своим коллегам хотя бы на самое короткое время. А чтобы уберечься от мелких или случайных краж, мы производили все работы только своими руками.

Не меньшее беспокойство вызывало у нас и состояние многих предметов. Было совершенно очевидно, что сохранность некоторых вещей целиком зависит от нашей осторожности и от тщательности предохранительной обработки, и бывали моменты, когда наши сердца замирали.

Кроме всего этого, у нас были и другие помехи, например посетители, о которых мне придется говорить ниже. Все время, пока мы не завершили работы в передней комнате, наши нервы, не говоря уже о настроении, находились в ужасном состоянии.

Но пока не стоило и думать об окончании работы, которая даже не начиналась. Мы должны были приняться за дело со свежими силами. Нервничать и выходить из себя было просто не время.

Естественно, нашей первой и основной заботой оставалась фотосъемка. Прежде чем что-либо сделать или что-либо сдвинуть с места, необходимо было произвести целую серию панорамных снимков, чтобы запечатлеть общий вид передней комнаты.

Из осветительных приборов мы располагали двумя лампами на подставках мощностью в три тысячи свечей. При помощи этих ламп и производились все фотосъемки в гробнице. Разумеется, приходилось давать довольно продолжительные выдержки, зато получалось благоприятное освещение. Оно даже было лучше, чем отраженный системой зеркал солнечный свет или вспышки магния – два варианта, которые мы могли бы еще избрать. Но последний из них, кроме всего прочего был попросту опасен в тесноте загроможденной комнаты.

К счастью, неподалеку находилась пустая гробница без всяких надписей – обнаруженный Девисом тайник Эхнатона. Мы добились от правительства разрешения использовать эту гробницу как фотолабораторию, и Бертон расположился в ней со своим оборудованием. Это не совсем устраивало нас, но мы готовы были примириться с некоторыми незначительными неудобствами, лишь бы лаборатория находилась под боком. Ведь во время пробных съемок Бертону приходилось то и дело бегать туда и проявлять снимки, не сдвигая с места фотоаппарата. Но даже эти его короткие переходы от гробницы к гробнице были манной небесной для толпы любопытных посетителей, постоянно окружавших раскопки. В течение зимы было много дней, когда это служило для них единственным развлечением.

Когда предварительные фотосъемки закончились, мы сделали следующий шаг. Теперь было необходимо выработать эффективный метод регистрации предметов, находящихся в комнате. Это очень важно для того, чтобы впоследствии можно было составить ясное представление о точном первоначальном расположении той или иной вещи.