Текст книги "Последний бойскаут"

Автор книги: Говард Хайнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– С одного выстрела – наповал. Палил прямо в упор, – добавил Тейлор со смешком.

– Ах вы скоты! – только и сказал Джо.

– Кто мы такие – это другое дело. А пока что лос-анджелесская полиция со страшной силой разыскивает именно тебя. И зачем только ты бросил свой «магнум» прямо рядом с трупом? Как-то это непрофессионально с твоей стороны. Или растерялся?

– Зачем вам понадобилось брать меня на крючок? – впрямую спросил Джо.

– Ну, это уже отдельный разговор, дружок. Полицейский этот – просто для подстраховки, чтоб ты не дергался понапрасну, не делал лишних движений, так сказать. Ты у нас на поводочке теперь.

Марком со вкусом прихлебнул из стакана.

– Ты ведь представляешь себе род моих занятий, верно? – продолжал он. – Да, Джо, футбол – это моя жизнь. У меня столько с ним связано… Но романтическая пора миновала – ничего не осталось практически от тех времен, когда на футболистов смотрели, как на рыцарей, как на лучших представителей американского образа жизни. Ты представляешь – на нашем последнем матче было всего лишь сорок две тысячи зрителей. Все меньше людей интересуется футболом. А игроки, эти сукины дети, становятся все жаднее и жаднее. Жалуются, что мало мы им платим, и только одно знают: дай мне, дай мне… А потом нажираются каких-то таблеток и стреляют себе в башку на глазах у всех. А мы теряем на этом большие деньги.

– Какая трудная жизнь… – не без ехидства сказал Джо. – Просто каторга.

– Еще бы.

Казалось, Марком не уловил иронии Ханбека.

– И теперь ты хочешь подкупить сенатора, чтобы были легализованы футбольные тотализаторы? – спросил Джо.

Впрочем, прозвучало это без вопросительной интонации.

– А что делать? – развел руками Марком. – Героев в футболе больше нет. Идеализма – тоже. Единственное, на что осталась надежда, это тотализаторы. Раз они и без того существуют – почему бы их не узаконить? Меньше будет всякой суеты…

– И наварить можно куда больше – верно, ведь? – добавил Джо.

– А как же, – согласился Марком. – Речь ведь идет об очень больших деньгах: миллиарды долларов подпольно переходят из рук в руки. Девять нулей – это ведь не шутка, сынок.

– Я тебе не сынок, мать твою…

Но Марком пропустил мимо ушей его реплику и продолжал:

– Ты что-нибудь слышал про сенатскую комиссию, которая занимается увязкой проблем профессионального спорта и азартных игр?

– Слышал.

– Так вот: осенью будет голосование по интересующему меня вопросу. И все уже у меня в кармане – кроме известного тебе сенатора Келвина Беннарда. Он председатель комиссии – и все зависит от него. Они ж там – как бараны: куда пастух – туда и они.

– Что – не хочет лезть к тебе в карман?

– Я пытался подкупить этого сукина сына, Джо. Но он мне деньги вернул, потому что я предложил слишком мало, по его мнению.

– А сколько ему нужно?

– Губа не дура: шесть миллионов. Или он сразу обратится в полицию. Ну не скот, а? Двойную игру ведет – вот они каковы, наши политики.

Марком удрученно покачал головой.

– Господи, до чего докатилась Америка… Но, может, все же удастся купить этого сукиного сына.

– Он вообще-то – та еще штучка, – сказал Джо. – Пожалуй, он не по зубам даже для тебя.

– Вот именно, мальчик мой, – вздохнул Сэм Марком. – Вот именно… И поэтому мы его убьем. И подставим тебя – чтобы за убийство сенатора Беннарда взяли Джо Ханбека.

– Ах, вот как?..

Президент клуба «Лос-Анджелесские жеребцы» молча развел руками.

22

– Вы еще раз прочтите мое заявление! – Джимми зло смотрел на Бенджамина Роджерса. – Я бы вас просил прочесть его повнимательнее!

Роджерс устало посмотрел на Дикса.

– Я уже читал ваше заявление, мистер Дикс. И очень внимательно читал, смею вас уверить. Хотите, я расскажу вам его наизусть?

– Вы что, издеваетесь? – заорал Джимми. – Вы здесь для чего сидите: чтобы работать или чтобы дурака валять? Меня чуть не убили, а этот козел издевается!

– Сам ты козел! – оскорбился Роджерс. – Ты достал меня со своей бумажкой, где ты ее только откопал, наверняка в сортире.

– Здесь же и откопал. Действительно – это заведение похоже на сортир, – не остался в долгу Джимми. – Я ошибся, ах, простите-извините, я думал, что здесь полицейский участок, а это всего-навсего сортир.

– Не зарывайся, Дикс, – сказал Бен. – Сам прочти свое идиотское заявление, и ты поймешь, что разговаривать здесь не о чем.

– Почему идиотское? Здесь же все написано! – Джимми взял со стола заявление и прочел вслух: «Я, Джеймс Дикс, считаю своим долгом заявить…»

– Не указан год рождения, – прервал его Роджерс.

– Чей год рождения? – не понял Джимми.

– Ну не мой же, – с улыбкой сказал Роджерс.

– А зачем? – удивился Джимми.

– Так принято, – пояснил Бенджамин Роджерс. – Видишь, ты не знаешь даже, как пишутся такие заявления, а чего-то требуешь, кричишь. Нехорошо это, Дикс. В полицейском участке надо вести себя прилично и не оскорблять никого.

– Я никого и не оскорбляю, – снова завелся Джимми. – И откуда мне знать, как пишутся эти чертовы заявления, меня раньше не пытались убивать. А если нужен мой год рождения, так я его сейчас впишу.

– Уж пожалуйста, – Роджерс подал Джимми ручку.

Лейтенант Роджерс уже немного устал. Редкостная настойчивость у этого футболиста, еще по матчам было заметно. Неужели он не понимает, что заниматься этим делом не стоит, если туда впутаны люди Сэма Маркома и Келвина Беннарда. И скорее всего, это неправда. Что он там написал? «Меня хотели убить по приказанию Сэма Маркома люди, приехавшие на двух машинах. Они угрожали мне оружием. Я подозреваю, что в этом деле замешан также и сенатор Беннард. Они заинтересованы в моей смерти, так как я располагаю множеством данных против них». Сущая чепуха! Какое дело сенатору до чернокожего футболиста «Лос-Анджелесских жеребцов», тем более бывшего? Да и Маркому тоже.

– Вот, я написал год рождения, – Джимми положил заявление на стол.

– Хорошо. Будь добр, объясни, пожалуйста, какое такое «множество данных» у тебя имеется против Маркома и Беннарда? – спросил Роджерс.

– Во-первых, это они убили Кори, – уверенно сказал Дикс, подкрепляя свои слова ударом кулака по столу.

– Ты можешь это как-то доказать? – поинтересовался Бен Роджерс. – Только не так агрессивно, прошу тебя.

– А чего тут доказывать, и так все ясно! У них взрывчатка, они ее кладут в машины, – сказал Джо.

– Может быть, тебе и ясно, а мне абсолютно ничего не ясно, – со смехом сказал лейтенант. – Сенатор и президент клуба «Лос-Анджелесские жеребцы» ходят по улицам с взрывчаткой и кладут ее в машины?

– Да нет! В машины ее кладут их люди, они убивают тех, кто знает слишком много, – словно непонятливому ребенку, начал объяснять Дикс.

– Знаешь, старина, я не буду с тобой разговаривать, – устало произнес Роджерс. – Ты говоришь, что сенатор и президент клуба убивают тех, кто много знает, так?

– Так, – охотно согласился Джимми. – Видишь, ты уже начал кое-что понимать.

– Ты ошибаешься, – прервал его Бенджамин. – И они хотели убить тебя, так?

– Ну конечно! – обрадовался Джимми.

– А ты что, слишком много знаешь?

– Ну да, – снова согласился Джимми.

– А что ты знаешь? – вкрадчиво спросил Роджерс.

– У них взрывчатка, они убили Кори, – затараторил Джимми и осекся под насмешливым взглядом копа.

– Это я уже слышал. Больше ты ничего не можешь мне сказать? – спросил полицейский.

– Но меня хотели убить! – не сдавался Дикс. – Люди на двух машинах, их было четверо.

– Я это знаю. А какого цвета, какой марки были машины? Может быть, ты помнишь их номера?

– Да что я, на номера смотрел, что ли? – обозлился Джимми. – Мне не до номеров было!

– Послушай, иди отсюда, а? – не выдержал полицейский. – Ты мне так надоел своими тупыми разговорами, что сил уже нет тебя слушать.

– Ты полицейский или жук навозный, которому все по фигу? – заорал Джимми. – Вот мое заявление! Будь добр его рассмотреть!

– Свое заявление ты можешь свернуть в трубочку и засунуть себе в задницу, – сквозь зубы процедил обидевшийся на «навозного жука» Роджерс. – А рассматривать его я не собираюсь. Не могу же я посадить сенатора из-за того, что невесть кто обвиняет его невесть в чем, да еще и доказать этого не в состоянии?

– Да ты и шлюху дешевую не сможешь посадить! – плюнул Джимми и изо всех сил хлопнул дверью кабинета.

Больше всего ему хотелось вернуться и крепко приложить этого тупого копа по морде. Но этого делать явно не стоило, поэтому Джимми решил пойти в какой-нибудь близлежащий бар и как следует там выпить. Вот страна ублюдочная! Тебя убьют, по стенке размажут, жизнь тебе к чертовой матери поломают – никто и не оглянется, да не то что оглянется – бровью не поведет. А только скажи, что жить не хочется, – мгновенно найдется пара-тройка ублюдков, которые с превеликим удовольствием исполнят твое желание. Нет, Джо прав: самое достойное для мужика занятие – если он настоящий мужик – освобождать мир от таких ублюдков, и делать это в одиночестве, раз уж даже копы – и те отмахиваются.

– А еще бы им не отмахиваться, – бормотал Джимми, широко шагая по длинному коридору, – крупные шишки задеты как-никак! Коп – он тоже за свою шкуру трясется, думает, как бы ему денег заработать да детишек накормить. У этого жука навозного тоже, небось, семья. А тебе, дружище Джимми Дикс хренадцатого года рождения – и ведь еле вспомнил, – не имеющему ни семьи, ни детей, и не особо дорожащему своей черной шкурой, остается биться самому.

У одной из дверей он наклонился поправить шнурок и вдруг услышал знакомый голос, в котором звенели слезы:

– Мой муж не убивал полицейского. Я точно знаю, что он его не убивал.

– Значит, вы, Сара Ханбек, утверждаете, что ваш муж, Джозеф Ханбек, не убивал полицейского? А чем вы можете это доказать?

– Господи, ну чем же я могу вам это доказать? – Сара всхлипнула. – Я просто знаю, что Джо не мог убить полицейского!

– Не плачьте, миссис Ханбек. Надо стараться помочь полиции, а не скрывать от нее местонахождение вашего мужа Джозефа Ханбека.

Сара зарыдала.

– Если бы я сама знала его местонахождение… – ее голос прервался и затих.

Джимми прислушался, но за дверью царило молчание. Вот те на – с Джо случилось что-то неладное. Какой-то мертвый полицейский, неизвестно, где Джо сейчас… Ну точно, работа этих молодчиков, вычислили они старину Джо. И полицейского тоже они угрохали, чтобы на Джо свалить. А эти копы долбаные, вместо того, чтобы выслушать как следует, зарылись в свои бумажки, как тараканы, и света белого за ними не видят. Правильно Джо свалил из этой вонючей конторы.

– Выпейте воды, миссис Ханбек, и успокойтесь. У меня есть еще ряд вопросов к вам, – снова раздался голос из-за двери.

– Оставьте в конце концов мою маму в покое! Что вы к ней прицепились, козлы? Вы бы лучше папу искали, а не мучили нас! – взвизгнул девичий голос.

Ага, значит, и Дерен здесь! Если их: вызвали обеих, то это и плохо, и хорошо. Плохо потому, что это означает действительно серьезные события, а хорошо потому, что можно будет с ними поговорить, когда они выйдут из этого кабинета. Дерен, если она что-то знает, ни за что не расскажет этого полицейским – вон как этому сказала, молодец! А ему расскажет.

– Миссис Ханбек, скажите, пожалуйста, своей дочери, что так в полицейском участке себя не ведут, – послышалось за дверью.

– Дерен, успокойся, – с болью в голосе проговорила Сара.

– Я не собираюсь успокаиваться! – закричала Дерен. – Ты же видишь, мама, что они не будут ничего делать! Ты же видишь, что они считают папу убийцей! Вы все – козлы поганые, сволочи, дураки, мать вашу!

Открылась дверь, и Дерен вылетела в коридор – прямо в объятия Джимми.

– Ну-ну, не шуми, я не полицейский, – сказал он, крепко взяв девочку за плечи.

– Дикс! – обрадовалась Дерен. – Как хорошо, что ты здесь! А что ты здесь делаешь?

– Да так, зашел по одному делу, – Джимми сплюнул. – Очень паршивому делу, надо тебе сказать.

– Какому делу? – спросила Дерен.

– Да ну, не стоит и говорить, – сморщился Джимми. – Ты мне лучше расскажи, что случилось, почему вы с мамой здесь?

Лицо Дерен погрустнело.

– Ночью у нашей калитки разговаривали два каких-то мужика, я слышала, – сказала она. – Они говорили о своей машине, о деле, которое им надо сделать.

– О каком деле? – быстро спросил Джимми.

– Я не поняла. Что-то они должны были сделать утром, сразу после того, как станет светло. А еще они сказали: «Они все спят, их не надо будить».

– Больше ты ничего не слышала? О чем еще они говорили? – расспрашивал Джимми.

– Знаешь, Дикс, я подумала, что они стоят не у нашей калитки, а где-то далеко, поэтому больше не слушала и легла спать. А ночью или, кажется, утром услышала выстрел.

– Один выстрел? – спросил Джимми, вздрогнув: от ответа Дерен многое зависело.

– Да, один.

Джимми облегченно вздохнул.

– А я потом пошла к маме, – продолжала девочка, – и рассказала ей об этом. Она спала и рассердилась на то, что я ее разбудила. Поэтому, наверное, сказала, что мне это все приснилось, потому что я слишком много смотрю телевизор. А утром около нашего дома нашли убитого полицейского, рядом с которым валялся папин пистолет. Они говорят, что на нем папины отпечатки пальцев.

– Не беспокойся, это сделал не твой папа, – Джимми потрепал ее по плечу. – Твой папа никогда не бросил бы свое оружие. Его заставили это сделать, заставили отдать пистолет. И специально убили полицейского из него.

Джимми говорил и сам поражался своему уму. Он всегда считал себя не слишком сообразительным парнем, руки у него работали лучше, чем голова, а тут – на тебе! Видно, это от общения с Джо. Правильно говорят: с кем поведешься – от того и наберешься.

– Папу убили? – спросила Дерен, и глаза ее наполнились слезами.

– Не думаю, – уверенно ответил Джимми. – Они не хотели убивать его, иначе сделали бы это сразу. Они хотели его подставить, понимаешь?

– Понимаю, – ответила Дерен. – Значит, папа жив, и его надо спасать.

– Прелесть что за девчонка! – Джимми не удержался и звонко чмокнул Дерен в щеку. – У тебя явно отцовские гены, так быстро ты все соображаешь!

Дерен смутилась и опустила голову.

– Конечно, надо спасать. Сейчас мы этим и займемся, – сказал Джимми и почесал в затылке.

– Миссис Ханбек, перестаньте же плакать. Ответьте мне: вы состояли в сексуальных отношениях с Майком Меджусом до его смерти? – снова зазвучал мужской голос за дверью кабинета.

– Что он ее спросил? – поинтересовалась Дерен, прислушиваясь.

– А ну давай, быстро пошли отсюда, – Джимми взял девочку за руку и повел ее по коридору, бормоча:

– Хорошо, что она такая отрава, наговорила гадостей и убежала. А то ведь эти кретины не постеснялись бы и при ребенке такой вопрос задать.

Честно говоря, Джимми жалел о присутствии Дерен – совсем немного. Ему хотелось знать, что ответила этому полицейскому Сара.

– А ты уже знаешь, кто увез папу? – спросила Дерен, доверчиво держась за огромную ручищу Джимми.

– Пока нет, – увидев, как моментально скисла девочка, Дикс поспешил добавить:

– У меня есть на примете несколько мерзких типчиков. Не знаю, правда, кто именно из них сделал это. Но есть такое правило: когда у тебя есть сомнения, нужно искать ближайшего негодяя. Вот им-то мы сейчас и займемся вплотную, малышка.

Дерен с удивлением отметила про себя, что у Джимми слово «малышка» звучит как-то иначе, чем у остальных. В любом другом случае она бы вскинулась и сказала бы все, что думает по этому поводу, а здесь – только улыбнулась и похлопала Дикса по руке.

Они вошли в телефонную будку. Джимми бросил жетон в щель автомата и набрал номер. Дерен ковыряла носком ботинка отставшую серебряную краску будки.

– Здравствуй, моя дорогая. Узнала? – умильным голосом заговорил Джимми.

Дерен фыркнула. Джимми слегка ткнул ее между лопаток и продолжал:

– Почему я тебе звоню? Да просто, чтобы услышать твой голосок.

Он замолчал и долго слушал. За это время Дерен успела состроить ему все рожи, которые знала. Джимми не оставался в долгу, перемежая свои гримасы короткими «да» и «ага» в телефонную трубку.

– Ну перестань, Большая Мама, это я просто спьяну наболтал. И совсем ты не толстая. Нет, я правду, ну вот ни капельки не толстая. Ты настоящая женщина, Большая Мама, ей-ей.

– Большая Толстая Настоящая Мама! – провизжала Дерен и залилась смехом.

Джимми шутливо зажал ей рот рукой и сказал в трубку своей невидимой собеседнице:

– Я хотел попросить тебя об одной услуге, дорогая. Нет, нет, я звоню не поэтому, просто понадобился один адресок, а помочь мне можешь только ты. Я же знаю, что ты не откажешь, ты же добрая.

Дерен присела на корточки и беззвучно смеялась, от избытка чувств дергая Джимми за штанину.

– Так вот, Большая Мама. Есть тут один человечек, зовут его Келвин Беннард. Ну да, тот самый.

Дерен поднялась и серьезно посмотрела в глаза Диксу. Он кивнул ей.

– Зачем? А вот я к тебе загляну как-нибудь вечерком и все расскажу. И не только это расскажу. И покажу, конечно, как же без этого. Много чего покажу. Ах, тебя только одно интересует? И это покажу, – Джимми вдруг заметил заинтересованное лицо Дерен и осекся.

– Большая Мама, мне нужен адрес этого человека. Как – не знаешь? Он получает билеты на каждый матч. Вот и посмотри, куда ты их отсылаешь.

Дикс положил трубку на плечо и заговорщически подмигнул девочке:

– Это я ей соврал, что она не толстая, чтобы она не заартачилась и дала адрес. А на самом деле она ужас какая толстая. Вот увидишь, сколько времени она будет искать этот чертов адрес.

– Послушай, а ты уверен, что это именно тот адрес? – спросила Дерен.

– Если честно, то не совсем, – ответил Джо. – Но я же сказал тебе, что в таких случаях надо искать ближайшего негодяя.

Наконец Большая Мама появилась. Джимми крепко прижал трубку к уху и не обращал больше внимания на Дерен, чтобы не пропустить ни одного слова. Он размашисто написал адрес на странице лежавшей на полке будки телефонной книги и с хрустом вырвал страницу.

– Идем? – спросила Дерен.

– Идем, – согласился Джимми. – Я – куда надо, а ты – домой.

– Я пойду с тобой, – заупрямилась девочка.

– Слушай, – Дикс снова взял ее за плечи, – если ты не будешь слушаться, то я вообще никуда не пойду. Отвел бы тебя домой, да некогда.

– Ну вот еще, будешь меня домой за ручку отводить, как малявку, – обиделась Дерен. – Сама доберусь.

– Нет, ты уж лучше дождись маму. Знаешь почему? Эти люди – те, которые увезли твоего папу, – они довольно-таки опасные. И они могут…

– Я их не боюсь, – перебила его она.

– А дело не в этом, – спокойно ответил Джимми. – Дело в том, что им наплевать, боишься ты их или не боишься. Я думаю, ты не будешь утверждать, что справишься в одиночку с четырьмя здоровыми мужиками, раз даже твой папа не смог с ними справиться?

– Это правда, – с сожалением вздохнула девочка.

– И потом, подумай о маме. Если вдруг тебя украдут, каково ей будет беспокоиться за вас обоих?

– Ладно, – кротко согласилась Дерен.

Джимми пристально посмотрел на нее: что-то уж больно послушной она стала. Но выяснять, в чем тут дело, не было времени. Он потрепал девочку по волосам и сел в машину.

Оглянувшись, чтобы помахать Дерен рукой, он увидел, что она до сих пор стоит в телефонной будке. Но машина ехала быстро, и Джимми не успел заметить, что девочка вырывает из телефонной книги еще одну страницу – ту, на которой четко отпечатались буквы и цифры адреса, – оставалось их только обвести карандашом.

23

Сенатор Келвин Беннард восседал в кресле и с легкой снисходительностью наблюдал, как суетятся вокруг него тележурналисты: устанавливают свет, выбирают ракурс, робко просят чуть-чуть повернуть голову… И все ради того, чтобы он, Келвин Беннард, сказал в камеру несколько слов по поводу очередной разборки баскетболистов. Журналисты хотели сделать большое интервью – но он отказался, сославшись на занятость. «Чаще говори «нет» – тебя будут больше уважать» – эту истину Келвин затвердил еще с детства. И потом, избирательная кампания уже проведена, и проведена успешно, и можно вполне рассчитывать на значительный перевес голосов. Так что незачем лишний раз светиться на экране. И потом, эти журналисты – крайне неприятные существа, от них всего можно ожидать. Поэтому, соглашаясь на интервью, Беннард всегда заранее требовал список вопросов и затем неуклонно ему следовал, отказываясь отвечать на вопросы, не указанные в представленном списке.

На вопрос о баскетболистах Беннард уже подготовил ответ – в меру запутанный, в меру уклончивый, в меру жизнерадостный – и теперь не спеша проговаривал его про себя. Главное – это побольше сказать, улыбнуться, даже подмигнуть – а реального положения не касаться. Зачем лишние хлопоты? Скажи он сегодня этим что-нибудь конкретное – завтра обязательно новые набегут: «Что вы имели в виду под этим словом?» «Почему вы ответили этой фразой?» И изволь выкручиваться.

Сенатор Келвин Беннард не любил выкручиваться. Он любил, чтобы все вокруг было ясно, спокойно и шло, как по накатанному. Он обладал сокрушительной логикой, и не каждому удавалось его переспорить. А хладнокровие Беннарда даже вошло в поговорку.

«Ледяная глыба» – вот какое теперь было прозвище у Келвина Беннарда. Он добродушно посмеивался, вспоминая, что в юные годы, когда он был бойскаутом, его звали «Сосулька» – потому что он был хрупким мальчиком и мог всплакнуть. Но то время давно уже прошло, и ничто не могло бы заставить заплакать Ледяную глыбу Беннарда. А хрупкость его, перешедшую с возрастом в жирок и вялость, берег отряд телохранителей и свора собак, которые надрывались от лая за окном. Телохранители от нечего делать развлекались: привязывали бультерьеров на короткие поводки и дразнили. Кто просто из жестокости, кто по принципиальным соображениям – чтобы злее были. Видно, совсем скука ребят одолела, раз они продолжают дразнить собак после страшной смерти одного из своих же собратьев. На прошлой неделе с поводков сорвались два бультерьера и бросились почему-то на одного телохранителя – кажется, Фил его звали. И вцепились мертвой хваткой ему в горло. А бультерьер собака такая: режь ее, бей – пока не убьешь, челюстей не разожмет. Стреляли в них аккуратно – боялись попасть в Фила, но зря боялись: собаки перекусили ему что-то такое, от чего он сразу умер. И вот опять остальные занимаются любимым делом. Так можно остаться беззащитным – перегрызут и перестреляют друг друга.

Сенатор в глубине души побаивался и телохранителей: уж больно каменные были у них физиономии и ничего не выражающие глаза; и бультерьеров с их злобными крошечными глазками, казавшимися подслеповатыми. Он предпочел бы хорошенького пуделя или спаниеля – но эти собаки умеют только ласкаться да преданно заглядывать в глаза, а в момент опасности от них толку мало. И от веселых друзей, с удовольствием поглощающих твое вино, тоже толку мало. Эти железные мрачные ребята надежнее.

Им сегодня не придется долго изнывать от тоски – часть поедет с ним на стадион «Колизей»: «Жеребцы» играют, да и Сэм Марком просил заехать, а часть отправится в Пьяный лес – забавное названьице для зеленых насаждений. В Пьяном лесу им передадут чемоданчик с изрядной суммой. Впрочем, шесть миллионов долларов – не такая уж большая сумма, могли бы и больше заплатить.

Целый месяц Беннарда донимали телефонными звонками и письмами. Говорили с ним все время разные люди: не «шестерки», как он понял, однако и не самые главные, самый главный не проявлял себя никак. Но ему была нужна легализация спортивных тотализаторов. И за это он предлагал два миллиона! Беннард отказался, потом пожалел об этом, а потом понял, что никуда они от него не денутся: его голос в сенатской комиссии достаточно серьезно учитывался. Келвин Беннард оказался прав: они снова позвонили и предложили шесть вместо двух. Он согласился. Во-первых, он был последней твердыней на их пути, а поэтому получил больше, чем все остальные; а во-вторых, было бы глупо сопротивляться дальше: такие люди ни перед чем не остановятся и не испугаются ничего.

Келвину Беннарду не хотелось умирать. Ему было только сорок, он получил известность и богатство и собирался продвигаться дальше по ступеням жизненной лестницы. Семьи у него не было – родители умерли, а жениться он никогда не собирался – женщины отнимают много денег, а если живут с тобой да еще рожают детей, это очень мешает делам. Все его приятели переженились рано и потом жаловались ему на семейную жизнь – когда он с ними еще общался.

– Мистер Беннард, мы готовы, – обратился к нему журналист.

– А я уже давно готов, – ответил Беннард и улыбнулся в камеру.

– Мистер Беннард, как вы оцениваете положение с баскетбольными командами «Отважные ястребы» и «Непобедимые»?

Сенатор, продолжая улыбаться, заговорил:

– Как председатель комиссии по проблемам спорта, могу сказать, что я очень внимательно рассматриваю доводы обеих сторон. И когда я решу, что будет лучше, выгоднее для спорта, мы это обсудим, и комиссия вынесет вердикт. А пока что я собираюсь отправиться на стадион «Колизей», чтобы посмотреть, как играет моя любимая команда – «Лос-Анджелесские жеребцы».

Беннард слегка кивнул головой, давая понять, что интервью окончено.

Камера была выключена, свет – убран, и спустя некоторое время съемочная группа ушла.

Сенатор поглядел на часы: скоро ребята поедут в лес, а ему уже пора собираться, чтобы успеть на матч. Марком будет, как обычно, приветлив и дружелюбен, будет шутить, говорить о всякой чепухе и виду не подаст, что ему тяжеленько было расстаться с шестью миллионами. И он, Келвин Беннард, будет улыбаться, хлопать Сэма по плечу и тоже ни словом, ни взглядом не выдаст, что ему известно, от чьего имени ему звонили целый месяц и говорили о тотализаторах. И пусть даже их люди перестреляют друг друга в Пьяном лесу, они все равно будут при встрече обмениваться приветствиями и расспрашивать друг друга о здоровье и делах.

«Человек человеку волк» – эту фразу Беннард повторял часто. Но не следует показывать этого другому человеку: он может оказаться сильнее тебя. С Маркомом лучше не ссориться, но и заискивать перед ним тоже не надо. Вежливость, дружелюбие, улыбка – вот метод общения с такого рода людьми.

Келвин Беннард выглянул в окно и махнул рукой – это был сигнал. Четверо крепких парней, на ходу проверяя пистолеты, бросились к черному «кадиллаку». Взревел мотор – и машина стремительно вылетела за ворота особняка, сопровождаемая бешеным лаем.

Сенатор снова опустился в кресло, с легкой удовлетворенной улыбкой поправил на галстуке булавку с черной жемчужиной и отхлебнул из высокого бокала апельсиновый сок.

24

Джимми припарковал машину неподалеку от двухэтажного особняка и осторожно подошел к забору. Орава парней в черных костюмах измывалась над привязанными собаками, тыкая им в морды длинными палками, кривляясь и строя рожи.

Дикс здорово удивился.

– Это больше похоже на дурдом, чем на особняк уважаемого человека, – пробурчал он. – Хотя Беннарда не стоит называть уважаемым человеком. Дерьмо он порядочное, и охранники у него, видать, такие же. Поиграли бы – ну хоть в карты, если ни во что другое не умеют, потрепались бы. Нормальным мужикам всегда есть о чем потрепаться. Да ладно, чего я тут раскукарекался, советы даю. И мужики они дрянные, и хозяин им под стать – специально, наверное, таких же козлов подбирал. Приличные ребята такого мерзавца защищать не пойдут, это уж точно.

Внезапно Джимми понял, как ему повезло: ведь если бы собаки не были привязаны, они наверняка бы его учуяли, и тогда прости-прощай вся слежка! Пришлось бы сматываться, и эти долболомы насторожились бы и смотрели по сторонам повнимательнее.

Парни хохотали и ругались, швыряя в собак мелкими камешками.

– А похожи друг на друга, будто одна мама их рожала, – продолжал бурчать Джимми. – Рожи как из булыжника вырубленные, а глаза – словно из стекла, ну ровным счетом ничего не выражают. У тех двоих, коротышки и верзилы, которые чуть не хлопнули тогда их с Джо, – точно такие же были глаза.

Джимми еще раз внимательно осмотрел двор, но ничего подозрительного не заметил. Он отошел на всякий случай подальше и принялся наблюдать, укрывшись за большим деревом и притаившись, как мышь.

Дверь особняка открылась, вышла группа людей, нагруженных какими-то предметами. Дикс насторожился – но это оказались тележурналисты. Они сели в голубой рафик с надписью на боку «Лос-Анджелес ТВ» и укатили.

Джимми недовольно сморщил нос: вот еще, охота всяким кретинам ящик смотреть, особенно когда по нему Беннарда показывают! На эту самодовольную харю раз взглянешь – потом полдня противно. Увешал весь город своими кретинскими плакатами и думает, что за него голосовать пойдут! Пойдут – кретины. И ящик с его харей тоже они смотреть будут. Ящик вообще смотреть западло, уж больно он затягивает. Если сядешь да включишь, а там фильм интересный, а потом футбольный матч, а потом еще что-нибудь… Так и просидишь весь день дурак дураком, и сделать ничего не успеешь, а главное – вымотаешься так, будто две игры без передышки провел.

Джимми телевизор не смотрел принципиально, разве что новости иногда. И когда к бабам заходил – первым делом вырубал ящик. Она в писк: «Ой, а по третьему каналу… А в три пятнадцать… а…» А Джимми сразу обрывал:

– Если тебе, подружка, нужен я, то ради Бога и всегда пожалуйста. А если тебе приятнее проводить время с этой лопочущей коробкой, то я пошел. Позвоню как-нибудь, узнаю, хорошо ли тебе с телевизором и не родила ли ты пяток мелких ящиков, с которыми удобно: есть не просят и новости показывают.

Естественно, после таких рассуждений все девчонки немедленно бросались к Джимми и клялись, что в жизни больше никогда не включат телевизор, только бы дорогой и чудесный Джимми Дикс не уходил. Джимми относился к этим клятвам весьма снисходительно: он знал, что все равно потом уйдет и, наверное, не вернется – ведь если встречаться со всеми девушками, которых когда-то трахал, быстро сойдешь на нет, только бледная тень от тебя и останется. А еще Джимми знал, что бабы все равно будут смотреть телевизор, он им слаще любой конфеты, приятнее любой одежки; телевизор показывает бабам красивую и веселую жизнь, состоящую из яркой рекламы, телеигр, где каждый день кто-то выигрывает бешеные бабки, мыльных сериалов, тягомотных и занудных, но зато со счастливым концом. А в нашей жизни, тоже тягомотной и занудной, счастливого конца что-то пока не предвидится, и рекламировать в ней нечего, и бабки, которые другой загреб на телеэкране за одну секунду, ты получишь, если будешь два года пахать, как вол. Мужики лучше понимают, что ящик врет, как сивый мерин, и им противно от этого; а девчонки, наоборот, смотрят во все глаза и мечтают: «Когда-нибудь этот актер приедет в наш город и увидит меня. Он упадет на колени и скажет: «О, вы божественны!» Дурочки. Наивные глупышки, что молодые, что старые. Вместо того чтобы на всяких Томов Крузов пялиться, лучше бы по сторонам глядели, сколько хороших ребят без ласки мыкаются, злыми становятся. Были бы у этих твердокаменных охранников хорошие девчонки – может, они и не парились бы сейчас в этих суконных гробах, бедняги. Хоть и сволочи, а и бедняги тоже. Их бы сам дьявол, наверное, пожалел, если бы увидел, – у него на сковородках и то холоднее.