Текст книги "Сотворение мира"
Автор книги: Гор Видал
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 45 страниц)
2
Внешне Ксеркс мало изменился. Он несколько раздался от питья, а бороду выкрасил в красный лисий цвет, как обычно красил Дарий. Обращался он со мной так же, как в юношеские годы.
Должен сказать, что прибытие двора из Сард напоминало вражеское нашествие. Гарем занимал столько места, что дорога с северо-запада оказалась на десятки миль запружена фургонами с мебелью, сундуками золота и серебра и, конечно, женщинами, евнухами и прислугой. Поскольку Лаис всегда путешествовала со своими верными – верными ей, если не кому-нибудь еще, – греками, она должна была приехать одной из последних.
Вскоре после прибытия Великого Царя была устроена первая аудиенция. Когда меня ввели, он в изумлении широко раскрыл глаза. Потом, подняв золотой скипетр, объявил о своей радости по поводу успешного завершения моего посольства. Позже, тем же вечером, Великий Царь пригласил меня к себе в спальню.
Несмотря на годы, проведенные при дворе, я никогда еще не видел обстановки в царской спальне, о которой ходили легенды. На этот раз легенды совпали с явью. Сто лет назад самосский золотых дел мастер Теодор отлил из золота изящную виноградную лозу, обвивающую ложе со всех сторон, создавая впечатление металлического виноградника, в гроздьях которого растет не виноград, а драгоценные камни. Напротив ложа стоял знаменитый золотой платан. Он был ниже человеческого роста, и я ощутил разочарование: все говорили, что в его тени может стоять человек. Рядом с ложем на табурете слоновой кости стояла огромная золотая чаша с благовонной водой.
Ксеркс возлежал на ложе. Стол рядом был уставлен бутылками гельбонского вина. Я заметил два золотых кубка. После того как я выразил свою покорность, Великий Царь сказал:
– Встань. Подойди. Дай посмотреть на тебя!
Он страстно обнял меня левой рукой, а правой тем временем налил в кубки вина.
– Думал, никогда уже тебя не увижу. Садись. На ложе. Забудь протокол. Нас никто не видит, кроме шпионов Аместрис. Они подсматривают через дырки в стенах. Раз в месяц я заделываю эти дырки. Раз в месяц она их проделывает снова. Ей хочется знать, с кем я делю ложе. На этот раз она призадумается.
Ксеркс осклабился. Несмотря на одутловатость вокруг глаз, он выглядел моложе своих лет. Если не считать легкого дрожания пальцев, Ксеркс казался здоровым, и уж во всяком случае моложе меня.
– Ты должен воспользоваться моим цирюльником, – сказал Великий Царь после долгой паузы. – Покрась волосы. Все знают, что мы ровесники. И ты выставишь меня дураком, если будешь разгуливать с этой сединой.
Мы выпили. Поговорили о былом. О Мардонии.
– О, это была победа! Мы захватили всю Грецию, кроме Пелопоннеса. «Подожди, – говорил я ему до своего отъезда, – спартанцы или сдадутся, или придут в Аттику. Тогда ты сможешь их купить. Или разбить их войско». Что он и сделал. Но Мардонию было мало. Нет, он хотел стать всемирным героем. И потерял голову. И они убили его. Героев всегда убивают, – добавил он туманно. – А мы упустили возможность уничтожить все спартанское войско. Потом эти дела у Микале…
Голос угас. Я гадал, кто это всегда убивает всемирных героев, но не посмел спросить.
– Но мы еще вернемся!
При этой мысли Ксеркс расцвел – буквально. Такому эффекту способствует гельбонское вино. В те дни щеки Ксеркса, когда он пил, становились красными. К концу его жизни они перестали такими становиться, потому что постоянно сохраняли цвет свежей крови.
– Спасибо моему спартанскому регенту Павсанию, победителю при Платеях. – Ксеркс осушил второй кубок. – Он хочет стать царем всей Греции. Другими словами, стать мной. И он попросил у меня помощи. По секрету, конечно. Сейчас он в Византии. Хочет жениться на моей дочери. А потом с моей помощью захватить Афины. И так далее.
– И ты ему веришь?
– Конечно нет! – Настроение Ксеркса улучшалось на глазах. – Но он будет нам полезен. Он уже прислал мне множество персидских пленных, как жест доброй воли. Как говорится в старой пословице? Бойтесь данайцев, дары приносящих. Что ж, я и не верю, но подозреваю, он сможет доставить немало бед своим собратьям-грекам. А теперь, – озорно спросил Ксеркс, – что ты подумал, когда Атосса сказала, что я лишусь трона из-за того, что убиваю время в гареме?
Я испугался и не смог скрыть этого. Мне не пришло в голову ничего лучше, чем переспросить:
– Убиваешь время в гареме?
– Откуда я знаю ее слова? – Ксеркс улыбнулся. – Я всегда знаю. Хотел бы не знать. Но у меня нет выбора. Атосса напоминает здешнюю погоду: или чересчур жарко, или чересчур холодно. – Ксеркс налил мне вина из своей бутылки. Выпив, я подумал, не отравлено ли оно. – Да, я влюблен в одну женщину, которой случилось быть женой моего брата, и поэтому я не могу приказать ей полюбить меня. Но я думаю, как ее добиться. Я устроил моему сыну Дарию женитьбу на ее дочери. Кстати, мальчик очень красивый. Невесту я не видел. Но ей повезло. Когда-нибудь она станет царицей. И что более важно: вопреки предсказаниям Атоссы благодарность заставит ее мать лечь со мной. Думаю, на следующей неделе. На следующий день после свадьбы.
Я провел час со своим старым другом. Сначала мне показалось, что он ничуть не изменился, но, уходя, я понял, что случилось нечто странное или, точнее, не случилось: Ксеркс не спросил меня ни об Индии, ни о Китае. По сути дела, все четырнадцать лет, что я оставался с ним после своего возвращения, Великий Царь почти не вспоминал о моем посольстве. Он потерял интерес к внешнему миру и обратил его ко внутреннему. Ксеркса заботил только гарем и завершение начатого еще в юности строительства.
Когда подозрительные спартанцы совершенно справедливо казнили Павсания за измену в пользу Персии, Ксеркс едва ли заметил, что лишился главного союзника в греческом мире. Но к тому времени он уверил себя, что, как почтительный сын, должен закончить войну, начатую отцом. Не обладая удачливостью Дария, Ксеркс, дважды имев удовольствие дотла сжечь Афины, не сумел хоть на какое-то время удержать материковую Грецию под своей властью. В конечном итоге он просто отомстил за Трою и Сарды.
Демокрит напоминает о пьесе Эсхила «Персы», которую читал мне при первом моем приезде в Афины. Пьеса – полнейшая чушь. Во-первых, можешь мне поверить, я ни разу не слышал от Ксеркса ни слова об афинянах, да и вообще о греках. И уж определенно он не называл их смелыми и дерзкими. И – как там звучит эта строчка?
Но Ксеркс не то что не сокрушил свою отчизну, он думал, что хорошо ей послужил. Он хотел преподать грекам урок и преподал, а жаловался лишь на одно: эти войны были слишком дороги.
– Все вавилонское золото до последней капли ушло на Грецию, – говорил Ксеркс. – Урок ясен: не воюй с бедной страной, потому что, как бы дело ни обернулось, останешься в проигрыше.
Сомневаюсь, что эта сентенция понравилась бы Эсхилу, так как грекам трудно признать, что Греция мала и бедна, а Персия велика и богата. А жизнь коротка. Коротка.
Я присутствовал на свадьбе наследника трона Дария и дочери Масиста. Две трети приглашенных были мне незнакомы. Но поскольку большинство составляли потомки Шести, новое поколение я узнавал если не по лицам, то по именам. Свадьба также оказалась для меня удобным случаем снова занять место при дворе Великого Царя – уже в качестве старшего! Хотя ко мне относились с почтением – ведь я с детства знал Великого Царя и дружил с ним, а Ксеркс уже был немолод, – сама моя персона ни у кого не вызывала интереса. Двор сосредоточился на самом себе, как и Великий Царь. К тому же я слишком долго отсутствовал. И мне не хватало денег. Мне понадобилось десять лет, чтобы вернуть свою собственность из казны, я уж не говорю о Лаис, которая не выразила положенной при возвращении единственного сына радости. Правда, я заметил, многие родители при мысли, что переживут своих взрослых детей, испытывают скорее радостный трепет, чем страх.
Поскольку Лаис жила в моих комнатах у меня в доме, было множество совершенно неуместных жалоб, что ей приходится переезжать на женскую половину. Хотя она не так уж и была счастлива моим появлением, держалась она в рамках естественной материнской радости.
– Мы действительно не могли знать. – Лаис грустно смотрела, как ее сундуки и диваны выносят из моей спальни на тесноватую женскую половину. – Кроме того, закон гласит, что после трех лет отсутствия человека следует считать умершим.
Лаис совсем не изменилась. Пожалуй, некоторая прибавка в весе сделала мягкое лицо, каким оно было в начале увядания, слишком жестким и решительным.
– Я собиралась сегодня принять гостей.
Это был день после окончания свадебных церемоний.
– Я тебе не мешаю, – миролюбиво сказал я. Мы напоминали скорее старых друзей, чем сына и мать. – Мне присоединиться?
– А ты не будешь несносным? – В голосе слышалось опасение.
– Греки! – Ничто и никогда не меняется, подумал я про себя. – Неужели вы все еще что-то замышляете?
– Более чем когда-либо. – Лаис гордо подняла голову, несомненно напоминая себе богиню Афину. – Настал долгожданный час. Никогда наша судьба не сияла так ярко!
– Ярко? О да! Славная судьба, – не удержался я. – Мы потеряли два армейских корпуса из шести и половину флота, казна пуста! Что же позволяет тебе думать, что судьба никогда не сияла ярче?
Мне объяснили. Сначала Лаис. Потом Демарат. Он остался внушительным мужчиной, хотя и к нему время было беспощадно. Он привык к персидскому наряду. Ноги спартанец засунул в персидские туфли, но я все же заключил, что мыться он научился. Среди греческих эмигрантов был один прекрасный молодой человек с острова Кос, по имени Аполлонид. Ксеркс строил насчет него планы. Нет, Демокрит, не из-за его прекрасной внешности, а из-за его искусства врача. Само собой, внешность не позволяла подпускать его близко к гарему. Обычно врач – единственный из мужчин, кого допускают в эту часть дворца, но, по традиции, они очень стары, как Демоцед, или безобразны, или и то и другое. Хотя за врачами внимательно следят евнухи, все сходились во мнении, что в случае с Аполлонидом не стоит искушать судьбу.
– Мой родственник Павсаний уже проявил свою добрую волю, отпустив пятерых родственников Великого Царя.
Демарат научился цветистому, в чем-то несносному персидскому языку. Пожалуй, теперь его манеры скорее напоминали персидские, чем спартанские, но я не уверен, не шла ли ему больше прежняя грубая сущность. Спартанцы непривычны ни к роскоши, ни к относительной свободе. Встречая одновременно и то и другое, как при персидском дворе, спартанец совершенно теряется.
– Но, конечно, спартанцы не позволят Павсанию заключить с нами союз.
С самого начала я был уверен, что Павсаний обречен. Он был заносчив, жаден, глуп. Такие качества привлекают радостное внимание богинь, которых греки опасливо называют добрыми. На самом деле это фурии.
– Вы не знаете Спарту. – Бывший спартанский царь был невозмутимо снисходителен. – Павсаний – регент. Он может делать, что захочет, пока эфоры у него в кармане. То есть пока он следит, чтобы у них в карманах водилось золото. О, он будет править всей Грецией – разумеется, от имени Великого Царя.
Лаис затрепетала, как всегда. Ничто не вызывало в ее глазах такого молодого блеска, как греческие заговоры. От греческой политики она была просто сама не своя.
После обеда к заговорщикам присоединилась действительно важная персона. В юности я немного знал Мегабиза. Он был сыном Зопира, обезображенного вавилонского сатрапа, с которым Ксерксу и мне посчастливилось не встретиться при нашей первой поездке в Вавилон. За годы моего пребывания на востоке Мегабиз так хорошо проявил себя в военном деле, что Ксеркс отдал ему в жены свою дочь Амистис. Кстати, от более раннего брака у Мегабиза был сын, названный в честь своего деда Зопира. Это тот самый Зопир, что недавно в Афинах устраивал неприятности нашей родине. Правда, этот молодой человек имеет законные обиды на наш царский дом, но это не повод действовать подобно греку.
Физически Мегабиз был гигантом – то есть он и сейчас гигант, – я полагаю, у него хватило ловкости выжить. Не так давно во время царской охоты он спас Великого Царя Артаксеркса от льва. Прискорбно, но никто из подданных не имеет права убить зверя, пока этого не сделает Великий Царь. Хотя Артаксеркс был благодарен Мегабизу за спасение жизни, древний обычай был попран и Мегабиза приговорили к смерти. Но Амистис объединила усилия с царицей-матерью Аместрис, и вместе они уговорили Великого Царя изгнать Мегабиза. Говорят, сейчас его поразила проказа. Но когда мы встретились под бдительным оком Лаис, все это было делом будущего.
Состоялась обычная, то есть бесконечная, дискуссия о греческих делах. Я заметил, что Мегабиз держится уклончиво, и также заметил, что он смотрит на меня, словно чего-то ожидая. Я ничего не понимал. Наконец, когда греки начали хмелеть, я предложил полководцу пройти со мной в рабочий кабинет рядом с обеденным залом. Когда мы выходили, Лаис бросила на меня сердитый взгляд – в моем собственном доме!
– Меня интересует восток, – сказал Мегабиз.
Не стоит и говорить, что никакой лидийский оркестр не пленил бы моих ушей так, как одна эта фраза. Целый час мы говорили об Индии и Китае. Беседа, так и не состоявшаяся с Ксерксом, состоялась с его полководцем. У Мегабиза не было ни малейших сомнений, где лежит наше будущее.
– Конечно, сейчас нет денег. До востока ли нам?
Но голова великана утвердительно кивнула, а не качнулась в знак отрицания.
– Через несколько лет мы начнем вторжение.
– Вы хотите этого?
– Так же, как и вы.
Мы посмотрели друг на друга, затем пожали руки. Мы были союзниками. В соседней комнате греки распевали милетские любовные песни.
– Что вы думаете о Павсании? – спросил я.
– Что можно думать о прошлогоднем спасителе Греции, нынче предлагающем продать свою родину в обмен на царскую дочь и шелковое платье? Это проходящее облако.
– Но когда облако пройдет…
– Мы перейдем реку Инд.
– Дарию снились коровы.
– В таком случае мы будем пасти их для его сына, – сказал Мегабиз.
К несчастью для Персии, Ксеркс предпочитал пасти женщин. К тому же с возрастом его все больше занимало то, чем бы он не мог или не должен был заниматься. Даже во время захватывающего разговора о восточной политике он сумел влюбиться в новую жену своего сына. Не в состоянии соблазнить мать, он взялся за дочь.
Поскольку Аместрис, нынешняя царица-мать, так долго обладала властью при персидском дворе, я постараюсь исправить ложное впечатление, сложившееся о ней у греков. Как и ее предшественница и образец царица Атосса, Аместрис жила политикой. Будучи дочерью Отана, она имела собственные доходы и в финансовом отношении не зависела полностью от Великого Царя. Подозреваю даже, что порой бывало наоборот. Хотя Аместрис принимала мужчин, словно сама была мужчиной, ни разу не возникло ни малейшего слуха – насчет мужчин. Евнухи – другое дело. Как бы то ни было, она была слишком грозна для любовных романов. Как и Атосса, Аместрис всегда думала о своих сыновьях. Как и Атосса, она смогла добиться у Великого Царя неохотного обещания, что ее старший сын станет наследником трона. Кажется, во всем мире монархи неохотно называют своего преемника по многим очевидным, хотя и не всегда разумным причинам.
В Сузах Аместрис занимала так называемый Третий дом гарема. Когда Ксеркс расширил дворец, то изрядно увеличил и апартаменты царицы. В итоге у нее теперь была своя канцелярия, а также множество помещений для камеристок, евнухов и прочей челяди. По традиции при персидском дворе царица-мать считается выше, чем царица-супруга. Теоретически, когда Ксеркс стал Великим Царем, Третий дом остался под контролем его матери. Но Атосса предпочитала свои старые апартаменты.
– Какая разница, гдея живу, – сказала она мне с лукавой улыбкой, – пока живу. Я рада видеть Аместрис в Третьем доме.
Ко всеобщему удивлению, эти две дамы сохраняли прекрасные отношения. Аместрис всегда помнила, что это Атосса сделала ее царицей, и в отличие от большинства людей не питала ненависти к тому, кто ей помог. Она также знала, что старая царица по-прежнему управляет канцелярией. Говорят, ни один сатрап не назначался без согласия Атоссы. Ее слово также много значило, когда решалось, какого военачальника назначить в какую сатрапию для присмотра за местной администрацией. Сталкивание сравнительно независимых сатрапов с военачальниками, подчиненными непосредственно Великому Царю, – довольно тонкое искусство. Одна ошибка – и гражданская война обеспечена.
По крайней мере, раз в день Аместрис навещала Атоссу, и они согласовывали точки зрения по государственным вопросам. К двум дамам нередко присоединялся распорядитель двора Аспамитр. У него хватало сообразительности и ловкости верно служить и той и другой.
Несмотря на мое разочарование, что восточная политика опять перестала всех интересовать, повседневная жизнь двора протекала очень приятно. Со сменой времен года мы переезжали из Персеполя в Сузы, оттуда – в Экбатану и обратно в Персеполь. Жизнь была безмятежной и роскошной. И счастливой. У меня оставались амбиции. Я хотел личной славы. Я хотел славы Ксерксу. Но Великий Царь предпочитал устраивать походы не на Гангскую равнину и не на Желтую реку, а на дома гарема. В итоге мировая гегемония так и осталась мечтой.
Через месяц после женитьбы Дария на дочери Масиста я встретил царицу Аместрис. Это случилось на следующий день после несчастной ночи, когда Ксеркс впервые соблазнил свою новую невестку. Я был один с царицей Атоссой. Старая Атосса больше не претендовала на необходимость присутствия компаньонки. Правда, и относительно молодая Аместрис держалась свободно, как мужчина. В те золотые годы наши придворные дамы обладали свободой, как никогда больше. Естественно, если даму гарема заставали наедине с мужчиной, ее неизменно душили, а мужчину закапывали живьем – казнь пострашнее той, что ждала бы афинского распутника. Афиняне за такой проступок вставляют виновному в прямую кишку большую редиску – вещь, способную доставлять наряду с неудобством и определенное удовольствие в этом месте.
Аместрис была высокой, стройной, хрупкой женщиной. Она обладала мелодичным голосом, имела темные глаза и светлую кожу; легко вспыхивала; в манерах отличалась мягкостью и неуверенностью. Хотя внешностью она резко контрастировала с предшественницей, но по сути была такой же грозной, как Атосса. Подозреваю, что Атосса, которую я знал лучше, была поумнее. А с другой стороны, к нынешнему времени Аместрис правит Персией дольше, чем довелось Атоссе. Она управляет своим сыном Артаксерксом, как управляла его отцом Ксерксом. И управляет хорошо. Определенно это ей мы в большой степени обязаны долгим миром в Персии, чью дряхлость я олицетворяю, ежась от холода в этом продуваемом насквозь доме.
Аместрис без церемоний вошла к Атоссе в спальню.
– Началось! – прошептала она и тут увидела меня. – Кто это?
– Это муж твоей золовки, Кир Спитама, – кротко ответила Атосса. – По крайней мере, был. Он женат на Пармис.
Аместрис велела мне встать. Она показалась мне вежливой, даже застенчивой.
– Мы с большим интересом выслушали рассказ о ваших восточных приключениях, – сказала она церемонно. – Вы должны зайти к нам в Третий дом и продолжить рассказ.
У Аместрис были не только первоклассные шпионы, но и превосходная память. Она точно знала, кто на что годится и как кого лучше использовать. В глазах царицы я представлял восточную политику и Зороастра. Поскольку ни то, ни другое ее не интересовало, я с ней не сблизился – и хорошо, по-моему.
Атосса велела мне выйти. Я остался ждать в длинном зале, где ее секретари подготавливали корреспонденцию. Потом, через час, меня вызвали в спальню. Аместрис ушла, и белая Атоссина маска напоминала разбитую чашу. Царица сообщила мне, что случилось, а потом сказала:
– Мой сын сошел с ума.
– Что можно сделать? – спросил я.
Атосса покачала головой:
– Ничего. Все так и будет продолжаться. Но его сын теперь ненавидит его. А Аместрис ненавидит девочку, и это тоже опасно – для девочки. И для матери тоже. Аместрис винит мать. Я нет. Я говорила: «Я знаю жену Масиста, она не похожа на других женщин. Когда она сказала Ксерксу „нет“, именно это она и имела в виду». Но Ксеркс упрям. Он надеялся добиться своего через этот брак, и ничего у него не вышло. Теперь он влюбился в дочь. Аместрис говорит, что, когда он привел девочку в дом сына, он уже хотел ее. И теперь получил свое.
Атосса осела на насыпь маленьких подушечек. Ее красные глаза горели, как огонь Мудрого Господа. Низким, сдавленным голосом она прочла надгробную речь:
– Говорю перед Анахитой, истинной богиней: в этом доме будет траур по умершему.
Глядя в лицо богине, Атосса прошептала халдейскую молитву. Затем посмотрела на меня.
– Я только что попросила у богини исполнить мое желание – чтобы следующим, по ком будет траур в построенном моим отцом доме, была я.
Анахита откликнулась на просьбу Атоссы. Через два дня старая царица умерла во сне. Поскольку двор собирался к отъезду в Персеполь, все отметили ее предусмотрительность – для похорон не пришлось снаряжать в Пасаргады специальную экспедицию. Тело отправилось вместе со двором, словно царица-мать была еще жива.
