Текст книги "Сотворение мира"

Автор книги: Гор Видал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)

8

Заплатив мне приданое, Аджаташатру сказал:

– Теперь вы должны купить себе дом. Он должен быть не слишком большой и не слишком маленький. Он должен находиться на полпути из моего дома в царский дворец. Он должен иметь дворик, а во дворике колодец с чистейшей водой. Там также должно расти десять видов цветущих кустов. Меж двух деревьев должны висеть качели, чтобы двое могли бок о бок качаться на них много-много счастливых лет. В спальне должна быть широкая кровать с шелковым балдахином. Там еще должен быть диван рядом с окном, выходящим на дерево в цвету. – Перечислив все, что должно быть у меня в доме, он выгнул дугами брови и спросил: – Но где, где найти такой прекрасный дом? Мой драгоценный, мы должны сейчас же отправиться на поиски, нельзя терять ни минуты!

Не стоит и говорить, Аджаташатру уже подыскал нам идеальный дом. По сути дела, это был его дом, и все кончилось тем, что я вернул тестю половину приданого, чтобы купить у него довольно милый, хотя и ветхий особняк, к тому же стоящий на шумной улице.

К моему удивлению, перед свадьбой никто не пытался обратить меня к поклонению демонам. От меня потребовалось лишь исполнить роль жениха в древнем арийском обряде, чем-то схожем с нашим. Как и в Персии, религиозную часть ритуала выполняют представители жреческой касты, а значит, не обязательно следить за тем, что они говорят и делают.

К вечеру я прибыл в длинный и низкий деревянный дом Аджаташатру. У входа меня дружелюбным гомоном встретила толпа народа. От меня веяло роскошью. Несмотря на жару, на меня надели златотканую накидку и тюрбан, который слуга наматывал и прилаживал целый час. Личный царский цирюльник подвел мне глаза черным и покрыл губы лаком. Затем он расписал мне тело светлой пастой из сандалового дерева, превратив грудь в листья и ветви, а ствол деликатно опускался по животу к половым органам, раскрашенным на манер корней. Две блестящие змеи, обвивая каждую ногу, спускались к коленям. Да, цирюльник был дравид и не избежал влияния доарийской культуры. В жару индийские щеголи часто покрывают себя сандаловой пастой – это якобы предохраняет от жары. Ничуть не бывало! Потеешь, как лошадь, но пот, по крайней мере, пахнет экзотическими благовониями.

Меня сопровождал Карака со всей моей многочисленной свитой. К тому времени все уже переоделись в индийский наряд. Погода взяла верх над патриотизмом.

В дверях дворца нас приветствовали Аджаташатру и Варшакара. Они были разодеты еще пышнее меня. На Варшакаре сияли бирманские рубины цвета его зубов, а наследник трона разукрасил себя, как сказали бы индийцы, тысячей тысяч алмазов. Алмазная нитка висела на шее, алмазы покрывали пальцы, спадали каскадами с ушей, обвивали огромное пузо.

По древнему обычаю, Аджаташатру предложил мне мед и кислое молоко в серебряной чаше. Когда я выпил этой приторной смеси, меня провели в центральный двор, где был натянут ярко расцвеченный шатер. В дальнем конце шатра, пока еще невидимая мне, сидела со своей матерью, тетками и служанками моя невеста. На нашей стороне расположилась мужская часть царской семьи во главе с самим Бимбисарой, который величаво и приветливо поздоровался со мной:

– Этот день увидит соединение ариев далекой Персии с ариями Магадан!

– Ты отражаешь, о владыка, как и Великий Царь, истинный свет ариев, и я счастлив стать скромным мостиком между двумя сиятельными владыками всего мира!

Всю эту галиматью я подготовил заранее, и еще многое другое, что можно спокойно забыть. Главное было создать впечатление, что Персия и Магадха теперь объединились против федерации республик и, если понадобится, против Кошалы.

Меж Бимбисарой и Аджаташатру я вошел в шатер. Горели серебряные лампы. Цветов было тысяча тысяч. Заметь, Демокрит, я действительно думаю на цветистом индийском диалекте и перевожу мысли на твердокаменный греческий такими, как они есть. Эти два языка совершенно противоположны по стилю, хотя есть много схожих слов. Как бы то ни было, цветочных гирлянд там было множество, и в спертом воздухе благоухало жасмином и сандалом.

Землю покрывали китайские ковры. Один был замечательно красив: голубой дракон на фоне белого неба. Позже, когда Аджаташатру спросил дочь, чего она хочет больше всего, она выбрала этот ковер. Принц расплакался от радости. Ничто, сказал он, не может доставить ему большего счастья, чем видеть этот ковер с драконом в доме своей любимой дочери. Но ковра мы так и не получили. Принц решил отказать себе в этом счастье.

Шатер был разделен надвое розовым занавесом. С одной стороны занавеса брахманы пели ведические тексты, бесконечно долго пересказывая историю нерушимой любви между Ситой и Рамой. Мне было забавно, что индийцы даже не притворялись, что слушают. Они были слишком поглощены разглядыванием нарядов и росписей друг на друге.

Наконец верховный магадханский жрец разжег на жаровне огонь. Затем к жрецу присоединились три брахмана. Один держал миску риса, другой миску ги, третий миску с водой.

В шатре стало уже так жарко, что я почувствовал, как с дерева у меня на груди опадают листья. Я вспотел так, как предписывал то Кир каждому персидскому воину перед единственным за день приемом пищи.

За розовым занавесом женские голоса распевали мантры. Потом Бимбисара шепнул что-то верховному жрецу. Через мгновение занавес поднялся, и царственные дамы увиделись с мужчинами.

Поначалу мне показалось, что прически у дам – в их собственный рост. Потом моя жена рассказывала, что такая прическа требует целого дня и ночи кропотливой работы, и женщине приходится спать на наклонной доске, чтобы не разрушить чудо, созданное у нее на голове.

Между старой царицей и главной женой Аджаташатру стояла маленькая хорошенькая девочка. Дать ей от роду можно было лет шесть… или двадцать шесть. Меж ее бровей виднелся красный кружок, какие так любят индийские дамы. Наряд невесты был прост, символизируя девственность.

Мгновение мужчины смотрели на женщин, а женщины притворялись, что на мужчин не смотрят. Мне понравилось, что и у тех, и у других грудь прикрыта – дань древней арийской скромности, столь легко преодоленной томным климатом Гангской равнины.

Наконец верховный жрец приступил к своим обязанностям. Он взял у служанки корзину сухого риса и сделал на ковре семь маленьких кучек. После этого Аджаташатру пересек разделяющую мужчин и женщин линию и взял дочь за руку. Варшакара подтолкнул меня и шепнул:

– Идите к ним!

Я присоединился к отцу с дочерью у священного огня. Что отвечать, я уже выучил, – к счастью, слов было немного.

– Кир Спитама! – сказал Аджаташатру. – Арийский воин, посол персидского царя, возьми мою дочь Амбалику и обещай, что будешь соблюдать арийские заповеди и принесешь ей богатство и радость!

Я сказал, что приложу для этого все усилия. Тогда Аджаташатру привязал мой кушак к ее. Вместе с Амбаликой мы бросили рис и ги в огонь. Меня порадовала эта часть церемонии – ведь мы были с сыном Мудрого Господа в затененном месте. Затем я взял девочку за руку и несколько раз обвел вокруг огня, пока кто-то не положил перед ней маленький жернов. Амбалика встала на него, а я не мог взять в толк, что означает этот жернов.

Связанные вместе, мы неуклюже сделали семь шагов, следя, чтобы обе ее ноги и мои на мгновение оказались на каждой кучке риса. Я знаю, что они обозначали: семь матерей-богинь доарийской Индии. Эти дамы вечны и вездесущи.

Когда мы кончили прыгать по ковру с драконом, верховный жрец обрызгал нас водой, охлажденной ровно настолько, чтобы я понял, как мне жарко, и все – мы поженились.

Но брак считался заключенным лишь после того, как мы проспим три ночи бок о бок. В свое время мне объяснили смысл этого воздержания, но я уже забыл. Мы также должны были в первую ночь в нашем доме вместе смотреть на Полярную звезду – это напоминание новобрачным ариям, откуда пришли их племена… И туда они когда-нибудь вернутся?

Амбалика мне понравилась, чего я не ожидал. Я взял за правило предполагать худшее, и, когда предположения не оправдываются, даже получаешь некое тайное утешение.

Время шло к полуночи, ушли последние гости. Тесть мой совершенно напился.

– Драгоценный мой, – всхлипывал он, – эти слезы вызваны тем, что уже никогда, никогда в жизни я не испытаю такой радости!

Он заморгал, и краска с век стала щипать ему глаза, вызвав настоящие слезы. Нахмурившись, принц потер глаза сверкающей алмазами рукой:

– О, мой дражайший из дражайших, заботься о лотосе моего сердца, любимейшей из моих детей!

Царская семья отбыла в шуршании надушенных одежд и сверкании самоцветов, и я остался наедине со своей первой женой.

Я посмотрел на нее, не зная, что сказать. Но мне не стоило беспокоиться. Амбалику на женской половине хорошо вышколили. Она напоминала светскую даму, проведшую полвека при дворе.

– Думаю, – сказала она, – что, когда вы зажжете священный огонь, нам лучше подняться на крышу и посмотреть на Полярную звезду.

– Разумеется, – ответил я и добавил: – Огонь и для нас священен.

– Естественно.

Амбалика не проявила ни малейшего интереса к Мудрому Господу и Зороастру. Но рассказы о персидской придворной жизни влекли ее необычайно.

Я зажег огонь на жаровне. С полдюжины слуг, явившихся в тот же день, для нас уже все приготовили. Считалось, что это подарок от старой царицы. На самом деле это были агенты секретной службы. Как я узнал? Если в Магадхе слуга послушен и расторопен, значит, это секретный агент. Обычные слуги ленивы, болтливы и нечисты на руку.

Мы вместе забрались по скрипучей лестнице на крышу, к звездам.

– Термиты, – тихо сказала Амбалика. – Мой господин и хозяин, надо постараться их выкурить.

– Откуда ты знаешь, что здесь термиты?

– Это первое, что мы обязаны знать, – ответила она с затаенной гордостью. – Как шестьдесят четыре искусства, которым меня обучала старая царица. Сама она по-настоящему владеет ими. Царица – из Кошалы, а там верят, что женщина действительно может научиться этому. В Магадхе не так. Здесь только шлюхи изучают эти искусства, а жаль: ведь рано или поздно мужьям становится скучно со своими женами, и они дни напролет проводят в игорных домах или со шлюхами. А эти девушки, наверное, очень милые. Одна из моих служанок работала раньше шлюхой, она говорила мне: «Думаешь, в твоем дворце хорошо? Погоди, вот увидишь дом такой-то хозяюшки!» Но мне придется ждать вечность, потому что все равно не смогу туда сходить. А мужчины могут. Но я надеюсь, что стану совсем старухой, когда вы начнете ходить в такие места.

На крыше был натянут шатер. При свете луны мы видели пять гладких холмов старого города.

– Вон Полярная звезда!

Амбалика взяла меня за руку, и мы вместе посмотрели на то, что Анаксагор считает камнем. Я уже тогда заметил, что часто думаю, откуда мы пришли. Где арии впервые собрались вместе? В северных лесах, где Волга? Или на бескрайних равнинах Скифии? И кем были темноволосые народы, которых мы нашли в шумерских и хараппских городах? И откуда пришли они? Или они просто появились из-под земли, как возникают цветы лотоса, когда приходит время?

Демокрит хочет знать, почему восточные народы считают лотос священным? Вот почему: когда лотос пробивается через грязную жижу на поверхность воды, он образует цепочку бутонов. Когда бутон выходит из-под воды на воздух, он распускается, цветет и умирает, а на его место выходит следующий из бесконечной вереницы. Думаю, если достаточно долго смотреть на лотос, то сама собой возникнет мысль о смерти и одновременном возрождении. Конечно, может быть и наоборот: тот, кто верит в переселение душ, решит, что образ лотоса соответствует цепи новых существований.

Насмотревшись на звезду, мы зашли в шатер. Я скинул накидку. Дерево на моей груди плохо перенесло катившийся градом пот.

Но Амбалику оно очаровало.

– Наверное, это было прелестное дерево!

– Увы – было. А у тебя есть дерево?

– Нет.

Она тоже скинула накидку. Я не разделял склонности ее папаши к малолетним и с удовлетворением отметил, что Амбалика уже вполне сформировалась как женщина. Вокруг маленьких грудей были нарисованы листья и цветы. На пупке, под цветущими грудями, простерла красные крылья белоголовая птица.

– Это Гаруда, – сказала Амбалика, похлопав себя по животу. – Птица солнца. На ней летает Вишну. Гаруда приносит удачу всем, кроме змей. Она враг всем змеям.

– Посмотри! – Я показал ей обвитую змеей ногу.

Амбалика звонко, непринужденно рассмеялась:

– Это значит, вы должны следовать нашим законам, а то мой Гаруда заклюет ваших змей.

Я обеспокоился:

– Значит, три дня мы должны спать вместе, но не прикасаться друг к другу?

Амбалика кивнула:

– Да, три дня. Но это не долго. Ведь я владею всеми шестьюдесятью четырьмя искусствами – ну большинством, какая разница? – и не дам вам соскучиться. Правда, я не слишком сильна в этих искусствах, то есть я хочу сказать, что я не шлюха. Я умею играть на лютне, очень хорошо танцую. Пою не так хорошо. Играю в старых пьесах очень хорошо, особенно роли богов вроде Индры. Я предпочитаю играть богов-мужчин. Еще я умею писать стихи, я сочиняю их в уме, хотя и не могу сочинять моментально, как старая царица. Я не фехтую палкой и мечом, но хорошо стреляю из лука. Я умею делать искусственные цветы, их не отличить от настоящих. Умею плести церемониальные гирлянды, украшать цветами…

Амбалика описала различные степени своего владения всеми шестьюдесятью четырьмя искусствами. Я уже давно забыл весь этот перечень, но до сих пор удивляюсь, как человек, тем более женщина, может быть одинаково сведущ во всех перечисленных занятиях и искусствах и к тому же уметь колдовать, плотничать, придумывать шарады и учить птичек говорить – особенно последнее. У каждой индийской дамы есть хотя бы одна птичка с яркими перьями и скрипучим голосом, которую хозяйка учит словам «Рама» или «Сита». Стоит мне вспомнить об Индии, тут же начинаю думать о говорящих птичках, о реках и дожде, о солнце, подобном богу.

Амбалика сдержала слово. Она развлекала и занимала меня все три дня и три ночи, и, хотя мы спали радом в шатре на крыше, я сумел соблюсти ведический закон.

Когда я сказал Амбалике, что Аджаташатру назвал ее любимой дочерью, она рассмеялась:

– Я его вообще не видела, пока он не решил выдать меня за вас. На самом-то деле меня выбрала старая царица. Я ее любимая внучка. Разве жертвование коня прошло не чудесно? Старая царица так волновалась! «Теперь я могу умереть спокойно», – сказала она потом. Знаете, она скоро умрет. Последний гороскоп был несчастливым. Смотрите! Падающая звезда! У богов пир. Они бросают друг в друга звезды. Загадаем желание!

Я тогда еще не познакомился с Анаксагором и не мог сказать ей, что звезда, кажущаяся ей пригоршней чистого света, на самом деле всего лишь летящий вниз кусок раскаленного металла.

– У твоего отца есть любимая жена?

– Нет. Он всегда любит новых. Не жен, конечно. В конечном счете жены обходятся слишком дорого, а отец уже женился на троих. Он может взять еще одну или даже двух, но только став царем. Сейчас он не может себе позволить новую жену. Но все равно он спит с красивыми шлюхами. Вы с ним не ходили в такие дома?

– Нет. Ты сказала, у него нет денег…

– Мы с сестрами часто говорим, что хорошо бы переодеться в мужское платье и пробраться в публичный дом, когда там веселье, и посмотреть, как правильно занимаются искусствами. Или мы могли бы надеть вуали и прийти туда как танцовщицы. Конечно, если бы нас поймали…

– Я схожу и все тебе расскажу.

– Не думаю, что вы должны говорить так вашей первой жене до того, как познали ее.

– Но не будет ли еще хуже сказать потом?

– И правда. А что у моего отца нет денег…

Девочка была бойкая. Она слышала, что я сказал, и пыталась отвлечь меня, а когда это не удалось, начала говорить искренне, но осторожно. Амбалика прикоснулась к уху, показывая, что нас могут подслушать, затем нахмурилась и накрашенным пальцем коснулась сжатых губ. Она была прекрасным мимом. Меня предупреждали, что не следует говорить о таких вещах дома, даже на крыше в полночь.

– Он слишком щедр со всеми, – громко произнесла Амбалика. – Он всем хочет счастья и раздает слишком много подарков. И поэтому не может себе позволить взять новую жену, чему мы очень рады, потому что хотим, чтобы он был наш. Мы ни с кем не хотим его делить.

Этот маленький монолог был шедевром двадцать восьмого искусства – актерства.

На следующий день, когда мы бок о бок качались на качелях во дворике, Амбалика шепнула мне на ухо:

– Все деньги отец тратит на войско против республик. Считается, что это секрет, но все женщины знают.

– Но разве не царь снаряжает войско?

– Старая царица говорит, что царь на самом деле хочет мира. Ведь после жертвования коня он вселенский монарх. Так зачем же воевать?

Я не сказал ей, что это Дарий, а не Бимбисара вселенский монарх, сразу заключив, что для Амбалики на первом месте родня, а не муж, и считал само собой разумеющимся, что обо всех моих словах будет доложено отцу или Варшакаре.

– А что думает царь о планах твоего отца?

– Он не знает. Откуда? Старая царица ему не скажет, она боится моего отца. Не знаю почему. Ведь она его мать.

– Ему может сказать распорядитель двора.

– Никто не знает, что говорит распорядитель по секрету. – Амбалика вдруг показалась вдвое старше. – Но республики он ненавидит.

– Он и мне так сказал.

– Да, что он говорит, все знают.

Это звучало двусмысленно. Я тогда задумался, что же будет шестьдесят пятым искусством. Дипломатия? Или конспирация? Нашу беседу прервало прибытие деда Амбалики, принца Джеты. Поскольку шел третий день, он принес нам подарки, и мы развлекали его в главной комнате. Как ни изящна была мебель и драпировки, было совершенно ясно, что дом скоро рухнет от ветхости и термитов. Как всегда, мой тесть заключил выгодную сделку.

Когда Амбалика собралась оставить нас вдвоем, принц Джета остановил ее:

– В конце концов, часто ли человек видится со своей внучкой?

Амбалика повиновалась. Принц Джета обратился ко мне:

– Вы официально приглашены ко двору Пасенади. – Он говорил спокойно, без напряжения, которое, несомненно, испытывал. – Царь хотел бы принять вас до начала дождей.

– Это большая честь, – по обыкновению, ответил я и добавил: – К сожалению, я должен подождать до отправки в Персию первой партии железа.

– Это будет в конце следующего месяца, уважаемый посол.

Принц Джета улыбнулся, а я изо всех сил старался не проявить своего смущения тем, что он знает о совершенно секретной сделке между мной и Варшакарой. Мы договорились о цене и решили, что железо будет обменено на золото в Таксиле. В общем и целом я остался доволен моим первым торговым соглашением, но не тем, что о нем знает принц Джета.

– Поскольку ваш караван идет через Шравасти, надеюсь, вы могли бы отправиться с ним.

– И у вас будет надежная охрана, – сказала Амбалика, вдруг заинтересовавшись. – Вы знаете, по всей Кошале рыщут банды, а на реках пираты. И все равно мне очень хочется повидать Шравасти. Старая царица говорит, нет города красивее.

– Я согласен с ней, – ответил принц Джета. – Правда, я видел лишь земли между двух рек – так мы называем наш маленький мир, – добавил он, обращаясь ко мне.

– Разумеется, я постараюсь совершить эту поездку… – начал было я.

– О, скажите «да»! – Амбалика обладала детским талантом упрашивать. Ей все было нужно тут же. Лаис обладает тем же свойством.

Принц Джета улыбнулся внучке:

– Твой муж хочет также встретиться с Буддой, о котором на женской половине ты слышала столько ужасного.

– Неправда, принц Джета. Многие наши дамы восхищаются господином Буддой. – Амбалика вдруг превратилась в воспитанную принцессу.

– А ты?

– Не знаю. Не скажу, что мне нравится мысль быть задутой, как свечка. Пожалуй, Махавира куда интереснее.

– Ты видела и слышала Махавиру? – заинтересовался принц Джета.

Амбалика кивнула:

– Когда мне еще не было шести, нянька взяла меня на совет джайнов, недалеко от вашего дома, у дороги к реке. Махавира сидел прямо в грязи перед советом. Никогда не видела такой толпы!

– А ты помнишь, что он говорил?

Казалось, принц Джета обнаружил во внучке нечто любопытное. Потому что она стала моей женой?

– Ну, мне понравилось, как он рассказывал, откуда взялся мир. Вы знаете, на самом деле все является частями гигантского человека, и мы находимся где-то у его поясницы. Конечно, география по Махавире отличается от того, чему нас учили в школе, но мне понравились все эти круги океанов – один из молока, один из прозрачного масла, один из сахарного тростника. О!.. – У нее была привычка замолкать. – Особенно мне понравилось, как он говорил о первом круге мироздания, когда все были шести миль роста и имели брата или сестру-близнецов, и каждый должен был жениться на сестре, как сейчас принято в Персии, и никто не работал, потому что было десять деревьев, на которых росло все, что можно пожелать. Листья одного становились горшками и сковородками, на другом росли всевозможные яства, уже готовые, – это дерево мне понравилось больше всех. Боюсь, я чересчур жадная. Было дерево с одеждами, а на одном дереве росли дворцы, хотя я не представляю, как это можно сорвать дворец будто банан. Но наверное, когда дворцы созревали, они сами падали на землю, которая была из сахара, а вода – из вина… – Амбалика снова запнулась. – Но я это серьезно. Я просто говорю, что запомнила. Он был очень старый. Я еще запомнила, что он был прилично одет, не в небесных одеяниях.

Наша брачная ночь прошла прекрасно. Я остался доволен, и Амбалика тоже. Наверное, и ведические боги остались довольны, потому что через девять месяцев родился мой первый сын.

Вскоре после свадьбы, в разгар засушливого сезона, я был приглашен на неофициальную аудиенцию к царю Бимбисаре. Он принял меня в маленькой, полной цикад комнатке, занавешенной пыльными занавесками.

Бимбисара сразу приступил к делу. Пусть он был и не вселенским монархом, но царем-воином несомненно. Кстати, до своего путешествия в Китай я считал, что идея о вселенском монархе присуща только ариям, видевшим нашего Великого Царя. Но в Китае мне рассказали, что некогда всем Срединным Царством – так они называют свою страну – правил один монарх в полном согласии с небесами и когда-нибудь он придет снова как Сын Неба. Поскольку существует только один бог, должен быть и один вселенский монарх. В действительности, разумеется, на небе и на земле столько же ложных богов, как и монархов. И все же мне ясно, что человечество жаждет единства. Китайцы никоим образом не связаны с ариями, но думают так же, как мы. Ясно, их вдохновил Мудрый Господь.

Я испросил у Бимбисары позволения отбыть с караваном в Шравасти.

– Ты свободен ехать, сын мой. – Бимбисара обращался со мной как с членом семьи, каким по ведическим законам я и являлся.

– Мне хочется встретиться с Буддой.

Естественно, я не упомянул о настоятельных приглашениях царя Пасенади.

– Я бы отдал все мое царство, чтобы следовать за Буддой, – сказал Бимбисара. – Но мне нельзя.

– Вселенский монарх может делать все, что пожелает. – При дворе все лицемерят.

Бимбисара дернул себя за фиолетовую бороду.

– Никакого вселенского монарха нет, – улыбнулся он. – Тебе это известно. А если бы такой и был, то им, вероятно, стал бы Дарий. Конечно, это между нами. Твой Дарий – владыка многих великих стран. Но он не владыка всей земли, как себя называет. Как ты сам понимаешь…

– Как я сам понимаю, повелитель…

– Как ты сам понимаешь, – повторил он задумчиво, – если Будда спросит тебя о жертвовании коня, скажи, что я был обязан засвидетельствовать почтение арийским богам.

– Он осуждает это?

– Он ничего не осуждает. И ничего не одобряет. Но в принципе все живое для него священно, поэтому жертвование коня порочно, как всегда порочна война.

– Но царь – воин и арий. Царь должен приносить коня в жертву своим богам, он должен убивать своих врагов во время войны и злодеев в мирное время.

– И поскольку я делал все это, мне не познать просветления в этом воплощении. – В глазах его блеснули неподдельные слезы, в отличие от тех, что всегда готовы пролиться потоками из глаз его сына. – Я часто мечтал, что когда-нибудь смогу отринуть все это. – Он коснулся своего украшенного самоцветами тюрбана. – И потом, став ничем, смогу последовать по восьми изгибам пути Будды.

– Что же мешает? – искренне заинтересовался я.

– Я слаб.

Со всеми Бимбисара был во всеоружии, настороже, скрытен. Но со мной часто бывал на удивление откровенен. Думаю, потому, что я не принадлежал к его миру, и он чувствовал, что может свободно говорить со мной о делах, не касающихся политики. Хоть я и женился на его внучке, но оставался послом Великого Царя, и когда-нибудь мое посольство должно было закончиться.

Из деликатности никто при дворе не упоминал о моем неминуемом отъезде. Однако мысль о возвращении в Персию не выходила у меня из головы, и при нашей последней встрече она посетила и Бимбисару. Он прекрасно понимал, что я могу решить вернуться с караваном в Персию. Я прекрасно понимал, что вполне могу так и сделать. Моя миссия выполнена – связь между Персией и Магадхой установлена, и ей нет причины рваться, пока у одних есть золото, а у других – железо.

Но во время аудиенции у Бимбисары я еще не принял решения. Я определенно не собирался бросать Амбалику. С другой стороны, я не знал, как ей понравится мысль о разлуке с Индией. Не хотелось также думать, что скажет и сделает Аджаташатру, когда я скажу, что уезжаю в Персию, – ведь утопит в слезах, если не в Ганге.

– Я слаб, – повторил Бимбисара, вытирая глаза краем накидки. – У меня еще есть дела здесь. Я стараюсь устроить сангху всех деревенских старейшин. Сейчас я хочу, чтобы они собирались все вместе хотя бы раз в год и рассказывали о своих затруднениях.

– Магадха станет республикой.

Я улыбнулся, показывая, что шучу. Признаться, меня обеспокоило, что царь собирается обсуждать внутреннюю политику с иностранцем. Но Бимбисара просто думал вслух.

– Деревенские старейшины – вот секрет нашего процветания. Управляй ими – и ты богат. Подави их – и тебя нет. Я первый магадханский царь, знающий лично каждого старейшину. Вот почему я вселенский монарх. Нет, я не собираюсь устроить республику. – Оказывается, он меня слышал. – Я презираю страны, где каждый состоятельный человек считает себя царем. Это противоестественно. В стране может быть только один царь: на небе ведь одно солнце, а у войска один полководец. Скажи Пасенади, что наши чувства к нему неизменны.

– Да, повелитель.

Казалось, Бимбисара собрался приступить к главному, и я предчувствовал неловкость.

– Скажи ему, что с его сестрой все хорошо. Скажи, что она выполнила жертвование коня. Скажи, пусть не доверяет тем, кто… кто хочет нас поссорить. Пока я жив, у них ничего не выйдет.

Я смотрел на него выжидающе. На индийских царей можно смотреть прямо, и даже невежливо не смотреть на них, но взгляд должен выражать смирение.

– Иди к Будде. Пади ниц перед Золотым. Скажи ему, что через тридцать семь лет после нашей встречи я по-прежнему шесть раз в месяц упражняюсь в морали восьми изгибов. Скажи ему, что недавно я начал понимать истину, некогда им сказанную: абсолютное достижение в абсолютном уходе. Скажи ему, что я втайне поклялся когда-нибудь оставить земные дела и последовать за ним.

Никто не узнает, всерьез или нет говорил царь Бимбисара о своем уходе от мира. Мне кажется, сам он считал, что говорит серьезно, а в религиозных делах это значит чуть больше, чем ничего.

Аджаташатру попрощался со мной в канцелярии своего отца, в царском дворце. Для любителя наслаждений он проводил уйму времени в переговорах с царским тайным советом и главным советником.

В Магадхе главный советник действительно выполняет работу по управлению страной, и ему помогают тридцать советников; многие из них потомственные, и большинство ни на что не годны. Как распорядитель двора, Варшакара отвечал не только за двор, но и за тайную полицию. Разумеется, он обладал большей властью, чем главный советник, и могуществом превзошел бы царя, не правь Бимбисара в тесном сотрудничестве с деревенскими старейшинами, которые смотрели на царя не просто как на друга при продажном, погрязшем в интригах дворе, но от его имени собирали налоги, оставляя часть себе, а остальное передавая в казну. Царя редко обманывали.

Как и в Сузах, разные советники выполняли разные государственные обязанности. По традиции во все царствования верховный жрец приближен к царю. Но буддист Бимбисара редко советовался с официальным стражем ведических богов. Для жреца единственным моментом славы было недавнее жертвование коня. Из числа тайного совета царь назначает министра войны и мира, а также верховного судью, который главенствует над всеми судебными органами страны и выслушивает жалобы, не направленные лично царю; кроме того, из числа тайного совета назначаются казначей и главный сборщик налогов. Эти чиновники обладают большим весом и традиционно умирают в богатстве. Но при Бимбисаре их держали на коротком поводке. Заключив союз с деревенскими старейшинами, царь несколько обошел их.

Над всеми чиновниками ниже министров есть хозяин, известный как суперинтендант. Поскольку вся руда принадлежит царю, железными рудниками распоряжается суперинтендант, из чистого патриотизма потребовавший с меня лишь пять процентов за экспорт принадлежащего его хозяину железа. И я заплатил. Поскольку все леса принадлежат царю, слонами, тиграми, экзотическими птицами, строительным лесом и дровами тоже распоряжается суперинтендант. По сути дела, почти все приносящие доход стороны жизни в Индии находятся под контролем государства. Есть даже суперинтенданты, отвечающие за азартные игры, за торговлю крепкими напитками, за публичные дома. И в конечном счете система работает не так уж плохо. Если монарху не сидится на месте, он может, если захочет, ускорить ход событий. Если нет, то управление государством – процесс медленный и постепенный. Ничего не делая, не совершишь большой ошибки. Это, Демокрит, политическое, а не религиозное наблюдение.

Тридцать членов тайного совета сидели на низеньких диванах в комнате с высоким сводом на первом этаже дворца. Судя по всему, комната эта соответствует Второй палате нашей канцелярии. Когда я вошел, Аджаташатру поднялся мне навстречу. Я низко поклонился – тестю и принцу. Он подошел и обнял меня за плечи:

– Вы покидаете нас, драгоценнейший! О, пожалуйста, скажите, что это не так!

Но на этот раз в глазах у него не было слез. Его глаза сверкали, как у тигра, когда он смотрит на тебя с дерева.

Я произнес цветистую и учтивую, заранее подготовленную речь. Потом Аджаташатру увлек меня в дальний конец комнаты и понизил голос, как это делают во дворцах по всему свету: