Текст книги "Дом в Хамптоне"
Автор книги: Глория Нейджи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Гарри засмеялся.
– Только одного?
– Он делает такие вещи постоянно. Для него не имеет значения, где он находится и как его воспринимают. Ему просто необходимо общаться с молодыми женщинами, чтобы преодолеть в себе некий комплекс, своего рода самоутверждение.
– И он, наверное, носит огромное обручальное кольцо на руке. Как это трогательно!
Донни улыбнулся.
– Это трогательно, когда делает кто-либо другой. Но если мы это не делаем, это не значит, что мы не можем это сделать.
Гарри налил в бокалы еще вина.
– Показывал ли я тебе эту бергмановскую вещь – «Ложь»? С Джорджем Сегалом и Ширли Наш?
Донни отхлебнул вина.
– Нет.
– Боже мой! Невероятно! Это моя самая любимая пьеса. Они женаты. У них вполне благополучный брак. Они богаты. Он – талантливый архитектор. Она – будущий юрист. Они оба очень обаятельны и любят друг друга. У них воспитанные и опрятные дети. Но у нее начинается роман с его лучшим другом.
Однажды он заболевает, у него что-то вроде мигрени, и идет к врачу. Доктора нет на месте, и он собирается дождаться его. У врача работает одна очень симпатичная медицинская сестра. Наш герой понравился ей, и она ищет повод с ним познакомиться. Она привлекательна и сексуальна. В общем, неожиданно для себя он рассказывает ей обо всем, раскрывает ей душу. И тут он понимает, что хочет трахнуть ее. Это подтверждает его догадки о том, что, при всем кажущемся благополучии, у него с женой не все в порядке. В конце концов дело у них заканчивается постелью.
Дома его мучают угрызения совести. До сих пор он не изменял жене, он любит ее, он обожает ее. Она прекрасна, она всегда в форме, даже в семь часов утра ему не к чему придраться – никаких небритых подмышек, заспанного лица, у нее всегда все в полном порядке.
Дома у них отдельные спальни. Господи, как я люблю Бергмана! Он всегда находит такие точные детали, которые без слов говорят обо всем. В общем, он хочет поговорить с ней, признаться – во всем. Ему кажется, что он знает ее достаточно хорошо. И вот он начинает исповедоваться перед ней, но она перебивает его: «Не надо ничего говорить мне, ты все испортишь. Мне это неинтересно. Я не хочу слышать об этом». У нее начинается истерика. Неожиданно жена рассказывает ему о своем любовнике – его лучшем друге. Муж сходит с ума, осознав, что вся его жизнь прошла во лжи.
– И что дальше?
– Подожди минутку, я сформулирую суть. Да, суть в том… черт, я же знал, в чем смысл… Нет, сейчас я не соображу… Я потерял суть.
Гарри вновь наполнил бокалы. Одна из девушек, сидящих за соседним столом, что-то тихо сказала другой, посмотрев на них.
Донни взял бокал со стола.
– Гарри, Джина не Ширли Найт. И твоя жизнь еще далеко не закончилась. Ненадо так терзать себя. Аарону двадцать пять лет. Ты ни в чем не виноват. Тебе нужно все Джине объяснить.
– Да. Я знаю. Но это трудно себе представить. Конечно, я не брошу свою жену. Но ты понимаешь, во мне как будто поселился чертенок, который все время нашептывает мне на ухо всякую дрянь. Мне видится эта женщина, полная страсти и похоти, и меня словно тянет туда. Что это, я не знаю. Может, тоска по свободе? Последняя вспышка страсти, желание перемен? Я не знаю. Но это ужасно действует мне на нервы и выводит из себя. Я все время думаю об этом. Иногда мне кажется, что выдайся подходящий момент, как тогда, когда она была в бикини, и я не смогу устоять.
– Вполне нормально, что ты думаешь о женщинах. Ты ведь еще не старик, ты живой человек. Все в порядке. Думай об этом сколько хочешь, только старайся не наделать глупостей.
– А ты думаешь об этом?
Донни засмеялся:
– Оставь меня в покое, Гарри. За кого ты меня принимаешь? Я что, архангел? Конечно, я думаю об этом. Я тоже думаю о Фритци. Не говори только, что я не откровенен с тобой. Я даже думаю о том, что не прочь согрешить с ней.
Гарри оживился. Он спросил, улыбаясь:
– Правда?
– Правда. – Донни откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул. – Гарри, я хочу тебе рассказать, что cast мной произошло однажды, много-много лет назад. Я никогда тебе не рассказывал об этом. Не знаю, почему я вспомнил это сейчас. Это было уже после окончания медицинского колледжа. Моя мать умерла – я жил и работал в одной клинике. Я только женился на Дженни и работал день и ночь. Из-за того, что я так себя изматывал, у меня начались головные боли. Я отправился к психиатру, которого хорошо знал и уважал, и он провел со мной беседу. Когда я вышел от него, я подумал: «К черту все! Может, не стоит пытаться помочь каждому, как я делал до сих пор, а надо стать эгоистом и заботиться только о себе и своем благополучии. Ведь вокруг полно людей, которые живут по такому принципу. И хорошо живут».
С такими мыслями я вошел в лифт. Надо сказать, что в лифте со мной всегда происходило одно и то же: если там находился кто-нибудь, кроме меня, он обязательно просил меня нажать кнопку этажа. Как будто у меня на физиономии было написано, что я не могу отказать, что я обязан что-то делать за других. Это меня страшно злило, но я всегда нажимал ту кнопку, которую просили. В общем, захожу в лифт, взвинченный и раздраженный, а там уже находится хорошо одетый мужчина старше меня. Он открывает рот, и я уже знаю, что он скажет. И конечно, он говорит: «Будьте любезны, нажмите на третий этаж, пожалуйста». Господи! Я до сих пор помню номер этажа.
Я был просто взбешен. Он уже находился в лифте. Какого черта он обращается ко мне с этой дурацкой просьбой! Неужели он специально ждал меня, чтобы я нажал для него кнопку? Пожалуй, впервые в жизни я вышел из себя: «Нажимайте сами свою кнопку». Мужчина был очень симпатичный, весь его облик выражал достоинство и терпение. Он помолчал некоторое время, а потом сказал: «Не могу. Я слепой».
– Господи! – Гарри поперхнулся вином.
– Да. Тогда я понял свое предназначение в этой жизни. Моя обязанность – пытаться быть хорошим человеком и не совершать дурных поступков. – Донни хлопнул ладонью по столу. – И твоя тоже, мой друг, твоя тоже…
– Ты прав. Знаешь, Донни, когда я был вчера у Фритци… Черт! Неужели это было вчера? Кажется, будто это было месяц назад… Так вот, я говорил тебе, что она была почти голая. И был момент, когда я подумал: «К черту все! Я хочу ее!» Забавно! Но моя готовность на супружескую измену была прервана появлением моего нежданного сына. Мне кажется, это чем-то похоже на твой случай в лифте. Иногда я думаю, что если бы мы были католиками, то наверняка стали бы священниками.
Донни засмеялся. К ним подошел прилизанный молодой официант, и они заказали десерт. Они знали, что сделали дорогой заказ, но сейчас это не имело никакого значения. Они были достаточно пьяны, и им было хорошо вместе.
– Скажи правду, Гарри. Считаешь ли ты единобрачие правильным?
Гарри улыбнулся лукаво.
– Если откровенно, то нет, не считаю. Вообще, это сложный вопрос. Я люблю секс. Мне нравится секс с Джиной. Он абсолютно безопасен. Я знаю про нее все: где она бывает, как она чувствует, пахнет, звуки, которые она издает. Я знаю, что она хочет, что ей надо. Я знаю, она меня любит – это не игра и не испытание. Она приятная, сладкая и очень страстная. В ней много доброты и изящества. Я знаю себя, знаю, какие я издаю звуки – это что-то среднее между голосом джининой тети Иды и фаготом.
Когда я был свободен, я привел однажды домой женщин. Они хотели, чтобы я связал их и отстегал ремнем. Они странно пахли, и уши у них были грязные. Одна девушка мне понравилась. Она была хорошо одета, прекрасно сложена и очень мила. С ней было весело. Когда я первый раз переспал с ней – я знаю, как это нелепо звучит, только тебе я могу рассказать об этом, – я почувствовал, что ее самое интимное место издает очень неприятный запах.
Я не знал, как быть? Не мог же я сказать ей! «Ты мне очень нравишься, но ты воняешь, как кошачье дерьмо». Подумав, я нашел выход – предложил ей отправиться в ванную и продолжить там наши занятия. «Новые ощущения обогатят наш опыт», – сказал я ей. Ну, зажгли мы в ванной свечи, взяли выпивку и приступили. Я, словно профессиональный банщик, скреб ее, драил, чистил и полоскал целый час. Вернулись в кровать. И что ты думаешь? Тот же запах!
С тех пор, когда я встречал ее, я всегда вспоминал, как она воняет.
Как-то одна женщина захотела заняться любовью с ней и ее сестрой. Когда женщина пришла к ним и разделась, с одной из сестер случился припадок истерики. На теле этой женщины было столько волос, что любой мужчина позавидует. Боже мой, как это ужасно!
И когда я встретил Джину, я понял, что она – чудо! Чистая, свежая и сексуальная! То, что надо!
Мы очень подошли друг другу. Мы были просто созданы друг для друга. Ты слышишь меня? Я обязательно должен сказать ей об этом. Я бы продлил свой брак с ней еще на следующие сто лет.
Гарри расплылся в довольной пьяной улыбке.
Подошел официант и поставил на стол их заказ.
Донни с удовольствием принялся за крем-брюле.
Словно морской прибой, шумел вокруг них манхэттенский ресторан. Эти звуки и успокаивали, и защищали их от посторонних ушей.
Двое нарядно одетых мужчин за соседним столом поднялись и собрались уходить. Один из них раздраженно и громко сказал другому:
– Не беспокойся, я никому не позволю совать нос в мои дела.
Гарри и Донни переглянулись.
– Я тоже, – сказал Гарри.
Донни засмеялся и чмокнул его в щеку.
Гарри знал, что делать. Задача была очень простой – сохранить свою семью. И точка.
Донни посмотрел на него. Ему очень хотелось задать Гарри вопрос, который, видимо, давно мучил его. В обычном состоянии он никогда не задал бы его, но сейчас он был достаточно пьян, чтобы решиться на это. Поколебавшись, он спросил:
– Можешь ли ты рассказать мне о Мадлен? Конечно, абсолютно не компрометируя ее. Просто я подумал, что прошло уже много времени. Какая она была?
Как и предполагал Донни, вопрос для Гарри был неожиданным. Он поставил на стол чашечку кофе и посмотрел на Донни. Все его тело обмякло. Гарри понял, что Донни не шутит. Видимо, этот вопрос всегда сидел в глубине души и не давал ему покоя.
– Тогда мы были слишком молоды… Как ты знаешь, она была прекрасно сложена. Я закрывал глаза и ласкал ее тело, и это было чудесно. Оно было нежным и упругим, темпераментным и горячим. Ей нравилось заниматься любовью, но, как мне сейчас кажется, у нас это получалось несколько неуклюже, ведь у нас не было почти никакого опыта. Чаще всего мы устраивались в парке, на заднем сиденье машины. Я даже не видел ее никогда полностью раздетой, до тех пор, пока мы не сбежали. Тогда уже мы занимались любовью дома, в моей старой спальне. Ты знаешь, мне кажется, я слишком боялся ее, чтобы по-настоящему наслаждаться любовью. Черт! Я всегда забываю, что ты никогда не спал с ней. Ты не можешь понять это чувство, а я не могу объяснить его. Я сам никогда не понимал, почему так происходило у меня с ней.
– Не знаю почему, но я никак не мог решиться спросить тебя об этом.
– Теперь тебе стало лучше или хуже?
Донни вздохнул и сделал большой глоток из своего бокала.
– Я думаю, лучше.
– Может быть, мне продолжить тему о запахах и волосатых телах? Еще не поздно…
Донни улыбнулся:
– Нет, нет! Спасибо. Это слишком угнетает. Лучше о другом.
– Да, я забыл тебе сказать вот о чем. Только не смейся! Это будет полезно тебе знать. Во время оргазма она издавала странный звук. Знаешь, что он мне напоминал? Мышиный писк.
– Писк!
– Писк.
– О, Гарри! Мне стало гораздо лучше. Сейчас я с удовольствием вернусь к своей жене. Чистым и успокоенным.
Они внимательно посмотрели друг на друга. Их жены… Они сейчас думали о них.
– Потребуй счет, Гарри. Я пойду к машине.
Дженни Джеймсон лежала на своей антикварной французской кровати, свернувшись калачиком под льняным покрывалом. Окна были открыты настежь, и она могла слышать, как шумит прибой. Она старалась, чтобы ее дыхание совпадало с его ритмом. Мысли не давали ей покоя.
Она долго не ложилась в ожидании звонка Донни. Когда он наконец позвонил, она была уже слишком раздражена, чтобы успокоиться. В том, что он был пьян, нет ничего ужасного. Ему ведь тоже иногда надо расслабиться. Наверное, Гарри тоже это было необходимо, если он напился вместе с ним после очистки зубов. Она рассмеялась, злясь на себя.
«Господи, ну и денек выдался! Соберись, Дженни, давай соберись!» Перед глазами стояла картина, как два полицейских с угрюмыми лицами вели ее мать в наручниках. Ее передернуло. Если бы Джина не была свидетельницей всего произошедшего, то вряд ли могла бы поверить в это. Ее мать наркоманка! Принимала героин! Недолго же она была благовоспитанной алкоголичкой.
Самым невыносимым было смотреть ей в лицо. В ее глазах стояло неописуемое отчаяние и еще что-то… Что? Надменность? Нет. Что-то вызывающее: «Смотрите все на меня. Вот я какая!» Такое впечатление, что она злорадствовала. Как будто она испытывала огромное удовольствие от боли, которую причинила своей дочери. Это был взгляд, ненавидящий ее, Дженни!
«Я совсем не знаю свою мать», – подумала Дженни, разразившись рыданиями. Она пыталась держать себя в руках. Ее трясло.
Легкий ветерок с океана обдувал ее, смягчая боль, убаюкивал. Боль поднималась откуда-то изнутри, и Дженни поняла, что она носила ее всю жизнь. Это не было новостью для нее. Просто раньше она себе не позволяла таких мыслей.
«У меня никогда не было матери», – подумала она, содрогаясь от рыданий, покачиваясь из стороны в сторону, как пластиковая игрушка.
Всю свою жизнь я избегала знать правду об отношениях матери с отцом, правду о себе. Мать никогда не могла защитить меня, направить. Сначала она потеряла дочь, затем… мужа. И вот тогда все и началось: постоянные пьяные скандалы и ссоры.
Дженни всегда была для своих родителей танцующей куклой – маленькая, хрупкая, острая на язык, сующая нос во все дыры, вечно жившая в иллюзиях и не желавшая спокойствия.
Дженни подумала: «Господи, не допусти, чтобы я забросила и забыла своего сына, как они забыли обо мне».
Родители покупали ей все, лишь бы она к ним не приставала и не вникала в истинные отношения в семье.
Ее мать была слабовольным, мягким человеком. Она никогда не била Дженни, не оскорбляла и не надоедала своими нравоучениями. Короче, присутствия своей матери Дженни почти не замечала.
Делорес была всегда полностью поглощена отцом. Это была единственная реальность, существовавшая для нее, но, к сожалению, ей никогда не принадлежавшая. И, очевидно, она для себя решила: «Если он не может быть моим, мне на себя наплевать». Меня было слишком недостаточно, чтобы уберечь ее, спасти. Это мог сделать только отец, который для нее был всем.
Дженни, погруженная в свои мысли, молча продолжала раскачиваться из стороны в сторону. Мелкая дрожь содрогала ее маленькое, хрупкое, как у девочки, тело. Из чувства собственного достоинства и самолюбия она всегда старалась уладить все ссоры в семье. Подобно воробышку, копошащемуся в снегу, собирающему соломинки то тут, то там, она построила маленькое гнездышко из материнской любви и заботы о сыне. Она нуждалась в нем, чтобы быть в состоянии бороться с раздражением и гневом, со злыми «волками», подстерегавшими ее в темноте. Она видела их и знала, что они поджидают ее здесь.
Отец еще не вернулся. Он написал в записке, что уехал на рыбалку, но Дженни этому не верила. Ярость наполняла ее, обжигая сердце.
Мать не желает меня видеть. Она не нуждается во мне. Норман, Джина и я убеждали ее поехать в больницу, но она даже не захотела с нами разговаривать. Ей нужен только отец. Единственное, о чем она попросила меня: «Позови своего отца».
Пусть он заботится обо всем. Мне становится плохо, я просто заболеваю, думая о них. Я ничего не могу исправить, ничего не могу для них сделать. Это их проблемы, это их дела! Полжизни у меня позади, а я еще не жила.
Она была в отчаянии. «Все хорошо, Дженни, – говорила она себе. – Все хорошо, дорогая. Держи себя в руках. Я люблю тебя. Это, может быть, не всегда видно, но это так. Все будет у нас хорошо. Будь благословенна с Донни, Оуэном, Луи, Джиной. Улыбнись. Вот так, отлично. А сейчас иди спать. Быстро спать!»
Заснуть она так и не смогла и продолжала думать.
Теперь она думала о Донни. Он был ее защитой и опорой в этой жизни. Он окружил ее материнской заботой и любовью. Она должна взять себя в руки ради себя и своей семьи. Завтра утром она найдет своего отца, пойдет в больницу и договорится с врачами. Норман уладит все в полиции.
Господи! Полиция! Бред какой-то. Ей до сих пор не верилось в то, что произошло. Ондин в тюрьме! Бедная Изабель! И все это произошло из-за Делорес. Она даже не знала, какое наказание их ждет. К счастью, Норман займется всеми необходимыми бумагами.
Оуэн еще не знает правды. Он понимал, что происходит что-то странное и даже жуткое, и настаивал, чтобы она ему все рассказала, как есть.
«Бабушка больна. И мы должны положить ее в больницу».
Для Оуэна этого оказалось недостаточно: «Какая больница? Чем она больна? Где Биг Бен? Где Ондин?»
Луи стоял рядом. Глаза его были большие и круглые, как тарелки. Он держал Оуэна за руку.
«Господи! Сколько боли причинила ее мать отцу!»
Она тяжело вздохнула. Все выглядело так безобразно.
«Я знаю, что она больна. Но… черт возьми! Я ненавижу ее! Я хочу, чтобы она умерла!» – яростно воскликнула она.
Дженни задыхалась, ее силы были на пределе.
Через минуту, испугавшись, что Господь выполнит ее желание, она горячо прошептала: «Господи! Забудь обо всем, что я сказала. Меня здесь не было, и я никогда этого не говорила. На самом деле мать хотела удрать, скрыться от проблем и смерть казалась ей единственным способом избавиться от них».
Она должна Оуэну рассказать правду. Как-то очень осторожно, может быть, исподволь, но рассказать. А потом они поговорят с Донни, как им отсюда уехать. Да, они должны отсюда уехать. Им надо найти другое место для летнего отдыха. А Луи? Она хотела взять его с собой. Но это будет очень трудно сделать.
Вдруг она резко опустила ноги с кровати и села. «О Господи! Я совсем забыла о торжественном вечере. Шестидесятилетие Биг Бена в субботу вечером. Приглашено триста человек!»
Это уж слишком. Итак, они назначили эту проклятую чертову вечеринку. «Какое дурацкое положение! Прекрасный конец прекрасному семейству!»
Дженни повернулась. Легкий озноб пробежал по спине. К тому же она пригласила на вечеринку и Мэтч с ее приятелем… «А, гори все ярким пламенем! Она столько месяцев готовилась к этому дню рождения, что имела право пригласить на него, кого хотела!»
Дженни свернулась калачиком и, наконец, крепко уснула.
ГЛАВА 6
«С необычным предупреждением выступили врачи. В качестве примера они привели случай с мужчиной, который делал инъекции кокаина в мочеиспускательный канал, тем самым усиливая сексуальное наслаждение. В результате он заболел гангреной и лишился обеих ног, девяти пальцев на руках и пениса».
«Полезный совет дает эксперт Мари Элен Пинкэм. Если вы хотите быстро привести волосы в порядок, и у вас нет под рукой специальных средств, используйте в качестве щипцов для волос горячую электрическую лампочку».
«Это не так-то легко сделать, Мари Элен, если у тебя нет на руках девяти пальцев», – подумала Джина, вырезая из газеты эти заметки и складывая их в папку. У нее была мечта когда-нибудь издать книгу забавных и нелепых сообщений, появляющихся в прессе. Она взглянула на часы. Пятнадцать минут восьмого. Джина достала ручку, блокнот и попробовала сосредоточиться на статье, которую задумала написать.
Джина сидела за столиком в кафе «Сода Шек», которое ей очень нравилось. В девять часов она должна была встретиться здесь с Дженни, но та любила опаздывать, поэтому Джина рассчитывала на девять тридцать. Времени достаточно, можно немного поработать. Она попыталась сосредоточиться. Шум в кафе не мешал ей. Люди заходили и выходили, мимо проносились обрывки фраз.
Больше всего она любила приезжать сюда ранним утром. В это время здесь была самая разнообразная публика. Многие заглядывали сюда по дороге на работу, чтобы выпить чашечку кофе. Некоторые возвращались после работы – рабочие ночной смены, полицейские, пожарники. У стойки всегда собирались подрядчики и строительные рабочие. Заходили сюда и рыбаки. Старожилов всегда можно было отличить от приезжих. Они молча приветствовали друг друга, понимали все с полуслова. Здесь существовали неписаные правила поведения, и их нарушителю приходилось дорого платить за свою неосведомленность. Его просто переставали замечать. Джина знала свое место – она причислялась к летней публике. Местные относились к ним, как к оккупантам.
Неожиданно появился Джек Рид – высокий, симпатичный, пожалуй, самый преуспевающий подрядчик на Южном побережье. Он подошел к стойке и сказал:
– Чашечку коричневой воды, Милли.
Джина заволновалась. Джек взял свой кофе и направился к столикам. По дороге он заметил ее.
– Как дела, миссис Харт?
Он никогда не называл ее Джиной, несмотря на то, что когда-то неделями жил у них в доме в Свемпе. Когда он так обращался к ней, она чувствовала себя старой и неинтересной.
– Прекрасно, Джек. А как ты?
– Хорошо. Некоторые говорят, что здесь стало суетно и неуютно из-за уолл-стритской публики. Но так говорят уже не первый год. Во всяком случае, мне так не кажется.
Он стоял, возвышаясь над ней, и прихлебывая свой кофе.
– Я слышал про миссис Коуэн. Передайте, пожалуйста, мистеру Коуэну, если я смогу чем-нибудь помочь ему, пускай позвонит.
Джина онемела. Джек Рид улыбнулся и стал прощаться.
– Передайте Гарри привет от меня.
«Хм. Его он называет просто Гарри, а меня миссис Харт». Ей показалось, что она что-то упустила из виду. Но что, не могла понять.
«Как Джек Рид узнал о миссис Коуэн? Ведь это произошло совсем недавно. Хотя чему тут удивляться? Конечно, он в курсе. Он живет у Джимми Вэлли и общается с половиной Южного Хамптона. Господи! Стоит произойти чему-то, как уже весь город знает. Здесь ничего невозможно сохранить в тайне. Бедная Дженни! Кто знает, что за этим последует?»
Появилось двое хорошо сохранившихся немолодых мужчин в мокрых от пота спортивных костюмах. Они устроились недалеко от Джины. Она машинально поправила волосы. «Да, привычки не умирают, – подумала она, и ей почему-то стало стыдно. – Неужели это и ее удел – стать одной из тех стареющих женщин, которые отчаянно цепляются за уходящую молодость, одной из кандидаток на «хирургическое восстановление», как беззастенчиво рекламируют себя эти мясники из института пластический хирургии».
Все это сплошь и рядом происходило вокруг нее. Подруги и знакомые куда-то пропадали на несколько недель, чтобы потом неожиданно появиться с заметно измененными контурами лица, глаз, подбородка или груди. Кого они обманывали? Джина ненавидела и боялась этого.
«Она никогда не решится на это, принимая во внимание ее панический страх перед тем, как кто-то, неважно, врач или грабитель, приближается к ее лицу с ножом. Или чем там они пользуются при операциях на лицо? Вспомнила. Кислотой. С помощью кислоты они слой за слоем сжигают на лице старую кожу, и оно становится блестящим и неестественным. Господи! Никогда в жизни не решусь на это. А что, если все ее знакомые сделают это? Тогда они все будут выглядеть моложе… Сможет ли она вынести это? Трудно сказать».
Это все являлось составной частью статьи, которую Джина собиралась написать. Что-то вроде постфеминистского трактата. Женщины и их иллюзии. Как случилось, что она и многие другие женщины поймались на удочку этого феминистского мифа, который якобы превратит всех женщин в друзей. Она хотела на примере собственной жизни не только сравняться в правах с мужчиной, но даже стать выше их, стать неким божеством. И это оказалось абсолютным безумием. В итоге допустила столько ошибок в своих суждениях, и пришлось испытать столько переживаний, связанных с предательством и изменой – особенно в последние десять лет. Для Джины было чрезвычайно важно понять личный мир каждой женщины, с которой она общалась. Она считала, что женщины должны строить свои отношения на абсолютном доверии и любви друг к другу, полностью исключив между собой конкуренцию, зависть, ревность, и исправить собственные пороки. И тогда ни одна женщина больше не польстится на чужого мужа, не будет завидовать положению другой женщины или форме ее груди. Какой ерундой все это оказалось!
Но тогда все выглядело по-другому. Она поменяла всех своих докторов, адвокатов и агентов. Женщины, везде только женщины. И что же? Как оказалось, кроме вреда, это ничего не принесло. Откровения «сестер», посвящения в личные дела и проблемы, бесконечные рассуждения о женском вопросе (сейчас она прекрасно понимала, что зачастую они вовсе не были откровенными) вылились в то, что она перестала отличать одну жизнь от другой. Все смешалось, и иногда ей казалось, что она живет среди похожих друг на друга чужаков. То, что происходило с ней, иногда представлялось как происходящее с другой женщиной.
Таким образом, она стала подругой всем женщинам и никому в частности, в том числе и себе. Только потом она поняла, что от этого в первую очередь страдает ее семья – муж и сын.
Потом наступил период возвращения утраченного, восстановления нормального порядка вещей. Она поняла, что среди всех ее «подруг» настоящим товарищем оставалась только Дженни. Она не любила раскрывать душу, обсуждать интимные подробности своей жизни. Джина тоже старалась в разговорах с ней не затрагивать этих тем. Она верила, что женщины сейчас значительно лучше, чем были когда-то. Некоторые из них были скверные бабы, некоторые ревнивые, другие просто ведьмы, но все-таки большинство женщин прекрасны. И чтобы остаться такими, они не должны жить в Нью-Йорке – городе всех мирских пороков.
Вся жизнь в какой-то сплошной мешанине утомительных дискуссий, запугиваний, страхов, убегания от действительности. В итоге – сплошные потери. Она ощущала себя подобно старику старьевщику, который бродил по берегу Джерси, роясь в мусоре и пытаясь найти деньги в песке. Так и она всю жизнь искала правду о себе и о своих ровесницах…
Джина записала несколько предложений: «Многие женщины до сих пор витают в девических фантазиях по поводу существования женской дружбы. Это часто мешает нам, женщинам, воспринимать мужчин как лучших друзей и союзников. Самые мучительные и болезненные измены, предательства в моей жизни были связаны с женщинами, а не с мужчинами. Начало им положила моя мать.
Что такое дружба? Сколько людей испытало настоящую глубокую взаимную дружбу! Сколько мы знаем жизненных ситуаций, когда женщина, оставшись без мужа, начинает собирать все свои жизненные силы, чтобы противостоять унижению надвигающейся старости и одиночеству! Умирает мужчина, и становится еще одной одинокой женщиной больше.
Отчаявшиеся и одинокие женщины льнут ко мне в ожидании помощи. Мы вместе превращаемся как бы в насос, высасывающий нескончаемое горючее жизни. Это становится нашим смыслом жизни. Я и подобные мне все-таки живем под Божьим благословением. У нас есть мужья, дети, хорошая работа, добропорядочная жизнь. И мы остаемся в вечном долгу перед менее удачливыми и менее счастливыми женщинами. Наши сестры. И что было всегда очевидно, так это то, что отношения женщины благополучной в жизни – и наоборот – никогда не отличались взаимной благодарностью и поддержкой. Это всегда были отношения, когда кто-то отдавал, а кто-то брал. В этих отношениях мы часто ведомы нашей виной перед несчастными более, чем нашим сердцем. Мы всегда в долгу друг у друга. И чаще всего взамен мы получаем презрение или полное непонимание.
Я постаралась очистить и ограничить свои дружеские отношения с женщинами. Прежде всего от постоянных ловушек. Сейчас я точно знаю, почему в моей жизни есть тот или иной человек, и его место в своей жизни. «Лучше один кашемировый свитер, чем куча дешевого барахла», всегда говорила моя мать. Что я поняла в этой жизни, так это то, что всегда был кто-то рядом, кто во мне нуждался, и всегда я была рядом тоже с кем-то, но никогда не было того, в ком я действительно нуждалась».
Джина вздохнула. «Господи, что она пишет? Устроила какой-то самосуд». Она отпила кофе и откусила сэндвич. Она вслушалась в слова мужчины, стоявшего позади: «И вот я говорю ему, что у меня никогда больше не будет кошек. У меня больше не будет этой квартиры и никогда больше не будет этой жены!»
Джина посмотрела на свои часы: девять тридцать. Невероятно! Как быстро пролетело время. В кафе ей всегда легче работалось. Здесь никто ее не видел и никто не мешал.
В этом кафе часто появлялись знаменитости. Однажды сюда заглянул Курт Воннегут, как-то зашли купить газеты Марти Стюарт со своим зятем. Он был товарищем Донни по теннису. Однажды, в прошлом году, покупали своей дочке мороженое Кристи Бринкли и Билли Джоэл. В принципе Хамптон был очень похож на сотни других приморских городков, но близость от Нью-Йорка сделала это место фешенебельным. Здесь многое изменилось с тех пор, как они с Гарри впервые приехали сюда. Сейчас город был полон снобизма и предрассудков.
В кафе вошли две привлекательные блондинки – высокие и загорелые. По всему было видно, что они возвращаются с тренировки. Джина узнала их, потому что видела их фотографии на страницах местной газеты. Обе были в разводе. Их бывшие мужья – один отчаянный журналист, другой актер – были личностями известными. Джина стала наблюдать за ними, стараясь делать это незаметно. Они прошли к стойке, кивками приветствуя знакомых. Джина видела много таких женщин, щеголявших остатками былого величия. Они всегда вели себя с такой назойливостью, как будто действительно делали что-то очень серьезное и интересное. Даже когда они просто входили в комнату. Такое поведение являлось своеобразной защитой, позой. Мысль о том, что они оказались выброшенными за борт жизни, приводила их в отчаяние, и они любой ценой пытались сохранить иллюзию принадлежности, неразрывной связи с тем, что называется обществом. Джина принялась быстро записывать в блокнот свою мысль.
Через некоторое время она отложила ручку и задумалась. «Уже наступили девяностые годы. Век подходит к концу. Женщины и девяностые годы. Боже мой! Что будет дальше? Это невозможно. Век кончается, и вместе с ним подходит к концу их молодость, оставляя позади ложные надежды и несбыточные мечты».
Джина вздохнула. Ее кофе давно уже остыл. Она посмотрела в сторону стойки бара, пытаясь поймать взгляд Милли, и увидела молодого человека в шортах, который показался ей очень знакомым. Он наклонился над столиком с газетами и внимательно их разглядывал. Кто он? Может, это один из приятелей Джереми? Джина разглядела еще двоих, подошедших к нему. Это были Френки Кэрш и Фритци. О, черт! Джина опустила глаза на исписанные листки блокнота в надежде, что они пройдут мимо и не заметят ее. Она совсем не хотела с ними встречаться. До сих пор она не успела поговорить с Гарри. Нет. Ей сейчас совсем не до них, и она не хочет сейчас обо всем этом думать.
