Текст книги "Дневник похода Тимура в Индию"
Автор книги: Гийасаддин Али
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Гийасаддин 'Али
Дневник похода Тимура в Индию
ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
Накануне первой мировой войны петербургской Академией наук было задумано издание “Текстов по истории Средней Азии”. В первом выпуске этой серии (оказавшемся, к сожалению, и последним) был издан Л. А. Зиминым персидский текст труда Гийасаддина 'Али (В настоящем издании имена, редко встречающиеся географические названия и термины даются в транслитерации согласно правилам, принятым в Издательстве восточной литературы (на основе системы транслитерации, разработанной акад. И. Ю. Крачковским и проф. А. А. Ромаскевичем). – Ред.) “Дневник похода Тимура в Индию”, вышедший под редакцией акад. В. В. Бартольда (Петроград, 1915) Персидское название этого издания ***
Труд Гийасаддина 'Али известен по уникальной рукописи Туркестанской публичной библиотеки (ныне принадлежит Институту востоковедения Академии наук УзССР); ее современный инвентарный № 1520/П, а по каталогу Каля (“Персидские, арабские и тюркские рукописи Туркестанской публичной библиотеки”, Ташкент, 1889) – № 14/б (стр. 13, 14 его каталога). Упомянутая книга и представляет издание этой рукописи, исполненное не факсимиле, а подвижными буквами и имеющее весь необходимый научный аппарат. За крайнюю добросовестность и тщательность этого издания ручаются имена выполнивших его историков Востока – Л. А. Зимина и его учителя В. В. Бартольда, ныне покойных. В двух обширных предисловиях к этому изданию оба они детально разобрали труд Гийасаддина 'Али, отметили его важное значение для истории Тимура, большую зависимость от него таких известных историографов “Железного Хромца”, как его современник Низама'ддин Шами и писавший через двадцать лет после Тимура Шарафаддин 'Али Йазди, установили историю возникновения этого труда, дали его конспект и привели прочие подробности, столь важные для уяснения места “Дневника” среди других восточных трудов, излагающих историю Тимура. Ученые издатель и редактор ввели в изданный ими текст “Дневника” параллельно соответствующим местам из сочинения Гийасад-дина 'Али извлечения из хранящейся в Британском музее единственной рукописи истории Тимура (“Зафар-нама”) Низа-маддина Шами, чтобы нагляднее показать зависимость второго автора от первого, и в многочисленных примечаниях привели разночтения в собственных именах, отдельных словах и речениях из рукописи Низамаддина Шами и калькуттского издания 1888 г. “Зафар-нама” Шарафаддина Йазди.
Когда в октябре 1942 г. в Комиссии по организации переводов восточных текстов по истории Средней Азии, образованной при Государственной публичной библиотеке УзССР, было решено дать в русских переводах главнейшие сочинения по истории Тимура, написанные его современниками, в числе их был и труд Гийасаддина 'Али, перевод которого поручили нижеподписавшемуся. Я выполнил его полностью, ничего не пропустив; не дал лишь перевода параллельно приведенных извлечений из “Книги побед” Низамаддина Шами: они такого же содержания и отличаются лишь стилем, большой лаконичностью и легкостью языка. Но в примечаниях я каждый раз отмечал эти извлечения и их место среди текста Гийасаддина 'Али, как считал необходимым в ряде случаев отметить и варианты разночтений отдельных слов у Низамаддина Шами и в печатном издании “Зафар-нама” Шарафаддина Йазди, которые дает издатель в примечаниях. Еще при издании текста Гийасаддина 'Али “ни издатель, ни редактор не могли взять на себя задачу восстановить правильное чтение личных имен и географических названий (особенно индийских), встречающихся в одной и той же рукописи в различных видах” (из предисловия В. В. Бартольда, стр. XXXV); это относится и к выполненному мною переводу. Я вынужден был все неизвестные мне собственные имена, личные идеографические, которые невозможно правильно прочитать при отсутствии в них долгих гласных или огласовки для кратких, дать в транслитерации с точками там, где должна быть буква, изображающая тот или иной гласный звук, а в примечаниях – начертание этого имени арабской азбукой, как в тексте.
В некоторых местах (например, на стр. 158, 170, 180) приведены арабские двустишия (байт) с погрешностями против метра. Слова, заключенные в квадратные скобки, добавлены лереводчиком для связи. В установлении приемлемого перевода мне оказали товарищескую помощь арабисты В. И. Беляев и М. А. Салье, за что выражаю им свою признательность.
Что касается самого произведения Гийасаддина 'Али, то вполне вероятно, что в основу его был положен дневник верховного судьи Насираддин 'Омара, сопровождавшего Тимура в индийском походе и, как отзывается наш автор, при всей своей учености обладавшего храбростью и отвагою подлинного воина. “Он и в опасных сражениях, где отказывались принимать участие ученые мужи и люди, подобные им, опередил храбрейших людей прежнего времени”, – говорит Гийасаддин 'Али. По-видимому, Насираддин 'Омара увлекала в Индию не столько воля Тимура, сколько его собственное рвение принять непосредственное участие в этой войне. Подметив слабую сторону в характере Тимура, его необычайно нежную любовь к внуку Халил Султану, Насираддин 'Омар снабдил свой дневник индийского похода предисловием, посвященным по желанию Тимура Халил Султану, столь отличившемуся в этом походе, несмотря на свою юность.
Таким образом, участником индийского похода была написана и посвящена внуку Тимура Халил Султану книга, излагающая в форме ежедневных записей всю историю этого похода. Можно думать, что сухой перечень событий в форме дневника не удовлетворил Тимура, и он поручил написать расширенный дневник похода Гийасаддину 'Али, который, по его собственным словам, “большую часть своей жизни (был) погружен в религиозные науки, а в составлении вещей повествовательно-исторического характера казался маленьким водоемом”. Исполнителю ставилось условие, чтобы эта работа была написана “стилем, далеким от неестественности и вполне понятным”. Читая “Дневник”, видишь, как плохо этот ученый теолог из города Йезда справился с задачей. Он, можно думать, целиком взяв в основу повседневные записи Насираддин 'Омара или другого лица, не подверг их литературной обработке, не ввел в них дополнительных подробностей, несомненно, имевшихся, если не в письменной форме, то в устной передаче участников похода.
Гийасаддин 'Али поставил себе задачу – на фоне повседневной походно-боевой обстановки, ежедневных стычек, сражений и поисков неприятеля под лозунгом “священной войны за веру” представить исполинский образ Тимура, наделив его сверхчеловеческими чертами. В выражениях необычайно витиеватых, нередко труднопонимаемых, сопровождаемых порою чудовищными гиперболами, Гийасаддин 'Али представил Тимура в виде избранной Аллахом персоны, на которую направлено благоволение божества и которая во всех своих действиях пользуется поддержкой потустороннего мира. Если он не пророк, то во всяком случае всесильный господин человеческих судеб, а исполнение его велений предопределено Аллахом. С непредвзятой точки зрения мусульманства такой взгляд даже на монарха представляется кощунственным, но, по мнению автора рукописи, вероятно, Тимур достоин уподобления Аллаху. Потому-то все сочинение по сути своей является трескучим, часто вымученным панегириком, преступившим границы всего возможного. Можно думать, что подобная концепция Гийасаддина 'Али не пришлась по вкусу Тимуру; к тому же она оказалась выраженной языком, прямо противоположным замыслу Тимура, – чтобы этот труд был написан “стилем, далеким от неестественности и вполне понятным”. И Тимур, как известно, забраковал его.
Обращаясь к фактической стороне этого “Дневника”, мы должны признать за ним не только значение весьма важного первоисточника по истории Тимура, о чем уже подробно было сказано учеными издателем и редактором персидского текста Гийасаддина 'Али, но и значение первоклассного источника, помогающего уяснить те военные приемы, стратегические и тактические методы, которые применял в войнах и при осадах такой великий мастер военного искусства, каким был Тимур, Ценна для историка и такая, казалось бы, мелочь, как упоминание девиза Тимура “Справедливость и сила”, совершенно меняющее господствовавшее до сих пор в науке понимание его как “Справедливость – сила”. В этом труде немало интересных штрихов, характеризующих Тимуров институт эмиров и бахадуров и его структуру. Многое заставит вдумчивого историка сделать соответствующие выводы и из потрясающих сцен героического сопротивления населения Индостана джагатай-скому вторжению, которые вызовут, несомненно, у многих симпатию к этим людям.
В конце изданного текста “Дневника” имеется добавление из хранящейся в Британском музее уникальной рукописи труда Низамаддина Шами “Зафар-нама”. Оно посвящено походу Тимура против “кафиров” [сийахпушей] Афганистана. Поскольку это событие тесно связано с индийским походом Тимура, его описание также присоединено в русском переводе к предлагаемому вниманию просвещенных читателей настоящему переводу “Дневника” Гийасаддина 'Али.
ДНЕВНИК ПОХОДА ТИМУРА В ИНДИЮ
[ПРЕДИСЛОВИЕ]
Во имя Аллаха милостивого, милосердного, к которому обращаемся за помощью!
Хвала государю мира, – да возвеличится его имя и да прославится упоминание его! – который в это счастливое время ввел шар земли в могущественный чауган[1]1
Чауган – клюшка, особого рода палка с загнутым концом, которой во время игры в поло, распространенной на Востоке, всадники подхватывают и гоняют по лугу шар. – Ред.
[Закрыть] полного величия обладателя счастья [эмира Тимура, хвала ему], небо достоинства которого, как достоинство неба, не подлежит никаким сомнениям, который сделал поверхность земли ареной для прогулок чистокровного коня счастья хаканского, превознесенного до неба. [Хвала тому], который степень величия своего, выходящего из пределов, постигаемых умами, и бразды [правления] делами мира вложил в могущественные руки миродержца [эмира Тимура], который на ристалище насаждения правосудия и распространения справедливости обогнал [всех] властителей мира в [назидание] всем сожигателям мира [великим завоевателям], развязав пояс отваги у [самого] Марса. [Хвала тому], который вложил во властные руки обладателя счастья [эмира Тимура] ключ покорения и победы, сокрушающий удар которого поражает грудь ночи в раннее утро, а от удара его меча [разящий] кинжал солнца прячется в ножны мрака. О непорочный [Аллах], ты такой государь, который [своим] всеобъемлющим совершенством вручил восток и запад мира такому великому человеку [как эмир Тимур], поскольку его счастливое рвение ограничено благоденствием [твоих] рабов, и который подчинил [все] страны и земли Ирана и Турана [своему] мирозавоевательному знамени, ибо его благородная мысль преизобильна и беспредельна в отношении безопасности и постоянного спокойствия [сих] стран. Ты такой творец, который [своим] превосходным созиданием связал благоденствие земнородных с [своим самодовлеющим бесподобным] бытием, что служит проявлением [твоей] милости и гнева [как] творца. [Хвала тебе, который] освободил тварей мира, блеском счастья и светом правления могущественного, как небо, хакана, из мрака тирании и от темноты невежества /2/.
Стихи
О ты, все сущее благодаря тебе возникло,
Слабый прах благодаря тебе стал могущественным!
Коловратность времени и неподвижность полюса [произошли] от тебя. Сад бытия и вода жизни созданы тобой.
Боже, каким языком мы воздадим тебе благодарность за эти великие благодеяния, осязаемые результаты которых видны во всех странах мира, как свет блистающего солнца? Какими словами нам благодарить тебя за эти великие дары и бесконечные милости, все полезное от которых сверкает во всей вселенной подобно сиянию освещающего мир солнца?
Стихи
Если даже каждый мой волос станет языком
И каждый станет восхвалять тебя,
То все же я стану неочищен в своем косноязычии [чтобы достойно восхвалить тебя]:
Из сотен похвал я и одной не высказал бы тебе.
По этой волнующей реке и безбрежному морю, сочащиеся капли вод которых попадают в страны и большие города, мы судим об обилии [твоей] всеобъемлющей милости. Через этот блестящий солнечный свет и это яркое солнце – кои да пребудут до пределов возможности постоянны! – мы в поисках [твоего] милосердного лица увеличиваем свет [нашего] зрения.
Стихи
Страстно желающие найти тебя – снедаемы любовью [к тебе] и безрассудны,
Мудрые же в отношении [постижения] твоих качеств – ничтожны.
Воспоминание о тебе окрыляет дух, а описание тебя обольстительно.
Имя твое – утешитель в печали, слово твое пленительно.
Бесчеканная монета твоего благосклонного принятия [просьб твоих рабов] – наличные деньги надежд [даже] негодяев.
Без запечатления твоею благосклонностью старание осуществить [любое] дело есть прах.
Временами самум твоего гнева действует заодно с [губительной осенью],
Временами же зефир твоего благорасположения сопутствует прохладному ветерку.
Он царь владения – познание его составляет потребность души; упоминание о нем успокаивает дух; нахождение его – вечная собственность; служение ему лучше, чем блаженная жизнь в загробном мире; одно дыхание с ним лучше всего, что [есть] на земле и на небе; [все] твари суть проявление его могущества; властители мира взлелеяны его милостью; шеи упрямых гордецов – в аркане его величия и гнева, а сердца [его] друзей – в саду его прелести и благорасположения /3/.
Стихи
Ты не найдешь ни одного тюльпана в этом саду,
Если от любви у тебя не будет следа на сердце.
Ты не увидишь ни одного бутона у ручья,
Если не будет в сердце твоем запаха любви [к божеству].
Славословящие вышний мир перед чертогом [его] славы, опоясавшись поясами устранения внушаемого [им] ужаса и уважения, внемлют его повелению, [созерцают] все [его] деяния и [постигают] все капли моря его величия и славы. Вследствие этого я славлю того, который всемогущ, в море величия которого заблудились умы и возвратился вспять разум, не постигнув его могущества.
Стихи
Хвала тому творцу, [все] качества которого преисполнены величия [и который]
На ничтожный прах[2]2
Под “ничтожным прахом” разумеется человек, который, по общемусульманским воззрениям, был создан Аллахом из горсти земли.
[Закрыть] низвергал разум пророков.
Если бы даже сто тысяч лет [все] существующие твари
Размышляли о качествах и величии [своего] господа,
Они в конце концов пришли бы к признанию: “О боже!
Известно стало нам [теперь], что мы совершенно не познали [тебя]!”
Да пребудут многочисленные благословения в жертву священного духа, сущности существующего, господину всего сущего, лучшему из творений и свету очей людей созерцательной жизни [пророку Мухаммаду]!
Стихи
Мухаммад, не претендуя на престол и корону,
[Тем не менее] взимает мечом с государей харадж[3]3
Харадж – поземельная подать, взимавшаяся с “неверных” в странах, завоеванных мусульманами. “Неверные” заключали с победителями договоры, согласно которым, получая жизнь и свободу, отказывались от собственности на свою землю, но продолжали обрабатывать ее с условием уплаты хараджа.
[Закрыть]
[Впрочем], я ошибся, он государь лотоса[4]4
Мифическое дерево, якобы растущее на седьмом небе, дальше которого не могут ступать ни ангелы, ни пророки; исключение было сделано, по легенде, лишь для Мухаммада.
[Закрыть] [божественного] трона,
Так что он был и коронованной особой, и могущественным монархом.
Его тело было близким к престолу небес,
А голова его была обладательницею венца творца.
Он посол, который является солнцем, украшающим мир, ибо свет на его благословенном челе. Он стал царем планет, [как] роза, увеличивающая задушевную близость, вследствие обожания [ее] людьми, стала царицей [всех] душистых трав. Из его беспредельных добродетелей воссияла тысяча солнц объяснений и в каждой пылинке [их лучей] много [таких изъяснений добродетелей пророка]. Из бесчисленных восхвалений его возникли тысячи свечей для каждого [кружащегося вокруг них] мотылька.
Стихи
Мухаммад!.. Все, что существует от предвечности до вечности в будущем.
Запечатлено украшением его имени.
Он светильник, к которому стремятся в полете созерцания,
Он свет всего созданного.
Он светоч, если бы он не зажегся,
Свет был бы далек от очей вселенной /4/.
В темную ночь, когда луна показывает свое лицо, мир становится освещенным, а небо озаренным, во мраке судного дня, когда печать молчания будет на языках всех и все люди падут от ужаса на колени и от страха перед днем всеобщего восстания мертвых и [перед предстоящим] великим отчетом их печени мучительно сожмутся, а глаза наполнятся слезами, – тогда внезапно появится на горизонте божественной мудрости луна украшающей сердце красоты, жемчужина избранного моря и блестящая звезда на [столь же] избранном небе и у людей [истинной] веры возникнет свет очей надежды [на спасение] и блеск предвидения вечного блаженства. Необходимо знать, что это уподобление вызывается причиною уразумения умами [значения Мухаммада в день страшного суда], а иначе красота и совершенство пророка последнего времени и наилучшего из творений земли и неба превыше того, чтобы сравнивать их с красотою полной луны или уподоблять солнцу.
Стихи
Он господин, достоинство которого превыше [всякого] воображения.
Его небо для него есть подножие его кафедры мечети.
Солнце составляет для него часть царственного трона.
Прах с его ног служит венцом для купола неба.
Украшающая мир луна прекрасна в своем восходе,
Но она безжизненна и не заменит образа друга.
У моего сердца, кроме него, не будет другого любимого.
Ибо любимый улетучивается из души, а этот необходим ей.
Не требуй, благодетель, невозможного
От образа, который никогда не исчезнет из мысли.
Достоинство его величия есть феникс, обитающий на Кафе[5]5
Горы Каф – мифические горы, якобы окружающие землю. – Ред.
[Закрыть] почета. Птице, выставляемой им в качестве приманки, не делается объяснений охоты никаким вразумлением и никаким воображением. Его чистое сердце есть перл, происшедший из глубин моря величия; предопределенные ему свойства невозможно взвесить на весах сравнения. Первая добыча, которая попала в сети бытия, было его бесподобное существо, а первый цвет фруктовых деревьев, который стал распускаться в саду творения, была его драгоценная душа. Сказал посол Аллаха: – да благословит его Аллах и да приветствует! – “Я был пророком и человеком, чтобы быть брошенным между водою и глиною”.
Стихи
Человек еще был между водою и глиною,
Когда он [Мухаммад уже] был царем мира, [его] душою и сердцем.
Ноги воображения и руки мысленного представления далеки от сферы его величия и от подножия его высокого положения; высота /5/ его степени заставила сесть на наименее почетные места небесные звезды; небесный мир находится в подчинении его выдающихся помыслов; высокая точка двух ярких звезд Фаркадайна[6]6
Малая Медведица. – Ред.
[Закрыть] – подножие достоинства неба его могущества; его великодушная мысль осведомлена о тайнах неба и о секретах судьбы; блеск его благословенного лица есть зеркало божественного искусства.
Стихи
Отблеск от света твоего лица есть блеетящее солнце.
Капли, просачивающиеся из моря твоей милости, есть водоем [из] райского источника Каусар.
В садах откровения [тебе Аллаха] твой язык – соловей,
А в морях Корана природа твоя – амбра[7]7
Т. е. когда ты передаешь сделанные тебе Аллахом откровения, ты становишься красноречив, как сладкогласный соловей, а в пучинах глубоких коранских истин все естество твое благоухает, как амбра, будучи пропитана неизреченными указаниями Аллаха.
[Закрыть].
Всякий, кто вздыхает в своей сердечной печали[8]8
Букв. 'от горения сердца'. – Ред.
[Закрыть],
Под полой твоего милосердия уподобляется курильнице [с благовониями].
Перед его [пророка] высокою энергией все иное, кроме Аллаха, есть фантастическая точка и ничего не стоящий атом. Перед солнцем его величия и по сравнению с высотою его нравственных принципов государь планет в положении высокого Алькора[9]9
Алькор (Суха) – малозаметная звезда в созвездии Большой Медведицы.
[Закрыть], [этот] продукт двух миров, – ничтожен. Оба мира по отношению к накрытым столам его благодеяний и милостей являются тем, что бог послал.
Стихи
Плащи обоих миров сшили вместе
И из них двух создали [один] наряд.
Когда получился такой разноцветный плащ, то его
Не хватило [пророку], который был выше на целый локоть.
Во время его пророческой миссии проявились разные чудеса, вроде того, что луна раскололась надвое, заговорило дерево и, двинувшись со [всеми своими] корнями, приблизилось к нему, а затем по его приказанию возвратилось опять на свое место; произнесли хвалу Аллаху мелкие камни, бывшие в его руке; вода вышла из его благословенных пальцев в таком количестве, что тысяча пятьсот человек его сподвижников совершили ею омовение, насытились ею досыта, напоили четвероногих и удовлетворили [свои прочие] нужды; он насытил незначительным количеством пищи “людей рва” в доме Джабира, сына 'Абдаллаха Ансари; посмотрел на Сурака, сына Малика, и разверзлась земля и поглотила его с конем. Он обратил в бегство многочисленное войско, бросив в него одну горсть песку[10]10
Все эти и другие “чудеса” составляли любимейшее чтение мусульман; они вошли в разные жития пророков, из которых последнему, как “печати пророков”, Мухаммаду, посвящалась особенно подробная биография, расцвеченная всякими “чудесами”.
[Закрыть]. Как сказал всевышний творец: “Не вы убивали их, Аллах убивал их, не ты бросал [песок], когда бросал [его], но Аллах бросал [его и поражал]”[11]11
Коран, 8 (17).
[Закрыть]. Сухой колодец в [местности] Худайбиййа от остатка его омовения и путем погружения в него копья [пророка] стал полон воды /6/; заплакал столб во время перемещения кафедры мечети; заговорила шкура отравленного барана: “Не ешь моего мяса, ибо я отравлен!” [Имеются] и [другие] предания о событиях [и] деяниях [его], например, о том, что [все] сокровища персидских царей и римских кесарей растрачиваются на пути к всевышнему [истинному] господу, что Йемен, Сирия и Ирак оказываются покоренными [пророком]. Вообще чудеса посланника – да благословит его Аллах и да приветствует! – неописуемы и неизъяснимы. Наиболее великое из всех чудес – преславный Коран, благородная книга и великое творение, озарение сердец [людей], знакомых [с исламом], и зеркало души познавших [его], светильник в груди исповедующих единство божие, и успокоение страдальцев, целительный пластырь для болящих, и весна души друзей [предвечной истины], предписание для царей и пример, достойный подражания для [всех] счастливцев мира, указание и доказательство для высокодостойных имамов и ученых теологов. Каждая буква преславного Корана есть светоч, возженный от величайшего света, он есть солнце, взошедшее с востока хакиката[12]12
Т. е. последней, высшей стадии суфийского познания предвечной истины.
[Закрыть] и поднимающееся в своем движении по небу величия. Все, что является качествами созданий и огорчениями рода человеческого, закрывается тем светом [Корана], и пока это [его] покрывало находится на месте, преступно стремиться к устранению его света.
Стихи
Невеста святого Корана, когда набрасывает покрывало,
Видит столицу веры, лишенной [всяких] тревог.
Из всех чудес посланника людей и духов – да почиют на нем благословения Аллаха и его приветствия! – [одно проявлено] в наше время по предыдущим словам о помощи [роду человеческому]: дарованы знамена правой вере наличием существования солнцеподобного, могущественного, как небесная сфера, и победоносного государя, который просторы мира ввел в сферу своей власти и прочно заделал усилиями [своих] воззрений ту щель, которая обнаружилась в руководящих правилах мусульманства вследствие злополучных новшеств [разных] философов. Будучи осчастливлен божественною помощью, [он] поднял до [вершины] кипариса значение мусульманской церкви, благословением божественного блеска возжег лицо веры избранника [Мухаммада], которое уподобилось напоенному [красному] тюльпану. [Он] обласкал и взлелеял людей истинной веры и увеличил беды, потери, унижения и ничтожество еретиков и богоотступников.
Тысячи приветствий да будут чистому духу и живому телу главы пророков, а вместе с тем и всем чистейшим /7/ [суфиям], ибо благословением его молитвенных призывов перо их писаний соделалось цветущим и необычайно свежим. Частица солнца и капля моря его достохвальных качеств вошли в нить повествования [об их подвигах], и подол надежды [мистиков] оказался наполненным отборным жемчугом. Да будут бесчисленны восхваления семейству посла Аллаха и его друзьям; из этих восхвалений исходит зефир искреннего расположения к нему, и из воссоздания этих похвал возникает аромат верности [их заповедям], потому что благодаря письменным памятникам, [в которых сохранились] решения [членов дома пророка и его сподвижников], благодаря шагам их правдивости и их благочестию украсились пределы божественного закона и разума, а двор со скамьею чистоты [людей мистического пути] и сад верности [их своим обетам] получил убранство и [отменную] ценность.
После сего так говорит составитель этой истории 'Али ибн Джамал ал-Ислам[13]13
В тексте (здесь и в дальнейшем имеется в виду текст, изданный Л. А. Зиминым в 1915 г.) на стр. 7 в прим. 1 к этому имени имеется следующая латинская ремарка (приводим ее в переводе на русский): “В издаваемой рукописи ошибочно написано Джамал ад-Дин', а после сего тою же рукою вместо слова 'ад-Дин' подписано 'ал-Ислам'”.
[Закрыть], – да соделает Аллах правдивым его отношение [к ней] и да простит его и прочих мусульман, которым [высшая] истина – да будет она прославлена и возвеличена! – говорит в преславном Коране языком друга [господа] Ибрахйма, – да почиют благословения Аллаха на пророке нашем и на нем! – который вознес такое моление святейшему величию господа: “Соделай мне язык правды для последующих поколений и поставь меня в числе наследников блаженств райского сада”[14]14
Коран, 26 (84, 85).
[Закрыть]. Этими словами Ибрахим просил у самого милостивого из милостивых – да будет он прославлен и возвеличен! – две вещи: одна из них – доброе имя, которое есть вечная жизнь и второе существование, и другая – вечный рай и вечное царство, которые всегда пребудут неувядаемыми и никакой ущерб их не коснется; обитатели их всегда живут, потому что никогда не умирают и телом всегда здоровы, ибо не болеют; они молоды, потому что всегда юны; они богаты, ибо не испытали бедности[15]15
В тексте ошибочно указано: *** вместо ***
[Закрыть]; они [добрые] соседи, не чувствующие друг к другу зависти; они являются искренними друзьями, на лицо дружбы их не садится пыль разногласия. Из этого стиха [Корана] со всею ясностью следует, что обитателям сего тленного мира и временного обиталища ничего не остается, кроме благих молитвенных обращений [к божеству], прекрасных хадисов[16]16
Хадис – предание о Мухаммаде. – Ред.
[Закрыть] [пророка] и похвальных [ему] слов.
Стихи
Если ты устроишь престол из небесной сферы, ты станешь согласным [с ней].
Если ты опояшешься поясом из Плеяд, ты станешь собеседником [их] /8/.
Употреби же усилия, когда ты будешь говорить, чтобы были [у тебя] хорошие слова.
Постарайся, когда будешь опоясываться, чтобы у тебя был хороший пояс.
О мудрые счастливые друзья и понятливые разумные люди, из мира святости доходит до ушей ума, что доброе имя, как и плохое, прочно запечетлевается на скрижалях времени. Блаженствующие счастливцы и рассудительные баловни судьбы в точности знают, что польза, извлекаемая из драгоценной [человеческой] жизни, заключается в добром имени и луч, который засветит от света жизни и [навсегда] останется [на земле], есть луч постоянного поминания [отошедшего человека добром],
Стихи
Кто знает из живущих философов,
Когда был Джамшид и когда был Кавус?
Которая [чудесная] чаша Джамшида и где [сам] Джамшид?
Куда ушел Сулайман и куда делся [щедрый] Хатам?
Когда они сошли в небытие,
То в этом мире они не оставили [ничего], кроме имен.
Не льни же сердцем к этому привлекательному цветнику,
Ибо, когда ты придешь, то опять не вернешься на [свое] место.
От доблестей прежних государей не осталось никаких следов, кроме интересных сообщений, написанных учеными в лучезарнокрасноречивых фразах; от [высших] степеней прежних султанов, скрывшихся в мрачной земле [могил], ничего не осталось, кроме их жизнеописаний, сохранившихся в исторических книгах.
Стихи
Когда Джамшид востока бросил чашу,
Государь луны появился на вечерней дороге.
Царь Китая прибыл с юга к ночи
И потонул, освещающий мир, на западе.
В тюрьме [запада] стало пленником солнце,
Подобно Бижану в тюрьме Афрасийаба.
Я слышал, как внезапно сказал некто:
“Не слишком полагайся на вращение небесной сферы,
Ибо без нас многие высоко вознесут [свои] тиары[17]17
Тиара – головной убор древних персидских и ассирийских царей. – Ред.
[Закрыть],
Блистающие солнцем и светлые, как луна,
[Но] никто не останется под этим древним колесом [времен],
От ученых людей лишь останутся [их] слова”.
От того количества замков, которые настроили римские императоры, ничего не осталось, кроме результатов, к которым пришло перо ученых /9/; от райских дворцов персидских царей, которые они построили на берегах реки небытия, ничего не видно, кроме столь приятных описаний, что за них можно бы пожертвовать жизнью.
Стихи
О как много [было] дворцов, которые построил [султан] Махмуд [газневидский],
Он создавал [их] высотою до луны! [А теперь]
Не видишь ли, что от всех их остался только кирпич,
Похвала же Рудаки останется навсегда.
Да, здание, возведенное на фундаменте добродетели, зубцами своего айвана[18]18
Айван – открытая большая терраса, поддерживаемая колоннами.
[Закрыть] касается небесной выси; основание, покоящееся на принципе благодеяний, даже если пройдут века, избегнет разрушения.
На основании этого предисловия необходимо возложить ответственность на ученых мира, которые записывают известия и достопамятности государей мира и властителей [разных] стран и излагают биографические черты добродетельных царей и высокодостойных султанов, кои суть главный источник вечного счастья и даров предвечного, чтобы как современники, так и грядущие поколения сада природы, готовящиеся вступить в сферу своего бытия, сделались бы соучастниками [историков] в упоминании о войнах и сражениях за веру всех таких владык и чтобы проницательные люди из чтения [хроник] о жизненных обстоятельствах таких государей прониклись к ним уважением, а когда бы они услышали об их недостойных поступках, происшедших от [их] тирании, то избавились бы [от таковых]. Если же найдут [в таких исторических хрониках] тот или иной хороший обычай и одобряемое постановление [того или другого государя], то пусть подражают ему.
Так как в дневнике утреннего рассвета засвидетельствовано, что с самого начала вращения мира, поскольку небесная сфера, как известно, кружится во вселенной, ни один монарх на поприще покорения мира не уразумел [даже] праха августейшего кортежа служения его величеству, убежищу государства, величайшему хакану, великому государю[20]20
В тексте *** – Ред.
[Закрыть] царств арабских и неарабских, непорочной тени господа, сути элементов и основ проявления милости всемилосердного [бога], вспомоществуемому поддержкой Аллаха, благодеющего царя /10/.
Стихи
Главе государей мира, раздающему короны [властителям во всех] семи поясах земли, [и]
Которым навсегда закончено обладание вселенной,
полюсу истины сего мира и веры, эмиру Тимуру Гургану – да продлит всевышний Аллах навечно на востоке и на западе его царство и власть и да изольет он на восток и на запад его справедливость и благодеяния! – [поскольку] во всех областях царствования никакая мысль не достигла истоков его действительности, а молния его лица подобна молниеносному мечу завоевателя, солнце его мысли подобно мысли мироукрасительного солнца Александрова достоинства, [поскольку] он по ярости и мести Сатурн, по достоинству Джамшйд, по милости Юпитер, по могуществу и стремительности Марс, по натиску и по преследуемым им целям Дарий [Великий], по могуществу таков, что Солнце является его рабом, – [поскольку] он усилиями [своего] мирозавоевательного меча подчинил своей власти большую часть государств мира и излил из огня [наносимых им] ударов на недругов [своих] сжигающую мир молнию, – [поскольку он] как пронизывающий ветер, низвергающий горы, извлек дым из гумна [своих] врагов и с момента восхода солнца [своей] власти на востоке божественной помощи он так много сокрушил гордецов вселенной, что рассказ о каждом его подвиге изглаживает [из памяти] рассказ О Рустаме и Исфандийаре и затмевает повествование о Дарии [Кодомане] и Александре [Македонском], – [поскольку] ужас перед яростью гнева его на сердца врагов производит такое же действие, как огонь на внутренность камня, а огонь его проливающего кровь меча сжигает нить жизни врагов, как язык пламени горящей свечи, – [поскольку]
