Текст книги "Король Парижа"

Автор книги: Ги Эндор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

   – Ничего стоящего, сударь.

   – Вы хотите завершить образование, прежде чем заняться драматургией, не так ли?

   – Нет, ведь я не знаю, что надо изучать, чтобы стать писателем.

   – Надо начинать с изучения лучших авторов. Вы, разумеется, читали Эсхила?

   – Нет.

   – Софокла, Эврипида, Сенеку, Теренция, Плавта, Аристофана?

   – Нет, сударь, никого не читал.

   – Хорошо, но что вы читали?

   – Я предпочитаю услышать от вас, кого мне следует прочесть, и должен признаться, читал я очень мало.

   – Тогда я советую после античных классиков читать Шекспира, Лопе де Вега, Расина, Корнеля, Мольера, Вольтера, Бомарше, Шиллера, Гёте... Но что с вами, молодой человек? Почему у вас дрожат губы?

   – Чтобы не забыть, я просто повторяю те имена, которые вы называете.

   – Отлично. Кроме того, прочтите три величайших творения нового времени, каковыми, на мой взгляд, являются «Вильгельм Мейстер» Гёте, «Айвенго» Вальтера Скотта и «Шпион» Фенимора Купера.

Выйдя из театра, Дюма очень не хотел потерять из виду соседа, но тот явно хотел от него отделаться и сказал:

   – Всего хорошего, молодой человек, и желаю удачи!

   – О, сударь, я бесконечно признателен вам за ваши советы, но боюсь, что с таким огромным количеством авторов, которых мне предстоит прочитать, у меня никогда не будет времени на то, чтобы писать.

   – Вы будете писать, молодой человек. Вы станете писать, когда будете переполнены подобно сосуду, из которого всегда льётся через край вода.

   – Но как много необходимо прочесть: Эсхил, Софокл, Эврипид, Аристофан, Сенека, Теренций, Плавт, Шекспир, Лопе де Вега, Расин, Корнель, Мольер, Вольтер, Бомарше, Шиллер, Гёте...

   – У вас, по крайней мере, хорошая память. Но вы не должны ограничивать себя чтением только драматургов; читайте также и великих поэтов: Гомера, Вергилия, Тассо, Сервантеса, Мильтона... К тому же беспрерывно появляется что-то новое. Например, Латуш недавно издал томик стихотворений Андре Шенье, о котором мы знали, пожалуй, лишь то, что он погиб на гильотине тридцать лет назад, но отныне Шенье войдёт в число величайших поэтов Франции. Прочтите его... Ну а теперь, спокойной ночи.

   – Сударь, позвольте мне спросить вас, вправду ли вы член антиклаки, а если нет, то почему вы пришли освистать пьесу, которую даже не видели?

   – Я охотно объясню вам это; подойдите сюда и взгляните на эту афишу. Что вы на ней видите?

   – Мари Дорваль[66]66
  Дорваль Мари Делонэ (1798—1849) – французская актриса, лучшая исполнительница ролей в романтических драмах и мелодрамах.


[Закрыть] и Филипп в главных ролях в «Вампире», пьесе г-на X.

   – Знайте же, X – это я... Вы можете вообразить себе нечто более чудесное, чем освистывать собственную пьесу и слышать, как возмущённые зрители требуют: «Вышвырните его за дверь». Я желаю вам в один прекрасный день пережить подобное наслаждение!

После этого господин, которого Дюма имел счастье встретить в свой первый вечер в Париже, попрощался с ним и сел в фиакр.

Это был Шарль Нодье[67]67
  Нодье Шарль (1780—1844) – французский писатель-романтик.


[Закрыть], глава романтической школы, кого вскоре назначили директором библиотеки Арсенала, где он в роскошной квартире, которую ему там предоставили, каждую неделю устраивал приёмы, собирая самых знаменитых деятелей литературы той эпохи; совсем скоро на них будут приглашать и Дюма.

На следующее утро, после бессонной ночи, Дюма, охваченный каким-то исступлением и уверенный, что он баловень судьбы, явился в секретариат герцога Орлеанского.

Начальник, господин де Броваль, велел ему переписать письмо, и с этим поручением Дюма справился быстро и аккуратно. Он научился складывать квадратом письма, адресованные министрам и послам, прямоугольником – письма, направляемые инспекторам и начальникам различных служб, и писать почерком с наклоном вправо письма подчинённым. Дюма стал одним из лучших переписчиков; его работа была безукоризненной, его почерк казался выгравированным на меди, но, занимаясь перепиской, он повторял про себя те книги, что успел прочитать, заполнял память тысячами сцен из пьес, десятками тысяч стихов, сотнями тысяч исторических, научных, художественных подробностей.

За одним столом с ним трудился некто Лассань, сумевший привить Дюма свой интерес к старинным хронистам Жуанвилю, Фруассару, Монстрелэ, Шартье, Монлюку и дополнил ими, а также «Мемуарами» герцога Сен-Симона[68]68
  Жуанвиль Жан (1224—1317) – французский хронист, участник седьмого крестового похода (1248), который возглавлял король Людовик IX Святой. Автор «Книги о святых словах и добрых деяниях нашего святого короля Людовика» (1309).
  Фруассар Жан (ок. 1337—1400) – французский хронист, поэт и романист. Автор четырёх книг «Хроник», охватывающих период с 1325 по 1400 г.
  Монстреле Ангерран де (ок. 1390—1453) – французский хронист, автор «Хроники», охватывающей события с 1400 по 1440 г.
  Шартье Алён (ок. 1385 – ок. 1433) – французский писатель, секретарь французских королей Карла VI и Карла VII.
  Монлюк Блэз де Ласран Масанком (ок. 1500—1577) – французский хронист, маршал Франции. Автор семи томов «Комментариев», опубликованных в 1592 г.
  Сен-Симон Луи де Рувруа, герцог (1675—1755) – французский писатель. С 1694 по 1752 г. Сен-Симон писал свои прославленные «Мемуары». Первое полное издание вышло в 1830 г.


[Закрыть] список авторов Нодье. Дюма читал ночи напролёт и старался смотреть как можно больше пьес; Дюма был не нужен сон, поскольку для него достаточным отдыхом была механическая работа в секретариате.

С каждым днём он чувствовал себя всё более уверенным в своих силах; эту силу он ощущал даже в собственных руках. Однажды, когда его коллега Лассань должен был отвести свою дочку к дантисту, а та вопила от страха, Дюма ласково погладил девочку по лицу и сказал:

– Дантист не сделает тебе больно.

Вернувшись от врача, девочка гордо объявила: «Он не сделал мне больно». Читая спустя несколько лет какой-то труд о Месмере[69]69
  Месмер Франц Антон (1734—1815) – немецкий врач. Утверждал, будто открыл так называемый «животный магнетизм» – флюид, способный излечивать все болезни. Автор книги «Мемуары об открытии животного магнетизма» (1791).


[Закрыть], Дюма узнал название той способности, которой обладал: называлась она гипнотическим внушением.

Дюма везло решительно во всём!

Глава XIII
«...У МЕНЯ РОДИЛСЯ ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ...»

Когда этот человек находил время для любви? Как читатель он был бездной, поглощающей целые библиотеки; как писатель он превратился в цунами, грозившее затопить континенты. Дюма утверждал, что его ум работает всё время, даже во сне, и создать книгу означает записать то, что уже в почти законченном виде существует у него в мыслях.

В 1851 году, оставшись без копейки после многих лет неслыханной расточительности, Дюма, которому угрожала орда кредиторов, эмигрировал в Брюссель, дабы избежать долговой тюрьмы.

Он задолжал около миллиона франков. Дюма снял на бульваре Ватерлоо небольшой особняк, где обосновался в мансарде и принялся за работу. Каждый вечер на первом этаже среди оставшихся у него холстов Делакруа, бронзовых статуэток Бари[70]70
  Бари Антуан-Луи (1795—1875) – французский скульптор-анималист, мастер художественного литья.


[Закрыть] и украшенных эмалью канделябров, в каждом из которых помещалось пятьдесят восковых свечей, Дюма принимал либо Виктора Гюго, находившегося в изгнании, и других политических эмигрантов, либо труппу танцовщиц.

И он плодил тома романов, статей, пьес; но брюссельский период отмечен главным образом написанием «Воспоминаний» Дюма. Хотя в них более миллиона слов, они доведены только до первых успехов Дюма в карьере писателя.

На странице 1062-й можно прочитать: «...у меня родился принц Уэльский[71]71
  Принц Уэльский – с 1301 г. этот титул носят все наследники английского престола.


[Закрыть]...».

Всего пять слов о рождении первенца, и ни слова о его матери; по этому поводу ни до этого места, ни после в «Воспоминаниях» ничего не сказано. Как будто сына Дюма родила неизвестная женщина.

Откуда эта сдержанность? Почему вдруг иссяк этот водопад слов? Ведь тот же человек в возрасте шестидесяти восьми лет писал Лёмерру, одному из своих многочисленных издателей: «Написав более пятисот томов, – я уже давно потерял им счёт, – хочу завершить свою литературную карьеру поваренной книгой...».

Эта поваренная книга вышла настоящим монстром! В ней тысяча сто страниц, и только горчице посвящено не менее восьми.

В этой громадной книге можно найти всё, хотя слишком скромное место, отведённое в ней любви, и не делает её шедевром эпохи романтизма. География, история, наука, искусство рассматриваются в книге Дюма с точки зрения сосочков на языке. Перед нами проходят все великие чревоугодники и гастрономы – Лукулл, Людовик XIV, прожорливый Людовик XVI, Людовик XVIII, Талейран – и рассказываются все анекдоты, касающиеся их требований к еде. Ибо Дюма всегда помнил урок Нодье: он читал, читал, читал и, когда прочитанное переполняло его, выплёскивал всё на читателя. С его пера в любую минуту был готов низвергнуться поток слов.

Так, например, однажды на охоте Дюма, подстрелив последнюю куропатку, пожаловался на усталость и, извинившись перед друзьями, вернулся в гостиницу, где устроился в кресле перед камином.

Возвратившиеся с охоты друзья застали его спящим. Когда Дюма проснулся, они осведомились, хорошо ли он поспал.

– Я действительно немного вздремнул, – ответил он, потягиваясь и зевая. – Но прежде написал одноактную комедию...

И Дюма достал из кармана рукопись.

Можно ли представить себе такие условия, в которых Дюма не мог бы писать? Свои путевые впечатления он создавал не только тогда, когда предпринимал путешествие. Например, он задумал отправиться на Средний Восток, но так туда и не добрался. Это нисколько не помешало Дюма опубликовать рассказ о своём воображаемом путешествии под названием «Две недели на горе Синай». Книга имела большой успех, была переведена на несколько языков; туристы в течение многих лет карабкались на пирамиды и купались в Ниле столь же забавным способом, как это делал сам Дюма; хедив[72]72
  Хедив – титул правителя Египта в 1867 – 1914 гг.


[Закрыть] Египта писал Дюма: «Египтяне не знали притягательной силы собственной страны до тех пор, пока не приехали вы и не раскрыли нам глаза».

Однако нога Дюма никогда не ступала на землю Египта.

Да, ничто не помешало бы Дюма писать.

В 1832 году во время антироялистских выступлений на улице Клуатр-Сен-Мерри Дюма едва не погиб. На следующий день утренние газеты сообщили, что он был задержан вместе с восставшими, поспешно осуждён и расстрелян на месте.

Это был день еженедельных обедов у Шарля Нодье, на которых Дюма теперь был уважаемым и нежно любимым завсегдатаем. Он поспешил отправить Нодье записку: «Уверяю вас, мой аппетит ничуть не пострадал в результате моего недавнего расстрела».

Но в тот же день Дюма примчался к Госслену, одному из своих издателей, и сказал:

   – Мне необходимо как можно скорее покинуть Францию. Однако у меня нет денег. За четыре тысячи франков я сделаю вам книгу о Швейцарии.

   – Ваш расстрел, похоже, не уменьшил ваших потребностей в деньгах, но он явно повредил ваш рассудок. Книг о Швейцарии великое множество, и они больше ничего не стоят. Тема вышла из моды. Я убеждён, что скоро люди снова вернут Швейцарию её коровам.

   – Но, безусловно, есть одна книга о Швейцарии, которая ещё не написана, – возразил Дюма.

   – Какая же?

   – Книга о поездке Дюма в Швейцарию.

Писатель оказался прав, но Госслен ничего не хотел слышать, и другой издатель, Дюмон, составил себе состояние благодаря книге, которой суждено было на целые полвека стать чаще всех других переиздаваемым путеводителем по Швейцарии.

Дюма обошёл всю Швейцарию пешком, а это всегда единственный способ хорошо узнать страну. Он научился любить простых гельветов[73]73
  Гельветы – кельтское племя, жившее в последние века до н.э. – начале н.э. в северо-западной части современной Швейцарии.


[Закрыть] и презирать швейцарцев – владельцев гостиниц. Дюма высмеял постели в гостиницах, на которых человек его роста проводил ночь в мучительных борениях со слишком короткой простыней и с ещё более коротким одеялом. Он возненавидел четырёхфранковые обеды за табльдотом; он съедал двойную порцию каждого блюда, и честность заставляла его платить за обед четыре франка вместо двух.

Вот как он рассказывает о том, что случилось с ним в Мартиньи, в гостинице «Дилижанс».

   – Добро пожаловать! – вскричал хозяин, увидев Дюма. – Вы приехали в счастливый день.

   – Почему же?

   – Да потому, что, если вы пожелаете заказать обед, а не есть за табльдотом, сегодня мы сможем попотчевать вас отбивной из медвежатины.

   – Неужели это вкусно?

   – Как, вы не пробовали отбивную из медвежатины под масляным соусом? Сплошное объедение!

Дюма позволил себя уговорить, и вскоре ему подали медвежью котлету, источавшую аромат, развеявший все его опасения.

Обмакнув хлеб в соус, Дюма признал:

   – Превосходно!

И, обратив внимание на размер куска мяса, заметил:

   – Наверное, громадный был зверь!

   – Уверяю вас, это было чудовище, – ответил хозяин, – оно весило семьсот шестьдесят фунтов.

   – Вы сами убили его?

   – О нет, сударь, медведь – добыча для настоящих охотников. Этот зверь может быть опасен, когда разозлится. Не желаете ли узнать, как его прикончили?

   – Конечно, желаю, – ответил Дюма, продолжая наслаждаться отбивной.

   – Так вот, медведь таскал груши из сада одного фермера. Последний попросил своего друга вместе с ним подкараулить ночью медведя. Испуганные величиной зверя, они стреляли неточно и лишь ранили его. Медведь набросился на врагов. Они отбились ударами прикладов и убежали; один из них упал; другой бросился за подмогой, вернулся с несколькими вооружёнными людьми, и зверя живо добили.

   – Ну а тот, что упал? – поинтересовался Дюма.

   – Ах, этот! Боюсь, от него мало что осталось.

Дюма, собиравшийся съесть последний кусок мяса, спросил:

   – Вы хотите сказать, что?..

   – Знаете, голодный медведь жрёт всё подряд. Мы не нашли останков упавшего, чтобы их захоронить.

Воцарилось молчание.

   – Вы уже отобедали, сударь? – осведомился хозяин, увидев, что Дюма оставил отбивную недоеденной.

   – Да, благодарю, по-моему, я отведал достаточно медвежатины...

Как только эта история была опубликована сперва в «Ревю де дё монд», потом в отдельной книге и появились её переводы на другие языки, гостиницу «Дилижанс» в Мартиньи стали осаждать туристы, тоже жаждущие отведать медвежатины.

Тщетно хозяин уверял, что он никогда не кормил Дюма медвежатиной; люди не желали ему верить и продолжали требовать своего, доводя владельца гостиницы до бешенства. Он рвал на себе волосы и клялся, что, если когда-нибудь Дюма посмеет объявиться в Мартиньи, он арестует его и вчинит ему судебный иск, который разорит писателя.

В конце концов Дюма был вынужден признать, что выдумал этот эпизод, чтобы как-то скрасить один из самых скучных вечеров, когда-либо проведённых им в швейцарской гостинице за худшим в его жизни табльдотом.

Да, Дюма не нуждался в поездках, чтобы писать о путевых впечатлениях, ему не требовалось переживать приключения, чтобы о них рассказывать. Ничто не могло остановить его перо, всегда способное подарить читателю увлекательную, забавную, поучительную прозу, если и не правдивую, то, по крайней мере, правдоподобную. Ничто, кроме, по-видимому, рождения его сына.

Что могло произойти в мансарде на площади Итальянцев между этим пылким великаном и его соседкой с тихим голосом и пухленькими ручками?

Отец ограничился словами: «...у меня родился принц Уэльский...» Но и сын, став взрослым и прославившись под именем Александра Дюма-сына, тоже молчал об этом. Когда же после смерти матери Дюма-сын обнаружил дневник, который та скрупулёзно вела всю жизнь, он устроил из него небольшой фейерверк.

Глава XIV
ДИТЯ ВНЕБРАЧНОЙ СВЯЗИ

Если пролетаешь над пустыней Сахара, то и в наши дни можно разглядеть чёткие, расположенные в шахматном порядке впадины на месте карфагенских садов, которые существовали здесь две тысячи лет назад. Ведь для внимательного наблюдателя всегда остаются следы.

Так, в очень серьёзном труде, вроде исследования профессора Ипполита Париго о драмах Александра Дюма-отца, можно обнаружить отражения любовной жизни их автора, которых больше нигде не сыщешь.

В середине девятнадцатого века Париж больше, чем когда-либо ранее, оправдывал свою репутацию столицы любви. Количество женщин в нём на тридцать тысяч превышало количество мужчин, и в результате этого все прежние понятия о целомудрии, девственности, адюльтере были подвергнуты сомнению. Хаос лишь усугубляли толпы туристов с туго набитыми кошельками, которые твёрдо решили любой ценой получить в Париже то, в чём им было отказано дома. Когда пэр Франции д’Альтон-Ше, сочетав неистовство курцгалона с безумством шаю, придумал немыслимый канкан, весь мир, показывая на Париж пальцем, восклицал: «Это Вавилон! Выродившийся город!», и целые народы ждали, когда огнь небесный обрушится на этот вертеп порока.

Вдоль всего бульвара Тампль друг за другом тянулись места увеселений: театры кукол и пантомимы, маленькие театрики, цирки, а на открытом воздухе оспаривали друг у друга гроши бедняков орды клоунов, акробатов, танцовщиц, певцов, шарлатанов, фокусников. Среди народных развлечений наибольшим успехом пользовался шест с призом; надо было заплатить франк за то, чтобы попытаться влезть на верх смазанного жиром шеста, забрать оттуда луидор и, спустившись на землю, взять себе миску, куда складывали свои франки соискатели-неудачники. Смотря по обстоятельствам, зазывала либо шутливо подбадривал карабкающихся по шесту, либо осыпал их насмешками. Подобные сценки разыгрывались к великому удовольствию зрителей.

   – Ага! Вот ещё один любитель! Если, конечно, его отпустит девушка. Мадемуазель, вам следовало бы подбодрить вашего друга, вместо того чтобы мешать ему залезть наверх. Молодой человек, вы высокого роста, и лезть вам совсем немного.

Толпа приветствовала рослого молодого человека с курчавыми волосами, который, положив в миску франк, сразу снял ботинки и носки. Затем он разделся до пояса и задрал выше колен брюки.

   – Хорош! Хорош! – кричали женщины, увидев его мощное тело и смуглую кожу.

   – Вот человек, решивший достигнуть сказочной страны, что лежит на верху обмазанного жиром шеста! Она там, эта страна, где петухи несут золотые яйца, где дома из сахара, а улицы замощены сырами, где с неба сыплются жареные гуси! Ну вот, он полез!

Толпа молча следила за мужественной борьбой смельчака с жиром, слой которого становился всё толще ближе к вершине; он долез до самого верха, смазанного густым слоем жира, куда не добрался ни один его предшественник. От усилий мускулы молодого человека напряглись; он с такой силой втягивал воздух, что в тишине было слышно его дыхание. Зрители не смели шевельнуться или прошептать хоть слово. Единственным звуком оставались всхлипы женщины, по лицу которой, поднятому к небу, струились слёзы. Смельчак замер, словно обессиленный, потом вдруг резко подтянулся до лаврового венка, подвешенного на верхушке шеста, и сорвал его; после чего он начал медленно соскальзывать вниз, гоня перед собой всё увеличивающийся слой грязного жира.

   – Я выиграл! – вскричал он, спрыгнув на землю.

   – Он победитель! – объявил хозяин аттракциона, взяв у него из рук лавровый венок и водрузив ему на голову. – Этот луидор ваш, а вот вам и миска с деньгами, которые великодушно преподносит вам парижская публика, всегда готовая вознаградить силу и ловкость!

Толпа зааплодировала, а молодой человек сказал:

   – Я не знаю, куда деть деньги. Катрин, позвольте высыпать деньги в вашу шаль.

   – Как вас зовут, молодой человек?

   – Александр Дюма.

   – Дамы и господа, позвольте представить вам будущего героя Франции Александра Дюма, который в один прекрасный день станет богаче Лаффита и Ротшильда[74]74
  Лаффит Жан (1767—1844) – французский банкир и политический деятель. С 1809 г. — управляющий Французского банка.
  Ротшильды – династия еврейских банкиров, происходящая из Германии. Здесь имеется в виду Якоб Ротшильд (1792—1868), основавший в 1817 г. парижский филиал банка Ротшильдов.


[Закрыть]!

Александр ушёл вместе со своей хорошенькой белокурой спутницей.

   – Что за глупая, безумная мысль – лезть на вымазанный жиром шест! – воскликнула она.

   – Но я выиграл! Я победил!

   – И что из того? Вы не можете даже снова одеться, так вы вымазались!

   – Зато я показал им, на что способен!

   – Посмотрите на себя! Вы омерзительны, от вас страшно разит прогорклым жиром!

   – Ну и что? Ведь рядом со мной вы, пахнущая так же приятно, как цветущий сад, и хорошенькая, как ангел!

   – Не трогайте меня, не пачкайте мне платье! И не идите так близко. Мне очень не хочется, чтобы меня видели с мужчиной, который выглядит как сумасшедший, сбежавший из Шарантона.

   – Но вы же не бросите меня?

   – Нет, провожу вас до дома.

   – Значит, вы любите меня. Теперь я получил тому доказательство.

   – Я вас не люблю. Просто я вас жалею.

   – Обещайте помыть меня, когда мы вернёмся домой.

   – Помыть? Вы с ума сошли?

   – У вас в комнате печка и чайник, вы можете согреть воду. А я не могу этого сделать.

   – Хорошо, воду я вам согрею.

   – А погладите мне брюки, когда я их выстираю?

   – Конечно.

   – Я знаю, что вы не оставите меня без помощи. Но что вы собираетесь делать с выигранными мной деньгами? Не ради себя я старался.

   – Неужто вы полагаете, что я до такой степени нуждаюсь в деньгах? Лучше вы на них купите себе новые брюки.

   – Вы можете говорить всё что угодно, но я наконец-то увижу, как выглядит ваша комната.

   – Почему вы в этом уверены?

   – Как почему? Где же я буду мыться?

   – Ни в коем случае. Я согрею воду и поставлю у вас под дверью.

   – Вы хотите сказать, что я вымазался задаром?

   – Ах, значит, это был один из ваших трюков?

Это была не первая попытка Дюма проникнуть в комнату, куда соседка упорно его не допускала. Но не стала она и последней. Спор об этом возобновлялся каждый вечер; сопротивление молодой женщины ослабевало; в конце концов выбившись из сил, она позволила ему зайти. Постепенно их отношения становились всё более близкими и перешли в любовную связь, когда Катрин устала сопротивляться.

После этого она безутешно плакала, ибо Катрин не хотела заводить ещё одного любовника.

   – У меня уже были любовники, но они только разбивали мне сердце, – жаловалась она. – Я всегда хотела мужа. Вот и ты тоже не женишься на мне, и я знаю почему.

   – И что же ты знаешь?

   – Знаю, что у тебя нет никакого резона хотеть жениться на мне. Мне больше нечего тебе дать. Ты взял мою комнату, мою постель, моё тело. Зачем тебе стремиться к чему-то, когда ты всё уже получил?

   – Не плачь, Катрин. Мы любим друг друга. Впереди у нас счастливые годы. Я тебя никогда не брошу.

   – Мне хотелось бы тебе верить, но я не строю иллюзий. Ты любишь меня лишь потому, что тебе удобно иметь на лестничной площадке не слишком уродливую, умеющую прилично танцевать любовницу, и она будет тебя устраивать до того дня, пока ты не переменишь адрес или не найдёшь другую женщину, которая будет меня красивее и лучше танцевать.

   – О, какая ты жестокая!

   – Жестокая? А сам-то ты! Но ты допускаешь ошибку, Александр, что на мне не женишься. Я стала бы тебе хорошей супругой именно потому, что неровня тебе.

   – В чём же я тебе неровня, Катрин?

   – У тебя высокопоставленные друзья; перед тобой будущее, а я навсегда останусь глупой портнихой. Но поэтому ты и ошибаешься, не желая взять меня в жёны. Во мне ты нашёл бы жену, которая довольствовалась бы тем, что стригла бы тебя, варила тебе яйца, окружала тебя заботой, создавала бы тебе уют, ничего взамен не требуя.

Дюма сознавал, что Катрин права. Он также понимал, что жить в этой мансарде ему придётся недолго. Напрягая все силы, Дюма писал комедии и одноактные пьесы, которые пока нигде не брали, но верил, что придёт день, когда одну из них возьмут, и он станет совсем другим человеком, войдёт в другое общество.

Она без конца возвращалась к теме женитьбы, иногда отказывала своему любовнику, но Дюма оказывался сильнее, и вскоре Катрин не уступала ему в любовной пылкости.

Однажды утром она сказала:

   – Ты не знаешь, что такое любовь; настоящая любовь не похожа на твою страсть.

И Катрин упрекала Дюма за то, что он нарушил её привычную, спокойную и трудовую жизнь.

Так прошло несколько месяцев: до и после занятий любовью Дюма теперь работал в комнате Катрин. Она нуждалась в сне; Катрин засыпала, тогда как Дюма снова принимался писать; просыпаясь, она видела, что он продолжает писать, или заставала его рядом с собой в постели погруженным в такой глубокий сон, что ей с трудом удавалось разбудить его до прихода работниц.

Потом пришёл день, когда Катрин объявила Дюма о своей беременности. Сперва он растерялся, но потом пришёл в восторг и уверял, что у них родится сын.

   – Значит, мы поженимся? – спросила она.

   – Ах, вот почему ты позволила себе попасться?

   – Как ты смеешь думать, будто я способна тебя обмануть? Ты что, действительно так считаешь?

   – Нет, нет, нет! Прости меня. Смотри, я бросаюсь перед тобой на колени и бегу покупать корзину с фруктами!

Незадолго до рождения ребёнка Александр получил письмо от матери, в котором та сообщала, что здоровье её сильно пошатнулось и больше не позволяет содержать свою торговлю. Она решила перебраться к сыну в Париж, продав табачную лавку и мебель, что должно принести от двух до трёх тысяч франков; этой суммы, если прибавить к ней его заработок переписчика, считала Мари-Луиза, им хватит, чтобы прожить три-четыре года. Потом, писала она, «нам останется лишь молить Бога, чтобы ты женился на богатой или сделал карьеру».

Последствием этого письма оказалось то, что в тот самый день, когда повитуха помогла Катрин Лабе произвести на свет сына, на повозку погрузили мебель Дюма, чтобы перевезти её в дом № 53 на улице Фобур-Сен-Дени, где он поселился вместе с матерью.

   – Разве не ужасно, что я вынужден заниматься переездом и устройством своей матери, вместо того чтобы быть рядом с тобой в эти трудные минуты? – сказал Дюма Катрин.

Она промолчала.

   – Ты на меня сердишься?

   – Я огорчена.

   – Я вернусь, как только смогу.

   – Возможно.

   – Не думаешь же ты, что я бросаю тебя?

   – Можешь считать, что я так и думаю.

   – Но это неправда! Разве я могу быть таким мерзавцем?

   – Александр, тебе всегда удаётся делать всё, что ты хочешь, но всё при этом отрицать.

   – Но я каждый день буду приходить к тебе. Всё останется по-прежнему.

   – Возможно. Но я уверена, что своей матери ты не сказал ни слова... о нас.

   – Это легко объяснить, дорогая моя! Моя мать старая и больная. Подобная новость потрясла бы её. Она рассчитывает, что я поддержу её в старости. И вбила себе в голову, что я должен жениться на богатой.

   – Да, конечно. Значит, я права: твоя мать не знает о нашей связи. Это всё, что я хотела узнать.

Спустя два дня, 31 июля 1824 года, служащий бюро записи актов гражданского состояния поднялся на верхний этаж дома № 1 по площади Итальянцев и убедился в появлении на свет младенца мужского пола. Он задал матери полагающиеся в сем случае вопросы и составил в трёх экземплярах свидетельство о рождении этого внебрачного ребёнка.

   – Вы, мадемуазель, должны понять, что Кодекс Наполеона признает только законных и незаконных детей... Поскольку вы не замужем, ваш ребёнок признается незаконным, а сие означает, что отец его неизвестен.

   – О нет! – возразила Катрин. – Я знаю, кто отец ребёнка, это...

   – Простите, – перебил её служащий, – я не желаю знать фамилию мужчины, который, как вы считаете, является отцом. Отец неизвестен.

   – Но я же говорю вам, что знаю отца. Он сейчас придёт и сам скажет вам об этом.

   – Я вижу, вы не понимаете меня или отказываетесь понять. Согласно закону, женщина не имеет права давать ребёнку фамилию отца. И да будет вам известно, что внебрачные дети делятся на три категории: просто внебрачные, рождённые в результате супружеской измены или кровосмешения. В первом случае оба родителя, отец и мать, не состоящие в браке, могут пожениться и узаконить ребёнка. Разве у вас не так?

   – Нет, – устало ответила Катрин, – всё не так просто.

   – Хорошо. Тогда нам остаётся выбор между адюльтером и кровосмешением. Если вы заявите, что ваш ребёнок – плод инцеста, то закон позволяет вам назвать фамилию отца, дабы он подвергся преследованию за нарушение уголовного кодекса, карающего кровосмешение. Если вы этого не сделаете, то вы должны будете признать, что ваш ребёнок – плод адюльтера.

Катрин устала; у неё кружилась голова.

   – Да, – прошептала она.

   – Что да?

   – Плод адюльтера, – пробормотала она.

   – У меня больше нет к вам вопросов. Какое имя получит ребёнок при крещении? Назовите только имя.

   – Александр, – прошептала Катрин и, повернувшись к ребёнку, прильнула поцелуем к его покрытой пушком головке; из глаз её лились слёзы.

Служащий попросил расписаться в качестве свидетелей акушерку и консьержа, подал Катрин свидетельство о рождении, предварительно попросив её оплатить марку налогового сбора, и удалился.

Так появился на свет маленький Александр Лабе – незаконное дитя внебрачной связи матери, которую Дюма даже не упомянул в своих «Воспоминаниях», и отца, вовсе не упомянутого в книге записей актов гражданского состояния.