Текст книги "Король Парижа"

Автор книги: Ги Эндор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава IX
ЗОЛОТОМ БОЛЬШЕ НЕ ПЛАТЯТ

Представьте себе, как Дюма, высокий, юный, сильный сын героя Франции, твёрдо убеждённый в собственных талантах и уверенный в будущем успехе, на рассвете майского дня выходит из дилижанса на почтовой станции, что располагалась на улице дю Булуа в самом центре Парижа.

Можно ли быть более счастливым? Ведь он попал в Париж двадцати одного года от роду! Париж – единственный в мире город, где радостно жить, даже если человек несчастен, как утверждала госпожа де Сталь.

Какая удача! Однако позже Дюма говорил, что удача – всего-навсего естественный результат решительной любовной интриги человека с его собственной жизнью.

«Точно так же, как ни одна женщина не может отказать в благосклонности по-настоящему решительному мужчине, который за ней ухаживает, – заявлял он, – жизнь сама подарит вам всё лучшее, что в ней есть, если вы ухаживаете за ней с блеском».

В таком случае никто не ухаживал за жизнью столь пылко, как Дюма. Даже когда он добился славы, удача продолжала осыпать его своими дарами.

Скажите, к примеру, найдётся ли писатель, который не был бы счастлив найти под рукой, в ближайшем своём окружении, готовый сюжет и заодно публику, уже громко требующую от него книгу?

А Дюма выпало это счастье. Ещё до его рождения семья Дюма была близко знакома с семьёй Колларов де Вилье-Эрон, и юный Александр знал их внучку Мари Каннель с первого дня её появления на свет. Эта девочка стала прославленной госпожой Лафарж, которая, обвинённая в убийстве мужа и приговорённая к пожизненному заключению, вызывала интерес всей Европы. Тот факт, что Дюма близко её знал, лишь способствовал его писательской славе. О нём также много говорили в связи с делом Дюжарье, погибшем на дуэли; дуэль эта вызвала судебный процесс, на котором Дюма выступал свидетелем и вызвал восторг всей Франции своими блестящими ответами на вопросы судей.

Даже после смерти Дюма всё ещё выпадала удача, и он заставлял говорить о себе. Он оставил заметки о своей встрече в 1836 году в Париже с Эдгаром Алланом По[59]59
  По Эдгар Аллан (1809—1849) – американский писатель-романтик. Предтеча символизма.


[Закрыть]; в них он рассказывает, как нашёл По квартиру, где тот мог работать всю ночь без всякого беспокойства. Эрудиты-литературоведы признаются, что бессильны опровергнуть это утверждение Дюма.

Повезло Дюма и с Ф.-У. Ридом[60]60
  Рид Ф.-У. – новозеландский библиограф; его классическая «Библиография Александра Дюма-отца» вышла в Лондоне в 1933 г.


[Закрыть]. Этот бедный парень, служащий в аптеке новозеландского города Фангарен, работал сверх меры, не отдыхая даже по субботам и воскресеньям. Однажды в руки Рида случайно попала ветхая, в бумажной обложке книжка «Граф де Монте-Кристо». Работа позволяла ему прочитывать в неделю лишь две-три страницы, но роман увлёк его так страстно, что преобразил всю жизнь Рида. Он проникся к Дюма таким восхищением, что постепенно прочёл все переводы его произведений на английский язык; потом с бесконечным терпением он выучил французский, чтобы прочесть всё, написанное Дюма. Спустя много лет беспрерывных исследований Рид стал крупнейшим в мире авторитетом в изучении Дюма и обладателем самого полного собрания творений писателя. Дюма выпала удача спустя много лет после его смерти обрести поклонника в Новой Зеландии, но эта удача равна мере того геркулесова труда, который он свершил за свою жизнь.

Эпоха Дюма примечательна не только тем, что во множестве рождала талантливых людей, но и тем, что умела их ценить. Где сегодня найдёшь издателей, которые, нагрузившись золотом, стали бы переплывать моря ради того, чтобы просить роман у писателя-изгнанника, подобно тому как они спешили на остров Гернсей, оспаривая друг у друга «Отверженных» Виктора Гюго, у кого бельгиец Лакруа вырвал рукопись, выложив за неё 125 тысяч франков золотом?

На столе у Гюго была сложена стопа исписанных листов вверх изнанкой.

   – Могу ли я взглянуть? – спросил Лакруа.

   – Нет, – сухо отрезал Виктор Гюго.

   – Но... но если предположить, что это просто чистая бумага?

   – Вы получите право продавать её, поставив на обложке моё имя. Можете быть уверены, торговля пойдёт хорошо.

   – Вы правы, – согласился Лакруа, навсегда распрощавшись с мешочками, набитыми золотыми монетами.

Увы, подобных золотых гонораров теперь нет.

Где сегодня можно найти писателя, который смог бы сделать то, что сделал Дюма в России в середине прошлого века?

Встретив в глуши Кавказа приятного молодого человека Василия, пожелавшего стать его слугой, Дюма объявил:

   – Я беру вас. Поезжайте в Париж и ждите меня там.

Василий запрыгал от радости, но потом вспомнил, что должен пройти воинскую службу и что власти не выдадут ему паспорт. Кроме того, у него не было ни копейки.

Дюма попросил лист бумаги, перо и чернила и написал: «Привет! Александр Дюма, гражданин Парижа и всего мира, почтительно просит все народы нашего земного шара признать действительным этот паспорт и открывать свои границы его подателю».

Ниже он приписал постскриптум, прося все железнодорожные и пароходные компании обеспечить Василию бесплатный проезд, а счета для оплаты присылать в Париж на имя Дюма.

Когда Дюма вернулся из путешествия, в парижской квартире его ждал Василий с паспортом, снабжённым дюжиной виз; к паспорту были присоединены двадцать – тридцать счетов транспортных компаний и гостиниц, на большинстве которых стоял штамп «оплачено», сопровождаемый припиской вроде следующей; «Это небольшое вознаграждение за удовольствие прочесть «Двадцать лет спустя».

Да, таких золотых гонораров теперь нет.

Дюма понял это, когда незадолго до смерти побывал на Всемирной выставке 1867 года и посетил Дворец промышленности, воздвигнутый между Елисейскими полями и Пассажем королевы. Он смотрел на огромный маятник, который поднимался и опускался над большой неподвижной паровой машиной; смотрел на громадную шайбу, плавно вращающуюся на шарикоподшипниках; наблюдал стремительное движение поршней.

После долгого молчания он повернулся к актрисе Аде Айзекс Менкен[61]61
  Менкен Ада Айзекс (точная дата неизвестна – 1832, 1834, 1841 – 1868) – американская актриса варьете и цирка, по происхождению португальская еврейка.


[Закрыть], красивой американской еврейке, что стала последней его любовницей, и спросил:

   – Вы действительно думаете, что дух человеческий сможет выжить?

И, печально покачав головой, сам себе ответил:

   – Это подтасованная дуэль. Машина наверняка одолеет дух.

Глава X
ОСОБЕННЫЙ СЕКРЕТЕР ДЛЯ БЕДНОГО ПАРНЯ

Но вернёмся к первому майскому дню Дюма в Париже.

Выйдя из дилижанса, Дюма прихватил с собой всё, что ещё оставалось в корзине, которую мать наполнила съестным, – за ночь, между короткими перерывами на сон, он почти опустошил её, – и, сдав багаж в камеру хранения почтовой станции, быстрым шагом пересёк весь город, жуя на ходу, и поднялся на холм Монмартр, где жил граф Риббинг.

Граф с сыном Адольфом завтракал в саду, когда появился Дюма и, распахнув руки для объятий, воскликнул:

   – А вот и я!

Адольф расцеловал Александра, граф пожал ему руку.

   – Я приехал в Париж, чтобы стать писателем! – объявил Дюма.

   – Ура! – вскричал Адольф. – Где-нибудь приняли хоть одну вашу рукопись?

   – Нет, пока нет.

   – Значит, вы нашли место?

   – Нет, ещё нет.

   – Тогда получили наследство? Скорее рассказывайте об этой приятной новости.

   – Моя единственная приятная новость состоит в том, что я приехал сюда, чтобы стать писателем.

   – Но на что вы собираетесь жить?

   – Буду писать.

   – Да, потом конечно, ну а сейчас?

   – Что ж, найду себе место!

   – Каким образом?

   – Это просто.

   –  Хорошо, хорошо, – вмешался граф. – Сперва спросим у нашего доброго друга, завтракал ли он.

   – Я хотел бы, чтобы вы не задавали мне столь конкретный вопрос, – ответил Дюма.

   – Почему? – спросил граф.

   – Потому что я вынужден ответить вам правду: завтракал.

   – Хорошо, но почему это так трудно сказать?

   – Потому что боюсь, как бы мой ответ не помешал мне позавтракать с вами.

   – Ага, понимаю! – воскликнул граф. – Я просто должен был пригласить разделить с нами завтрак!

   – Я очень рад! – вскричал Дюма, протягивая руку к блюду с яйцами.

   – Теперь, молодой человек, – продолжал граф, – объясните нам, каким образом вы намереваетесь столь просто найти место.

   – Я нашёл в переписке моего отца фамилии тех из его добрых друзей, что сегодня ещё здравствуют: маршала Беллюньского, маршала Журдана, маршала Себастиани, генерала Фуа и других.

   – И написали им?

   – Нет. Я лично их навещу.

   – Вот как! Вы намерены явиться к ним, даже не предупредив письменно о вашем визите?

   – Именно, – ответил Дюма, снова принимаясь за яйца.

   – Сие означает, – откашлявшись, продолжал граф, – что вы предстанете перед ними в том виде, в каком вы есть?

   – Да, – ответил Дюма. – А почему бы и нет?

   – Да так, мой мальчик, так.

Дюма даже не догадывался, как нелепо он выглядит. Костюм на нём был совершенно устаревшего покроя и невероятно пёстрой расцветки, а волосы – это сразу бросалось в глаза – были пострижены матерью; единственная причина, которая не позволяла рассмеяться, взглянув на него, заключалась в выражении лица Дюма, таком пылко-самонадеянном, но вместе с тем таком простодушном, что насмехаться над ним было бы равносильно тому, что пнуть ногой щенка, пытающегося, виляя хвостом, лизнуть вам руку.

   – А вам не приходила мысль, что всё-таки лучше было бы письменно испросить разрешения быть принятым?

   – Зачем? Что они могут написать мне в письме, чего не могли бы сказать мне устно? И разве не лучше, если я окажусь на месте, чтобы принять ту должность, какую мне предложат?

   – Пусть так, но вы представляете себе, как много людей, ищущих места, каждый день осаждают высокопоставленных лиц?

   – Я не думал об этом. В любом случае все эти люди не могут оказаться сыновьями их близких друзей.

   – Хорошо, но вы представляете себе, сколько будущих писателей каждый день пытаются получить место даже в такой маленькой газете, как моя?

   – Нет.

   – Так вот, было бы преувеличением сказать, что их дюжины, но, по крайней мере, не проходит дня, чтобы мне не приходилось говорить какому-нибудь самонадеянному вроде вас молодому человеку, что у меня для него места нет.

Дюма на несколько секунд лишился аппетита. Он перестал жевать и, взглянув на графа, спросил:

   – Вы опасаетесь, что меня ждёт неудача?

   – Я полагаю вашу попытку слишком рискованной.

   – И не советовали бы мне её предпринимать?

   – А что ещё я способен сделать, будучи вашим другом?

   – Значит, вы, убивший короля Швеции, отсоветовали бы мне рисковать и приезжать в Париж?

   – Милый мой мальчик, – сказал граф, – именно потому, что я сделал и то и другое, я могу заверить вас, что легче убить короля Швеции, чем преуспеть в городе Париже, куда каждую неделю приезжают сотни молодых людей, полных решимости пробиться в жизни.

Какое-то время Дюма молчал; на лбу у него выступили капли пота. Впервые собственная жизнь предстала перед Александром в виде огромного вопросительного знака, и он засомневайся в себе. Позднее Дюма напишет: «Тот, кто сомневается в себе, подобен человеку, идущему на службу в ряды врага. Он обрекает себя на неудачу, если первый уверен в ней».

   – Жаль, но я должен вас покинуть, – объявил наконец Дюма и поднялся из-за стола.

   – Почему вы уходите так рано?

   – Мне надо сделать кучу дел, – ответил Дюма. – Прежде всего купить «Альманах 25 000 адресов», чтобы отыскать адреса тех особ, кому я хочу нанести визит.

   – Но этот альманах стоит пять франков, – заметил граф. – К чему тратить такие деньги, если вы можете посмотреть, его у меня в кабинете?

   – Благодарю вас, граф, но я должен спешить. Мне ведь ещё необходимо найти комнату.

   – Это несложно. В Париже много гостиниц.

   – Я имею в виду свободную комнату, которая сдаётся. Я хочу перевезти сюда мебель и мои книги.

   – Вы не сможете этого сделать, пока не подпишете арендный договор на год. Вы ведь ещё не знаете, сможете ли остаться в Париже.

   – Да, – согласился Дюма. – Пока ещё не знаю, смогу ли... – Но, помолчав, прибавил: – Я знаю только одно: в Париже я останусь.

И он поспешил уйти; ему не терпелось поскорее расстаться с этими превосходными людьми, которые не сказали ему ни одного ободряющего слова в ту минуту, когда он больше всего в нём нуждался, покинуть этих богатых людей, которые, конечно, любили его, но – это было совершенно ясно – сразу пригляделись к нему и сочли бездарным.

И, спускаясь вприпрыжку с холма Монмартр к центру города, Дюма принял решение во что бы то ни стало добиться успеха. Это решение комом застряло у него в горле, но он сдержал слёзы жалости к самому себе, дав твёрдое слово никогда не плакать. И Дюма никогда не проливал слёз.

Он купил альманах и отыскал в нём адрес маршала Журдана, жившего в предместье Сен-Жермен. Журдан, бывший торговец шёлковыми тканями, пошёл добровольцем в полк, который под командованием Вашингтона сражался против Британии. Вернувшись во Францию, он продолжал свою воинскую карьеру во время Французской революции и в период правления Наполеона, сумев с успехом пережить смены всех правительств и сохранить своё высокое положение.

Дверь Дюма открыл слуга и спросил, как он должен его представить. Поражённый роскошью обстановки и великолепной, голубой в серебряную нить, ливреей слуги, он пробормотал:

   – Генерал Александр Дюма... Я его...

И слуга ушёл доложить о нём хозяину.

Через несколько секунд вышел старик, обеими руками обнял за шею Александра, но тотчас отпрянул с криком:

   – Обманщик! Как вы смеете!

   – Я – не обманщик, я – Александр Дюма.

   – Не лгите, наглец! Много лет Александр Дюма был моим близким товарищем. Я знаю его как свои пять пальцев!

   – Я его сын! – воскликнул Дюма. – Мой отец давно умер!

   – Уходите! – закричал маршал. – У Александра не было никакого сына. Убирайтесь, пока я не вышвырнул вас вон.

   – Пожалуйста, поверьте мне, – умолял Дюма. – У меня, и в мыслях не было выдавать себя за отца.

   – Хватит! – заорал маршал и, зайдя в кабинет, захлопнул за собой дверь.

Дюма, недоумённо пожав плечами, ушёл. Он нашёл адрес маршала Себастиани: тот жил в предместье Сент-Оноре.

Дюма снова попал в роскошный особняк. На сей раз его провели в кабинет маршала.

   – Значит, вы сын моего доброго друга Александра? – спросил Себастиани, своей карьерой в большей мере обязанный тому, что скромное жилище его семьи на Корсике соседствовало с домом семейства Буонапарте.

Сейчас в его рабочем кабинете с красиво декорированными стенами находились четыре секретаря; они сидели за украшенными богатой резьбой письменными столами, а маршал по очереди что-то им диктовал; при этом каждый секретарь протягивал маршалу золотую табакерку, откуда тот брал крохотную понюшку самого дорогого испанского табака.

Но маршал, узнав, что Дюма желает сделать карьеру литератора, а не военного, потерял к нему всякий интерес.

   – Перед вами четверо писателей, – сказал он, указывая на своих секретарей. – Я даже под страхом смерти не смог бы написать ни единого слова, но могу взять к себе на службу двадцать писателей, если мне они понадобятся. Улицы забиты писателями. Для настоящего мужчины существует лишь одна карьера – карьера военного.

Потом Дюма отправился к герцогу Беллюньскому, который отказался его принять, но через слугу уведомил визитёра, что будет счастлив получить от него письмо.

Потом настал черёд генерала Вердье. К удивлению Дюма, генерал жил в скромной квартире на верхнем этаже и занимался живописью.

   – Меня обвинили в заговоре и отправили на пенсию, – объяснил он. – Сегодня лучше обходятся с теми, кто во время Революции покинул родную страну и сражался в армиях врага. Запомните только одно, молодой человек: будьте преданны, но не родине, а любой партии, что стоит у власти; вот секрет успеха в нашу продажную эпоху.

Следующий визит Дюма нанёс генералу Фуа. Этот прославленный оратор занимался в рабочем кабинете, заполненном книгами, картами, брошюрами, рукописями, которые были разложены на креслах, столах и прямо на полу; генерал писал свою историю войны в Испании.

   – Значит, вы сын генерала Дюма, который командовал Альпийской армией?

   – Да, генерал.

   – Я слышал, что Бонапарт обошёлся с вашим отцом очень несправедливо и распространил свою несправедливость на его вдову.

   – Он оставил нас в полной нищете.

   – Чем я могу вам помочь?

   – Всем, чем угодно. Средства мои на исходе.

   – Ну что ж, у меня на примете есть одно место; чтобы его занять, достаточно хоть немного знать математику.

   – В этом предмете я слабее всего, генерал.

   – Так! Хорошо, ну а как у вас с правом? Неужели вы совсем им не занимались?

   – Нет, генерал.

   – А как с латынью и греческим?

   – Латынь я знаю, генерал, но в греческом едва разбираюсь.

   – Ну а современные языки: немецкий или английский?

   – Немного говорю по-итальянски, но не слишком хорошо.

   – Бухгалтерское дело?

   – Прошу вас, генерал, позвольте мне сразу признаться, прежде чем я не умер со стыда, что большую часть времени я посвящал охоте, рыбной ловле, чтению и танцам. Боюсь, учился я плохо. Но это лишь потому, что никто меня не направлял. Если вы пожелаете мне сказать, что, по-вашему, я должен выучить, я быстро всё выучу, ибо я не такой глупый, как может показаться.

   – Хорошо. Ну что ж, это мы посмотрим... Но у вас есть на что жить сейчас, пока вы будете учиться?

   – Ничего нет, генерал, – признался Дюма.

   – Это действительно всё осложняет.

   – Да, генерал. Но уверяю вас, какое бы место мне ни предложили, оно лишь залатает дыры. Вы увидите, я сумею своего добиться. Буду стараться изо всех сил. Я это смогу. Я этого хочу.

   – Конечно, я в этом уверен. Но пока делать нечего. Всё-таки я попытаюсь кое-что для вас подыскать. Послушайте, запишите мне ваше имя и адрес.

Дюма, взяв бумагу и перо, стал писать, заметив при этом:

   – Корреспонденция на моё имя будет приходить к графу Риббингу...

   – Мы спасены! – воскликнул генерал Фуа.

   – Почему? – спросил Дюма.

   – Из-за вашего почерка! У вас дивный почерк!

Дюма глубоко огорчился, вспомнив мать, которая считала, что красивый почерк свидетельствует только о полном невежестве.

   – Я случайно узнал, что в секретариате герцога Орлеанского[62]62
  Герцог Орлеанский – имеется в виду будущий король Франции в 1830—1848 гг. Луи-Филипп I. Титул герцога Орлеанского носил с 1793 г.


[Закрыть] требуется служащий, чтобы надписывать адреса на конвертах. Платить вам будут тысячу двести франков в год, это немного.

   – Целое состояние! – вскричал Дюма.

   – Прекрасно, тогда, как говорится, дело сделано. Зайдите ко мне завтра.

   – Я хотел бы снять комнату. Я могу быть уверен...

   – Снимайте! Ваш приём на работу – это вопрос политики. Герцог сможет говорить, что на него работает сын республиканского генерала.

Дюма ушёл, бормоча про себя: «Я должен стать образованным, должен учиться, обязан всегда, беспрестанно учиться».

Погруженный в эти мысли, Дюма осмотрел множество комнат; за приличные брали слишком дорого; слишком скверные сдавали задешево. В конце концов Дюма нашёл одну подходящую: её окно выходило во двор, а стены были оклеены чудовищными жёлтыми обоями; но в ней был альков, куда он мог бы поставить кровать, а оставшееся пространство могло бы послужить рабочим кабинетом.

Консьерж – он мгновенно распознал впервые приехавшего в столицу провинциала в этом высоком, одетом в странную куртку, доходившую ему до колен, парне с плохо постриженными волосами, создававшими вокруг его головы некий растрёпанный нимб, – красноречиво расхваливал помещение:

   – Видите? Да, это альков! В наши дни вы его не везде найдёте, сударь. Это наши отцы знали толк в альковах. А сегодня комнатой называют четыре голых стены.

   – Согласен, – заметил Дюма, – но окно почти не даёт света, а я буду много работать и рано утром, и поздно ночью.

   – Пусть вас не мучает вопрос освещения, сударь. Мы здесь жжём лишь огарки свечей из самого лучшего, но, несмотря на это, дешёвого воска.

   – Огарки? Как это понимать?

   – А вот как! Представьте себе, что вы – богач. Вы ведь не станете зажигать огарки свечей, что остались со вчерашнего вечера, не правда ли? Вы скажете своему слуге: «Блез, зажги новые свечи. Сегодня вечером я жду важных гостей». И Блез, ваш слуга, ответит: «Слушаюсь, сударь, сию же минуту займусь этим». Но что сделает Блез со всеми свечными огарками? Он сложит их в коробку и принесёт её мне, когда она наполнится. Почему именно мне? Потому, что он знает: я приторговываю огарками свечей. Это известно всему кварталу. Итак, всё складывается лучшим образом: у богатых своя роскошь, у бедных лишь её остатки, но бедняки не сидят в темноте, а это – самое главное.

Дюма с удовольствием слушал консьержа. Тут он впервые понял, что каждая личность, сколь бы скромное положение она ни занимала в обществе, по-своему философ, достойный быть выведенным в романе.

   – Конечно, моим жильцам я продаю огарки по самым низким ценам, предоставляя им право первого выбора.

Ну разве Дюма мог не снять эту комнату? Тем более что консьерж, показав на какой-то предмет обстановки, включённый в стоимость комнаты, спросил:

   – А что вы скажете на это?

«Этим» оказался большой секретер; одна сторона его выдвигалась, образуя некое подобие ночного столика.

   – Вряд ли вы найдёте что-либо более приличное, – прибавил консьерж. – Если вы будете принимать по вечерам друзей и они увидят у вас пошлый ночной столик, это их шокирует. Но если они спросят вас, что это за мебель, вы всегда сможете ответить: «Это секретер». И скажете чистую правду.