Текст книги "Время падающих звезд"
Автор книги: Герберт Циргибель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
– Почему ты вздыхает? – озабоченно спросила Ауль. – Разве тебе еще счастливо?
Порой она еще путала слова.
– Я счастлив, Ауль, – искренне заверил я, – все мои ожидания уже превзойдены. Я с нетерпением жду, что меня еще ждет.
Ауль встала и сказала что-то на языке, который я не понимал. Сразу же после этого один из роботов засеменил внутрь. Он остановился возле нас, кивнул стеклянным шлемом. По старой привычке я поклонился ему в ответ. Ауль сняла его стеклянный шлем и положила его на пол.
– Он будет твоим переводчиком, – объяснила она, – в его программу был внесен твой язык. Он понадобится тебе во время беседы с моим отцом. Посмотри, так он выглядит внутри, немного разумно управляемой энергии, металл и пластмасса…
Много я не увидел. Пирамидка из тонюсеньких, перфорированных пластинок сужалась сверху вниз. Ауль копалась в маленьком иголкой, переставляла некоторые платы с места на место, где-то на уровне живота вспыхивали крохотные лампочки. Затем она снова установила шлем на место и приказала:
– Поприветствуй нашего гостя. С этого момента ты находишься в его распоряжении.
Маленький отвесил мне поклон и сказал: «Говори теперь, он ест быков, коров, лошадей. Ах! Как вкусен сладкий кофе… Пипер, дирижерская палочка в правой… Ганс Вайден, скопление дезоксирибонуклеиновых кислот и рибонуклеиновых кислот…»
– Тихо, теперь молчи! – думаю, я что-то напутала.
Она снова разобрала маленького и перепроверили что-то. Жестяной голос маленького, которым он произнес этот каламбур на моем языке, рассмешил и испугал меня. Не мог ли он вследствие дефекта стать агрессивным? Я хотел спросить об этом Ауль, но она исправила ошибку и повторила команду маленькому. На сей раз он меня очень вежливо поприветствовал и заверил в том, что всегда будет находится в моем распоряжении. Сразу после этого в транспорте стало темно. Я сначала подумал, что это дефект в центре управления, но Ауль сказала: «Сейчас мы влетим в шестой спутник»[10]10
Шестой спутник Юпитера (J VI) – малый спутник, Гималия (в греческой мифологии имя Гималия носит одна из нимф), открыт астроном Ч.Д.Перрайном в 1904 г.
[Закрыть].
Я посчитал «полет в шестой спутник» оговоркой, и больше об этом не думал. Мне не нравилась темнота, и мне было не по себе от мысли, что робот сходу начал понимать мой язык и анализировал меня какой-нибудь частицей своего супермозга или пронизывал меня своими глазами-радарами. Неосознанно я придвинулся немного ближе к Ауль, по-дружески приобнял ее. Я не смог воспрепятствовать тому, что она иначе истолковала мое приближение и самоотверженно прильнула ко мне. Если быть честным, это мне даже понравилось и позволило мне на какое-то время забыть о моем замолкшем переводчике. Только тогда, когда снова стало светло, мы очнулись из нашего погружения.
– Мы прибыли, – сказала Ауль, – снаружи нас будет ждать отец. Не забудь, что я сказала тебе. Он старый человек, ты должен осторожен в общении с ним. И не говори ему о нашем плане – я хочу сначала поговорить с Ме. Если бы он и мне с отцом тоже позволил вернутся, тогда мы, возможно, могли бы прихватить с собой и твоего переводчика…
– Ауль, это гениальная идея! – воодушевлено крикнул я. – Обслуга у нас нынче большая редкость.
Хотя я и не совсем серьезно верил в возможность осуществления ее сумасбродной идеи, меня развеселила мысль о том, чтобы представить маленького в качестве доказательства моего путешествия Ему недоставало только имени. Я предложил назвать его Фритцом или Фритцхеном, потому что он не относился к женскому роду. Но мой переводчик – средний род. Он также немедленно поклонился и бесстрастно произнес: «Мое имя Фритц или Фритцхен.»
Серьезность, с которой он констатировал этот факт, рассмешила меня. Ауль что-то приказала ему. Фритц повернулся, подошел к перегородке, которая отделяла нас от центра управления. Я думал, что мне привиделось, когда он прошел сквозь стену. «Если так пойдет и дальше, я сойду с ума», растерянно пробормотал я. «Ты это видела, Ауль? Он прошел сквозь стену…»
Ауль посмотрела на меня так, как будто я сказал что-то очень глупое. Она взяла мою руку и потянула меня к стене. «Здесь ничего нет», уверяла она, – всего лишь лучевой экран, который абсорбирует ненужные элементарные частицы.»
Я просунул руку в мнимую стеклянную стену, не ощутил никакого препятствия. Теперь я понял, как Ауль так неожиданно выплыла появилась из пустоты.
– Сигма-излучение придает полю красноватый оттенок, – пояснила она. – Его можно так сделать голубым или зеленым. Я всегда меняю цвет в зависимости от настроения. Хочешь зеленый?
Я ответил отрицательно. «Сигма-излучение», с уважением повторил я, «ясно, что в таких вещах вы толк знаете. Мне ни в жизни этого не понять».
– Да тут и понимать-то нечего, – заверила она, – нужно лишь только абсорбировать каппа-лучи, которые возникают при образовании отрицательных ядер. Затем микрон-частицы изолируются в негативной пропорции с ламбда-минус-гиперчастицами и облучены сигмой… Почему ты смеешься? Я сказала что-то не то?
По моему лицу пробежала бестолковая улыбка. Еще бы немного, и я закатил бы глаза и зашевелил ушами. Объяснения Ауль напомнили мне мои школьные годы. На уроках математики я привык к этой отчаянной ухмылке, когда мой учитель, доктор Зандиг, вызывал меня к доске и просил найти из путаницы число, значков и буковок неизвестный X.
– Нет, Ауль, ты отлично проанализировала поле. Я только прошу тебя, пока больше не говорить об отрицательных пропорциях и отрицательных ядрах. Это меня слишком уж нервирует.
Фритц вернулся обратно через абсорбированную, отрицательную стену. Он поклонился мне и протянул что-то. Это были мои наручные часы. Ауль хотела знать, что это за странный предмет на мне. Я объяснил ей смысл измерения времени и одел их на ее запястье. «На Земле часы очень полезны, Ауль. Они будут моим первым подарком тебе."
Я больше не думал о часах и теперь хотел связать с жестом их появление. Ауль отреагировала истинно по-женски на мой неожиданный подарок, поцеловала меня в щеку и без устали снова и снова осматривала необычное украшение и прислушивалась к тиканью.
Затем она спросила с поразительной наивностью: «Скажи, все жены на Земле носят такие украшения?»
– Почти все, Ауль. Но, пожалуйста, не повторяй всегда «жены». Нынче это слово не в ходу; это звучит ординарно. Говорится: «дамы» или «женщины» или еще «девушки». Иногда можно сказать также фройляйн или милостивая госпожа. Влюбленный молодой человек может также назвать свою девушку «милой», а если он в очень близких отношениях с ней, он просто говорит ей «моя сладкая» или «куколка» или еще моя «горячая штучка» – ты еще научишься всему.
Ауль сделала растерянное лицо и сказала вздыхая:
– Отец всегда говорит только о женах – какая же на самом деле сложная реальность. Тебе следует перепрограммировать меня – я, наверное, очень невежественная горячая штучка?
– Ты самая умная девушка, которую я встречал в моей жизни, – с улыбкой признался я.
Снаружи до нас донесся мужской голос. Фритцхен перевел: «Где тебя носит так долго, моя голубка, ты забыла своего старого отца, потому что над тобой развеваются знамена любви? Не заставляй меня долго ждать…» Знамена любви – оба должно быть основательно подготовились к моему прибытию и кто знает, какие надежды связывали с этим. Нетерпение ее отца, который на протяжении всех лет мог разговаривать только со своей дочерью, было понятным.
Ауль лишь мечтательно улыбнулась после нетерпеливого вопроса ее отца и приказала Фритцхену открыть заслонку. На этот раз коротышка не исчез за воображаемой стеной, а открыл вход нажатием кнопки. За отверстием был сияющий свет. Когда мои глаза привыкли к нему, я увидел в металлическом свете стоящего мужчину.
IX
Несмотря на то, что Ауль никогда не описывала мне своего отца, меня не удивила его внешность; я был готов увидеть старого человека. В определенном возрасте все люди немного похожи; младенцев трудно отличить друг от друга, и пожилые люди схожи в степенность своих морщин.
Лицо этого человека было тоже все в маленьких складках. Статная борода, серая словно цемент, обрамляла его физиономию, доходила до уровня колен. Он тоже носил темные трико, из-под которого весьма наглядно проглядывалась подкожная жировая ткань маленького живота. Длинные волосы, ниспадавшие на плечи, придавали старику почтенный вид.
Несколько минут он стоял передо мной неподвижный словно статуя, скрестив руки, не сводя с меня водянисто-голубых глаз. Его взгляд был испытывающим, словно он хотел проникнуть в мое сознание, но в нем не было ничего навязчивого. Напротив, всем своим существом он излучал теплоту и симпатию. Наконец, он отвесил мне глубокий поклон, чем и я не преминул почтительно ответить. Затем он повернулся к своей дочери, обнял ее и несколько раз поцеловал в щеки.
После этого приветствия он подошел ко мне и сказал, что Фритцхен сразу же перевел: «Добро пожаловать, сын мой. Мой язык недостаточно богат, словарный запас слишком мал, чтобы выразить мою радость. Ты смотришь на меня глубоко тронуто; я полон благодарности тому, кто доставил тебя к нам. Твое присутствие дорого мне как свет в моих глазах, с твоим появлением мне снова были принесены в дар счастье и радость моей жизни. Итак, добро пожаловать в мой райский сад».
После этих торжественных слов подошла моя очередь, выразить ему мое почтение, только я был к этому не готов, беспомощно заикался: «Я тоже считаю себя счастливым, итак, ведь это прекрасная случайность, что мы встретились здесь и… хм… М-да, я собственно ничего не знаю об этом спутнике, в мой телескоп я всегда видел только четыре спутника Юпитера… Я действительно не мог поверить – расстояние ведь приличное…»
Я больше не знал, что говорить, особенно потому, что эта сцена показалась мне забавной. Ауль помогла мне выйти из положения, перевела мой ответ и видно вдобавок присочинила еще что-то, потому что старик, казалось, был доволен. Он распростер объятия и прижал меня к себе точно тяжелый атлет. В моих ребрах что-то хрустнуло. Я отдавался его ласкам словно потерпевший кораблекрушение бушующему урагану.
Я никогда не забуду эти причмокивания. Он расцеловал меня по предписанному ритуалу, сначала в щеки, затем в лоб, затем снова в щеки и, наконец, даже в губы. Его борода была колючей. Ладно, отец, достаточно этой жестокой игры, безвыходно думал я и пожалел о том, что его дочь не поприветствовала меня так же. Я вздохнул с облегчением, когда он наконец сделал передышку. Но я прошел еще только сквозь огонь и воду – остались медные трубы. У старика было желание наверстать упущенное за долгие годы, потому что теперь он ожидал от меня подобной церемонии.
Ауль приободряюще улыбнулась мне. С горем пополам, я должен был поцеловать его несколько раз в щеки и в лоб. Когда я, наконец, вынес тяжкий акт приветствия, старик указал направление и пошел первым. Ауль и я, а за нами Фритцхен, присоединились к нему.
Я не берусь утверждать, что необычное у меня уже вошло в привычку. Для этого я провел еще слишком мало времени в полном сознании в этих краях. Но я перенастроился, был внутренне готов к сюрпризам и непостижимому для меня.
Существование к таких необычных жизненных условиях делало аномальное вполне естественным. В словарном запасе «квилианцев», или как они себя там называли, слово «невозможно», казалось, имело только лишь ограниченное значение. Невозможным для них представлялось, по всей видимости, только лишь пробраться внутрь Солнца или двигаться гораздо быстрее скорости света и таким образом полететь в прошлое собственной истории. На этом шестом спутнике, в любом случае, они сделали возможным, то, что казалось невозможным. Замечание Ауль относительно отлета в шестую луну не было оговоркой. Мы действительно находились внутри небесного тела. Они изрыли ее словно кроты, использовали этот спутник как межпланетную станцию.
Мы шли по лабиринту туннелей, залитому светом искусственных источников энергии, где циркулировал чистый, свежий воздух для дыхания. Стены были отшлифованы, пол покрыт полимерной пленкой; операционная едва ли могла быть чище. Ауль рассказала мне, что шестая луна Юпитера очень мала в поперечнике. Его гравитация была слишком слабой, чтобы удерживать атмосферу. Потребовалось бы слишком много технических издержек, чтобы создать искусственное гравитационное поле. Кроме того, ежедневно на поверхность падали тонны метеоритов. Внутри спутника можно было не опасаться космических снарядов. Она описывала это, как если бы речь шла о самых естественных в мире вещах.
Путь по системе туннелей постоянно проходил по новым разветвлениям. Повсюду глубокая тишина, даже наших собственных шагов не было слышно. Как могли выглядеть создатели этих установок? Что побудило их к бесконечному путешествию? На Земле отважные помышляли о таких полетах и знали, что этим мечтам пока еще не дано осуществиться. Какое существо этот якобы «бессмертный» Ме? Почему он скрывался и избегал всякого контакта?
И еще кое-что занимало меня во время нашего марша по катакомбам. Насколько я мог судить, во всей Вселенной действовали одни и те же законы развития. Не было ли всякое мыслящее существо во Вселенной – какой бы ни была их внешняя форма – быть немного похожим на нас, людей? Были ли параллели нашему собственному развитию? Было заманчиво просто ответить на этот вопрос положительно. Но зачем этот бесконечный путь через Вселенную? Вынудила ли их к этому приближающаяся катастрофа? Или это был инстинкт, любопытство, котором подвигли моих хозяев к этому путешествию? Не столкнется ли, возможно, и человечество в далеком будущем с подобной альтернативой? Я шепотом обратился к Ауль с этим вопросом.
Она ответила: «Ме никогда не говорил со мной о своей миссии. Он проводит исследования, и я счастлива, что могу помочь ему в этом. Земля и другие планеты вращаются вокруг вашего Солнца; они рабы этой звезды, должны следовать за ней, пока однажды Солнце не состарится и уничтожит все живое. Ме совсем не обязательно слепо следовать этим природным законам на своем корабле; он передвигается свободно и независимо по Вселенной. В далеком будущем возможно и люди на Земле достигнут такой независимости. Разве это не прекрасно, взять вверх над разрушающими силами природы, освободиться от ее страшного принуждения?»
Я уважительно согласился и подумал: Пожалуй, еще пройдет какое-то время, пока наше Солнце не станет дряхлым. В качестве космического корабля Земля кажется мне несколько более комфортной. Я не стал еще задавать вопросы, потому что отец Ауль замедлил свои шаги. Он улыбнулся мне, счастливый, словно к нему вернулся его потерянный сын.
Перед нами туннель расширялся, заканчивался залом, огромным словно футбольный стадион. Вокруг переливающиеся стены из разноцветных материалов. В невидимых источниках звука булькало что-то; над нами парили сияющие шары, словно призраки держали их в руках. Перед панелями с измерительными приборами и аппаратурой двигались коллеги Фритцхена. Они не обратили никакого внимания на наше появление. Они бесшумно возились с переключателями, совершали непонятные мне манипуляции. Это напоминало мне религиозный культ.
Находился ли здесь энергетический центр шестой луны? Я спросил об этом Ауль. Она отрицала это и ответила: «Источники энергии находятся на северном и южном полюсах, в этом помещении только контролируются процессы в Солнечной системе. Здесь также образуется кислород, который необходим нам для дыхания.»
– И что, этим электронным механизмам нужен воздух для того, чтобы дышать? – с удивлением спросил я.
Для Ауль это было вполне естественным. Так ее ответ ограничился лаконичным замечанием: «Им нет, но отцу, тебе и мне».
– А такса, – добавил я. – Где Вальди?
– Наверное, еще в транспорте. Не волнуйся, его собачий нюх возьмет наш след. Кстати, я ничего не рассказывала отцу о таксе, это будет для него сюрпризом…
Я обернулся, Вальди нигде не было видно. Потеряться на этом спутнике он не мог. Меня удивляло, что только не предпринял Ме, чтобы позаботиться о благополучии старика. Каким бы он ни был, к варварскому разуму он не мог принадлежать. С другой стороны – чего он добился похищением этой парочки? Почему он приказал доставить меня сюда? Были ли мы объектами для его исследований?
– Позже я все тебе объясню и покажу оптическую станцию наблюдения, – сказала Ауль, и немного тише: «Отец, наверняка, будет тебя спрашивать потом о своих современниках, он не очень то и верит, что на Земле прошло столько времени. Ты хорошо разбираешься в истории своей родной земли?»
Я вынужден был вспомнить последнюю ночь на Маник Майя. Хайн, наверное, смог бы сказать больше о вавилонянах и их потомках. «Я объясню ему, как изменились времена», заверил я.
Она хотела еще что-то сказать, но вмешался старик, хотел знать, о чем мы говорим, сообщил Фритц. Ауль сказала что-то, что я не в смог понять.
По лицу старика пробежала улыбка. Он положил ладонь на мое плечо, и Фритцхен перевел: «Сын мой, пашня нашего разума слишком скудна и слишком камениста, чтобы суметь понять этот мир. Ты хочешь обладать ее знаниями, не так ли?»
– Я был бы очень счастлив, если бы смог все понять, – ответил я.
Он задумчиво кивнул. «Ты уверен, что это бы тебя осчастливило? Что есть счастье? Я никогда не понимал мою дочь. Ты думаешь, что она со знаниями, которые вбил ей в голову Ме, счастливее меня? Я сейчас покажу тебе, в чем я вижу счастье. Поверь мне, сын мой, удовлетворение инстинктов еще не приносит счастья. Любопытство, хотеть видеть природу вещей, принесет только новое беспокойство. Они создали здесь этот мир – игрушку, ничтожную имитацию, жалкая, если ты сравнишь ее с бесконечным творением. Попроси потом отвести тебя к большому окну, откуда открывается панорама и взвесь. Здесь мы в центре Вселенной, нас красит скромность…»
Когда Фритц перевел эту речь, произнесенную в сакральном тоне, он добавил после некоторой паузы: «Отец заблуждается. Мы находимся здесь не в центре Вселенной. На данный момент он проходит в области векста-материи, по подсчетам главного математического центра на расстоянии восьмидесяти трех больших кваролей и сорока четырех кваринов от нас. Однако вследствие расширения материи центр постоянно меняется…»
Ауль прервала мудрые речи Фритцхена и сделала ему выговор. «Ты должен переводить, а не комментировать! Когда ты наконец поймешь, что ты оскорбляешь отца своим всезнанием?» И обратилась ко мне: «Несколько лет я пыталась внести в его программу понятия вежливости и скромности – это было невозможно. Конечно, он прав, центр вселенной находится где-то в другом месте. Но я если я скажу, что мы сейчас движемся в спиралевидной туманности Девы, тогда дело обстоит именно так – ты это понял, Фритц?»
– Нет, – упрямо ответил коротышка, – мы движемся не в спиралевидной туманности Девы, а на краю галактической системы, которую земляне называют `Млечный путь'. Большая полуось к центру составляет два маленьких квароля и…»
Ауль шлепнула его по стеклянному шлему. «Замолчи, нас не интересуют твои математические знания. Объясни мне, что означает вежливость и скромность».
Во Фритцхене что-то затрещало. Звук был похож на то, как пленку мотают назад. Наконец он считал что-то из своей памяти. «Понятия вежливости и скромности нельзя охватить математически», – объяснил он, «следовательно они нецелесообразны и нерелевантны для изучения».
Этот электронный гомункул[11]11
Гомункул – человекоподобное существо, искусственно созданное в лаборатории алхимика. Слово это буквально означает «человечек» (homuncnius – уменьшительное от homo – человек). Один из героев «Фауста» Гёте.
[Закрыть] все больше удивлял меня и вызывал во мне что-то вроде симпатии. Я почти сожалел о том, что его создатели не дали ему лица. Был бы он как две капли воды похож со своими создателями? Я сгорал от нетерпения познакомиться с духовными наставниками этого существа. Только что Фритц продемонстрировал нам, насколько чужды были ему понятия морали. Ауль поприветствовала меня от имени коменданта. Не было ли это актом вежливости? Следовательно, Ме должен быть другим. Я должен был разузнать, кто или что скрывалось за этими двумя буквами.
Отец хотел знать, о чем шла речь. Когда Ауль рассказала ему о духе противоречия Фритцхена, он с усмешкой назвал его Рача, что, как объяснила мне Ауль, означало не иначе как – болван. Непроизвольно обруганный сразу проявил скромность. Он закивал шлемом и подтвердил определение.
Мы прошли через зал, остановились перед светящейся стеной. Я уже знал такой вид стен и понял отца, когда он сказал: «Они мастера по части иллюзий, сын мой. Моя дочь может объяснить тебе, как можно Ничего сделать видимым. Они превосходные фокусники, на рыночной площади в Мехала им бы точно рукоплескали. Они, кажется, перехитрили природу. Пройдем через стену, я покажу тебе мир, который мне достался».
Мы вошли в слабоосвещенный вестибюль. Он был похож на пещеру и не стоил того, чтобы о нем упоминать, если бы я не обнаружил кое-что, что сразу показалось мне абсурдным. Это была деревянная дверь, кое-как сколоченная из узких досок, соединенных поперечной планкой и пригвозденных металлическими штырями. Дома, в моем подвале были такие же двери.
Сбитый с толку, я подошел ближе, ощупал необтесанные доски. Дерево, настоящее дерево. Эта простая дверь вызвала у меня большее волнение чем все ранее увиденное и пережитое. Это было гротескное противоречие залу поблизости. Они разрыли луну словно полевки, установили в ней энергетические центры и систему управления, установили отрицательные стены из излучения – все это укладывалось в картину их разума. Но эта деревянная дверь была непостижимой. Я еще раз убедился в том, что это действительно были доски, мягкое дерево, которое могло быть тополем.
Отец Ауль заметил мой интерес. «Дверь я сделал сам», с гордостью сказал он, «я хотел отгородиться от фокусников. Следуй за мной, сын мой, это вход в мой рай». Я открыл дверь, которая, ко всему прочему, еще и скрипела.
Не успели мы сделать несколько шагов, как нас испугало жалобное тявканье. Ауль оказалась права. Вальди шел по нашему следу. Даже мнимая стена не смогла его остановить пробиться к нам. Он запрыгнул внутрь, и его радости не было предела, когда он увидел меня.
Отец Ауль озадаченно оглядел непоседливого гостя. Ауль была счастлива, когда она увидела, сколько радости вызвала такса у ее отца. «Это прекрасный день для отца», сказала она и несколько позже: «Скажи, на Земле много собак?»
Ее вопросы порой были странными, но они подходили к этому иррациональному миру. Спутник, изрытый вдоль и поперек, находящийся всего в нескольких сотнях километров от Юпитера, скрипучая деревянная дверь, такса, который самозабвенно катался по полу и позволял гладить себя старику, которому было две с половиной тысячи лет. На Вальди посыпался поток слов, которые собаки, пожалуй, понимают на всех языках. Он хрюкал и визжал от удовольствия. Я сказал: «Да, Ауль, на Земле много собак».
– Странная порода, – заметил отец, – у меня было пять охотничьих собак, только больших и благородного телосложения. Никогда я еще не видел собаку с такими кривыми лапами.
– Это выведенная порода, – прояснил я, – его предшественники существовали уже за две тысячи лет до Рождества Христова. Постоянно спаривали друг с другом самых криволапых, так появился этот кривляка. Он своенравный, но умный.
– Силы небесные, – бормотал старик, – он напоминает мне кролика. Как ты сказал – две тысячи лет до Рождества Христова? Что это означает?
Я не должен был использовать это выражение, все развитие ускользнуло от внимания ничего не подозревающего отца. Нерешительно я сказал Фритцхену, чтобы он перевел: «Давным-давно после твоих времен жил один молодой человек, который верил в справедливость и возвещал ее другим людям. Он имел успех. Но все же, когда же он захотел применить свои идеи на практике, изгнал торговцев и ростовщиков из храмов и возвещал, чтобы все люди сразу видели, вот тут-то власть предержащим в стране стало неуютно….»
– О, это мне знакомо, это не ново, – прервал он меня. – В мое время тоже были такие пророки. «Любите друг друга, будьте друг другу братьями» смели они возвещать. Если же они требовали слишком настойчиво, они лишались головы. Я не мог выносить их. Но продолжай рассказ, что стало с твои Христом?
– Они распяли его на кресте.
Он провел рукой по бороде и задумчиво высказался:
– Сейчас я сужу о многих вещах по-другому. Поверь опыту старика. Кто хочет возвещать правду, тому нужна шапка-невидимка. Всякий раз они приходят они, хотят изменить мир. Как если бы все не было предопределено заранее. Боги создали людей по существу разными, итак, все останется по-старому. Разве я не прав, сын мой, что-либо изменилось?
– Очень многое, отец, и все будет меняться дальше. Сны пророков твоего времени начинают сбываться…
Старик с сомнением посмотрел на меня, проворчал что-то, не поддающееся переводу. Пуль попросила нас продолжить беседу позже – мы все еще стояли на пороге. Она взяла Вальди на руки. Отец пригласил меня войти.
Сперва я подумал, что попал за кулисы театрального спектакля. Большая прямоугольная комната была похожа на старинную крестьянскую комнату. На стенах висели горшки и кувшины, в углу стояла деревянная кровать. В центре помещения стоял примитивно сколоченный стол, за ним скамья и два стула. Светло-зеленая занавеска из грубого лёна, вышитая звездами, заменяла дверь во второе помещение. Окон я не заметил, но несмотря на это было светло как днем. Только искусственное освещение как-то выбивалось из стиля – керосиновая лампа или лучина подошли бы сюда больше.
Старик коснулся моей руки и поклонился. Затем он многословно поприветствовал меня в своем жилище и сожалел о том, что не мог предложить мне баранью ногу или жареного жаворонка. Он также знал, что я должен буду питаться этими противными энергетическими таблетками, новость, о которой я прежде не знал, которая, все же, показалась мне очевидной после столь долгого пребывания.
Он отдернул штору, подтолкнул меня в соседнее помещение. Оно было обставлено похожим образом и было предусмотрено для меня и Ауль. Мое ошеломление переросло в смущение, когда я увидел кровать. Она была рассчитана на двух персон, на ней были даже настоящие перьевые подушки. Большего он, к сожалению, не мог предложить своим детям, перевел Фритцхен. Я не произнес ни слова, был готов ко всему.
В то время, как я все еще совершенно ошарашено осматривал мою будущую квартиру, старик тихо разговаривал со своей дочерью. То, что Фритцхен переводил мне обрывками, привело меня в крайнюю степень отчаяния. Речь шла о банкете, о свадебном пиршестве. Затем последовали высказывания, которые я сначала принял за ошибки при переводе. Старик сожалел о том, что я не прихватил с собой петуха, бранился на роботов, называл их ленивым сбродом.
Я думал: долго ты это не вынесешь. Или эти двое сойдут с ума, или у тебя самого крыша съедет. Не могли ли одиночество и воспоминания старика время от времени вызывать помутнение рассудка? То, что он предложил мне свою дочь в качестве подарка, вполне могло соответствовать варварским нравам его времени, но почему он потребовал от меня петуха? Я решил пойти на все, что бы он ни потребовал и от меня. Только не раздражаться – на худой конец я мог бы, если потребовалось, кукарекать и кудахтать…
В доме старика было все, что было нужно для жизни требовательному человеку: инструменты, чтобы обрабатывать дерево, штабель досок, водопровод и даже туалет. В маленькой кладовке находилась холодильная установка. В ней хранились куриные яйца, хлеб странной формы и прочие продукты питания, даже лук, зеленый лук и петрушка. Рядом с кладовой стояла бочка на три четверти наполненная вином. Но что меня поразило гораздо больше, была небольшая гончарная мастерская с электрической печью. Гончарный круг приводился в движение ногой. Я бы большой охотой тут же сел бы за круг и попробовал бы что-нибудь слепить. Старик превратил это в поразительное умение. На длинной доске стояли горшки, кувшины и вазы, всем была придана превосходная античная форма.
Я не знаю, сколько времени прошло во время нашей экскурсии. Отец Ауль без устали показывал мне все подробности своего маленького мира. Он то и дело уверял меня в том, что это теперь принадлежит и мне тоже. Ему в голову даже не приходила мысль о том, что мой визит может быть мимолетным. Я кивал ко всему, что он говорил мне. То, что предстало в эти часы перед моим воображением, уже далеко вышло за разумные пределы. С отважными, романтическими представлениями я сел в транспорт, уверенный в том, что обгоню время на две-три тысячи лет. Теперь выяснилось, что меня занесло на две с половиной тысячи лет назад. «Квиль» и мудрость Ауль, электронные умники оставались мне такими же чужими, как античный мир старика.
Мы попали в узкий проход, стены которого состояли из переливавшегося разными цветами стекла. Старик запустил механизм, который разделил стену. У меня зарябило в глазах. Я вижу сон? Стал ли я жертвой зеркального отображения, которое создавало мне иллюзию мнимого мира?
Мы стояли в саду словно прекрасным солнечным днем в Маник Майя. Передо мной маленький луг, ограниченный деревьями и кустарниками. Кудахтанье куриц проникало в мои уши.
Было тепло, все было залито светом. Невольно я посмотрел наверх в поисках голубого неба, облаков и солнца. Яркий свет ослепил меня. Искусственные источники излучения освещали и обогревали сад. Отец Ауль объяснял что-то, но я не слушал его. Мой разум не решался воспринимать сомнительную картину как реальность. Я видел, как Вальди валялся на траве, сам сделал несколько шагов по траве, выщипывал травинки и был готов к тому, что сейчас случится что-то необычное, может, раскат грома, который пробудил бы меня из этой страны снов. Ничего не происходило, картина оставалась без изменения. То, что меня окружало не было миражом. Мои чувства воспринимали тысячу деталей, детали из мира, которые должно быть были созданы в лабораторных условиях. В десяти метрах от меня, под яблонями, в поисках чего-то рылись курицы, белые курицы-несушки. В траве сияли желтые одуванчики, фиалки и клевер. Две бабочки, павлиноглазка и лимонница, порхали вокруг, коричневая ящерица с золотистыми пятнышками шуршала в траве. Позади меня Фритцхен переводил похвалы старика, адресованные Великому Ме, который разбил этот сад. Я наблюдал за полевкой, которая бесстрашно грызла упавшее яблоко.
– На Земле все это выглядит так же? – осведомилась Ауль.
Я сказал: «Да, там все выглядит так же, недостает только козьих стад…»
Она заметила с иронией и сказала: «То, что ты сейчас видишь, не сверхъестественно. Отцу нужна была приближенная копия его прежней среды. Поэтому Ме велел доставить все, что ты здесь видишь, с Земли. Транспорты часто бывали на планете – ты сам однажды наблюдал их при этом. Тогда они доставили куриц и мышей».
